Белая лошадь, черные ночи

Глава 22

Вульф

Она так чертовски красива, что я не могу оторвать от нее глаз. Угасающее пламя костра рисует на ней всполохами света. Зачем мне спать, если она в мире бодрствования? Я больше никогда не хочу засыпать.

Мой член тверд и жаждет снова взять ее, когда я вспоминаю, каково это ― проникать в ее тугую киску, чтобы присвоить ее девственность. Это никогда не было для меня важным, в отличие от других мужчин. Меня никогда не захватывала идея о нетронутой киске, но мысль о том, что мой член будет первым и последним, который войдет в Сабину, настолько приятна, что мои яйца напрягаются.

Я могу сжать в кулак свой собственный член прямо здесь, пока смотрю, как она спит. Теперь она моя ― и ничья больше. Я могу прикасаться к ней, как захочу, любым способом, который ей приятен. Я бы прополз через любое поле боя, чтобы снова услышать ее стоны, как тогда, когда она кончила.

Она лежит спиной ко мне, ее маленькая идеальная попка прижата к моему паху. Запах моего семени на ее бедрах пьянит меня от гордости. Я отодвигаю одеяло, чтобы посмотреть на нее. Ее киска горячая. Блестит. Даже во сне она мокрая и готовая.

Я не могу удержаться, чтобы не взять один из ее тугих сосков между пальцами и нежно покрутить его. Как я и надеялся, это действие вызывает легкий стон в ее горле. Еще через секунду ее киска пульсирует, покрытая влагой, умоляя, чтобы ее снова наполнили.

― Это так приятно, ― бормочет она, все еще полусонная. ― Сделай это еще раз, Бастен.

Я сильнее сжимаю ее сосок.

― Смотри на меня, когда просишь об этом.

В моем голосе есть резкость, которая заставляет ее подпрыгнуть. Она переворачивается на спину, теперь уже почти проснувшись, и смотрит на меня невинными, сонными глазами. Я не говорил с ней так в первый раз, когда трахал ее. Я хотел, чтобы ее первый раз был нежным, чтобы она чувствовала себя сильной и обожаемой. Но теперь мне становится все труднее сдерживать себя от безудержной волны похоти, пока я представляю все непристойные вещи, которые хочу с ней сделать.

Тихо, но с дерзостью в глазах она шепчет:

― Сделай это еще раз, Бастен.

Ее покорность заставляет меня стонать от того, что эта прекрасная девушка позволяет мне делать с ней такие развратные вещи. Она готова. Такая смелая. Все ужасные, жестокие поступки, которые я совершил… и она все еще позволяет мне прикасаться к ней.

Неужели я нашел кого-то, кто сможет принять меня? Иногда даже я не понимаю, что за хрень творю. Но эта девушка позволяет ядовитым змеям свернуться рядом с ней, чтобы согреться. Если какая-нибудь женщина и может полюбить меня, то это Сабина Дэрроу.

― Пожалуйста, ― шепчет она, пробираясь под одеяло и протягивая руку к моему паху.

― Ты ненасытная, ― бормочу я, едва сдерживая собственное желание. ― Я только что трахнул тебя. И ты уже хочешь снова? Жадная девочка. Очень хорошо, тогда скажи мне. Скажи мне, как тебе это нужно.

Ее бедра уже ерзают.

― Мне нужен ты внутри меня.

С жестокой улыбкой я поглаживаю одним пальцем внешнюю сторону ее киски, дразня ее и не давая ей того, что она хочет.

― На что ты готова пойти ради этого? Будешь умолять?

― Ты ублюдок, ― стонет она, сильнее прижимаясь к моей ладони, пытаясь оседлать мои пальцы.

Я мрачно усмехаюсь.

― Теперь ты начинаешь понимать, на что подписалась. Ложись на спину. Не своди с меня глаз, когда я буду тебя трахать.

На этот раз я не сдерживаюсь, когда вхожу в нее. Легко понять, что ей нравится. Ее тело выдает это так же четко, как если бы она шептала инструкции мне на ухо. Я знаю, когда нужно сдержаться, когда она может принять больше. И она принимает это так охренительно хорошо, все, что я могу ей дать. Секс с Сабиной похож на поклонение. Я никогда в жизни не заходил в церковь, не кланялся ни одной из святынь Бессмертных, но теперь я понимаю благоговение перед божеством.

К черту богов ― я буду молиться ей.

― В Саленсе, ― говорю я между тяжелыми вдохами, входя в нее, ― я буду называть тебя своей женой. А как ты будешь называть меня?

― Мужем, ― выдыхает она.

― Именно так. Мне все равно, что это будет гребаное притворство. Я все равно буду трахать тебя каждую ночь. Наши соседи будут слышать твои крики из окна.

Она издает самые восхитительные звуки. Ее ногти впиваются в мои плечи достаточно сильно, чтобы оставить следы от ногтей. Боги, я хочу трахать ее до беспамятства. Я хочу трахать ее как животное. Я хочу трахать ее до тех пор, пока она не забудет имена всех богов и будет помнить только мое.

Мои яйца напрягаются. Я сдерживаюсь, желая, чтобы она кончила первой. А она так чертовски близка. Ее киска трепещет, готовая к оргазму. Ее просто нужно немного подтолкнуть. Я перемещаю руку между ее ног и провожу ногтем по ее клитору, одновременно с глубоким и сильным ударом моих бедер, и это все, что нужно.

Как только она вскрикивает, я в последний раз глубоко погружаюсь в нее. Я хочу пометить ее. Даже если я буду единственным, кто сможет почувствовать запах моего семени, вытекающего между ее бедер. Я сильно кончаю, всаживая до упора, желая, чтобы каждая капля моей спермы попала глубоко внутрь нее. Это дикий инстинкт ― заполнить ее до краев.

Когда я выхожу из нее, она лениво опускается на мою грудь, зевая и бормоча:

― Бессмертная Айюра не знала, от чего отказывается со своим целомудрием.

Удовлетворенная, она засыпает, используя мою грудь в качестве подушки. Бедная, измученная. Она столько пережила. Ей нужно выспаться, потому что я столько еще всего хочу с ней сделать. С тех пор как я увидел ее, мне приходилось делать вид, что я не фантазирую о ней ― о невесте моего хозяина.

Я глажу ее короткие волосы, влажные от брызг водопада.

Мы уже дважды трахались без всяких предосторожностей. Обычно я не веду себя так глупо, но я не мог предположить, что это случится. А после того, как меня миллион раз ударили коленом в пах на бойцовском ринге, мне сказали, что я вряд ли смогу иметь детей. Тем не менее в следующий раз я постараюсь быть более осмотрительным, но что, если она забеременеет от двух раз, когда я уже заронил в нее свое семя? Я смотрю на свод пещеры, и ответ приходит ко мне, как поток падающей воды.

Черт возьми, я буду самым счастливым мужчиной на земле. Сначала сладкая киска Сабины обхватывает мой член, а потом ее живот набухает от моего ребенка.

Если думать о ней в таком ключе, ты снова станешь твердым, Вульф…

Но если говорить серьезно, что, если она забеременеет? Каким отцом я буду? Боги знают, что у меня нет хорошего образца для подражания. Джоки, который заставил меня выйти на ринг? Лорд Берольт, убивший собственную жену? Уж точно не мой настоящий отец, кем бы ни был этот ублюдок.

Я прикусываю кончик большого пальца, скребу зубами по ногтю. Пытаюсь понять, не испорчу ли я жизнь будущим детям, прокляв их тем, что буду их отцом. А муж? Как я собираюсь испортить эту роль? Мы договорились, что будем претворяться семейной парой, но я взял с нее обещание, что, возможно, однажды это станет реальностью. Было ли это жестоко с моей стороны? Хотеть ее любви, зная, что никогда не смогу ее вернуть? Ведь как бы она ни поглощала все мои мысли, я не способен любить. Я слишком сломлен. То, что я когда-то мог назвать сердцем, ― теперь это сгоревшая оболочка. Я могу хотеть ее. Я могу жаждать ее. Я могу защищать ее до последнего вздоха, но любовь невозможна для такого сломленного человека, как я.

Черт. Почему я решил, что такой ублюдок, как я, сможет дать ей ту жизнь, которую она заслуживает? У меня нет денег. Нет титула. Никаких талантов, кроме кулаков и лука. Она ― богиня. Мужчины, вероятно, соперничают за нее с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет. Какой бы ужасной ни была ее жизнь в монастыре ― и как бы мне ни хотелось свернуть этим сестрам их иссохшие шеи, ― возможно, так было лучше для нее. Ее могли продать в качестве молодой невесты какому-нибудь старому морщинистому лорду, который каждую ночь засовывал бы ей в глотку свой сморщенный член. Ее мерзкий отец оказал ей услугу, дождавшись предложения Райана.

Райан ― именно тот муж, которого она заслуживает. Да, его нельзя назвать добродетельным. На его руках тоже есть кровь. Но он сможет дать ей ту жизнь, которой она достойна. Красивые платья, дни, наполненные удовольствиями, слуги, которые будут удовлетворять любые ее желания. А что могу предложить я? Я могу защитить ее, но кроме этого? Тушеный кролик и оленьи шкурки?

Я сжимаю челюсти, наблюдая, как вздымается и опадает ее грудь во сне. Нет, не думай так. Она выбрала меня, я же не заставлял ее соглашаться на жизнь со мной. У нее есть полное право решать, чего она хочет, и, если это будет кроличье рагу вместо балазийской икры, пусть так и будет. Я дам ей лучшую жизнь, какую только смогу. Я буду бороться изо всех сил, чтобы сделать ее счастливой.

До моих ушей доносится шорох травы. Мист ворошит охапки травы, которые я собрал для нее в долине. Я отрываю взгляд от Сабины и иду к лошади, прислонившись к скалистой стене пещеры.

― Ты ведь все равно не хотела ехать в Дюрен, правда, сумасшедшая кобыла?

Она перестает есть, чтобы потыкать мордой в мои карманы, пока я не достаю кусок сыра, который приберег для завтрака. Я протягиваю его на ладони.

― Да, да. Бери.

Я глажу ее шелковистую белую гриву, пока она наслаждается сыром. Перед моим отъездом Райан приказал конюхам освободить просторное стойло его призового жеребца, чтобы обеспечить место для Мист, и даже купил для Сабины лучшую амуницию в качестве приветственного подарка. Он заплатил целому штату швей, чтобы те сшили платья по ее меркам. Он заказал кузнецу обручальное кольцо из кратийского золота со вставкой из древнего алмаза «Слеза титана», столь знаменитого, что он даже упоминается в «Книге бессмертных». Он даже приобрел картину с изображением бессмертной Айюры в знак уважения к богине-покровительнице добродетели Сабины ― конечно, это было необдуманно.

Он давно хотел ее. Он целый год готовился к этому. Он втянул ее отца-идиота в подстроенную карточную игру, чтобы тот влез в долги так глубоко, что был готов на все, лишь бы рассчитаться.

Я сильно царапаю ногтями кожу головы, но боли недостаточно. Мист неотрывно следит за мной своими бархатисто-черными глазами, пока я судорожно мечусь по пещере туда-сюда.

Когда я согласился сбежать с Сабиной, я знал цену. Предательство единственного человека, который проявил ко мне заботу. Все сводится к простому жребию, как в любимой игре Райана ― подбрасывании монетки-десятицентовика Голата. Сабина или Райан. Райан или Сабина. Один из них всегда должен был почувствовать мой нож в спине.

И это точно будет не она.

Я закрываю глаза, сжимая неровную переносицу, сломанную на ринге столько раз, что потерял всякую чувствительность.

― Вульф. Ну же, лентяй. Вставай. — Я как сейчас слышу голос Райана, хотя прошло много лет. ― В борделе на Второй улице появились две новые девушки. Близняшки. Мы можем трахнуть их вместе, а?

Я заканчивал учения на тренировочной площадке Золотых Стражей. Армейский лагерь находился к северу от стен Дюрена, прижимаясь к краю Чернолесья. Странно, что Райан прервал меня во время учений, и я уже собирался сказать ему, чтобы он отвалил, когда заметил карету лорда Берольта, подъехавшую к стрельбищу.

Лезвие страха вонзилось мне в живот.

Лорд Берольт всегда увлекался поцелованными богами, но теперь, если верить темным слухам, он начал ставить эксперименты над стареющими шлюхами, отработавшими свой срок, или над солдатами, не обладающими нужными для сражений дарами.

Я пытался быстро решить, считаются ли мои навыки необходимыми.

― Пойдем, Вульф, ― настаивал Райан, его голос звучал спокойно, хотя в глазах читался страх, когда он смотрел на отцовскую карету. ― Скажи своему командиру, что я приказал тебе закончить пораньше, чтобы ты мог окунуть свой член в близняшку.

Он вытащил меня оттуда до того, как лорд Берольт начал просматривать тренировочные площадки в поисках подходящих кандидатов для своих экспериментов. Райан уже не в первый раз спасал меня. Он всегда укрывал меня от внимания отца. Преуменьшая значение моего дара, настаивая на том, что я всего лишь боец, с которым можно тренироваться. Он всегда скрывал свои истинные намерения за ухмылкой и язвительностью.

У Мист заурчало в животе. Она обнюхивает мои карманы в поисках сыра. Я ласково качаю головой, радуясь, что отвлекся от прошлого.

― Кто еще слышал о лошади, которая любит сыр? Не думаю, что это полезно для тебя, сумасшедшая кобыла. ― Я копаюсь в мешке, чтобы найти для нее еще какое-нибудь угощение, и мои пальцы нащупывают скомканный конверт. Я достаю письмо лорда Чарлина Дэрроу.

С тех пор, как мы покинули Бремкоут, я не вспоминал о письме. Восковая печать Дэрроу блестит в свете огня с эмблемой в виде головы овцы. Я понимаю, что лорд Райан никогда не получит это письмо, раз уж я не вернусь в Дюрен. Я могу бросить его в огонь. Я могу позволить ему превратиться в пыль, забытому на дне моего заплечного мешка.

Или я могу прочитать его ― почему бы, черт возьми, и нет? Какой секрет был настолько значимым для лорда Чарлина, чтобы он решил, что это может поколебать Райана?

И все же я замер на минуту, прежде чем сломать сургучную печать, все еще связанный многолетней верностью. Но потом я смотрю, как Сабина сладко дремлет под одеялом, дрожа без моего тепла рядом с ней, и мое сердце понимает, что ради нее я готов спуститься в преисподнюю.

Рывком пальца я срываю печать и открываю письмо. Не знаю, что я ожидал найти. Мелкий скандал, о котором узнал лорд Чарлин; какую-нибудь взятку. Может быть, жалкое пари на скачках в попытке вернуть свое состояние.

Но как только я читаю первую строчку, снисходительность исчезает с моего лица.

Левая рука начинает дрожать. Нет-нет, это не может быть правдой. Этого просто не может быть. Мне приходится перечитывать первые несколько строк дважды. Зрение затуманивается, и я подношу письмо к свету костра, чтобы продолжить чтение. И, клянусь Бессмертными, оно продолжается и продолжается. Каждая строчка леденит душу сильнее предыдущей, словно наполняя мой желудок отравленной едой.

То, что лорд Шарлин утверждает в письме, невозможно. Он лжец или, в лучшем случае, запутавшийся старик. Но он клянется, что у него есть доказательства его немыслимого заявления ― заявления, которое настолько судьбоносно для Сабины, меня и Райана, что изменит все.

У старого пьяницы действительно был чертовски страшный секрет.

Не знаю, сколько раз я перечитал письмо, прежде чем смять его в кулаке. Мое сердце бьется неровно. Я нахожусь в состоянии войны с самим собой. Кто еще знает этот секрет? В письме лорд Чарлин утверждает, что никому не рассказывал. Значит, я могу бросить письмо в огонь. Сделать вид, что его никогда не существовало. Если сам Чарлин попытается о нем вспомнить, я устрою так, что с ним произойдет несчастный случай.

Никто не должен узнать.

Но лорд Чарлин, а теперь и я, не единственные, кто знает. И в этом вся чертова проблема. Потому что из этого письма становится ясно, почему волканские налетчики нацелились на Сабину. Я думал, что они просто охотятся за хорошенькими девушками, подходящими под ее описание, возможно, чтобы использовать их в качестве шлюх.

Но я ошибался.

Они охотились не просто за такими девушками, как Сабина, ― они охотились за ней.

И если то, что утверждает лорд Чарлин, правда, то они вернутся. Король Рашийон пошлет своих лучших шпионов и налетчиков. Возможно, он пришлет целую армию.

Что я буду делать против армии? О, я буду сражаться за нее как проклятый. Банда налетчиков? Это легко. Даже батальон? Я бы попробовал. Но даже я не смогу выступить против армии. Есть только один человек, который может ― тот, у кого тоже есть большая гребаная армия.

Пульс бешено бьется в венах. Журчание водопада слишком громкое и отвлекает меня, а запах костра слишком сильный. Я перегружен чувствами.

Я приваливаюсь к стенке пещеры и провожу ногтями по лицу.

― Черт!

Я воюю с собой. Я не знаю, что делать с этой информацией, с этой угрозой. В меня утыкается мягкая лошадиная морда. Мист обеспокоенно смотрит на меня.

Я беру морду лошади в руки и смотрю в ее бездонные глаза.

― Я в полной жопе, Мист.

Последние остатки сгоревшей оболочки моего сердца рассыпаются в прах. Потому что я знаю, что мне нужно делать. Саленса? Фантазия. Почему я вообще думал, что смогу уберечь Сабину? Что смогу сделать ее счастливой? Черт, еще до того, как узнал содержание этого письма, я знал, что недостаточно хорош для нее. Я ублюдок с улицы. У меня нет ничего. Я даже не владею своим луком ― он принадлежит Райану. Все принадлежит Райану.

И теперь она тоже. Так должна быть. Потому что у меня нет выбора.

― Она возненавидит меня. ― Я зажмуриваю глаза, прижимаясь лбом к лбу Мист. Сабина никогда не должна узнать, что в этом письме. Никто не должен. А это значит, что мне придется солгать единственной женщине на этой земле, с которой я хотел быть абсолютно честным. ― Я должен заставить ее ненавидеть меня.