К острову мы причалили еще засветло. Дедушка Петрован потому советовал нам на острове таборовать, что здесь во всех отношениях безопаснее: место высокое, гнуса меньше, да и никакой зверь не напугает.
Палатку мы поставили на песчаном бугре метрах в ста пятидесяти от берега. Вечер тихий. Ни малейшего дыхания ветерка. Воздух сделался такой густой, что, кажется, где-то поблизости сухую мякину ветром вздуло. Мошкара и комарье хороводятся. Таежники наши горько шутят в таких случаях: «Брось окурок — на землю не упадет. Завязнет в затирухе из гнуса!»
— Что бы мы без этой мази делали, парни! — подновил защитный слой на лице и на руках Кольча. — Намазался и как в броню залез!
Как-то странно ведет он себя, мне кажется, сегодня. Очень уж возбужденный какой-то. Я от него устал да и Ванюшка тоже. «Только тебя одного и слыхать!» — буркнул на него командор несколько минут тому назад и отправился за дровами для костра, а мне велел поискать зверобоя чай заварить.
— Мишаня, дай прогноз, — остановил меня Кольча.
— Дождя не будет, — сказал я. — Слышишь, чибис кричит?
Дедушка Петрован научил меня по всяким приметам погоду на завтра угадывать. Птицы помогают, травы, пчелы, цветы, деревья, собаки, дым от костра… и даже самолеты. Да, да! Самолеты, я не шучу. Если в небе белый след от самолета (инверсионный он называется) быстро начинает расползаться и рваться, как гнилая веревка, сразу во многих местах — жди ненастья. Сотни раз проверено.
Отошел я от нашего лагеря совсем недалеко и напал на полянку, усыпанную зверобоем. Потом пошагал к берегу смородины поискать. Тоже хорошая заварка получается, душистая. Набил листьями карман и прямиком хотел к палатке пробраться, да угадал в болото. Гляжу и глазам своим не верю: на чахлых кустиках осинника белые цветы. А кругом кочки, увитые поблекшей и спутанной прошлогодней травой, выбеленной дождями и снегом. Торчат из воды, как головы с неопрятной седой шевелюрой. Зеленая трава еще только-только пробиваться стала сквозь эту пышную, растрепанную ветрами шевелюру. В надвигающихся сумерках мне одному жутковато стало на этом чудном болоте с его диковинными цветами на осиннике. Но и любопытство держит, а то ведь скажи Ванюшке — засмеет. Подбираюсь по кочкарнику к кустикам.
Черт возьми, да ведь это не цветы! Это же бабочки-однодневки! Тысячи тысяч бабочек! Они так густо облепили осинки, что, кажется, все тут гроздьями цветов усыпано. Никогда еще я не видел такого жуткого множества этих бабочек.
Короткая у них жизнь. Утром родились они с первыми лучами солнца и вот сейчас последние минуты доживают. На воде уже плавают некоторые. Скоро все попадают в болото…
Ругнул я себя за то, что по зряшному делу канителюсь тут, и стал на сухое место выбираться. И вдруг меня еще одно чудо поразило: в черной смоляной воде была разлита нефть. Тонкой радужной пленкой она покрыла все вокруг кочек. Вот куда надо было заглянуть нашим геологам! Неужели это мне фарт выпал, как говорили у нас в старину про удачу?
Меня даже в жар бросило. Одно открытие уже есть!
Не зря же геологи столько времени у нас по тайге лазили. Какие-то предпосылки у них были. Да я и сам где-то читал, что места у нас на нефть перспективные.
Я сделал ладошки ковшиком, нагнулся и зачерпнул воды. Понюхал. Вроде бы нефтью отдает. Пальцы маслянисто блестят.
Бегу к лагерю и кричу ребятам еще издали:
— Я нефть нашел!
— Ништяк! — повернул ко мне голову Ванюшка, оторвавшись от ложки. Кашу пробовал. — Геологи вон сколько старались, а ты у нас живо все спроворил…
Вылез из палатки Кольча, стеливший постель.
— Где нефть?
— В болоте!
— Удивительно… — Кольча надел свою курточку, висевшую на суку сосны возле палатки. — А впрочем, многие великие открытия делались случайно, Ванек.
— Верно, бывает, что и слепая курочка зернышко находит.
Меня всего передернуло, но я смолчал. Сейчас сами увидят! Нефть, она, может быть, даже подороже золота. Поважнее, я хочу сказать.
Идем к болоту. Я шагаю первым. Залез на кочку, зачерпнул пригоршней воды и сунул Ванюшке под нос.
— Нефть! — изумленно пробормотал он.
— Это мы сейчас проверим! — сказал Кольча не без важности и достал из кармана маленький пузырек, наполненный какой-то черной жидкостью. — Я предусмотрел такой случай.
Мне не понравился его тон.
— Какой?
— Да когда нефть будем брать на пробу.
Он сунул пузырек Ванюшке и попросил открыть его, а сам срезал ветку осинки и ободрал с нее все листья. Получился гибкий длинный хлыстик.
— Прошу внимания! — Кольча нагнулся и жиганул своим хлыстиком по воде. — Глядите.
Лицо у него сделалось вдруг такое, словно он по ошибке вместо малины калину разжевал.
— Это не нефть, Миша, а окислы железа-а…
— Почем ты знаешь? — вспыхнул я, готовый пустить в ход кулаки, будто не кто иной, а именно Кольча во всем виноват. Бывает со мной такое.
— Видишь, пленка на мелкие кусочки раскололась? Будто она стеклянная…
— Ну и что из этого?
— А вот что! — Кольча взял у помалкивающего командора пузырек и плеснул из него черную густую жидкость в болото. — Это настоящая нефть, Миша. Гляди. Она на кусочки не будет колоться, сколько бы ты по ней ни дубасил.
Он еще что-то хотел сказать, но я вырвал у него прут и сам хлестнул им по воде, да так, что брызги полетели во все стороны. Ванюшка усмехнулся, вытираясь, шагнул поближе, и мы нагнулись с ним над болотом. Свежее маслянистое пятно от нефти не разбежалось и не раскололось. Причудливо изгибаясь, сочные фиолетовые полосы с желтой окантовкой тягуче расплылись по мелкой ряби и, как только она улеглась, побежали-побежали навстречу друг другу, слились опять вместе.
— Эх ты, ге-олух! — Кольча дружески шлепнул меня по плечу.
— Сколько нам дядя Костя в письмах твердил: «Прежде чем что-то найти, надо сначала искать научиться!» Это же типичные окислы железа, а ты их за нефть принял. Результат распада гниющих растений.