Белый край

Глава 10: Весна в сердцах

Утром я проснулась от стука в дверь. Кунникт уже не спал и открыл ее, впуская внутрь своего отца.

— Красное яблоко, сынок, красное яблоко, — Дургальф широко улыбнулся, потирая руки. — Все уже собрались снаружи, пора вывешивать простынь!

— Уйди, папа, — тихо ответил Кунникт, сжав кулаки.

— Так... — протянул, нахмурившись, ярл. — Почему она одета? Почему ты одет? Кунникт, я же тебе объяснял...

— Уйди! — проревел Кунникт и с силой ударил огромным кулаком по столешнице. — Ты ее обижал, она не хочет тебя видеть!

— Кунникт! — прошипел ярл, а затем положил руку ему на плечо, оглядываясь на улицу. — Сынок, что случилось? Что она тебе наговорила, а? Вы должны были провести эту ночь вместе, форр фан да!

Пока они разговаривали, повернувшись ко мне спиной, я тихо сползла с кровати, пытаясь выцепить взглядом хоть что-нибудь в комнате, за чем я могла бы спрятаться. Но, к сожалению, кроме очага, выложенного камнем, стола с двумя стульями и широкой кровати здесь ничего не было.

— Уйди, тебе же сказали! — не найдя лучшего варианта, воскликнула я. — Ничего не было!

— Ах, не было?! — вскипел Дургальф, краснея в лице. — Не было, значит?!

Старик сжал руки в кулаки с такой силой, что его пальцы и костяшки побелели, но Кунникт тут же встал между нами, загородив меня. Будь его отец помоложе хотя бы лет на десять, они еще могли потягаться в силе, однако сейчас было понятно, что в теле моего мужа куда больше мощи.

— Кунникт, прочь с дороги! — воскликнул ярл. — Прочь, девку надо воспитать!

— Уйди от Майи! — яростно взревел Кунникт.

Резким ударом под дых он заставил отца застонать и согнуться пополам. Старик не мог сейчас даже нормально вздохнуть, и этого ему хватило, чтобы понять серьезность своего сына и медленно отойти на пару шагов назад, к двери.

— Ты ее обижаешь! — продолжать кричать его сын. — Ты напугал ее!

— Ты не понимаешь... — прохрипел Дургальф, медленно разгибаясь и держась за живот. — Не понимаешь, что стоит на кону. Не она, не ты, а судьба целого племени, идиот! Боги, Кунникт... Ты же мой единственный, любимый сынок...

Дургальф, пошатываясь, распростер руки, приглашая сына в свои объятия, но тот снова поднял в воздух мощный кулак и старик не осмелился подойти.

— Уходи, — сказал он отцу.

— А что скажут люди, а? — не унимался ярл. — Что скажут люди? Что твоя жена — шлюха. Что ей стыдно показать чистую простынь. Что она не невинна!

— Идиотизм, — с отвращением произнесла я, выглядывая из-за плеча мужа. — В моей деревне не было такой отвратительной традиции. И люди женились, потому что ждали общего ребенка. Люди свободны в своих желаниях.

— Не говори мне о свободе... — сквозь зубы процедил ярл. — Он — мой сын. Сын ярла, форр фан да! И его жена должна быть чиста!

— Уходи! — еще раз крикнул Кунникт и сделал шаг в сторону отца. — Уходи, уходи, уходи!

Взглянув на нас с Кунниктом, Дургальф со злостью плюнул себе под ноги и, ругаясь себе под нос, вышел из дома, громко хлопнув дверью.

И лишь стоило ему уйти, как я обогнула Кунникта и подбежала к закрытым ставням на окнах, прижимаясь щекой в холодному дереву. Через узкую щель я видела множество людей, собравшихся на склоне горы, к которым вышел ярл, что-то тихо говоря.

Действительно ли для правителей существовали такие ужасные обычаи? Красное яблоко — традиция, согласно которой молодожены обязаны вывесить простынь с каплями крови на ней после брачной ночи как доказательство невинности невесты. Но в нашей дереве, да и в деревне кораблестроителей никто не делал подобного. Относится ли это к Скагену в целом, или же это своего рода требования, необходимые для получения власти, мне было неизвестно, но факт оставался фактом — зевак я явно огорчила.

Отходя от окна и падая на стул, я тяжело вздохнула, закрывая лицо ладонями. Что со мной стало? Как я могла попасть в подобную ситуацию? И главное: что теперь будет делать ярл? При всем моем уважении к чистому и доброму сердцу Кунникта он все же был не в моем вкусе. Форр фан да, да я бы с Кирой с удовольствием провела первую ночь, но не с умственно отсталым мужиком!

"Да, вот это звучит как неплохой вариант", — раздался голос мертвеца в моей голове.

Заткнись уже. Это из-за тебя, из-за того, что ты в моей голове, я испытываю такую неприязнь к мужчинам.

И ведь это было чистой правдой: я могла видеть в мужчинах братьев, друзей, союзников, но никак не любовников. И это было не столько отвращение, сколько страх и непонятное отторжение. Словно я все еще сама была мужчиной.

— Майя, — тихо окликнул меня муж. — Ты испугалась?

— Нет... Да. Не совсем. Не знаю, — отрывисто ответила я и помотала головой. — Не хочу никогда видеть твоего отца.

— Ладно, — спокойно ответил Кунникт и сел напротив меня.

Я вздохнула, пытаясь не думать о том, что произошло вчера, и где я сейчас нахожусь. И больше всего, разумеется, я старалась выкинуть из головы то, с кем именно я сейчас нахожусь. Я вспоминала свой дом, своих друзей. Вспоминала то, чего достигла за последние шесть лет, а ведь вспомнить действительно было что. Но всякий раз из моего транса меня выводило одно и то же: вздохи, покашливания и причмокивания, которые издавал Кунникт.

— Ты хочешь что-то сказать? — я подняла взгляд на него, глядя из-за раздвинутых пальцев.

— Покушать надо, — спокойно сказал он.

— Хм, — я слабо улыбнулась, выпрямляясь и глядя на узкую полосу света, пробивающуюся через щель в ставнях. — А знаешь, согласна с тобой. Знаешь, где можно перекусить?

Кунникт пожал плечами.

— Я ел у папы дома.

— Та-а-ак, хорошо... — протянула я, почесывая голову. — А папе еду откуда приносили?

— Мясо готовили дома... Мама еще постоянно ругалась с Марией, ей не нравилось, как она готовит. Хлеб приносили из города...

— Из города, говоришь? — сразу же оживилась я, привстав и нависая над столом. — А знаешь откуда?

— Не-а, — пожал плечами он.

— Сходим проверить? — улыбнулась я.

— Ага, — так же безэмоционально ответил Кунникт.

Сразу же после этого я вскочила со стула и тут же стала накидывать на себя верхнюю одежду. Обувь я так и не сняла на ночь — слишком быстро отрубилась из-за усталости и стресса, так что уже через минуту я была готова выходить. У Кунникта же с этим возникли проблемы.

— Майя-я-я... — протянул он негромко. — Позови завязать кого-нибудь.

— Хм? — я непонимающе взглянула на него.

Мой муж сейчас сидел на краю кровати с кое-как намотанными на ноги портянками, пытаясь понять, как завязать две ленты в узел. И, как ни прискорбно, пока что он не мог ничего придумать и, видимо, был готов сдаться.

— Боги... — вздохнула я и опустилась перед ним на колени. — Ты не умеешь завязывать портянки?

— А ты умеешь?

— Умею, конечно, — невольно улыбнулась я. — Смотри, ты неправильно сделал. Так, сначала ставь ногу вот сюда... Ага, правильно. Потом туго затягиваешь вот так. И сюда. Видишь?

— Угу, — промычал Кунникт.

— Дальше вот так... И затыкаешь. Понял?

Я подняла взгляд и увидела, как этот огромный, сильный, как медведь, парень огорченно покачал головой, тихо вздыхая.

— Ладно, ничего, ничего... — вздохнула я. — Давай, обувайся и пойдем. Эй, ну ты чего?

Поднимаясь, я увидела, как по щеке Кунникта, сверкнув, быстро пробежала слезинка. Его лицо искривилось, он громко шмыгнул носом, готовый расплакаться.

— Ну ты чего, м? — неожиданно для самой себя обеспокоенно спросила я, положив руку ему на плечо. — Ты расстроился?

— Просто... Просто... — шмыгая носом и едва сдерживая плач, ответил он. — Просто мама... Так же рассказывала, показывала... Прям как ты...

И после этих слов он не выдержал, гулко завывая и захлебываясь собственным плачем. Все его громадное тело вздрагивало от каждого неровного вздоха. Как бы он ни выглядел, стоит признать, что он все еще оставался всего-навсего ребенком, который не понимает этот четырежды проклятый мир. И, не в силах сопротивляться своим инстинктам, я присела на кровать возле него, приобнимая обеими руками и поглаживая по косматой голове. Он прижался ко мне в ответ, к моему плечу, и очень скоро мех моей шубы стал мокрым от его слез.

— Тш-ш-ш... — тихо прошептала я. — Все будет хорошо... Ну, ну...

— Когда... — сквозь слезы промычал он. — Когда мама... Ушла... На небо... Папа такой злой стал...

— А давно это было?

— Не зна-а-аю... — протянул он, рыдая.

И после этого я уже не решилась задавать ему еще больше вопросов, которые причинили бы ему боль. Он и так достаточно настрадался от своего неугомонного папаши — надо же такое придумать — отправить сына-инвалида в военный поход! Хотя, наверное, как воин Кунникт как раз-таки был хорош. Во всяком случае, хоть он и уступал по размерам и мускулатуре гиганту Снорри, но был несколько крупнее обычного мужчины. Обычного, разумеется, в рамках этого города — своего отца я в расчет не беру, тот тоже был необычайно огромен.

Так мы и просидели с Кунниктом еще, наверное, час, прежде чем он окончательно успокоился. За все это время он не сказал больше мне ни слова, будучи погруженным в свои собственные мысли. И хоть я и догадывалась, о чем, а вернее, о ком он думал, все же как я могла понять так сильно отличавшегося от меня человека? Все, что сейчас в моих силах, это хоть как-то помочь ему отвлечься от всего этого, забыться. И желательно без алкоголя.

— Кушать пойдем? — в конечном итоге промычал он, отлипая от моего плеча.

— Да, идем, — я слабо улыбнулась.

Выходя, я поймала себя на мысли, что хоть меня и должна мучить совесть из-за того, что я, по сути, использую этого ребенка для того, чтобы попасть в город, я все-таки не ощущала ровным счетом ничего. И то ли дело было в его отце, то ли это я так очерствела за последнее время, но факт оставался фактом — я лишь двигалась вперед по плану, не оглядываясь на людей, по чьим головам я шла.

Мы беспрепятственно прошли до двора перед длинным домом, где все еще продолжался праздник. Музыка уже не звучала, да и плясок почти не было, но самые стойкие продолжали пить брагу и доедать остатки давно остывшей пищи со стола, за которым сидел один лишь ярл. Дургальф устало прикладывался к деревянной кружке со спиртным, со скучающим видом глядя на остальных. Видимо, он планировал, что после обряда красного яблока праздник продолжится, как и вчера, но я и Кунникт не оправдали его надежд.

— Эй! — окликнул он нас, когда мы прошли мимо. — Куда это вы?!

— В город, — коротко ответила я.

— Это зачем?!

— За говном, дорогой ярл! — не выдержав съязвила я, низко поклонившись. — Уж простите, что теперь я не ваша рабыня! Я теперь принадлежу мужу, а муж ведет меня в город!

— Кунникт, сынок, что это...

— Идем, — Кунникт схватил меня за руку и потащил к воротам, не обращая внимания на отца.

Я же напоследок оглянулась через плечо и показала Дургальфу язык. Теперь он и вправду не мог ничего сделать — я уже не принадлежу ему, и если бы он держал меня, любимицу горожан, взаперти, то очень быстро бы столкнулся с последствиями.

Воины, стоявшие на страже возле ворот, не стали нам препятствовать, и мы прошли мимо, спускаясь по тропе в нижний город. Праздник закончился так же быстро, как и начался, и теперь жители Скагена возвращались к привычному ритму жизни. Все они словно по щелчку пальцев снова натянули на лица маски уныния и безразличия и заполонили собой грязные, тесные улицы города.

Но что-то было определенно не так. Повсюду чувствовалось и слышалось явное беспокойство, люди то и дело переговаривались между собой о неких беженцах, что прибыли в город. Взяв Кунникта за руку, я повела его в сторону внешних ворот, куда стекались зеваки, и вскоре увидела, что в город прибывало множество людей. Я не видела их лиц — каждый из них был замотан в огромные грязные плащи или же обычные куски ткани, но почти все они были женщинами. Лишь некоторые из них, судя по фигуре, явно были мужчинами, но их было гораздо меньше.

— Что происходит? — обратилась я к случайной горожанке возле меня.

— Беда, Майя, — вздохнула она. — Племя Коммунахты вернулось. Они разрушили деревню этих людей, убили почти всех мужчин, а детей забрали в рабство. Этим, — она кивнула на цепочку беженцев, идущих через ворота, — повезло. Сбежали, бедные. Но дети, ох...

— Вернулись, значит... — нахмурилась я и нервно прикусила губу. — Форр фан да...

Нет, я не хочу этого видеть. Не хочу думать об угрозе, которая снова нависла над нашим краем. Не хочу думать о том, какая опасность теперь грозила людям моей деревни, моим людям. Они справятся, я дала им достаточно, чтобы они могли постоять за себя.

Кунникт потянул меня за руку, явно намекая на то, чтобы мы пошли дальше искать где поесть, и я не стала сопротивляться. Не глядя на дорогу и погружаясь все глубже в мрачные думы, я брела вслед за мужем по улицам города. Вскоре мой нюх уловил ощутимый, приятный запах свежей выпечки, и Кунникт повел меня в сторону пекарни.

В этом городе жили по большей части мастера и ремесленники разного рода. В том числе здесь были и повара, которых приглашали к себе в дома готовить зажиточные горожане, и пекари, и браговары. На одну из пекарен города мы в итоге и наткнулись. Не стоит пытаться представить себе первобытное кафе, потому как такого здесь никогда не существовало. Это здание походило скорее на прочие дома вокруг с одним лишь отличием — ставни окон были распахнуты из-за невыносимого, бесконечного жара глиняной печи внутри дома.

— Эй, есть кто? — я просунула голову в открытое окно.

Внутри было светло от яркого огня примитивной печи без трубы. По сути это была надстройка над привычным очагом, способная сохранять тепло в камере для выпекания, а уже под ней, в небольшой ямке, разводился огонь.

— Аю? — раздался голос пожилой женщины. — Кто там?

— Майя Бортдоттир и Кунникт Дургальфсон, — ответила я. — Мы... Ну, вы знаете, кто мы.

— Ох! — воскликнула старушка, подбегая к двери и тут же открывая ее. — Заходите, заходите! Я всегда рада таким гостям!

— Спасибо, — я коротко склонила голову и вошла внутрь вместе с Кунниктом.

Здесь же, в пекарне, эта женщина и жила. В той же самой комнате располагалась и соломенная кровать с дырявым одеялом, и мешки с зерном, и скромная мебель в виде крохотного столика, и пенька в качестве стула.

— Мы, э... — начала было я, но задумалась, пытаясь понять, как объяснить наше положение. — Буду честна: мы не желаем есть за столом ярла.

— Ох... — обеспокоенно вздохнула пекарь. — Поссорились с отцом так быстро? Ну ничего, ничего... Вот, вы присаживайтесь, сейчас... На чем бы...

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — я покачала головой. — Я постою. Кунникт, присядь.

Мой муж не стал спорить и занял место на пеньке, который был настолько мал для его тела, что казалось, будто он сидит на полу.

— Мы, в общем... — продолжила я, почесывая затылок. — Нам поесть бы... Мы вернем, вы не думайте...

— Что вы! — воскликнула, разведя руками, старуха. — Нет-нет, угощайтесь! Подарок молодым! И заходите, когда вам будет угодно, всегда накормлю!

— Спасибо, — я слабо улыбнулась ей. — Правда, спасибо.

— Будет тебе, девочка. — улыбнулась она.

Вскоре она вернулась к столу с полной глиняной тарелкой пышных, горячих булочек. Без понятия, как она смогла приготовить подобное в таких условиях — моя мать, как и все жители деревни, были способны максимум на плоские, жесткие лепешки. Это же был самый настоящий хлеб с по-настоящему мягким и нежным мякишем, который словно таял на языке. Чувствуя безумный голод из-за того, что я не ела уже больше суток, я едва не простонала от удовольствия, жадно прожевывая выпечку.

— Нравится? — улыбнулась бабушка. — Так моя мать готовила. И мать ее матери.

— Офень! — широко улыбаясь, ответила я с набитым ртом.

— Ну и кушайте, кушайте...

Пока мы обедали, меня все не покидала одна простая мысль: я ошибалась насчет этих людей. То, что сперва показалось мне мрачным и неприветливым городом, оказалось поселением хоть и угрюмых, но добрых людей. Да, их жизнь здесь была трудна, может, даже труднее, чем наша, но в их сердцах все еще было добро. Ведь добрые люди не ограничиваются одним лишь Кунниктом или этой старушкой — многие из горожан хотели отблагодарить меня и день и ночь строили мне новый дом. В конечном итоге они оказались не злом, но добром, что давным-давно злу проиграло. Это мир вокруг сделал их черствыми и неулыбчивыми, не они сами.

Могу ли я помочь им? Могу ли спасти их? И как добру бороться со злом, когда зло уже победило? Все это были вопросы, на которые я не могла найти ответ. Очередная дилемма, про которую и не подумаешь, размышляя о быте людей в каменном веке. Но я не строка в учебнике истории, а мир вокруг меня — не иллюстрация. Все это было реально, все эти люди дышали и плакали так же, как и я сама. И все мы хотели одного.

Возвращаясь домой уже ближе к вечеру, когда красное солнце стало клониться к закату, а на небе собирались темные тучи, горящие огнем от лучей закатного солнца, я чувствовала, что на сердце у меня лежит огромный груз. Двери домов вокруг меня закрывались, на многих из них чернели темные пятна — криво нарисованные углем символы ворона. Наверное, так люди хотели поздравить меня со свадьбой или же, быть может, благодарили Уна за спасение их детей.

И лишь когда мы подходили к своему дому, у меня в голове промелькнула странная мысль. Тучи на небе все продолжали сгущаться, и первые тяжелые капли упали мне на лоб, скатываясь по худому лицу со шрамом. Но гроза гремела не только в далеких, высоких небесах, но и в моей голове.

Зачем людям рисовать на дверях своих домов метку бога раздора? Зачем рисовать мою метку?

Кунникт лег на кровать, отвернувшись лицом к стене, и я тихо присела рядом на край.

— Майя, — тихо обратился он ко мне. — А ты знаешь сказки?

— Знаю, — так же тихо ответила я. — Про что хочешь?

— Про что-нибудь счастливое.

— Будет тебе сказка, Кунникт, — я слабо улыбнулась и медленно провела рукой по его волосам.

Ложась рядом с ним, я принялась вспоминать все те сказки и легенды, которым меня учил старик Хендерсон, скальд из нашей деревни. Большинство сказок севера были совсем не про счастье, но про кровь, месть и холод. Такая уж была наша жизнь, и детей с ранних лет готовили к тому, чтобы они все это выдержали.

— Расскажу тебе... — протянула я полушепотом. — Про одного мальчика. Первого мальчика, который начал петь.

— М-м... — тихо протянул Кунникт и медленно кивнул.

— Жил-был один мальчик, которого звали... Звали Унфрик. И мальчик это был необыкновенный, потому что он был первым, кто придумал сделать из стебля кишивицы дудочку, а из своих слов — прекрасную песню...

Я медленно рассказывала Кунникту легенду об Уне, не упоминая о всем том дерьме, которое с ним в конечном итоге произошло. Не нужно это мальчику в теле взрослого, нет. В сказке, что я придумана лишь для него, мальчик Унфрик завоевал сердце принцессы своей прекрасной песней, а ее отец, ярл, был так восхищен его голосом, что дал свое благословение.

— И жили они долго и счастливо, — закончила я.

На несколько секунд в темной комнате повисла мертвенная тишина. Лишь с улицы доносился лай собак и шаги где-то вдалеке. Но наконец Кунникт тихо спросил:

— А мы тоже будем долго и счастливо, Майя?

Я вздрогнула, когда услышала, как с гор донесся плач волчонка. А за ним еще один, протяжный, полный скорби. И еще один, последний. Грозный, смелый, зовущий.

— Да, Кунникт. Долго и счастливо.