Белая таежка

30

У озера Кругляша, где мы условились встретиться с нашим командором, его не оказалось, хотя прибыли мы туда уже под вечер и были уверены, что он нас ждет.

— Ничего страшного, Миша, — сказал Кольча. — Очевидно, напал на след золотничников.

Он все еще не отошел от пережитого потрясения. Горько, обидно и очень стыдно ему сознавать, что не сумел воспользоваться «правом на мужество». (Его выражение, если не забыли.) Девчонка не растерялась, а он растерялся. Правда, не без моей помощи. Я же им закричал: спасайтесь!

Недалеко от озера в березняке мы выбрали крохотную полянку и поставили так палатку, чтобы ее никто, кроме птиц, не смог увидеть, если только не наткнется на нее. Вечер уже надвигался. Галка ужином занялась, повесив котелки на сделанный мною таган, Кольча принес охапку смолья.

— Миша, только честно, ты меня презираешь? — начал он угрюмо, когда Галка ушла за водой. — Стыд и позор — бросил в беде товарища!

— А если бы мотор не завелся? — спросил я.

— Ты же бревном загородил дорогу!

— А вдруг бы оно сломалось?

Кольча ничего мне не ответил. Я чувствовал себя тоже скверно: уж если кто и виноват в том, что Кольча бросил шитик, так это прежде всего я сам. Так и сказал ему, но Кольче от этого не стало легче.

— Пошли, оглядимся тут, может, командора встретим, — предложил ему я, чтобы отвлечь его от тягостных дум.

— Только вы недолго, мальчики, — попросила Галка, вернувшаяся как раз с речки. — Мне одной страшно.

«А кто тебя тянул сюда?» — вертелось у меня на языке, но злости на нее не было, поэтому я промолчал.

Спустившись к берегу, мы пошли вдоль речки на угор по луговине. Ветерок трепал буйное таежное высокотравье. У нас его дурниной зовут. Такая травища выдуривает, что заезжай в нее верхом на лошади — головы будет не видать. Заблудиться дважда два. Собаки и те робеют, стараясь держаться поближе к хозяину. Выше всех вымахивают всегда дудники, медвежьи пучки. С вихрастыми такими зонтиками на макушках. Суставчатый стебель их бывает толщиной с добрый стяжок, а в высоту поднимается до трех с половиной метров. Мы мерили сколько раз. Выше, правда, не находили, но наверняка есть и выше, тайга большая. Запах у медвежьих пучек терпкий и очень-очень стойкий. Вот бы научиться из них одеколон делать! Приятный запах, нам он нравится. У меня с этими пучками связаны хорошие и не совсем хорошие воспоминания, но все равно это запах моего детства.

«А ну-ка, неслух, дай я твои лапки понюхаю! — скажет, бывало, мама, встретив меня вечером у ворот. — Я так и знала, опять по тайге шалыганили! — и подзатыльничек для порядка. — Рано тебе еще в тайгу шастать».

Чем мы только не мыли руки перед возвращением домой — ничего не помогало. Даже няша болотная, остатки сгнившей травы, не могла перешибить запах медвежьих пучек…

— Мишаня, чем не тайничок? — оправдывался Колян, когда мы подошли к длинному узкому островку, расколовшему Кутиму пополам.

Островные березы протянули руки нашим береговым, сомкнули пальцы и образовали темную узкую пещеру над протокой. Загоняй лодки — и никто их тут не увидит. Дальше плыть нам уже нельзя — обмелела Кутима.

Я заглянул в «пещеру». Вода на дне ее сочилась по камням и казалась зеленой от нависшей листвы, как бутылочное стекло. Основное русло на той стороне острова.

Вдруг за спиной у нас в траве раздался резкий свист, мы с Кольчей разом оглянулись, сорвали с плеч ружья. Послышался где-то очень близко шорох, зашевелились сочные листья бадана, и я услышал чье-то запаленное дыхание. К нам кто-то подбирался не таясь. Зверь или человек?

— Падай! — шепнул я Кольче.

Мы повалились под березы. Шорох все ближе. Мушка пляшет на конце моего ствола.

Бах! Опередив меня, Кольча первым спустил курок.

Из травы со злым лаем выскочил Чак. «В кого, мол, палите вы, обормоты?!»

Таких каверзных случаев в жизни таежного охотника Чака наверняка еще не бывало.

— Чакушка! — простонал Кольча в ужасе и, бросив ружье, схватил в объятия пса, начал лихорадочно его ощупывать и оглядывать. Потом объявил мне радостно: — Миха, я промазал!

Из дурнины вышел Ванюшка.

— Чего это вы тут взбулгачились?

— Свистел кто-то, — сказал я в оправдание.

— Крысы!

— Пищухи, Колян! — запоздало дошло до меня.

— Тоже мне таежник, — недовольно пробурчал командор. — Вы так и меня могли бы на тот свет спровадить. Как это можно палить неизвестно в кого?

Мы пошли к нашему табору, и дорогу нам несколько раз перебегали толстые рыжие зверьки. В зубах у них были пучки сухой травы. На зиму себе корм заготовляют. Мне было неловко перед Ванюшкой, и я молчал. Кольча первым делом покаялся, рассказал, как он выпрыгнул в воду из шитика, когда я закричал «Спасайтесь!» и как отважно поступила Галка. Меня тоже не забыл отметить. Мол, был на высоте.

— А тебе что удалось узнать? — спросил я у Ванюшки. — Нашел их следы?

Командор отрицательно помотал головой.

— Дождь все затоптал.

А про то, что его Профессор с Гурьяном чуть не уложили пальбой из самострела, — ни слова. Нас не хотел пугать. И сослужил нам этим плохую службу.

Большущая птица показалась над речкой и стала парить, распластав широкие длинные крылья, очевидно, добычу высматривала. Первое, что бросилось мне в глаза, это белые полосы на ее мощном хвосте.

— Скопа! — ахнул изумленно Ванюшка.

Про скопу я слышал не раз от дедушки Петрована, а вот видеть ее мне еще не доводилось, потому что гнездится она в самых глухих, необжитых местах, и только там, где много крупной рыбы. Птенцы у нее крупные, за один присест наверняка не меньше ведерка рыбы съедают. Поди-ка, налови столько!

— Гляди, гляди! — толкнул я локтем Кольчу, вставлявшего в фотоаппарат новую кассету.

Скопа, как жаворонок, затрепетала на одном месте, вытянув вперед длинные когтистые лапы. Кольча щелкнул крышкой фотоаппарата, но было уже поздно: скопа камнем упала в воду. А через секунду мы опять увидели ее, в клюве она держала огромную рыбину.