Белая лошадь, черные ночи

Глава 24

Вульф

Мы часами двигаемся в молчании. Сабина сказала не разговаривать с ней, и это меня вполне устраивает. Потому что я не знаю, с чего начать. Я разбил ей сердце в пещере водопада; я должен был это сделать. Я должен был заставить ее поверить в то, что я тот самый ублюдок, который заслужил свое имя ― Бастен Ублюдок, и разжигать ее ненависть до тех пор, пока она не потеряет надежду на совместное будущее. Учитывая содержание письма ее отца, есть только один способ уберечь ее, и это точно не совместная жизнь в приморской гостинице. Это частная армия Райана, состоящая из пяти тысяч Золотых Стражей.

Сова слетает с сосны и садится на правое бедро Сабины, а я вздрагиваю. Это началось, как только мы покинули пещеру водопада: этот пугающий парад крылатых существ, слетающихся к ней. Сначала крошечный белый мотылек приземлился на ее левую грудь. К нему присоединилось еще полдюжины мотыльков, коричневых, как кора, осевших на ее животе. Когда водопад уже скрылся из виду, к ней на плечо прилетел ворон. Затем белый, как снег, гусь уселся на холку Мист между ног Сабины и расправил крылья, словно набедренную повязку.

Каждые несколько минут к стае присоединяется новое крылатое существо.

Поползень на ее колене. Нежные кружевные мотыльки на ее груди, как декольте. Разноцветные бабочки на изгибе ее бедер.

Она это делает? Призывает животных? Если да, то ее посыл чертовски ясен: если все в ее жизни отказывают ей даже в достоинстве одежды, то она оденет себя с помощью лесных существ.

Но что-то подсказывает мне, что она не зовет их, по крайней мере, словами. Насекомые и птицы слетаются сами, привлеченные ее болью, как мотыльки на пламя.

Этот постоянно расширяющийся круг крылатых зверей, которыми она себя окружает, пугает. Еще один ворон сидит на ее втором плече, расправив крылья навстречу солнечному свету, проникающему сквозь полог леса, и придавая ей жуткое сходство с ангелом. Но не нежной заоблачной девы ― о, нет. Сабина, одетая в наряд из птиц и мотыльков в тон лесу, словно сошла со страниц «Книги бессмертных». В разделе Бессмертной Фрасии есть история о том, как звезды затемняются магическими фонарями, созданными другими феями, чтобы их веселье продолжалось темной ночью. Как Богиню Ночи, ее это оскорбило. В гневе она превратилась в гигантскую цаплю, чьи мощные хлопающие крылья погасили фонари.

Не знаю, была ли у древних фей способность превращаться в зверей ― похоже, это было не под силу даже их магии. Но глядя на то, как Сабина защищает свое разбитое сердце доспехами из крыльев, я верю в божественное.

Мои же доспехи ― кожаный нагрудник с гербом Валверэй, ― ни хрена не защищают останки моего разорванного сердца. Я виню только себя. Я уничтожил единственное хорошее, что было в моей жалкой жизни. Единственный шанс на счастье, который у меня был. Чувство вины тяготит меня, словно заплечный мешок, набитый валунами. Она ненавидит меня, но это ничто по сравнению с тем, как сильно я ненавижу себя за то, что сделал с ней.

И все же я не жалею о своем выборе. Единственный шанс Сабины ― это защита Райана. Но я чертовски жалею, что затащил ее в постель и пообещал, что сбегу с ней. В тот момент я был готов переплыть ради нее чертово море Панопис. Если бы я только прочитал письмо ее отца раньше, я бы никогда не позволил всему зайти так далеко.

А теперь я потерял ее навсегда. Глупо было думать, что у нас с ней вообще есть шанс ― ничего бы не вышло. Я не заслуживаю ничего хорошего после совершенных мною грехов.

В первый раз я убил человека, чтобы избавить Райана от необходимости делать это. Нам было по восемнадцать лет, мы занимались спаррингом во дворе Сорша-Холла, когда лорд Берольт притащил какого-то подонка, забившего до смерти проститутку в одном из их борделей. Он приказал Райану привести в исполнение смертный приговор этому человеку. Райан колебался при мысли о том, чтобы лишить жизни человека, пусть даже злодея, поэтому я вмешался, чтобы выполнить задание кулаками. На полпути Райан присоединился ко мне. То первое убийство сплотило нас; у нас обоих была кровь на руках.

После первого убийства стало намного легче. Я не возражал, когда убивал плохих людей, а поначалу это было именно так ― психопаты и насильники, которые тем или иным образом пересекались с империей Валверэев. Я мог легко оправдать их убийство. Так я делал Дюрен безопаснее, причем не только для Валверэев, но и для такого отребья, каким я сам был в детстве, или моя шлюха-мать. И у меня это хорошо получалось. Настолько хорошо, что, когда Райан занял место своего отца на посту Верховного лорда, я был первым, кого он вызывал, если у него была работа. Перерезать глотки стало моей второй натурой.

В животе все сжимается, словно я съел что-то не то, словно прошлое пытается вернуться. Не все задания, которые давал мне Райан, были такими же справедливыми, как те, первые.

Так много грехов.

Столько невинных людей я убил. Женщин, которым я причинил боль. Семьи, которые я разрушил вымогательством и угрозами.

Но я выбрался. Это было чертовски трудно, но я выбрался. Я сказал себе, что никогда не вернусь к этой работе. Моих жертв теперь подают на обеденный стол, а не сбрасывают в братскую могилу для нищих. Но я боюсь того, что мне придется сделать, чтобы сохранить секрет Сабины даже от нее самой.

В ту ночь ― последнюю ночь поездки, прежде чем мы достигнем Дюрена, ― я снова связываю запястья и лодыжки Сабины. Как бы мне ни хотелось бодрствовать и следить за опасностью, мне нужен сон. Я не думаю, что она настолько глупа, чтобы сбежать, но отчаявшиеся люди совершают отчаянные поступки. Черт, есть серьезный шанс, что она попытается задушить меня во сне.

Это была бы более легкая смерть, чем я заслуживаю.

Сабина укутывается в одеяло, птицы и насекомые устраиваются в ветвях деревьев над головой, дожидаясь утра, когда они снова понадобятся. Словно чертово жюри черноглазых демонов смотрит на меня сверху, готовое вынести мне смертный приговор.

Как только Сабина засыпает, я достаю скомканное письмо ее отца, но не открываю его. Насколько я знаю, этот проклятый гусь над головой умеет читать и расскажет ей, что там написано. Впрочем, мне и не нужно читать письмо. Каждое слово отпечаталось в моей голове, словно заклейменный кошмар.

Я пытаюсь решить, стоит ли отдавать его Райану? Конечно, со сломанной печатью он сразу поймет, что я вскрыл и прочитал его личную переписку ― грех, наказуемый темницей. Но темница меня волнует меньше, чем то, что сделает Райан с информацией, содержащейся в письме.

Есть шанс, что он увидит в нем угрозу и окружит Сорша-Холл своими дозорными, даже если для этого придется отозвать целые батальоны из Старого Короса и с южной границы, где он сдает их в аренду короне. Я бы так и поступил. Так поступил бы любой заботливый муж.

Но Валверэи ― другая порода. Есть шанс, что Райан увидит в этом возможность. Учитывая, что здоровье короля Йорууна ухудшается, а будущее короны в Астаньоне шатко, это может стать тем топливом, которое ему нужно для борьбы за трон, если то, что Фольк рассказал о его амбициях, правда.

Это было бы безрассудством, даже глупостью. Практически смертный приговор. Но Валверэи пьют риск, как вино.

Я запихиваю письмо обратно в мешок, решив, что показывать его Райану слишком рискованно. Вместо этого я расскажу ему о записке в кармане шпиона, из которой следовало, что волканские захватчики охотятся на девушек вроде Сабины. Я расскажу ему и о грифоне, и о том, что в пограничной стене должна быть брешь. Я смогу убедить его, что Сабине нужна дополнительная защита, не раскрывая истинной причины.

Я тоже буду рядом. В качестве ее телохранителя. Тенью. Призраком. Буду охранять ее дверь, пока она спит. Ей это будет неприятно, но у нее не будет другого выбора, кроме как смириться с этим.

Засыпая и размышляя о древних опасностях, просачивающихся через волканскую границу, я вспоминаю случай, произошедший около года назад, когда отшельник с астаньонской стороны Чернолесья забрел на один из балов-маскарадов в Сорша-Холле. Он был в бреду и обезвожен, рассказывал о том, как едва избежал смерти от единорога ― злобного коня с черной чешуей и заостренным рогом, способного обрушить огненную гибель на все, что попадется ему на пути. Единороги уснули тысячу лет назад вместе с остальными мифическими зверями фей. Даже в Бессмертный век их было всего один или два.

Отшельника выгнали из замка со смехом. Его история повторяла историю из «Книги Бессмертных», когда бессмертный Артейн нашел единорога со сломанной ногой, застрявшего в яме с густой грязью. Естественно, все решили, что отшельник сошел с ума. Возможно, теперь, когда я об этом думаю, он запутался, смешав историю Бессмертного Артейна со своей собственной, но это не значит, что он не видел единорога на самом деле.

Если правда, что золотые когти, грифоны и единороги пробудились, то что дальше? Сами феи?

Черт.

Всю ночь меня мучают сны. Пограничная стена рушится в результате гигантского землетрясения, а образовавшие ее валуны скатываются с гор и уничтожают Чернолесье, прокладывая путь для всей древней, темной магии, погребенной на земле Волкании, чтобы она снова восстала, распространяясь по нашему королевству, как ядовитый плющ, пока все живое под солнцем не будет уничтожено.

Утром первое, что я вижу, ― это проклятая сова, глядящая на меня желтыми глазами. Лучше бы она, черт возьми, не гадила на меня.

Я бужу Сабину, и она секунду улыбается мне, забыв о своей ненависти, пока она не обрушивается на нее снова, как ведро ледяной воды.

И она резко отворачивается, отказываясь смотреть на меня.

Моя грудь вздымается.

Я могу справиться с ее ненавистью. Но вспышка любви, которую я увидел на мгновение, прежде чем она погасла, ― она уничтожит меня.