Белый край

Глава 23: Ойкон

Пламя очага ярко вспыхнуло, отблесками освещая множество осколков человеческих костей и черепов, подвешенных под потолком. Я поежилась от внезапного порыва ветра, ворвавшегося в жилище, а дитя на руках своей матери громко заплакало.

— Вон, — коротко сказала старуха, взглянув на свою дочь и ее мужа. — Оставьте нас.

— Но, матушка... — начала было Нэна.

— Вон! — прохрипела, перебивая, ее мать.

Коротко поклонившись, родители с новорожденной на руках спешно покинули жилище, оставив меня наедине с жутковатой женщиной. Она широко и криво улыбнулась и дружелюбным жестом дрожащей руки указала мне на место у очага.

— Присядь, Майя, — улыбнулась она. — Разговор стоя не пойдет.

Шумно сглотнув, я кивнула и присела на теплую шкуру мамонта, расстеленную у очага, сложив руки на коленях. Сейчас я старалась вести себя не слишком вызывающе, так как, судя по всему, попала не просто в логово врага, а дом такого недруга, который знает обо мне все.

— Не удивляйся тому, что я знаю тебя, Майя, ибо это не так, — продолжила старуха, когда я села. — Я лишь помню тебя, но до сего момента мы с тобой не встречались.

— Что? — непонимающе переспросила я. — Вы меня... Помните? При том, что мы никогда друг друга не видели? Что это значит?

— Мое имя — Инга, — игнорируя мой вопрос, представилась она. — Нас с тобой ждет долгий разговор, поэтому скажи мне, милая, не голодна ли ты?

— Я, э... — неуверенно протянула я в ответ. — Нет, благодарю. Я не могу есть сырое мясо, особенно...

— Человеческое? — улыбнулась Инга. — Верно. Наше племя — страх любого путника, ищущего путь на север. Но тебе не стоит бояться нас, потому как никто не рассказывает о нашей гостеприимности.

— Гостеприимности? — невольно усмехнулась я. — У вас человеческие останки под потолком висят. Не сочтите за неуважение, но это о многом говорит.

— Ты и сама знаешь, что такое голод, Майя, — горько усмехнулась старуха и взяла в руки длинную узорчатую трубку. — Я помню это. Помню, что ты поведаешь мне свою историю этой ночью.

— Как... Почему помните? Что это значит? — тряхнула головой я, непонимающе глядя в глаза собеседнице. — Я уже приходила к вам? Это был... Кто-то до меня? Тот, кто оставил на моем пути послания, высеченные в камне?

— Нет, — Инга покачала головой, набивая трубку пахучими красными травами. — Те люди давно сгинули, давно забыты. Не осталось даже имен тех, кто был до тебя. Но ты мыслишь неправильно, — старуха обхватила бритвенно-острыми белоснежными зубами длинный мундштук и зажженной от очага лучиной принялась раскуривать трубку. — Ведь даже ты сидишь здесь не впервые. Я помню это. Помню, что все это повторялось раз за разом, и всякий раз ничего не менялось. Всякий раз, как древо мира совершает свой оборот по колесу, все повторяется вновь... И те, кто были до нас, и мы сами, и те, кто будут после...

Я в замешательстве уставилась на ярко горящее пламя, наблюдая за языками пламени, ласкающими сухие поленья. В голове роились тысячи мыслей, но все они сводились к одному:

— Вы видите будущее? — спросила я напрямую.

— Ох-хо, нет, милая! — ответила Инга, хрипло засмеявшись. — Будущее всегда окутано туманом. Я лишь помню прошлое, то, что переживала раньше, и могу предугадать то, что случится в этот раз. Но кто знает, будет ли все идти своим чередом и теперь, или же что-то изменится, зажжется новая звезда... Кстати, не обожгись.

Всего мгновенье мне понадобилось, чтобы понять, что я протянула руки слишком близко к огню — пламя коснулось мехового рукава, я почувствовала запах паленой шерсти и тут же принялась сбивать огонь, шипя от боли.

— Но скажи мне вот что, Майя, — продолжила Инга. — Сбить пламя сейчас было твоим решением? Решила ли я сама сказать тебе об этом?

— Если все повторяется вновь и вновь... — нахмурившись, пробормотала я себе под нос. — То нет никакой разницы, верно? Исход предопределен, я обожгла бы свою одежду в любом случае.

— А вот тут ты не права, — улыбнулась старуха, выпуская кольцо едкого дыма, запах которого смешивался с ароматом горящих дров и запахом сырого мяса и крови. — Мы вольны выбирать. Но приведет ли наш выбор к чему-либо, м-м-м... ощутимому, зависит не от нас. Мироздание умеет латать дыры в полотне времени, уж поверь.

— Но как вы помните все это? Как можно так точно помнить то, что случалось... Когда бы оно ни случалось?

— Трудно забыть свою последнюю ночь в мире живых, — усмехнулась Инга. — И потому давай поговорим о чем-нибудь хорошем. Уверена, у тебя много вопросов, и я с радостью отвечу на каждый из них, но сперва скажи мне: что с моей дочкой?

Всю ночь мы провели за странными, наполненными тайнами и неразрешимыми вопросами разговорами. Инга не солгала — всю ночь я наблюдала за тем, как жизнь постепенно покидает ее тело, и чем ближе к утру, тем тусклее становился огонь в ее глазах. Должно быть, это невыносимая ноша, знать когда и как ты умрешь. Конечно, это позволяет распланировать свою жизнь до мелочей, быть уверенным в том, что ты сумеешь довести до конца, а на что времени у тебя не хватит, но... Наверное, я такого не вынесла бы.

А вокруг нас была лишь тишина. Словно и не было ничего за пределами этого маленького, скромного жилища. Словно были лишь мы вдвоем, и разговор, что так увлек меня, лишь подкреплял это ощущение. Сегодня я узнала множество тайн, что хранит в себе само мироздание, но почти ничего не поняла из туманных, загадочных слов Инги. Быть может, просто не пришло еще время понять абсолютно все. Быть может, оно и не придет. Но обязательно наступит утро, взойдет над горизонтом яркое солнце, своими лучами осветит блистательную белизну снежной пустыни — вот что мне пообещала Инга. Куда бы я ни пошла после этой ночи, и что бы со мной ни случилось, солнце все-равно взойдет по утру.

Она стала совсем слаба, когда в дымоходе под потолком забрезжили первые лучи солнца. Небо было ослепительно ясным, и голубые просторы, накрывшие холодную тундру, ознаменовали для всех нас новое начало. Начало новой эры для Красного племени, начало долгой жизни маленькой девочки Ики. И лишь истории Инги пришел конец.

— Пора, — вздохнула она и попыталась встать, но конечности ее дрожали, а легкие едва могли втянуть в себя воздух. — Ох...

Я тут же вскочила на ноги и помогла ей встать. Старуха оперлась о мое плечо, и мы вместе медленно пошли наружу, к свету. Приподняв меховую занавеску, я сощурилась от ярких лучей утреннего солнца, сверкающих на белом снеге, а Инга наконец вдохнула полной грудью.

Внизу, под скалой, нас заметил один из мужчин. Он что-то показал жестами, в ответ на что Инга коротко кивнула, и раздался птичий свист. Тут и там из домов выходили множество мужей и жен, дети и старцы. Они собирались у скалы, пока мы медленно, шаг за шагом спускались вниз.

Когда же мы наконец оказались у подножья скалы, Инга отпустила мое плечо и трясущимися, бессильными руками сделала несколько широких жестов. Она сделала шаг вперед, сжимая в руке обсидиановый нож, и, вздохнув в последний раз, резким движением полоснула себя по горлу. Я хотела было закричать, но, опомнившись, зажала рот руками и лишь с ужасом смотрела, как ее тело падает на залитый алой кровью снег.

Наконец, когда все было кончено, вперед вышел один из охотников, а нему присоединились и другие. Они обступали ее со всех сторон, потянули к бездыханному телу свои руки и начали раздевать. И некому было мне задать вопрос о том, что, черт возьми, происходит, и я лишь молча смотрела на все это, затаив дыхание.

А затем один из людей упал перед мертвой женщиной на колени, обнажил свои острые зубы и впился в ее плоть, отгрызая, как зверь, кусок ее руки. К нему присоединился еще один, а за ними вперед стали выходить все новые и новые люди. Женщины, старики, дети — все падали на колени перед телом мертвой старосты и жадно пожирали его. Я отвернулась, чувствуя, как к горлу подступает тошнота, и едва сдержалась, чтобы не исторгнуть из себя все, что осталось в моем желудке.

Через несколько минут все было кончено. Остались лишь обглоданные кости, кровь, оросившая белый снег, и несколько органов, которые бросили собакам.

По ступеням медленно поднималась новая владычица этих земель. Нэна, дочь Инги, входила в дом на скале так, словно садилась на трон, что, наверное, и было чем-то подобным. И несмотря на то, что только что произошло, она ослепительно улыбалась, держа в одной руке свою дочь, а в другой — кровавый череп своей матери, все так же ярко сверкающий острыми зубами.

***

Кире вскоре стало лучше. Врачевательница, приехавшая на стоянку Ойкон по просьбе самой Нэны, не отходила от постели моей подруги ни на секунду. Она поила ее едкими отварами из трав Немого леса, сутками напролет молилась богине-Всематери и даже принесла в жертву самца северного оленя с великолепными ветвистыми рогами. Счастье наполнило мое сердце, когда я увидела, наконец, как Кира радостно бежит ко мне и бросается мне на шею, чтобы обнять.

Варса и Снорри отпустили в тот же день, как Нэна взошла на престол снежных пустошей — она была благодарна мне за спасение двух жизней — ее и дочери. Впрочем, мальчики не отходили от меня ни на шаг все то время, что мы пребывали в Ойконе — они до сих пор не могли довериться людям Красного племени, и я их очень хорошо понимала. Далеко не каждый здесь был рад нашему присутствию, и лишь благодаря авторитету правительницы мы до сих пор не оказались в желудке кого-нибудь из местных.

— Я рада, что вы пришли, — улыбнулась Нэна, приветствуя нас в своем доме. — Но боюсь, что мужчинам запрещено входить в этот дом.

— Хрмф, — недовольно фыркнул Снорри. — Говорить нельзя, входить в дом нельзя... Чего у вас вообще можно, чтоб тебя за это не сожрали, а?

— Ты можешь говорить, — Нэна прищурилась, лукаво улыбаясь. — И тогда твоим голосом заговорит тундра.

Снорри лишь нахмурился и хлопнул брата по плечу, разворачиваясь и спускаясь вниз по ступеням:

— Идем, тут бабы ненормальные.

— Снорри! — воскликнул Варс, но ушел вместе с ним.

Мы же с Кирой зашли в дом на скале и сели у ярко горящего очага, облегченно вздыхая от ощущения тепла. Нэна села напротив, с лучезарной улыбкой на лице глядя на нас обеих.

— Вы направляетесь в Белую крепость, верно? — спросила она наконец.

— Да, — кивнула я в ответ. — Но мы не можем уйти прямо сейчас.

— Почему же? — с удивлением спросила хозяйка дома. — Вы здесь гости, а не пленники. Вас никто не тронет до самых ледяных пределов, я могу вам это обещать.

— Ваше нутро всему виной, — с серьезным видом ответила я. — Я скрепила ваше чрево нитью из хлопка, привезенной далеко с юга. Тело человека не может само от нее избавиться, и когда раны затянутся, я должна буду вытащить ее из вас.

— Вот как... — задумчиво протянула Нэна, склонив голову. — Пусть так, вам рады в моем доме. Но...

— Но?

— Близится теплое время года. Льды начнут таять, и дороги до Белой крепости не станет.

— Форр фан да... — я прикусила губу. — И нет никакого способа пересечь море не по льдам?

— Что ж, некоторые отваживаются переплыть его на отколовшейся льдине, но это небезопасно.

— Неважно, — я покачала головой. — Мы все равно отправимся туда, успеем мы или нет. Нам нельзя терять время.

Нэна глубоко вздохнула, оглядывая нас через пламя очага. Во взгляде ее я уловила едва различимую грусть — видимо, дорога до Белой крепости действительно была очень опасна.

— Есть еще один вопрос, который я хотела бы задать тебе, юная Кира, — она обратилась к моей подруге, глядя ей прямо в глаза. — Ты — потерянное дитя нашего племени, и мы были бы рады, если бы ты решила остаться с нами. Я слышала, что ты умна и храбра не по годам, ты могла бы помочь своему народу.

— Ну уж нет! — воскликнула Кира самым невежливым тоном из всех возможных. — Бросить Майю? Да ни за что!

Нэна тихо засмеялась, прикрыв рот ладонью. Наконец-таки ее глаза засверкали от радости, которую она вовсе не пыталась скрыть, и я невольно облегченно выдохнула.

— Значит, и слухи про тебя, Майя, были правдой, — улыбаясь, сказала она. — Ты действительно столь сильна, умна и прекрасна, что люди готовы умереть за тебя.

— Бросьте, — махнула я рукой. — Красоты во мне, как в облезлой курице. Лицо страшное, глаза черные, нос круглый...

— Нет, — она перебила меня, качая головой. — Твоя красота внутри. Ты достойна того, чтобы последовать за тобой на смерть.

— Тогда... — начала я неуверенно. — Тогда следуйте и вы, люди Красного племени. Сражайтесь на моей стороне в грядущей войне, и я обещаю вам...

— Нам не милы ваши теплые земли и богатства ваших земель, — Нэна снова перебила меня, и я из вежливости замолчала. — Да и я не властна над людскими сердцами. Я лишь даю советы, а не отдаю приказы, как то делают ваши правители. И, вынуждена сказать, за тобой не последует никто из нашего племени.

— Но почему?! — непонимающе воскликнула я. — Вместе мы могли бы достигнуть величия! Мы могли бы...

— Майя, — мягко прервала мой поток мыслей хозяйка дома. — Это не то, чего ищут мои люди. Нас слишком мало, и мы слишком слабы, чтобы идти на войну. Лишь иногда те, кто достаточно глупы, собираются вместе и уезжают на юг, за черную пустыню и горы, чтобы напасть на людей твоего племени.

Я не нашлась, что ответить ей на это. Мне действительно нечего было предложить этим людям — они оказались не каннибалами, изгнанными на север когда-то давно и лишь жаждущими людской крови, а обычными людьми, как я и мои друзья. Все, чего они хотят — мира и покоя в своем неприветливом холодном краю. Их устраивает такая жизнь, устраивает пасти оленей и хоронить умерших в своих желудках. И я не могу их за это судить.

Дни пролетали быстро, будто бы сливаясь вместе. Особенно остро это ощущалось потому, что солнце светило с вышины все дольше, а ночи становились короче. Мы отдыхали, познавая культуру и обычаи Красного племени так, как могли — их языка жестов мы все еще не знали, хотя Кира с упоением учила его, и к концу недели уже могла кое-как объясниться с местными сказительницами.

Вскоре пришел день, когда нужно было снимать внутренние швы. Операцию было решено проводить прямо в доме на скале, поскольку на морозе и метели это делать было бы слишком опасно. Пусть здесь и темно, но, во всяком случае, я могла быть хоть в какой-то степени уверена, что не занесу в тело Нэны инфекцию.

— Готова? — спросила я ее.

Девушка коротко кивнула, и я зажгла пучок конопли, сама стараясь не дышать ее дымом. Мне, все-таки, твердость рук еще понадобится.

— Вдыха-а-ай... — протянула я, маша дурманом перед ее лицом.

Вскоре примитивная анестезия начала действовать, и я еще раз проверила готовность к операции. Нужные инструменты были продезинфицированы в кипятке, руки и ноги Нэны крепко привязаны к опорным балкам дома длинными веревками, чтобы она в случае чего лишний раз не дернулась.

Наконец, глубоко вздохнув, я взялась за нож и легко вскрыла шов на животе, оголяя мышцы и внутренние органы. Я прекрасно помнила где и что находится с прошлого раза, поэтому уверенно отодвинула мышцы в сторону, оголяя мочевой пузырь и матку. В полумраке "операционной" я могла различить пропитанные кровью нити, торчащие из толстого рубцеватого шрама на матке, и теперь оставалось самое сложное — снять их, не повредив при этом орган.

Специально для этого в Ойконе нашелся тонкий костяной нож, которым обычно мастера занимались резьбой по дереву. Всяко лучше толстого и большого каменного ножа.

Изогнутым кончиком я подцепила темную нить, отчего Нэна тихо простонала, стискивая зубы. Аккуратное движение вперед, и узелок легко разрезался, а я кинула нож в чашу для нестерильных инструментов. Щипцов, что логично, у меня тоже не было, поэтому подцеплять нить пришлось пальцами, благо что перед этой операцией я специально отрастила ногти подлиннее.

Когда я начала тянуть, вытягивая нить из матки девушки, она от боли выгнула спину, и я на момент приостановилась, дабы не задеть ничего важного.

— Тише, тише... — попыталась успокоить ее я. — Вот так... Еще немного.

Я потянула дальше, и в этот раз Нэна изо всех сил старалась не шевелиться. По нити побежала капля крови, но я и не надеялась закончить операцию идеально. Милилаг за милилагом нить покидала образовавшийся на матке рубец, и уже через минуту я вытащила ее всю и поднесла к ране лучину, внимательно осматривая на случай, если хоть небольшой кусок остался внутри.

Убедившись, что я вытащила все, снова взялась за нож и поднесла его к пламени очага.

— Сейчас будет очень больно. Но ты должна терпеть. Вот, прикуси, иначе откусишь себе язык. — сказала я Нэне и поднесла к ее губам небольшой деревянный прикус, в который она с силой вцепилась зубами.

Главное — не оставлять кровотечение внутри открытым. С этими мыслями я резко прижала кончик ножа, раскаленный над огнем, к плоти девушки, и она, кусая деревяшку, отчаянно застонала. Мне пришлось второй рукой надавить ей на грудь, чтобы она не начала вырываться, и я не сожгла ей мочевой пузырь, но вскоре, к счастью, кровь запеклась, и я бросила нож в чашу для грязных инструментов.

— Все, все, — прошептала я ласково. — Теперь только зашить живот. Потерпи.

Наконец, я взялась за иголку со свежей, чистой ниткой и начала быстрыми стежками зашивать кожу живота. Уж что-то, но снять этот шов местные врачевательницы точно смогут. Чего уж там, сама Нэна смогла бы вытащить нить, когда рана заживет.

Когда все закончилось, я бросила костяную иглу в чашу и глубоко вздохнула, вытирая рукавом пот со лба. Затем я быстро развязала девушке руки и ноги и села возле ее головы, медленно поглаживая ее рыжие волосы.

— Не плачь, Нэна, дочь Инги. Рожать нормальным способом, говорят, больнее. — улыбнулась я.

Она ничего мне не ответила, от бессилия и дурмана проваливаясь в глубокий сон.

На следующий день мы с пиявками уже собирались в путь. Мы сидели на вершине скалы Ойкона, негромко переговариваясь и проверяя свои вещи. В этот раз в дорогу нас снарядили люди красного племени — они поделились с нами замороженным мясом, дали теплую одежду, валенки и снегоступы — этакие большие деревянные сандалии, надевающиеся поверх обуви и увеличивающие площадь соприкосновения со снегом, благодаря чему идти было немного легче.

Вдруг к скале подошел юноша по имени Исе — тот самый, в колеснице которого я пересекала немой лес. Он явно хотел мне что-то сказать, но не решался взойти вверх по ступеням и заговорить со мной голосом. Когда же из-за моего плеча с интересом выглянула Кира, он указал на нее рукой и сделал несколько медленных жестов руками.

— Что он говорит? — спросила я подругу.

— Он говорит... говорит "спасибо". Говорит, "хорошо волк умер". И что-то про собаку, вроде бы. Не понимаю.

— Как ты так быстро выучила язык жестов? — улыбнулась я.

— Ну должна же я хоть в чем-то быть лучше тебя! — радостно воскликнула в ответ Кира. — А, точно! Он хочет подарить тебе... А нет, нам подарить. Подарить нам собак.

— В смысле, сани с собаками? — уточнила я.

В ответ на мой вопрос, юноша кивнул.

Еще минут двадцать понадобилось, чтобы скинуть все наши вещи в новоприобретенные сани с запряженной в них пятеркой сильных кобелей. Одна из собак радостно гавкнула, когда я коснулась поводьев.

— Постойте! — раздался сверху, со скалы, голос Нэны. — Майя, Кира, вы ведь лучницы?

Мы с Кирой переглянулись, а затем почти синхронно кивнули в ответ.

— Ваши луки никуда не годятся, мне так муж сказал, — улыбнулась Нэна. — Дайте им хорошее оружие и стрелы!

Повинуясь ее слову, вскоре нам принесли два лука, плечи которых с внутренней стороны были усилены сплющенными спиральными рогами. Если я чего и понимаю, так это то, что именно благодаря им у этих луков такая огромная разница с нашими.

В благодарность за подарки я кивнула Нэне, а затем, улыбаясь, шутливо отдала честь. Наконец-таки мы были готовы двинуться дальше, и когда Снорри цокнул языком, собаки сорвались с места, унося нас в заснеженную даль.

Обернувшись, я увидела, как Нэна и еще несколько человек ее племени отдают мне честь.