Глава 39
Винченцо
Как-то очень скоро заболели глаза. Винченцо сперва решил, что пыль попала. Случается. И с магами тоже. Магия, если подумать, не дает особых преимуществ, особенно когда дело пыли касается.
Небо давило.
Нет, Винченцо осознавал, что оно никуда не подевалось, что даже Древним вряд ли под силу было бы убрать небо. Дело в куполе, который встал между этим самым небом и людьми.
И раздражал.
Если снять… мальчишка наверняка мог бы…
— Обидно, да? — Карраго, старая сволочь, обладал удивительным чутьем на чужие слабости. И Винченцо даже не удивился, когда тот возник рядом.
Шел вот.
Ровно так, спокойно… недалеко идти? Не верится. Здесь, под куполом, восприятие искажено. Времени. Расстояния. Кто знает, чего еще. И глаза чешутся. И ноют там, внутри черепа, будто давит что-то на них. Главное, ощущение такое, что стоит чуть напрячься, и эти глаза выскочат из орбит.
Успеть бы поймать.
— Юноша, безусловно, талантлив… одарен… и удивляет, когда вот так… одни с юных лет жилы рвут, пытаясь достичь чего-то, а другим все дается просто так.
— Ничего не дается просто так, — и жарко, с тех пор, как небо изменилось, жару прибавилось. Тоже действие купола? — За все когда-либо да спросится.
— Ты это понимаешь. Я понимаю. А вот он — сомнительно. В этом возрасте все воспринимается несколько… идеализированно.
— Чего ты хочешь? — Винченцо все-таки не удержался и потер глаза. До чего неприятное ощущение. И главное, совершенно иррациональное.
— Грубовато.
— Глаза болят.
— Помочь?
Стоило бы отказаться, но Винченцо кивнул. И остановился. Как и Карраго. Его пальцы чуть надавили на глазные яблоки. Боль была резкой и острой.
— Не дергайся…
Винченцо выдержал. Появилась мысль, что с Карраго станется глаза выдавить. Но боль схлынула, а с нею ушло и это неприятное раздражающее ощущения давления. И зуд стих.
— Так лучше?
— Лучше, — вынужден был признать Винченцо. — Но если думаешь, что я помогу тебе дурить мальчишке голову…
— О нет, в этом мне как раз помощь не нужна.
— И на регалии ты не претендуешь?
— Вещь Древних и с явной привязкой к крови. Уж не знаю, что сотворили его предки, но рисковать я не стану. Не всякий штырь в мозгу этому мозгу на пользу идет.
Это верно.
Винченцо все-таки потер глаза.
— Тогда что?
— Не знаю, — Карраго, прищурившись, разглядывал небо. — Может, мне просто захотелось побеседовать… о высоком там. Вещах серьезных… или не очень. Говорят, что на излете лет люди становятся до крайности болтливы. Вот и меня сия участь, похоже, настигла.
— Мы отстали.
А воздух и очертания леса менял. Точнее лес давно уже остался позади, сменившись высокой, по пояс, травой. Причем пахла она солнцем и пылью. Стебли её, цепляясь друг за друга, сплетались в один непроницаемый ковер, который ложился под ноги с сухим шелестом. Ломаясь, стебли слоились, и тонкие занозины протыкали одежду.
И кожу.
— Ничего страшного, — Карраго смахнул пот со лба. Ему тоже жарко? И насколько естественна эта жара. И почему прежде не воспринималась она вовсе? — Тут… не заблудишься.
Впереди, где-то в сизой дымке, маячила прямая спина Тени. Сын его держался впереди, может, и не по собственному желанию. Люди вытянулись вереницей. Первым шагал Дикарь, причем мальчишка-барон то и дело норовил вылезти, догонял, что-то говорил… за ним с обычной невозмутимостью, словно бы и не происходило вокруг ничего-то странного, шествовала, точнее ехала на звере, императрица мешеков.
Миара.
И наемники.
Тень обернулся, но Карраго махнул рукой, мол, все в порядке.
— Я бы не был так уверен, — Винченцо коснулся было травы и поморщился. Даже желтоватые выгоревшие соцветия её были неприятно-жесткими. — Место такое… своеобразное.
— Именно. Весьма своеобразное. И то, что ключ к этому месту оказался у мальчишки только добавляет… с позволения сказать, своеобразности.
Карраго все же ступил на протоптанную тропу.
— Вряд ли он до конца осознает, что именно получил… в Городе любой род отдал бы всех своих наследников в обмен на этого вот… юного гения. Хотя нет, не он гениален, а Древние…
— Его бы и убили не сразу, — сказал Винченцо для поддержания беседы.
— Именно… именно… сперва свели бы с дюжиной-другой красавиц, получив выводок детей, которых в свою очередь проверили бы на совместимость с чудесным венцом…
И если бы кто-то умер, не беда, всегда можно сделать новых детей. К этому в Городе относятся просто.
— Полагаю, ты надеешься, что я донесу эти вот соображения до мальчишки?
Карраго чуть склонил голову.
— И до него в том числе…
А вот упырь упрямо держался в стороне. И по траве он скользил так, что лишь легкое покачивание стеблей выдавало присутствие кого-то там, в желто-сером пыльном море травы. Будь он и вправду хищником, стоило бы опасаться.
Впрочем, и сейчас стоило бы опасаться. Если Ирграм до сих пор не попытался никого убить, это не значит, что позже у него не возникнет подобного желания. Скорее уж наоборот, подобное миролюбие весьма и весьма подозрительно.
— И что ты сам не возьмешься?
— Боюсь, молодость склонна недооценивать прозорливость старости… да и в целом ко мне мальчик относится предвзято. И мои слова, верно, не сочтет заслуживающими доверия.
Зря.
Доверять Карраго, конечно, безумие, но кое в чем он прав. Алеф, пусть душа его найдет покой, куда бы она ни попала, и библиотеку Древних скрывал, опасаясь, что та будет слишком большим искушением. А что уж говорить о…
Работающих артефактах?
Таких, которые позволяют управлять механизмами? А на что способы те? В том и дело, что наверняка на многое. И оказалось это чудо в руках мальчишки, которому бы мечом махать… обидно?
Нет.
Пожалуй, нет.
Скорее страшно. Этому мальчишке безопаснее вовсе не возвращаться.
А путь через траву лежит черной дорожкой. И стебли покачиваются, хотя ветра нет. Они не спешат подниматься, указывая путь к тому, что уже проступает их серой мглы.
— Интересно другое… — Карраго устал молчать, а может, это был его способ справиться с накатывающей тоской. Лучше бы и вправду глаза болели, боль хотя бы отвлекала. А еще с болью Винченцо умел ладить. С тоской хуже. Поневоле начинаешь вслушиваться в болтовню Карраго.
— То, что он понятие не имел, чем владеет? — Винченцо и сам заговорил, хотя каждое произнесенное слово, каждый звук отдавался эхом в голове.
Больно.
— Именно…
— Не его вина. Как и не вина его отца. Тот тоже, кажется, был не совсем… в курсе…
А мгла откатывается.
Она, лежавшая пыльным полупрозрачным облаком, поднимается выше, наполняя небо всеми оттенками серого. И вот то уже мерцает перламутром. И кажется, где-то там, по ту сторону панциря, горит закат. Наверняка, он красив, огненно-алый или золотой, или еще какой-нибудь.
Только не серый.
— Немало родовых секретов было утрачено, — продолжил Винченцо, облизав пересохшие губы. Местный закат делал предметы четче. Резче. Будто кто-то взял да подрисовал им тени.
И вот над травами поднимается уродливая голова Ирграма.
А наемник машет рукой, указывая вперед. Он обеспокоен. И не без причины. И вправду стоило бы прибавить шагу. То, что последние дни прошли относительно спокойно, еще не значит, что стоит расслабляться.
— Да… но этот какой-то… слишком уж… утраченный… если его предки бывали здесь. Пусть даже путешествие сюда воспринималось своего рода посвящением… почему не оставили подробных записей?
— Из боязни нарушить традицию?
— О да, традиции порой сильны… сильнее разума.
И не только Тень останавливается.
— Но если не документы, то басни, сказки… информацию сложно удержать в себе. Людям не свойственно хранить тайны… и поэтому…
— Смотри, — перебил Винченцо.
И тогда Карраго тоже увидел.
Башня.
Винченцо доводилось видеть башни Древних. Да что там, он даже как-то пробрался в одну, старую, ведомый странным убеждением, что ему-то посчастливится отыскать тайный тайник с неведомым артефактом, который разом сделает Винченцо могущественным магом.
Или еще кем.
Но те башни, они были заброшенными.
Полуразрушенными, даже несмотря на цельные стены. Нет, стены держались, как и лестницы, и перегородки, но даже такое, почти целое здание воспринималось исключительно пустой оболочкой. Внешне же они отличались от башен магов разве что правильностью, какой-то невыразимой прочной внутренней симметрией. Идеальностью структуры, повторить которую не удавалось.
Странно, что этим башням позволено было пустовать.
Но…
Не слишком высокие, сужающиеся кверху и широкие массивные у основания, они были в общем-то довольно обыкновенны.
Скорее даже привычны.
— Ух ты… — ветер донес восторженный крик барона.
— Действительно, — Карраго прикрыл ладонью глаза. — Ух ты…
Эта башня иглой устремлялась в небеса. Она почти терялась на фоне их, серая на сером. Широкое основание этой игры держало на себе полдюжины колец, которые словно парили в воздухе одно над другим. Из верхнего поднимались тончайшие паруса иных башен. И вся эта конструкция, несмотря на кажущуюся её нелепость, нефункциональность все же смотрелась чем-то цельным.
Единым.
— И вот это вот… — Карраго вытянул руку, указывая на башню. — Ладно, не слова, но… изображения? Описания? Хоть что-то бы?
Чем больше Винченцо вглядывался, тем больше деталей замечал. И вовсе кольца не парят в воздухе. Они подвешены на тончайшие — точнее издалека те казались тонкими — нити. И паруса — не паруса, но изогнутые башенки… крылья? Или все-таки паруса? Как правильно назвать эти конструкции? Из чего?
Стекла?
Но если так, то стекло это должно отличаться прочностью, если вовсе возможно отлить стекло таких размеров?
— Понятия не имею, — честно ответил Винченцо и обернулся.
Темнело здесь еще быстрее, чем там, снаружи. И кромка леса, видная вдали, уже подернулась чернотой. Та легла на травяное море и поползла, скрываясь в тенях.
— Но мне кажется, что всеми этими вопросами, а еще размышлениями о будущем лучше задаваться где-нибудь там… — Винченцо указал на башню. — Как-то вот здесь мне… неспокойно.
Травяное море колыхалось, рождая тени. И Винченцо не мог отделаться от мысли, что там, меж сухих стеблей, таится кто-то куда опаснее Ирграма.
Кто-то…
— Пожалуй, соглашусь, — Карраго поморщился и оглядел траву. — Не люблю подобные… пейзажи. Очень на нервы действуют. Идем.
Тень они догнали быстро. Тот стоял, ожидая отставших, чтобы буркнуть:
— Темнеет. Поспешите.
Травяное море не нравилось и ему. Винченцо ко всему не способен был отделаться от ощущения, что на него смотрят. Кто? Как? Не ясно. Главное, взгляд этот, превнимательный, он ощущал спиной.
И не только он.
Как-то сам собой прибавил шаг Дикарь. За ним и остальные.
Быстро.
И быстрее. И почти бегом.
Башня же, казавшаяся такой близкой, в очередной раз дразнила. Или не в ней дело, а в этом куполе, исказившем расстояния. Сперва оборвались разговоры. И стали слышны лишь шелест травы и хрипловатое дыхание. И с каждым шагом оно становилось все более громким.
— Вперед! — рявкнул Тень, когда кто-то попробовал замедлиться. И бросил мешок сыну. В руке наемника появился меч. Да и Дикарь отступил в сторону, скомандовав барону:
— Веди!
— Но…
— Веди! Ты управляешь системой. Надо… добраться. У меня предчувствие нехорошее.
Карраго попробовал было остановиться.
— Нет, — Винченцо указал на Миару, которая замедлилась. А еще постоянно оборачивалась. — Доведи их. Я… помогу тут, если что.
Спорить не стали.
— Давай, дорогая… возьми меня за руку… — голос Карраго срывался и скрипел, да и сам он дышал с присвистом, но при том казался бодрым.
— Теперь не слишком спешите, — Тень убедился, что остальные ушли вперед. — Нельзя слишком отрываться, иначе нас просто-напросто обойдут.
Кто?
Винченцо не знал. Но чуял, там, в траве, что-то было… и хорошо бы понятное, пусть даже и опасное, но тварное, имеющее тело. А если тут существо вроде того, которое было в воде? Кто сказал, что она только в воде оно способно жить?
Шаг.
И еще.
Шелест. Теперь по траве идут волны, кругами, будто и вправду не трава, а водяная поверхность.
— Вперед! — собственный голос тонет в шорохах. И голос травы, сперва едва слышный крепнет с каждым мгновеньем. И вот уже кажется, что полые сухие стебли стучат друг о друга, словно деревяшки. Грохот почти невыносим. Но там, впереди, срываются на бег. И Винченцо тоже приходится бежать, чтобы не отстать, чтобы не позволить тому, что скрывается в траве, отсечь их.
Меч в руке кажется помехой. Что меч, против… чего?
Пыли, которая поднимается над тонкими колосьями суховея? И эта пыльная завеса пока неподвижна, но…
Щит.
Он вспыхивает, и та тварь, которая в траве, которая сама, возможно, и есть трава, отвечает гневным воем. Теперь не остается сомнений, что все это…
— Тут… — голос мальчишки пробивается сквозь вой. — Аномальный всплеск… энергии… вне контроля. И предлагает… ликви… цию…
— Нет! — Дикарь не позволяет договорить. — Узнай, не заденет ли нас!
Шагах в десяти из травы поднимается столп. Серый. Гладкий. Квадратный. Совершенно бессмысленный на первый взгляд, потому что кому нужно ставить столпы в чистом поле. Но он видится Винченцо границей.
— Система… в зоне поражения… чистая… он границу может поставить! Только там…
Первый удар Винченцо едва не пропустил. Земля под ногами дрогнула, а тварь завыла еще громче. И в щит ударился… ударилось…
Рой?
Из пыли? Мелкой-мелкой пыли, что облепила щит. И Винченцо понял, что еще немного и не удержит.
— Погоди, — в руку вцепился Карраго. — Бери…
Его сила была тяжелой, но густой, что вываренный сок сахарного дерева.
Но щит, дрогнувший было, втянул эту силу, распределил… отступать приходилось медленно, потому как земле под ногами Винченцо тоже не слишком доверял. И сейчас не мог отделаться от мысли, что если бы он меньше болтал о высоком, они бы уже добрались до того самого столба…
— Как ты? — Миара встала по другую сторону, покосившись на Карраго. — Давай. Тут недалеко. Мелкий засранец говорит, что нам до столба добраться.
Столб уже рядом.
Гладкая его поверхность ловит блики заходящего солнца. И в ней, как в зеркале, отражаются люди. Только люди…
— Говорит, что сработает защита внутреннего периметра. Она бы уже включилась, но он запретил…
Шаг.
И еще.
До столба.
Тварь отступает, но не потому, что решает бросить слишком сложную добычу. Нет. Люди появляются здесь редко, и тварь голодна. Это Винченцо тоже чувствует престранным образом. Главное, что ощущения не мешают держать щит.
Его все-таки хорошо учили…
Мысль цепляется за мысль.
— Джер! — голос его сиплый, но мальчишка слышит. — Подойди… щит чувствуешь?
С кем бы другим он не рискнул бы, но Винченцо помнил и эхо чужой этой силы, и то, с какой легкостью восстанавливался парень. Да и до столба… там, с той стороны, у самой границы, воздух тоже начал сгущаться. А затем и вовсе завиваться в один сплошной вихрь. Тварь, чем бы ни была она, умеет охотиться.
— Теснее! — Карраго на мгновенье отвлекается. — Ульграх, круговой ставь!
Винченцо сам знает.
Но огрызаться времени нет. Облако пыли ли или чего иного становится плотнее. А значит, тварь… воплощается?
Формируется?
Винченцо потом подумает, что она делает. Главное, что остальные не спорят.
— Твою мать… — бормочет Тень. — Чтоб я еще с магами связался… тут ведь меч…
Не поможет.
— Джер, сейчас ты должен положить руку мне на плечо.
Мальчишка не стал спорить, втиснулся между Карраго и Миарой.
— Чувствуешь мою силу? Щит?
— Ага… а я…
— А ты сейчас постараешься выпустить свою силу так, чтобы она прошла сквозь мой щит.
— А… как?
— Как на поляне. Но поток направь не в одну точку, а представь, что отпускаешь волну…
— А если…
— Если не получится, то смерть наша будет на твоей совести.
— Это как-то не слишком ободряет, — пробормотал мальчишка и закрыл глаза. Засопел. И… ничего?
— Если не поторопишься, нас сожрут. Даже втроем мы не сможем держать щит вечно… — Винченцо пристально вглядывался в бурю, что разразилась по ту сторону щита. Больше не видно было ни столпа, ни серого неба, ничего, кроме пыльной круговерти.
Куда идти?
Маячок…
Нет, что бы это ни было, силу оно слизывает на раз. И щит тает. С такой скоростью…
— Давай… на выдохе. Глубокий вдох…
Мальчишка сипит и заходится в приступе кашля.
— Спокойно.
Тяжело говорить о спокойствии.
— Погоди, — Миара преображается. Только она так умеет. — Мальчик, посмотри на меня. Вот так… в глаза… не надо думать ни о чем. У тебя получится. Ты же умный. И способный. Очень способный… я знаю…
Её голос вплетается в вой то ли ветра, то ли зверя.
И хочется слушать.
Этот голос мягок, что бархат, он очаровывает, он заставляет забыть обо всем. И так нельзя, но потом, позже Винченцо расскажет, чем так опасна песнь сирены. И она тянет из Миары силы.
А еще щит.
— Теперь повернись… подойди, видишь грань? А за ней тварь… опасная тварь. Она хочет нас сожрать. А ты нас защитишь. У тебя получится. Я знаю. Ты не разочаруешь меня… конечно нет. Вот так… делай вдох, глубокий и спокойный. Слушай меня.
Винценцо и сам заслушивается.
А потому пропускает момент, когда огненный шквал, пробив щит, катится по сухому полю. Он проходит сквозь пыль, и пыль эта загорается, сперва нехотя, словно не до конца веря, что способна гореть.
Но быстрее.
И быстрее…
По небу ползут рыжие всполохи, карабкаются выше и выше. А от них разбегаются тонкие ручейки пламени. И связавшись друг с другом, те создают удивительного вида узор. Им бы очароваться, но следом за первой волной идет вторая.
Она выше.
И мальчишка силен. Нет, не совсем так даже, он чудовищно силен. И эта сила, вырвавшись из тощего подросткового тела, расплывается огненным морем.
Вой твари глохнет.
И становится вдруг тихо. И в этой тишине звучит несколько растерянный голос.
— Система говорит, что опасность ликвидирована…
— Умница, — Миара выдыхает и убирает руку. А затем трясет головой и ворчливо произносит. — Старовата я стала для таких штук.
— Что ты сделала⁈
Мальчишка хмурится и, кажется, начинает понимать.
— Что ты…
— Успокойся.
— Что она… она меня заколдовала!
— Никакой магии, — возмутилась Миара и получилось довольно-таки искренне. — Ладно. Почти никакой. Самая малость. Просто хорошая работа с голосом. И немножечко силы, но на голос, не на тебя. Просто одна из женских штучек.
— Ты… ты больше так не делай!
— Но ведь помогло, согласись.
— Не делать, — подала голос Ица. — Ты. Разум. Плохо.
— О боги… — Миара воздела глаза к небесам, с которых летели, догорая, искры. — Дайте мне силы… да не нужен мне твой мальчишка… толку-то с него.
— Вот, вот, дорогая, — не удержался Карраго. — Мы оба понимаем, что твой выбор — зрелые состоявшиеся мужчины, способные обеспечить такой роскошной женщине привычный для нее уровень жизни.
— Я тоже способен обеспечить… — возмутился Джер. — Ай, чего ты толкаешься. Я же просто так! Она вообще старая! И страшная…
— Знаешь…
Нервное. У всех. Эхо близкой смерти сказалось, или же просто накопившееся раздражение вырывалось таким вот причудливым образом. Главное, спор этот тихий, в полголоса, он был вполне себе нормален, обыкновенен даже. И эта обыкновенность успокаивала.
Хотя, конечно…
— Идем, — Винченцо не стал убирать щит. — А то мало ли… тут уже недалеко осталось.
До столба, чем бы он ни был.
А вот Ирграма жаль…