Белая таежка

29

Командор поднялся вверх по ручью до пустоши, которая позавчера помешала ему выслеживать Антошку с его напарником, оглянулся и еще раз посмотрел на свежий горельник. Картина была удручающая: вся покать лощины, спускающейся к речке, точно соляркой облита. Ни одной живой былинки…

Прошел Ванюшка чистину, придерживаясь ориентиров, намеченных им с кедра, и попал на старую гарь. Она уже покрылась подростом сосняка, березками, и всю ее заполонил густо разросшийся малинник. Среди пышной зелени вздымались еще кое-где костлявые скелеты мертвых деревьев, точно стадо оленей тут бродило, выставив свои ветвистые рога. В одном месте Ванюшка так засмотрелся на них, что не заметил подвернувшуюся под ноги стеклянную фляжку — бутылку из-под коньяка, он прошел бы мимо, если бы она не отскочила от его сапога, со звоном ударившись о камень.

— Ништяк!

Бутылка не разбилась. Ванюшка нагнулся и поднял ее, понюхал горлышко. Запах коньяка еще не выветрился, этикетка не поблекла, только мураши успели понабиться и задохнулись на донышке пьяные.

«Вчера брошена», — отметил про себя Ванюшка.

Находка обрадовала его. Он стал крутиться на том месте и увидел следы на влажном песке, намытом ручьем, бежавшим здесь после дождя. «Амбал!»

Ванюшка поставил свой сапог рядом с отпечатком подошвы. Она оказалась на целый палец больше. А он носит сорок шесть с половиной…

«Конечно, Гурьян», — разочарованно подумал Ванюшка.

Сколько ни лазил он по старой гари, следов Антошки и его дружка так и не смог отыскать.

«Пойду погляжу, куда этих понесло», — решил Ванюшка.

Странно вели себя тут Профессор с Гурьяном: спускаясь с гольца, они будто задались целью оба оставить после себя как можно больше следов.

«Дорожку кому-то метят», — догадался Ванюшка.

На зеленой лужайке у подножия горы они долго отдыхали. Окурков набросали, вытоптали все вокруг. А потом прошли еще с километр или чуть побольше и сели обедать. Ванюшка увидел в траве две консервные банки. На крышке одной из них была ярко нарисована красная икра.

«Не бедствуют!» — хмыкнул Ванюшка.

Профессор с Гурьяном к речке не пошли, свернув в противоположную сторону — в хвойное густолесье. Ванюшка, поколебавшись с минуту, направился по их следам.

Глухо и молчаливо было в темном сыром бору. Кроны деревьев так плотно сплелись, что лишь изредка мелькал над головой маленький лоскуток голубого чистого неба или бил как луч прожектора под ноги солнечный зайчик. Пахло тленом, мохом, плесенью, грибным духом и распаренной хвоей. Воздух стал таким густым и тяжелым, каким он бывает в прокаленном солнцем балагане из еловых лап в знойные дни.

Деревья стоят вкривь и вкось. Как спутанный ветром и сломанный снегом сухой камыш по весне. А на земле навалены вперехлест. Умрет лесина, а ей, бедняге, и упасть некуда — виснет на плечах соседей. Встречаются такие огромные колодины, что трудно понять — бугор это или замшелое мертвое дерево.

«Куда же их несет? — забеспокоился Ванюшка, но тут же и ободрил себя: — Дайка, может быть, где-то тут у них. Золотоносный ручей нашли или ключ».

Он пошел тише, осторожнее. «Наше от нас не уйдет!» — вспомнились вдруг слова Гурьяна. О чем же это сказано? Можно подумать, что и о самородочках.

Чем глубже забирался Ванюшка в таежные трущобы, тем глуше они делались и непролазнее. Уж сколько раз ему приходилось опускаться на колени и пробираться на четвереньках под повисшими на своих собратьях толстенными соснами, чтобы сократить путь, не обходить эти завалы. След Профессора и Гурьяна был хорошо виден в помятом папоротнике.

Вот над отжившими свое великанами две живые сосны, словно в смертельной схватке, вцепились друг дружке в горло: ветер или старческая немощь столкнули их лбами. А береза тянулась, тянулась к солнцу, да так и не смогла дотянуться — изросла вся. Ствол ее не выдержал тяжести макушки и согнулся в дугу, будто в поклоне…

«Рыси любят такие глушняки», — опасливо оглянулся по сторонам Ванюшка.

Чак с Дружком тоже присмирели. Забежав немного вперед, принюхиваются, крутят головами, навострив уши.

Тихо в бору. Птицы и те не лезут в эти безрадостные дебри. Один трудяга дятел точно пешней лед долбит, глухо и монотонно колотит носом по сырой лесине.

След в папоротнике привел Ванюшку к двум соснам, вставшим на краю прогала. Нижние мертвые сучья их скрестились на высоте груди. Ванюшка нагнулся, чтобы нырнуть под них, но его опередил Чак. Пропуская собаку, командор посторонился, и в этот момент что-то большое я тяжелое просвистело со страшной силой у него над ухом. Оглянувшись, он так и обмер, сев в папоротник: меж темных корней выворотня покачивалась эвенкийская пальма — длинное копье с ножом на конце.

— Ништяк! — прошептал в ужасе Ванюшка. — К самострелу[20] меня вели…