Бегство Джейн

2

Она и сама не смогла бы сказать, почему выбрала отель «Леннокс». Случилось ли так, оттого что это был один из старейших отелей в Бостоне и поэтому своими размерами больше соответствовал ее представлению о жилье, чем его огромные современные собратья, или оттого что в ее подсознании жили приятные воспоминания о прошлых посещениях этого отеля — она не знала. Она надеялась, что раньше уже регистрировалась в этом отеле, и молилась, как незадолго до этого в магазинчике, о доброй улыбке узнавания.

Ей пришлось немного подождать. У конторки отеля стояли молодые супруги и двое их маленьких сыновей — маленьких чертенят с волосами, похожими на паклю, одетых в красивые матросские костюмчики. Каждый из отпрысков прилип со своей стороны к широким бедрам матери и благим матом на весь вестибюль гостиницы кричал о своем недовольстве.

— Я хочу есть, — канючил младший из двух мальчишек, лет четырех, задрав матери юбку и обхватив ее колено так, как будто собирался его укусить.

— Хочу в «Макдональдс», — немедленно заголосил брат, который был старше от силы на год.

— «Макдональдс!», «Макдональдс!» — единодушно вопили отпрыски, отплясывая вокруг двух беспомощных взрослых людей, которые, будучи их родителями, делали все, что могли, чтобы прекратить это светопреставление.

— Сейчас мамочка и папочка снимут номер, а потом мы найдем уютный ресторанчик, о’кей? — упрашивала детишек молодая мама, взглядом призывая мужа быстрее закончить все формальности, пока она не сорвалась на крик.

Ответ детей последовал незамедлительно:

— «Макдональдс», «Макдональдс»!

Потом произошло чудо: они исчезли в чреве лифта, где их поджидал услужливый служащий, и вестибюль отеля снова принял свой европейски респектабельный вид.

— Чем могу служить, мадам?.. Мадам?!

— Прошу прощения, — произнесла она, когда до нее дошло, что молодой человек за конторкой отеля обращается именно к ней. Вероятно, ей следовало бы привыкнуть к обращению «мадам». — Я хочу снять комнату.

Его пальцы начали нажимать клавиши компьютера.

— Надолго?

— Точно я еще не решила. — Она откашлялась — один раз, потом другой. — Но не меньше, чем на сутки, может быть, на двое.

— Номер на одного человека? — Он посмотрел мимо нее, чтобы удостовериться, что она одна. Она тоже машинально оглянулась. Рядом действительно никого не было.

— Для меня одной, — прошептала она, затем повторила громче: — Номер на одного человека. Пожалуйста. — «Не следует забывать о хороших манерах», — подумала она и чуть было не рассмеялась.

— У нас есть комната, — сказал молодой человек, посмотрев на экран компьютера, — восемьдесят пять долларов в сутки. Комната на восьмом этаже, для некурящих, с двуспальной кроватью.

— Прекрасно. Это меня устраивает.

— Как вы будете платить?

— Наличными.

— Наличными? — Их взгляды встретились. Она отметила, что никогда не видела таких голубых глаз, как у него. Впрочем, она не была в этом уверена. Один Бог знает, что она видела раньше.

— Что-то не так? Вы не берете наличных?

— Ну что вы, конечно же, мы берем наличные. Просто мы не часто с этим сталкиваемся. Большинство людей предпочитают кредитные карточки.

Она кивнула, подумав, что в своей прежней жизни она, несомненно, тоже была таким человеком, и еще раз подивилась тому, что у человека могут быть столь голубые глаза, невозможно голубые, просто синие.

— Вас что-то смущает? — спросил молодой человек; все остальное его лицо, ничем не выделяющееся, кроме цвета глаз, сложилось в какое-то подобие вопросительного знака.

— Прошу прощения, — пробормотала она, — все дело в ваших глазах. Они такие синие! — Она подняла свои собственные глаза к потолку. «Кто бы она ни была, прежде всего, она просто идиотка! Молодой человек мог подумать, что она с ним заигрывает!»

— О, они не мои, — сказал он, вернувшись к своему компьютеру.

— Простите, я не вполне поняла вас. — В ее мозгу пронеслась мысль, что она пришелец с другой планеты.

— Это контактные линзы, — весело объяснил он. — Так вы говорите, двое суток?

Ей было очень трудно поддерживать разговор. Знакомое паническое чувство, которое было улеглось во время поездки в такси по Бикон-Хилл, начало возвращаться.

— Да, не более двух суток.

А что потом? Куда она пойдет потом, если так и не вспомнит, кто она такая? В полицию? Почему она не пошла туда сразу?

— Мне надо, чтобы вы заполнили вот это. — Молодой человек через конторку подвинул к ней лист плотной бумаги. — Ваше имя, адрес и так далее, — объяснил он. От него не ускользнуло ее смущение: — Вы себя хорошо чувствуете?

Она глубоко вздохнула.

— Я так устала. Это совершенно необходимо сделать? — Она отодвинула ему нетронутый лист бумаги.

Теперь настала его очередь смутиться.

— Боюсь показаться слишком настойчивым, но вам придется написать здесь свое имя и адрес.

Она посмотрела на вращающуюся входную дверь, затем перевела взгляд на обложку журнала, который она до сих пор нервно мяла в руках. Взгляд ее задержался на обложке.

— Синди, — сказала она излишне громко, затем, несколько успокоившись, повторила тише и увереннее: — Синди.

— Синди?

Она кивнула, наблюдая, как он неохотно взял ручку и вписал имя в формуляр.

— Это ваша фамилия?

Ну что он к ней пристал, зачем ему это надо? Разве она не сказала ему, что устала? Он что, не понял, что она платит наличными? Зачем надо обязательно узнавать о ней вещи, его не касающиеся? Она подумала о молодой чете и их детишках, которые плакали по «Макдональдсу». Ничего удивительного, что дети были нетерпеливыми и капризничали. Неужели он точно так же издевался и над ними?

— Макдональд! — Сначала она услышала восклицание, а потом поняла, что это произнесла она сама. — Синди Макдональд. Она набрала в легкие побольше воздуха и выпалила: — Сто двадцать три, Мемори-лейн… Нью-Йорк.

Его рука застряла на слове Мемори, и ей пришлось закусить губу, чтобы сдержать подступавшую к горлу истерику, но через несколько секунд бланк был заполнен, не хватало только ее подписи и сдачи с наличной суммы. Она словно со стороны наблюдала, как ее рука подписывает ее новое имя, и была приятно удивлена красотой и уверенностью своего почерка. Потом она полезла в карман и извлекла оттуда пару хрустящих стодолларовых купюр, с удовольствием наблюдая за растущим смущением молодого человека.

— У вас есть багаж? — Тональность вопроса ясно показывала, что молодому человеку заранее известен ответ, поэтому, как только она отрицательно покачала головой, он немедленно вручил ей ключ и сдачу. — Я рад, что вы выбрали наш отель. Если вы решите, что мы можем сделать ваше пребывание у нас еще приятнее, дайте нам знать.

Она улыбнулась:

— Вы узнаете об этом первым.

Войдя в номер, она тотчас швырнула журнал на двуспальную кровать и, сорвав с себя плащ, бросила его на пол. В глаза ударил вид полузапекшейся крови, покрывавшей весь перед платья. Как будто гигантская злая рука сдавила ей горло, где родился невольный сдавленный крик: «Нет, нет! Исчезни, ну, пожалуйста, исчезни!»

Она царапала платье на груди, как кошка, вычесывающая блох. Через мгновение одежда была сброшена на пол, и она осматривала свою кожу на предмет повреждений. Таковых не оказалось.

Боже, что все это значит? Что это значит?

Она начала оглядываться, как будто ответ был написан на окрашенных в белое и голубое стенах комнаты. Однако стены говорили только о растительном орнаменте, а вовсе не о крови и увечьях. «Чья же это кровь, если она не моя?»

Она кинулась к платяному шкафу напротив кровати, рывком распахнула его и вперилась взглядом в свое перепуганное отражение в зеркале на внутренней поверхности дверцы. «Кто ты, черт тебя, в конце концов, побери? Чья кровь на тебе?»

Женщина в зеркале ничего не ответила, а продолжала судорожно искать на своем теле порезы и раны. Хотя на коже было несколько случайных синяков, но они не могли быть причиной кровотечения. На ее теле не было серьезных повреждений.

Она завела руки за спину, расстегнула телесного цвета бюстгальтер, сбросила его и начала рассматривать маленькие груди, которые, вызывающе выпирая, сразу бросались в глаза. Она моментально подумала о том, вскармливали ли эти груди когда-нибудь ребенка. Груди были красивы, отметила она, сознательно пытаясь успокоить себя размышлениями о мелких деталях повседневного бытия. Может быть, сосредоточенность на таких деталях со временем приведет ее назад, в ее привычное и знакомое существование?

Но пока никакая сосредоточенность никуда ее не привела. Ее груди ничего ей не сказали. Ни о том, вскармливала ли она ребенка, ни о том, когда эта грудь впервые испытала мужскую ласку. Она даже не помнила, восхищался ли кто-нибудь этой грудью. Она почувствовала презрение к себе, в горле ее родился и тотчас же умер горький смешок. Она подумала, что, должно быть, сходит с ума. Это же надо себе представить: находиться в центре Бостона, который она хорошо знает, но не знать, что она там делает, иметь карманы, полные денег, и платье, целиком залитое кровью, и при этом стоять перед зеркалом, размышляя о том, восхищался ли кто-нибудь ее грудью.

«Ну, а почему бы и нет?» — подумала она, стянув с себя эластичные колготки вместе с бежевыми трусиками. Она осталась перед зеркалом совсем голой и стала внимательно рассматривать в зеркале свое обнаженное тело. Какие сведения надеялась она получить от выставленной на собственное обозрение плоти?

У нее было хорошее тело, решила она. Оно было подтянутым и мускулистым, почти мальчишеским, можно даже сказать, атлетическим. Она изучала себя, рассматривая свое тело под разными углами зрения. Икры были хорошо развиты, бедра сильные, живот плоский, талия не слишком сильно подчеркнутая. Фигура скорее детская, чем женская, несмотря на возраст. Она подумала, глядя на обложку журнала, лежавшего на кровати, что все-таки ее тело вряд ли смогло бы украсить собой иллюстрированный журнал. Синди Кроуфорд смотрела на нее со смешанным выражением сожаления и снисхождения. Перестань копаться в себе, ты все равно ничего не узнаешь, казалось, говорила она, и женщина в зеркале согласно кивнула, признавая свое поражение.

Джейн взяла лежащее у ног скомканное платье, стараясь не коснуться руками мест, испачканных кровью. Могло ли платье что-нибудь рассказать ей? На этикетке значилось: размер девятый, чистый хлопок, Энн Клейн. У платья был круглый воротник и большие белые пуговицы на поясе, простая юбка-клеш. Платье неброское, но очень дорогое. Кто бы она ни была, она могла позволить себе покупать все самое лучшее.

Деньги! Она бросилась к тому месту, где валялся плащ, и выгребла из его глубоких карманов всю наличность, на мгновение подумав о том, что выглядит она сейчас весьма нелепо. Поток сотенных бумажек казался неиссякаемым. Сколько у нее денег? Откуда они взялись? «Что я делала со всеми этими деньгами?» — думала она, аккуратно выкладывая банкноты на кровать.

Она удивилась тому, что большинство купюр было сложено в тонкие аккуратные пачки, как будто они только что взяты из банка. Но каким образом и зачем? Она что, ограбила банк? Она принимала участие в ограблении, забрала свою долю, а потом, когда их шайку постигла неудача и они попали в переделку, ее забрызгало чьей-то кровью. А может быть, это она сама кого-то застрелила?

Джейн охватил такой ужас, что она содрогнулась всем телом. Она осознала, что это было возможно. Невыносимая мысль, что она могла стать убийцей, приобрела черты реальности, она действительно могла это сделать, она это почувствовала. «Боже, Боже!» — стонала она, свернувшись в клубок на полу, покрытом голубым ковром. Неужели она застрелила невинное создание, когда ограбление пошло не по задуманному плану? Действовала ли она одна или с сообщниками? Может, она современная Бонни, потерявшая своего Клайда?[2]

Она услышала, что хохочет, и от этого ужасного смеха села. Если мысль о том, что она могла кого-то убить, не вызывала у нее чувства протеста и не казалась невероятной, то предположение, что она могла участвовать в ограблении банка, казалось ей совершенной глупостью. Если, конечно, в этот момент она не находилась в полном отчаянии. Но все-таки что́ может заставить хорошо одетую женщину в возрасте чуть за тридцать отчаяться до такой степени, чтобы решиться на убийство?

Даже лишившись памяти, она прекрасно знала ответ на этот вопрос. Причиной такого отчаяния мог быть только мужчина. Но на вопрос о том, кто этот мужчина, она уже не надеялась получить ответ.

Джейн трясущейся рукой провела по волосам; рука была влажной от пота, она нервничала.

Она прилегла на кровать, касаясь кончиками грудей девяти аккуратных пачек стодолларовых бумажек, которые завернула в покрывало; получился сверток размером с куклу.

Взяв пачку банкнот, она сорвала бумажную полоску, которой была заклеена пачка, и начала считать деньги. После нескольких неудачных попыток, она установила, что в каждой пачке было по десять стодолларовых купюр. Девять пачек по десять банкнот — это девять тысяч долларов. Если к ним добавить те деньги, что она потратила на отель и на такси, да несколько разрозненных купюр, будет девять тысяч шестьсот долларов. Что делала она с почти десятью тысячами долларов, рассованных по карманам плаща?

Джейн почувствовала озноб и заметила, что кожа на руках покрылась мурашками. Заставив себя подняться на ноги, она оторвала голое тело от кровати, встала и подняла с пола плащ, отметив, что подкладка в некоторых местах запачкана кровью. Она завернулась в плащ и сунула руки в карманы. Там оказалось еще несколько банкнот, которые она не заметила сразу. Она положила найденные деньги рядом с остальными на кровать.

К одной купюре что-то прилипло. Это что-то оказалось клочком бумаги, который она развернула и разгладила. Попутно она порадовалась тому, что для чтения ей не нужны очки. Она узнала крупный красивый почерк, которым писала «Синди Макдональд», расписываясь в регистрационном бланке отеля.

Джейн поняла, что несколько слов, которые она сейчас читала, писала она сама. Из текста было не ясно, правда, когда она это писала. По виду листка можно было заключить, что он мирно пролежал в кармане плаща, может, недели, а может, и месяцы. На клочке бумаги было написано: «Пэт Рутерфорд, к. 31, 12.30». Ниже были добавлены слова: молоко, яйца. Что бы это значило?

Очевидно, ей нужны были молоко и яйца, ведь она шла за ними, когда потеряла память. Но насколько давно она пошла в магазин? Да, и кроме того, у нее была назначена встреча с каким-то человеком по имени Пэт Рутерфорд. Кто такой, черт подери, этот самый Пэт Рутерфорд?

Со все возрастающей растерянностью она несколько раз повторила имя. Пэт Рутерфорд — это мужчина или женщина? Может быть, это она сама Пэт Рутерфорд? Но зачем ей понадобилось писать на клочке бумаги свое имя и номер комнаты? И класть эту записку к себе в карман? Может быть, время от времени она теряла память и, зная об этом, писала свое имя на листке бумаги, чтобы потом быстро его вспомнить. Ну нет, не могла же она в самом деле назначить самой себе свидание. Хватит забивать голову подобной чепухой!

Ходила ли она на эту встречу? Неужели она в назначенное время пошла к Пэту Рутерфорду, забрала у него десять тысяч долларов, а затем убила несчастного? Была ли кровь, которой она вымазана, кровью Пэта Рутерфорда? Шантажировала ли она Пэта Рутерфорда или это он ее шантажировал? Она совершенно потеряла уверенность в себе. Видимо, она совсем спятила.

«Кто ты, Пэт Рутерфорд?»

Джейн положила на ночной столик бостонскую телефонную книгу и посмотрела букву Р: Реслен, Ребик, Росситер, Рул, Рамбл, целые страницы Расселов, Руссо, Ручински, вот наконец Рутерфорд, точнее, Рутерфорды — полстраницы только бостонских Рутерфордов, а еще оставались пригороды. Там были Пол и два Питера. Пэтов не было вовсе, хотя было три инициала П. Она решила было позвонить по этим телефонам, но потом отбросила идею. Начать хотя бы с того, кого звать к телефону — мистера, миссис, мисс или господина П. Рутерфорда? «Хай, ты меня, наверное, не знаешь — да что за беда, Господи, я и сама-то не знаю, кто я, — но недавно мы с тобой должны были встретиться в комнате номер тридцать один в половине первого. Кстати, я тебя не очень покалечила?»

Такая вот прекрасная перспектива.

Она отложила телефонную книгу, судорожно оглядывая комнату, оформленную в старомодном стиле, боясь больше чем на одну секунду задержать взгляд на одном предмете. «Так что же мне теперь делать? — спросила она себя, тупо глядя на высокий потолок. — Надо ли мне пойти в полицию или попытаться разобраться в этом деле самой? Может, мне надо пойти в ближайшую психушку или все же лучше направиться пока в ближайшую ванную?» Она почувствовала, что устала и проголодалась. «Начать действовать сегодня или подождать до завтра? Что я должна делать?» Джейн задумалась, рассеянно скользя пальцем по меню, которое лежало в комнате. «Когда сомневаешься — поешь», — сказал ей внутренний голос.

Джейн не знала истоков этой мудрости, но она показалась ей ничуть не хуже всякой другой мудрости, поэтому она взялась за телефон, набрала номер коридорного и заказала стейк и овощной салат. Ей понадобилась одна секунда, чтобы ответить, что к жареной картошке она предпочитает сметану и что вместо красного вина ей следует принести минеральную воду. Она решила, что не придерживается вегетарианской диеты, и подумала, что если она так голодна, то вряд ли она страдает пищевой аллергией. Она слишком сильно хотела есть, чтобы что-то подобное могло случиться.

Коридорный попросил подождать двадцать минут. Двадцати минут Джейн хватит, чтобы помыться перед обедом. Она прошла в ванную, обложенную белой плиткой, оставив плащ у двери на высокой спинке деревянного стула.

«Как здорово было бы просто исчезнуть, — думала она, пока струйки воды, как слезы, текли по ее щекам. — Мой разум покинул меня, пусть вместе с ним уходит и тело. Что я сделала, кто я? Может, мне стоит порадоваться, что я не знаю этого? Может быть, тот ужас, от которого я убегаю, стоит того, чтобы держаться от него подальше?»

Конечно, для кого-то она пропала. Конечно, кто-то где-то ищет ее, зная, где ее искать, не больше нее самой. Ее родители или муж, если у нее был муж. Ее босс или сотрудники; ее учителя или ученики; ее друзья или ее враги; может быть, ее разыскивает и полиция. Можно с уверенностью сказать, что ее ищут. Почему бы ей не пойти в полицию и не поинтересоваться этим?

В конце концов, сказала она себе, все разрешится само завтра утром. Услышав стук в дверь, она вышла из ванной. Джейн завернулась в полотенце, поверх полотенца накинула плащ и в таком виде пошла к двери. Она знала, кто стучит, но тем не менее спросила едва слышным, внезапно охрипшим от волнения голосом, кто это.

— Коридорный, — последовал ожидаемый ответ.

— Одну минуту. — Голос зазвучал тверже.

Ее взгляд упал на стопку денег на кровати, когда она уже бралась за ручку двери. Джейн похолодела. Какое-то мгновение она обдумывала возможность бесшабашно оставить все как есть, позволив ничего не подозревающему коридорному войти и поставить ее обед напротив кровати, на которой с царственной небрежностью разложены стопки банкнот, и понаблюдать за его реакцией при виде этого богатства. Сделает ли он вид, что деньги вовсе не существуют, или заметит их, но отнесется к этому, как к само собой разумеющемуся, дескать, нет ничего более нормального, чем небрежно бросить на кровать десять тысяч долларов. Эка невидаль! Все так делают.

В дверь постучали второй раз. Как долго она стоит в раздумье? Джейн машинально взглянула на часы, потом вспомнила, что сняла их вместе с одеждой, вспомнила, что ее одежда кровавой кучей лежит на полу.

— Подождите одну секунду! — отозвалась она, схватила скомканную одежду и запихала ее в шкаф, надела на запястье часы, сняла с себя полотенце, накрыла им доллары; из пачки долларов взяла одну купюру и зажала ее в руке.

К двери она подошла запыхавшись, как будто пробежала перед этим марафонскую дистанцию. От нее потребовались почти нечеловеческие усилия, чтобы открыть дверь, отступить на шаг и впустить в комнату пожилого джентльмена. Ее взгляд метался между ним и кроватью; но на его лице ничего нельзя было прочесть — оно оставалось непроницаемым, даже если он и заметил ее нервозность или удивился тому, что плащ надет явно на голое тело. Коридорный был сосредоточен на тележке, которую вкатил в номер.

— Где поставить обед? — поинтересовался он приятным ровным голосом.

— Пожалуйста, поставьте сюда, по-моему, здесь будет очень удобно, — показала она на столик около окна, удивляясь непринужденности своего голоса.

Он поставил поднос с обедом на столик, а она быстрым движением сунула ему в руку стодолларовую бумажку, сказав, что сдачу он может оставить себе. Казалось, он колеблется. Но он просто неодобрительно смотрел на ее кровать.

Душа ее ушла в пятки, и, чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться за край стола. Заметил ли он деньги? Может, он увидел на полотенце их влажные очертания, как увидели вещее сердце в рассказе Эдгара Аллана По?

— Я пришлю кого-нибудь перестелить вам постель, — сказал он.

В ее голосе неожиданно появились визгливые нотки, она истерично закричала: «Нет!», приведя и себя и его в изумление. Она прокашлялась, рассмеялась, пробормотала что-то насчет того, что у нее много работы и что она не хочет, чтобы ей мешали. Он поклонился, положил деньги в карман и поспешно ретировался.

Джейн выждала несколько минут, открыла дверь и повесила на ее ручку табличку «Не беспокоить». Она подошла к столику, сняла с блюда серебряную крышку и принялась за еду. После нескольких глотков почувствовала, что к ней возвращается безмерная усталость. Она пошла к кровати, пьяная от утомления. Не удосужившись убрать или хотя бы сдвинуть в сторону деньги, она упала на кровать, не сняв плаща, и заползла под теплое тяжелое синее одеяло. Последней мыслью перед тем, как она заснула, было, что, когда она проснется, все вещи вновь обретут смысл и вообще все будет в порядке.

Но, когда она на следующий день в шесть часов утра открыла глаза, ничто не изменилось. Джейн так и не вспомнила, кто она.