Бегство Джейн

5

Она ждала встречи с человеком, которого все называли ее мужем. Он сможет увидеть ее не раньше, чем получит последние инструкции от врачей и полицейских. И вот она сидит в пустом кабинете и ждет исхода этого инструктажа.

— Джейн Уиттекер, — произнесла она, думая, что повторение этого имени вслух постепенно станет ключом к ее памяти и в какой-то момент произойдет самоузнавание. Но слова оставались пустым звуком и не вызывали в ее душе никакого отклика. Эти звуки просто вибрировали в голове, пока она произносила их, а потом исчезали, не оставляя следа. Откровение не приходило, прозрение не наступало. Звуки, обозначавшие ее имя, не несли никакой эмоциональной нагрузки, они, как это ни странно, вызывали лишь угнетающее чувство безразличия. — Джейн Уиттекер, — повторила она, выделяя каждый слог, но и эта отчаянная мольба не возымела никакого действия. — Джейн Уиттекер.

Ей в голову вдруг пришла мысль, что неспроста ее зовут Джейн. Ведь как раз так называют полицейские все неопознанные женские трупы, которые находят на улицах или вылавливают в Бостонской гавани.

— Джейн Доу, — пробормотала она, тяжело вздохнув.

Она вспомнила Джейн Эйр, которая ждала появления таинственного мистера Рочестера. Будет ли ее повторное знакомство с человеком, который называет себя ее мужем, столь же драматичным, как появление того джентльмена, который примчался на свидание верхом на коне, но упал и растянул себе лодыжку перед глазами растерянной героини? Будет ли этот джентльмен так же темен, силен и суров? Может случиться так, что она не узнает его, так же, как Джейн Эйр не смогла провидеть великую любовь, которая ожидала ее впереди?

Была еще одна Джейн — юная леди Джейн Грей, претендентка на трон Англии. Она попыталась превзойти себя и стать королевой, но была за это обезглавлена. Вспомнила она и Джейн, которая бродила по джунглям, разыскивая своего Тарзана. «О, мой Тарзан, это я — твоя Джейн». Она вспомнила свой странный сон во время компьютерной томографии. Был ли этот прозвучавший в подсознании мотив джунглей попыткой пробудить самосознание? Твоя Джейн. Неужели все на самом деле так просто?

Твоя Джейн. Бедная Джейн. Посмотри — вот Джейн. Смотри, как бежит Джейн.

Ее внезапно охватило импульсивное желание вскочить со стула и бежать из больницы, бежать в замкнутый мир «Леннокс-отеля», снять там номер и спрятаться под одеялом от остального мира. Проводить дни с «Молодым и могучим», а ночи с Джони Карсоном и Дэвидом Леттерманом. Она не хотела встречаться с человеком, которого объявили ее мистером Рочестером. Ей сказали, что его зовут Майкл Уиттекер. «Врач», — говорили ей с гордостью, глядя на нее со свежеиспеченным почтением. «Детский хирург». Знай наших! Какая же она счастливица! Да ведь она того и гляди просто захлебнется своим счастьем!

Усилием воли она заставила себя остаться на месте. Куда она могла теперь убежать? Разве полицейские, врачи и ее муж не сгрудились сейчас в соседней комнате, разбирая на куски ее прошлое и непререкаемо определяя за нее ее будущее? Как может она надеяться на участие в решении своей судьбы, если она сама отреклась от ответственности за собственную жизнь? Разве не она сама обменяла реальность на истерическое бегство?

— Бежать! — Восклицание вырвалось невольно. Она виновато оглянулась. Но в комнате никого, кроме нее, не было. «Если в лесу падает дерево, но никто не слышит шума его падения, то производит ли падение шум, — подумала она. — Если этот джентльмен, который называет себя моим мужем, не узна́ет меня, то, может, в действительности я не существую?»

Этого доктора Майкла Уиттекера, признанного детского хирурга, кажется, знают все и все им восхищаются. Интересно, как он выглядит? Медицинский персонал отзывался о нем не просто с уважением, а прямо-таки с раболепным преклонением. Даже брюзгливая физиономия доктора Клингера при упоминании этого имени несколько секунд пребывала в состоянии, которое при желании можно было назвать улыбкой. А доктор Мелофф решил прекратить дальнейшее обследование, пока он не встретится со своим уважаемым коллегой.

— Ваш муж — просто замечательный человек, — прощебетала доктор Айрин Боровски, прежде чем вприпрыжку броситься за доктором Мелоффом. Все они были единодушны в своем мнении: Джейн была замужем за ангелом во плоти. Как же ей повезло!

Почему же тогда она не носила обручальное кольцо?

Было бы разумно предположить, решила она, что если она действительно была женой известного детского хирурга Майкла Уиттекера, то в ознаменование такого прекрасного замужества она должна носить его знак на пальце левой руки. Но такого знака на пальце не было. В самом деле, кроме часов, на ней не было никаких украшений. Так что, по всей вероятности, доктор Уиттекер вовсе не был ее мужем. В своей первой беседе с полицейскими он утверждал, как ей сказали, что его жена уехала к своему брату в Сан-Диего. «У меня есть брат, который живет в Сан-Диего?» — думала она с изумлением. Неужели это возможно? Она ехала к нему в гости, по дороге ее подстерегли, внезапно напали и попытались ограбить? Это, конечно, возможно, но как тогда объяснить, что она выпуталась из этой передряги, да еще и с деньгами? Так что вряд ли это подходящее объяснение. Кроме того, на ее платье была вовсе не ее кровь. Брат? Брат и муж? Не слишком ли много для нее одной?

Открылась дверь, и вошел доктор Мелофф в сопровождении нескольких полицейских. Они улыбались, но вид у них был серьезным. Они улыбаются серьезно, подумала она, чувствуя, что, помимо воли, улыбается им в ответ. На языке у нее вертелось так много вопросов, что они столкнулись друг с другом и все вместе застряли у нее во рту. В результате, когда она открыла рот, чтобы заговорить, последовало молчание.

— Ваше имя — Джейн Уиттекер, — проговорил доктор Мелофф. Ее глаза наполнились слезами. — Ваш муж ждет в соседней комнате и жаждет вас увидеть. Готовы ли вы к встрече?

От нее потребовалось громадное усилие, чтобы заговорить.

Ее голос зазвучал настолько тихо, что доктору Мелоффу пришлось приблизиться.

— Вы в этом уверены? Что заставило вас в это поверить?

— Он принес фотографии, ваш паспорт и свидетельство о браке. Они ваши, Джейн. Ошибки быть не может.

— Я слышала, что жена доктора Уиттекера поехала к своему брату в Сан-Диего.

— Это он так думает. Но вас не было у брата, мы это уже проверили.

— Но разве мой брат не звонил ему, чтобы выяснить, где же я нахожусь? Я думаю, что он должен был бы это сделать, если я уже в течение нескольких дней должна быть в Сан-Диего?..

Один из полицейских рассмеялся.

— Из вас вышел бы неплохой детектив, — заметил доктор Мелофф. — Полицейский Эмерсон задал ему тот же вопрос.

— На который он, конечно, дал вразумительный ответ, — сказала она, скорее утверждая, чем спрашивая.

— Как явствует из его ответа, — отчеканил Эмерсон, — вы собирались нанести визит неожиданно, как сюрприз. Ваш брат ни о чем не подозревал, пока ваш муж не позвонил ему и не сказал об этом.

На какое-то мгновение наступила тишина.

— Значит, я — Джейн Уиттекер. — В ее голосе прозвучала покорность судьбе.

— Вы действительно Джейн Уиттекер.

— И мой муж ожидает в соседней комнате?

— Увидеть вас — самое большое его желание.

— Это на самом деле так?

— Он просто помешан на этой мысли.

Она изобразила на лице улыбку.

— Он был совершенно уверен, что вы в Сан-Диего.

— А теперь он уверен, что я здесь. Может быть, он и на этот раз ошибается.

— Он не ошибается.

— Что он говорил обо мне? — спросила она, горя желанием оттянуть неизбежную встречу, защититься так необходимыми ей фактами.

— Почему бы вам не позволить ему самому сказать это вам? — Доктор Мелофф направился к двери.

— Пожалуйста! — Мольба в ее голосе остановила его. — Я не совсем готова.

Доктор Мелофф вернулся и опустился рядом с ней на колени. Сказал, заглядывая снизу ей в глаза:

— Вам нечего бояться, Джейн. Он ваш муж. Он очень вас любит.

— Но что будет, если я не узнаю его? Что, если я буду смотреть на него так же, как я смотрю на вас, и не буду видеть никого, кроме незнакомца? Неужели вы не понимаете, что для меня эта мысль очень страшна?

— Неужели это страшнее, чем вид незнакомки в зеркале? — Логика вопроса была безупречна. Но ответа не последовало. — Теперь вы готовы, Джейн? Я думаю, что было бы немилосердно заставлять его ждать дольше.

— Вы останетесь со мной? Не оставляйте меня одну! — Просьба прозвучала, как приказ.

— Я останусь до тех пор, пока вы сами не попросите меня выйти. — Он поднялся.

— Доктор Мелофф. — Она еще раз остановила его, когда он уже брался за ручку двери. — Доктор Мелофф, я очень вам благодарна и хочу сказать вам об этом.

— Я очень рад. — Он помолчал, как будто подбирая следующие слова. — Если я понадоблюсь вам, то я всегда буду рядом.

С этими словами он открыл дверь и вышел в холл. Она затаила дыхание, прислушалась к приближающимся голосам, встала, затем села, снова вскочила, отбежала к дальней стене и остановилась у окна. Полицейские с любопытством наблюдали за ней с другой стороны комнаты.

— Все будет в порядке, — обратился к ней Эмерсон. — Он производит впечатление прекрасного человека.

— Но что, если я не узнаю его? — спросила она, приходя в ужас. — Что, если я его не узнаю?

Она его действительно не узнала.

Человек, который вошел в комнату впереди доктора Мелоффа, мог оказаться кем угодно, в том числе и ее мужем. На вид ему было около сорока лет, он был высок, приблизительно шести футов роста, строен, с длинными, хорошо ухоженными волосами и в детстве, несомненно, был блондином. Его лицо, хотя и искаженное страданием, было очень красивым. Очарование довершали светло-зеленые глаза и полные чувственные губы. Единственное, что нарушало безупречную гармонию черт его лица — нос, который был слегка искривлен. Это делало его более человечным и очень симпатичным. Он не был похож на куклу и не был совершенен, как Барби.

Он инстинктивно бросился к ней. Так же инстинктивно она отпрянула. Оба резко остановились.

— Прошу прощения, — сказал он голосом, в котором одновременно прозвучали нежность и сила. — Я так обрадовался, когда увидел тебя. — Он сделал паузу, переведя взгляд с ее испуганного лица на пол, пытаясь скрыть слезы. — Так ты меня совсем не узнаешь?

Теперь настал ее черед извиняться.

— Я бы очень хотела узнать. — Ответ прозвучал грустно.

— Мы оставим вас наедине. — Эмерсон направился к двери вместе с другими полицейскими.

— Спасибо вам за все, — сказала она им, взглядом приказав доктору Мелоффу остаться.

— Если вы не возражаете, — ответил ей доктор Мелофф, — я останусь с вами еще на несколько минут.

— Я думаю, что Джейн это нужно, — немедленно отреагировал доктор Уиттекер. Он попытался улыбнуться, и это ему почти удалось. — Естественно, я тоже этого хочу. — Он сглотнул воздух. — Кажется, я очень нервничаю.

— А почему вы нервничаете? — спросила она. Мысль о том, что он может переживать так же, как она, даже не приходила ей в голову.

— У меня такое чувство, что я пришел на свидание с незнакомкой, — проговорил он бесхитростно, — и хочу произвести хорошее впечатление. — Он подавил усмешку. — Я думал, что готов ко всему, — продолжал он, — но должен признаться, что не знаю, как мне поступить в этой ситуации. — Доктор Уиттекер поднял взгляд от пола и снова посмотрел в тревожные глаза жены. — Я не знаю, что мне делать.

— Со мной раньше такого не случалось? — сказала она, больше утверждая, нежели спрашивая.

— Мой Бог, конечно, нет!

— Почему же вы уверены, что это происходит со мной сейчас?

Он покачал головой, не в силах выразить словами свое замешательство.

Доктор был одет с обдуманной небрежностью. На нем были серые брюки и открытая голубая рубашка. Она заметила, что плечи его несколько сутулились: вероятно, это результат многочасовых стояний у операционного стола. Его большие руки неловко свисали вдоль туловища, длинные пальцы хватали воздух, словно стремились поймать что-то, что ускользало из их жизни. У него были руки хирурга, поняла она, с ухоженными, коротко остриженными ногтями, и она представила себе, как аккуратно оперирует он маленьких или просто крошечных детей. Нежные руки и сильные пальцы, подумала она, заметив, что на его пальце надето обручальное кольцо.

— Почему я не ношу кольцо? — спросила она, удивив вопросом всех, а прежде всего саму себя. — Я имею в виду, что на вашем пальце надето обручальное кольцо, а на моем — нет. Это несколько необычно… — Ее голос затих, растворившись в тишине комнаты.

Для ответа ему потребовалось около минуты.

— Ты некоторое время не носила кольцо, — медленно говорил он, пока она пристально смотрела на него в ожидании объяснений. — У тебя была аллергическая реакция на золото. Кожа под кольцом начала шелушиться и покраснела. В один прекрасный день ты сняла кольцо и больше его не надевала. Мы собирались купить бриллиантовое кольцо и еще смеялись по поводу того, что аллергии на бриллианты не бывает ни у кого, но так и не собрались. Если говорить честно, то вся эта история совершенно вылетела у меня из головы. — Он покачал головой, словно недоумевая, как он мог забыть такую важную вещь.

— Вы так удивляетесь, что человек может что-то забыть? — спросила она, пытаясь его ободрить.

Он рассмеялся, и она рассмеялась тоже.

— Кажется, мне пора уходить, — подал голос доктор Мелофф, и она согласно кивнула. — Скажите сестре, когда вы будете готовы поехать домой. Я хочу повидать вас на прощание.

— Он кажется очень милым человеком, — заметил Майкл Уиттекер, когда доктор Мелофф вышел.

Она улыбнулась:

— То же самое все они говорили о тебе.

Он судорожно глотнул воздух, дыхание вырывалось из его рта неравномерными толчками.

— Что я могу сказать тебе, чтобы ты поверила? Скажи, что я могу сделать, чтобы помочь тебе?

Она несмело отошла от окна ближе к тому месту, где стоял он, из предосторожности оставив между ними расстояние в несколько футов.

— Мы долго были женаты? — спросила она, сознавая всю несуразность заданного вопроса.

— Одиннадцать лет, — просто ответил он, без всякой попытки что-либо подчеркнуть. Это ей понравилось.

— Когда мы поженились? Сколько мне было тогда лет?

— Мы поженились семнадцатого апреля 1979 года. Тебе было двадцать три года.[6]

— Так что теперь мне тридцать четыре? — спросила она, хотя ответ был очевиден.

— Тебе исполнится тридцать четыре тринадцатого августа. Хочешь посмотреть наше свидетельство о браке?

Она кивнула и подошла к нему еще ближе, пока он доставал из кармана свидетельство об их браке.

— Здесь написано, что мы поженились в Коннектикуте, — заметила она, чувствуя тепло, исходящее от его тела.

— Так ведь ты из Коннектикута. Твоя мать до сих пор там живет.

— А мой отец?

— Он умер, когда тебе было тринадцать лет.

Ей вдруг стало грустно, но не от того, что отец умер, когда она формировалась как личность, а от того, что она даже не помнила, что когда-то у нее был отец. Она почувствовала себя вдвойне покинутой.

— Каким образом я оказалась в Бостоне?

Он усмехнулся:

— Ты вышла за меня замуж.

Она закусила губу, будучи не в силах обсуждать события, связанные с их совместной жизнью. Сначала ей надо было собрать о себе побольше фактов, чтобы подойти к истории своего супружества, имея какую-нибудь версию своей личной жизни.

— Может быть, ты хочешь посмотреть копию своего паспорта? — спросил он, доставая ее, словно это было вещественное доказательство, а больничная палата залом суда.

Она быстро пробежала глазами маленькую книжечку, открыв для себя, что ее девичья фамилия Лоуренс, что ее словесный портрет соответствует тому, что она видела в зеркале, и что фотография в нижней части страницы (хотя фотография ей явно не льстила — она выглядела, как испуганный олень, пойманный в сети света автомобильных фар) была именно ее фотографией.

— А у тебя есть еще фотографии? — спросила она, заранее зная, что они есть.

Он достал из кармана брюк несколько фотокарточек. Она подвинулась к нему еще на один дюйм. Их руки соприкоснулись, когда он начал показывать ей фотографии.

На первой из них они были сняты на пляже. Он был очень загорелым; она чуть меньше. На обоих скромные красивые купальные костюмы, оба выглядели так, будто были не в силах оторваться друг от друга.

— Где сделаны эти снимки? — спросила она.

— На мысе. Там в деревне живут мои родители. Это было около пяти лет назад, — продолжал он, понимая, что это будет ее следующим вопросом. — Это было тогда, когда мы еще считали, что солнце светит только для нас. Тогда твои волосы были чуть длиннее, чем сейчас, а я был на несколько фунтов легче.

— Не похоже, чтобы ты с тех пор прибавил в весе. — Как только они переместились на сугубо личную почву, она почувствовала себя намного увереннее и сразу перешла к следующей фотографии.

Снова они вдвоем, улыбаясь смотрят в камеру, обняв друг друга за талию. На этой фотографии они в более строгих туалетах: он в смокинге и черном галстуке, она — в темно-розовом вечернем платье.

— Эта фотография более свежая, — заметила она, подсчитывая в уме, сколько могло пройти лет с момента съемки.

— Снимок сделан на Рождество. Мы были на танцах в больнице.

— Мы выглядим очень счастливыми, — удивилась она.

— Мы были очень счастливы, — сказал он с ударением, потом, уже тише, добавил не так уверенно: — Я знаю, мы снова будем счастливы.

Она сложила фотографии со свидетельством о браке и паспортом и вернула ему все. Затем снова отошла к окну, долго смотрела на улицу, потом повернулась к незнакомцу, который был ее мужем — с которым, как можно было теперь думать, она была счастлива в течение последних одиннадцати лет.

— Так я росла в Коннектикуте? — спросила она после долгого молчания.

— Ты жила там, пока не уехала поступать в колледж.

— По какой специальности я училась? Ты знаешь?

Он улыбнулся:

— Конечно, знаю. Ты специализировалась по английскому языку и была лучшей на курсе.

— И что было после того, как я закончила колледж?

— Ну, после выпуска ты поняла, что на свете существует много возможностей применить свои знания, поэтому ты не стала преподавать, а устроилась на работу в издательство Гарвардского университета.

— В Бостоне?

— Нет, в Кембридже.

— А почему я не вернулась в Коннектикут или не поехала в Нью-Йорк?

— Мне кажется, что в этом выборе я сыграл-таки определенную роль.

Она опять отвернулась к окну, не будучи готовой обсуждать их совместную жизнь.

— А что ты можешь сказать о моем брате?

Казалось, он был озадачен вопросом.

— Томми? А что можно о нем сказать?

— Сколько ему лет? Чем он занимается? Почему он живет в Сан-Диего?

— Ему тридцать шесть лет, — начал он, медленно, по порядку отвечая на ее вопросы, — он торгует яхтами и живет в Сан-Диего последние десять лет.

— Он женат?

— Да. Это его второй брак. Его жену зовут Элеонор, но я точно не знаю, сколько времени они женаты.

— У них есть дети?

— Два мальчика. Еще маленьких. Мне очень неловко это говорить, но я не знаю, сколько им лет.

— Так значит, я могу называть себя тетей?

— Значит, можешь.

— А кем еще я могу себя называть? — спросила она вдруг; вопрос сорвался с ее губ прежде, чем она сумела его остановить.

— Я не уверен, что хорошо тебя понял.

Она с трудом проглотила слюну, словно хотела вместе с ней проглотить мучивший ее вопрос.

— Я тетя, — повторила она, собираясь с силами, — но, может быть, я еще и мать.

— Да. — Он постарался придать своему голосу торжественность.

— О Боже мой! — Ее голос превратился в протяжный низкий стон.

Как могла она забыть и свое дитя? Что же она за мать? О Господи! Она чувствовала, что ее тело съеживается и сжимается, как мехи аккордеона. Она затряслась, обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь, и уронила голову на грудь.

— Все в порядке, все в порядке, — шептал он.

Его голос спасал, обволакивал, защищал ее. Она чувствовала, как он гладит ее по спине вдоль позвоночника сверху вниз. Она спрятала голову у него на груди. Ей стало тепло, она слушала, как бьется его сердце, сознавая, что он напуган точно так же, как и она.

Несколько минут он не мешал ей выплакаться и гладил ее по спине, как ребенка. Постепенно она перестала плакать, несколько раз вздрогнула и затихла.

— Сколько у нас детей? — спросила она так тихо, что ей пришлось откашляться и повторить вопрос.

— У нас одна дочь. Маленькая девочка. Эмили.

— Эмили, — повторила она, смакуя имя, словно это было самое прекрасное в мире вино.

— Сколько ей лет?

— Семь.

— Семь? — в изумлении повторила она. — Семь.

— Она сейчас у моих стариков, — добавил он. — Я думаю, что так будет лучше; пока все не наладится, пусть она побудет там с ними.

— О, как я благодарна тебе. — Слезы стыда превратились в слезы облегчения. — Я думаю, что сейчас нам с ней и правда лучше не видеть друг друга.

— Понимаю.

— Ей было бы очень тяжело общаться с матерью, которая ее не узнает. Я не представляю, может ли что-нибудь напугать ребенка больше.

— Мы обо всем позаботились, — уверил он ее. — Родители сами забрали ее к себе. Они сказали, что она может остаться у них на все лето.

Она снова откашлялась, потом вытерла со щек несколько упрямых слезинок.

— Когда ты успел все это устроить?

Он пожал плечами и развел руки, держа их ладонями кверху.

— Да как-то все устроилось само. — Он как бы давал понять, что сейчас находится в таком состоянии, что не может контролировать течение своей жизни. — Мы с родителями давно планировали отправить Эмили к ним на то время, пока ты будешь в Сан-Диего.

Его голос дрогнул и осекся, так съеживается надувная игрушка, когда из нее выпускают воздух.

— Расскажи мне побольше обо мне, — потребовала она.

— Что именно ты хочешь знать?

— Что-нибудь хорошее, — немедленно ответила она.

Он не колебался.

— Хорошо, слушай. Ты живая, решительная, забавная…

— Я забавная?!

— У тебя великолепное чувство юмора.

Она благодарно улыбнулась.

— Ты великий повар, отвратительный собеседник и верный друг.

— Невозможно, чтобы все это было правдой. Это слишком идеальный портрет.

— Ты не смогла бы правильно взять самую простую ноту, даже если бы от этого зависела твоя жизнь, — продолжал он, смеясь, — но ты очень любишь петь.

— Это самая большая моя вина?

— Когда ты в гневе, ты превращаешься в Дьявольскую Деву с Марса.

— У меня есть характер?

Он застенчиво улыбнулся.

— Ты всегда играла на недомолвках. Да, — согласился он после паузы, — у тебя есть характер.

Она переварила эти сведения, затем продолжила допрос.

— Какой мой любимый цвет? Мое любимое блюдо?

— Голубой, — ответил он без запинки. — Из еды — что-нибудь итальянское.

— Сделала ли я карьеру? Ты сказал, что я несколько лет работала в издательстве.

Вопросы теперь следовали в быстром темпе, упрямо наступая на пятки друг другу.

— Ты перестала работать полный день, когда родилась Эмили. Мне удалось убедить тебя работать на меня несколько дней в неделю, после того как Эмили пошла в школу.

— Я работаю у тебя?

— По вторникам и четвергам. Отвечаешь на звонки, разбираешь корреспонденцию, иногда приводишь в порядок бумаги.

— Как это ответственно!

Он уловил в ее голосе невольный сарказм и поспешил объясниться, за что она была ему благодарна.

— Собственно, ты согласилась на эту работу, чтобы мы могли чаще быть вместе. У меня очень большая практика, и я не всегда могу распоряжаться своим временем. Мы не хотели терять нашу тесную связь, которая всегда была между нами. Таким образом вторники и четверги мы всегда проводили вместе. Все другие дни я был в операционной.

— Это слишком напоминает мне идеальный роман.

— Ну, на свете нет ничего идеального. — Он выдержал паузу. — Бывали у нас и споры, так же, как у всех, но все же я думаю, и ты бы со мной согласилась, что в наших отношениях было что-то особенно прелестное.

Ей страстно захотелось ему поверить.

— Где мы живем? На Бикон-Хилл?

Он улыбнулся.

— Нет, мы решили, что город — это не то место, где можно нормально растить детей. У нас очень милый дом в Ньютоне.

Она вспомнила, что Ньютон — это благополучный и престижный пригород Бостона; двадцать минут езды по шоссе.

— Ты бы хотела туда поехать?

— Сейчас?

Он ласково коснулся ее руки. Она почувствовала, как по ее коже пробежал электрический ток.

— Верь мне, Джейн, — нежно проговорил он. — Я люблю тебя.

Она вгляделась в его доброе лицо. В глазах у него отражались неподдельная любовь и ответственность за нее. Джейн готова была сказать в ответ, что тоже любит его, но потом подумала, что не может любить человека, которого не знает. Поэтому она просто прикоснулась к его губам, чувствуя, что он целует кончики ее пальцев.

— Я верю тебе, — сказала она.