Белый край

Глава 17: Прочь от теплого очага

Спалось, как это часто бывает, довольно паршиво.

Стоило мне вернуться к моим друзьям, в хлев, и прилечь, как меня словно окутала пелена кошмарных воспоминаний. Я вспоминала все самое плохое, что случалось в моей жизни: горящую деревню, отца, погибшего на моих глазах дважды, мать, что потеряла рассудок. Но больнее всего в моем разуме отпечаталось другое клеймо — всего лишь звук и ощущение веревочки в руках. Предсмертные хрипы, конвульсии того, кто был чище, чем я когда-либо могла бы быть, того, кто не заслуживал смерти.

Но я не плакала. Все, что я ощущала сейчас — пронизывающий меня липкий холод, словно я вновь оказалась ребенком, которого оставили умирать в сырой пещере. Мне не хотелось верить, что я могла сделать такое своими собственными руками, но умом я понимала, что это цена, которую я заплатила за свою свободу и за будущее моего народа. Только прервав род Дургальфа, я могла быть уверена в том, что Скаген станет моим окончательно и бесповоротно. Я не могла оставить Кунникта в живых, как бы мне того ни хотелось. Слишком много в этом случае "если". А если бы он начал меня искать? А если бы в ярости отправил войско на Гнилой фьорд? А если бы... А впрочем, какая уже разница?

Что сделано, то сделано. Я много раз слышала о том, что моя цель оправдывает все средства, но вот только ни один из голосов так и не смог меня в этом убедить, даже мой собственный.

"И мой", — прозвучал в голове тихий шепот мертвеца.

Разве ты пытался меня остановить? Пытался вразумить?

"Нет", — с сожалением добавил он. — "Но хотел бы".

Ты — избалованный ребенок, выросший в окружении благ развитой цивилизации. Ты не знаешь, что такое голод. Не знаешь, что такое страх, что за тобой вот-вот придут. Не знаешь, что такое война.

"Я знаю", — тихо ответил Дима. — "Когда-то и я был тобой. Был у штурвала. Но я бы не смог так поступить".

Не смог бы? Или не захотел бы?

"Не захотел бы".

Вот как.

Выходит, все-таки я действительно чудовище, каким меня считали когда-то. Черт возьми, да ведь и до сих пор считают — не знаю, что там рассказали пилигримы и путники этой глупой девке Линн, но она явно не знает и половины того, что я совершила. Но хоть многие и слышали обо мне только хорошее, пусть они и считают меня великим вершителем, который всем помогает... Все еще есть те, кто видел меня, кто говорил со мной. И кто знает, что я из себя представляю.

"Черствый кусок хлеба, который крошится от собственной черствости".

Философия тебе никогда не давалась.

"Прогуливал пары", — усмехнулся он, и у меня в голове возник образ, где он пожимает плечами. — "Но даже черствый хлеб, если его засунуть в микроволновку, может снова стать вкусным".

И что? Ты предлагаешь меня сжечь? О да, взойти на костер определенно вызовет во мне целую бурю эмоций. Будь ты проклят за то, что твоя часть мозга дает мне такое яркое воображение.

"Ну и дура. Я-то говорю про чувства. Что-то, что зажжет в тебе огонь, главное чтобы это была не ярость. Ну, оно так и так придет когда-нибудь, так что сейчас, пожалуйста, заткни свои мрачные мысли и спи. Завтра длинный день".

Не сомневаюсь.

Надо сказать, что разговор с голосом в голове мне немного помог — во всяком случае я смогла кое-как заглушить собственную совесть и в кои-то веки нормально уснуть. Выспаться, впрочем, мне так и не удалось — Кира растолкала меня рано утром, когда хозяйка Вертэнде приготовила завтрак. Утро в деревнях вообще начиналось рано — даже в моей родной деревне, помню, родители вставали порой еще до восхода солнца, чтобы успеть поработать на поле до полудня. Учитывая события последних дней, теперь я понимаю, почему они так спешили. Хотя, наверное, отец просто хотел поскорее отвязаться от рутины и пойти выпивать с мужиками — уж это-то дело он любил.

На завтрак у нас были свежие лепешки, наполненные изнутри небольшим количеством меда. После завтрака хозяйка честно призналась, что обычно не балует своих подопечных сладким, однако она увидела, как сильно мне понравился ужин, и решила порадовать за то, что пиявки помогли ей присмотреть за детьми вечером.

После завтрака мы устроились отдыхать возле дома. Кира все так же бегала вокруг детей, резвилась с ними, а Варс теперь учил мальчишек махать длинными палками так, словно это было копье. Снорри в какой-то момент не выдержал и отобрал у него "оружие" со словами:

— Ну ты и пень, братишка. Смотрите, как надо!

С этими словами старший резко ткнул Варсу палкой в живот, да так, что тот упал на спину, отлетев назад на добрые пару лагов. Кто-то из детей засмеялся, остальные же восхищенно глядели на огромного Снорри, который, будучи центром внимания, залился краской и смущенно оглядывался вокруг в поисках поддержки.

У меня же на утро были свои планы. С Цугином мы договорились встретиться около полудня на берегу, поэтому времени еще было много. Впрочем, и дела мои требовали времени, а значит нужно было выдвигаться в путь.

Прихватив с собой на всякий случай нож, я пошла по сонной деревне, где то тут, то там люди выходили из своих домов и, громко зевая, плелись в сторону поля. Многие из них, впрочем, завидев меня, здоровались, кто-то даже улыбался. И это при том, что они меня даже не знали. Улыбчивые люди — явный признак того, что в этих местах все идет хорошо.

Путь мой лежал туда же, где я была вчера — в дом местного мастера Стейна. Он жил на возвышенности, но сейчас, отдохнув, я легко поднималась вверх, не чувствуя боли в ногах. Все-таки я не была опытной путешественницей, и пока что большие расстояния давались мне с трудом — сказывается тот факт, что я постоянно была занята делами своей деревни и никогда ее не покидала.

Ставни дома были открыты нараспашку, ровно как и дверь, которую мастер подпер деревянным бруском. Из вежливости я постучалась и просунула внутрь голову.

— Входите! — прохрипел его голос из глубины дома.

Я воспользовалась предложением и снова очутилась в богато украшенной комнате. Все-таки приятно видеть работу мастера — такие люди, как он, встречаются, наверное, один на тысячи, а то и реже.

Сам же хозяин дома сейчас, судя по звукам, работал где-то в дальнем конце здания. Дом был разделен на три комнаты, что уже указывало на социальный статус и богатство живущего в нем, и я мысленно сделала пометку, чтобы позже указать ему на это. В разговоре, особенно когда ты пытаешься заставить человека делать то, что тебе нужно, важно использовать любую деталь, за которую можно зацепиться.

Стейн сейчас находился в комнате, которую я описала бы как примитивную мастерскую для работы по дереву. Здесь у него были и заготовки, и удобный, прочный стол, и даже деревянные тиски, которые представляли из себя две деревяшки, одна из которых была прочно закреплена на столе, а вторая банально туго привязывалась к первой, благодаря чему в них можно было что-нибудь зажать. Сейчас мастер работал над очередной деревянной фигуркой, изображающей маленького бородатого человечка в капюшоне, держащего в руках большой камень. Он ловко обтесывал мягкую древесину каменным зубилом, прищуриваясь и измеряя расстояние по засечкам на собственном ногте.

— Я поговорила с Линн этой ночью.

— М-гм, — пробурчал Стейн, даже не поворачивая в мою сторону голову.

— Она не любит Цугина.

— Какая неожиданность, — саркастичным тоном произнес он, вздыхая. — Еще чего расскажешь?

— Я хочу сделать тебе подарок, мастер Стейн, — серьезным тоном продолжала я. — Такой, который поможет тебе создать вещи куда более сложные, чем простые украшения да игрушки.

— Да неужели? — он наконец взглянул на меня исподлобья, саркастически приподняв бровь. — И что же это?

— Вы все узнаете. Но сперва нам нужно это сделать.

Вскоре, как только он закончил с изготовлением фигурки, мы принялись за дело. Материалом служила, разумеется, древесина, коей здесь было в достатке. Достаточно широкое полено мы закрепили в тисках, а затем стали отпиливать от него каменной пилой и зубилом кругляшок, да так, чтобы толщиной он был не слишком большим. Интересна была конструкция пилы — как и мастера Гнилого фьорда, Стейн использовал деревянную ручку, на которой клеем из угля и смолы закреплялись маленькие острые зубчики. Но, в отличие от моих соотечественников, он закреплял их на тонкой дощечке, которую предварительно обжигал для прочности, благодаря чему пила получалась тонкой и плоской, и ей можно было отпиливать даже широкие куски древесины.

Когда два деревянных кругляшка были готовы, мы принялись придавать им более-менее идеальную круглую форму. Здесь работать грубыми инструментами уже было нельзя, и поэтому мы использовали нечто вроде примитивной наждачной бумаги. Стейн несколько слоев ткани промазывал клеем, а затем обильно посыпал мелким песком. Позже, как он рассказал, оставалось только "размять" наждачку, чтобы клей потрескался и она хоть немного гнулась из стороны в сторону. Это нужно было для того, чтобы было удобнее полировать угловатые предметы.

Вскоре мы закончили придавать древесине нужную форму, и я углем стала чертить на них места отпила, используя в качестве линейки прямой деревянный брусок.

— Ты все еще не сказала мне, что мы делаем, — недоверчиво протянул Стейн, поглядывая на заготовки из-за моего плеча.

— Это называется шестеренка, — улыбнулась я, продолжая чертить. — И она изменит все.

Когда все было готово, я стерла лишние линии рукой и мы принялись отпиливать от заготовок большие куски, придавая им хорошо знакомую мне форму. Это уже было куда проще — сейчас не требовалось огромной точности, и можно было оставить их в виде грубого примера того, на что способна механика, поэтому Стейн просто вытесывал лишнее при помощи зубила.

Еще через, наверное, час все было готово, и я позволила себе улыбнуться, глядя на результат наших трудов. Две шестеренки, кривые, несуразные, но все-таки полноценные шестеренки!

— А теперь смотри внимательно, — прошептала я, соединяя их зубчики, а затем стала крутить одну, из-за чего пришла в движение и вторая. — Ты можешь соединять ими разные части изделия. Здесь можно сделать отверстие и сделать вал, как у повозок. Тогда представь... Река будет двигать вал, а шестеренки двигаться благодаря нему! И из этого можно сделать что угодно! Можно даже...

Стейн с интересом наблюдал за моим представлением, а я в это время чертила прямо на столе углем другую фигуру — круг с выступающими из него всего двумя зубчиками.

— А вот это будет передавать вращение не постоянно, а с промежутками. Ты можешь... Не знаю, ты можешь сделать молот, который будет бить по чему-нибудь сам по себе! Ты...

— Да что б меня... — наконец-таки сдался старик, прикрывая рот ладонью.

Он отпихнул меня в сторону и схватил шестеренки в руки, словно пытаясь сам убедиться в том, что они работают.

— Оно же... Это...

— Это механика, старик, — улыбнулась я.

— Спасибо тебе, — он взглянул на меня, и я мельком заметила, как на глазах у него выступили слезы, которые он тут же смахнул рукой. — Я сделаю... Столько всего сделаю, форр фан да!

— Я знала, что вам понравится.

Он аккуратно, словно родное дитя (коим шестеренки, по сути, и являлись) положил изделие на стол и выбежал из комнаты, принявшись с шумом рыться где-то в глубине дома.

— Подожди, не уходи! — воскликнул он.

Я усмехнулась и принялась смиренно ждать его возвращения. Все это не затянулось надолго, и вскоре старик возвратился, сжимая что-то в руке.

— Это тебе. Моя лучшая работа. Такие камни особенно ценные — попадаются очень редко.

Он протянул мне небольшое ожерелье, кулоном для которого служило сверкающее кольцо. Я тут же почувствовала, как мое сердце забилось чаще, голова начала ныть, а когда он надел его мне на шею, то ноги стали подкашиваться.

Оно было медным. Сделано из чертовой меди!

— Эй, ты в порядке? — обеспокоенно спросил он. — Воды может?

— Нет-нет, все нормально, — вздохнула я, пытаясь прийти в себя. — Все хорошо, правда. Просто... Откуда у вас такое?

— Со дна озера, — Стейн оглянулся, вглядываясь в открытое окно. — Такой камень... Он необычный. Если по нему бить, то он принимает любую форму, словно глина. И сверкает на солнце, если хорошенько отполировать. Говорят, из такого материала люди с юга носят доспехи и оружие.

— Да, это уж точно... — усмехнулась я, сжимая в руке кулон. — Спасибо вам. Правда, спасибо.

— Да чего уж, — махнул рукой старик. — Вы ведь на север идете? В Белую Крепость... Ну, такая безделушка хоть поможет от красных людей откупиться. Жизнь дороже любых богатств.

— Да, это точно, — я улыбнулась.

После проделанной работы Стейн пригласил меня выпить чаю, и я, видя, что время еще есть, согласилась. Я уселась за резной стол, никак не в силах оторвать взгляда от гипнотических узоров на стенах, в то время как хозяин дома разводил в очаге огонь.

— Ты ведь так и не сказала, чего ты хочешь от меня взамен, — вдруг сказал он, стуча двумя кусками кремня друг о друга.

— Такие люди, как вы, мне бы очень пригодились бы через пять лет. Я иду на запад и буду воевать с Коммунахтой.

— О-о-ох! — усмехаясь, протянул Стейн. — Это вы уж без меня, прости, Майя. Я старый человек и не хочу участвовать в войне.

— Вы могли бы собирать для меня боевые приспособления, — продолжала я, но в ответ старик цокнул языком.

— Майя, видишь ли... — вздохнул он, разгибаясь, когда огонь наконец начал разгораться. — Здесь никто не последовал бы за тобой, чего бы ты им ни пообещала. На север — это да, красных людей побить мы бы были готовы, но Коммунахта... Эх. Они никогда не вторгались в эту деревню, и ни я, ни другие местные не испытывают к ним зла так, как испытываешь ты.

— И я никак не смогу убедить вас? — с надеждой в голосе спросила я напоследок.

— Никак, — он покачал головой в ответ. — Я не хочу делать то, что будет убивать. Лучше я превращу твои шестеренки в игрушки, в то, что поможет людям в полях.

Я невольно улыбнулась, увидев, наконец, доброту в его глазах. Когда Стейн не хмурил брови, становилось ясно — он вовсе не умеет злиться. Просто жизнь и постоянные проблемы с дочерью сделали его угрюмым, но это вовсе не значит, что внутри он был злым. В нем была искорка, которую я, надеюсь, смогла сегодня превратить в пожар — желание сделать мир лучше, прибегая только к гуманным методам. А значит, мы с ним слишком разные люди, чтобы идти одной дорогой.

Стоило лишь хозяину дома присесть на стул в ожидании, когда закипит вода, как входная дверь, которую я закрыла за собой, медленно отворилась. На пороге стояла его дочь, Линн, которая в лучах рассветного солнца была еще красивее, чем этой ночью. На самом деле она была так красива, что я поймала себя на том, что пялюсь на нее уже неприлично долго, и пора бы, наверное, и честь знать.

— В общем... — вздохнула я, поднимаясь со стула. — Спасибо за гостеприимство. Чая еще выпьем, когда буду возвращаться, а сейчас... Думаю, вам нужно поговорить.

Стейн с улыбкой кивнул мне, и я прошла мимо Линн, выходя из дома. Лишь снаружи я выдохнула, сдавленно смеясь над самой собой за то, что таким взглядом пожирала женское тело. Черт возьми, да что ж со мной не так, в самом деле?

Отойдя, наконец, от нахлынувших на меня эмоций, я неспешным шагом пошла вниз, в деревню. Солнце поднималось все выше, и, наверное, пиявки уже встретились с Цугином на берегу и теперь ждали только меня.

Подходя к сверкающей водной глади я убедилась в правдивости своих размышлений — все четверо расселись на мягком песке, что-то обсуждая. Завидев меня, Варс помахал рукой, и все остальные вскоре тоже со мной поздоровались.

— Ну как? — спросила я их, оглядываясь. — Мы готовы?

— А что с Линн? — тут же задал волнующий его вопрос Цугин. — Что сказал ее отец?

— Что ты — шут гороховый, Цугин, — усмехнулась я и положила руку ему на плечо. — Он не против, если бы она была с тобой. Да только Линн тебя не любит — то было представление, чтобы отец позлился.

— Вот как... — вздохнул Цугин, понурив голову, однако буквально спустя секунду поднял ее и широко улыбнулся. — Тогда — в путь! Искать других девах, которые заставят мою душу трепетать!

Пиявки, да и я с ними, искренне засмеялись, а Цугин выглядел явно довольным собой, что сумел нас рассмешить.

Наконец, мы выдвинулись обратно в деревню, а оттуда — на тропу, которой пришли сюда. Цугин сказал, что мы могли бы пойти напрямик через сады, но их хозяева не любят нарушителей и порой жестоко их наказывают.

Мы прошли по деревне, и у всех нас на душе было чувство, словно мы оставляем позади что-то приятное, что-то ценное и близкое сердцу. И ведь правда: деревня была самая приятная из возможных, если забыть про беду с севера, которая пришла к ним несколько лет назад. Даже люди, что жили здесь, с улыбками провожали нас, когда мы покидали этот край.

— И больше его сюда не приводите! — закричал кто-то из местных мужиков нам вслед, указывая на Цугина.

Все мы засмеялись и пошли дальше, поднимаясь вверх по склону.

Проходя мимо "детского дома", мы не могли не попасть под пристальное внимание многочисленных карапузов, которые облепили нас со всех сторон. Их мачеха сейчас занималась тем, что перемалывала зерно в муку на большом камне у дома.

— Вы уже уходите, да? — огорченно протянула девочка лет четырех, дергая Киру за плащ.

— Только чтобы получше потренироваться бегать и обогнать всех вас! — улыбаясь, задорно ответила та и погладила девочку по голове.

— И орудовать копьем! — добавил Варс, взглянув на мальчишек. — Когда вернемся — чтоб научились бить так же, как мой брат!

— Пока! Пока! — верещали дети вслед, еще несколько десятков лагов преследуя нас по дороге из деревни.

И только когда мы стали подниматься наверх по тропе, я услышала, как сзади меня кто-то окликнул.

— Стойте! — кричала нам вслед Линн, тяжело дыша и спотыкаясь. — По-до-жди-те..!

Мы все обернулись, и я пошла к ней навстречу. Ее прекрасное лицо от бега покраснело, грудь вздымалась от одышки. Я же лишь непонимающе взглянула на нее.

— Ты... Правда... Соленый Ворон? — сквозь одышку спросила она.

— Да, — я кивнула в ответ. — Так меня называют.

— Фух... Майя... Скажи, правда ли так трудно быть свободной?

— У всего своя цена. И у полной свободы тоже. Если хочешь хороший совет — отправляйся в Скаген, найди друида по имени Эгиль и попросись к нему в ученики. А затем возвращайся домой и учи детей. Всем от этого будет лучше.

Прежде, чем я успела отреагировать, она, широко улыбнувшись, бросилась мне на шею, крепко обнимая, и поцеловала в щеку на прощание.

— Спасибо тебе, — прошептала девушка.

Так она и стояла там, маша рукой на прощание. Снорри пришлось держать Киру за руки, чтобы она не сорвалась с места и не отгрызла деревенской девушке лицо, но вскоре мы наконец ушли достаточно далеко, чтобы она более-менее успокоилась.

И, когда мы наконец поднялись на крутой холм, я остановилась, с сожалением взглянув на Вересковое озеро и маленькие, поросшие травой домики. Вздохнув, я улыбнулась, прощаясь с этим местом, возможно, навсегда, и отправилась дальше. Чего грустить, когда мои друзья все так же идут со мной бок о бок? Чего грустить, если впереди такая длинная дорога, полная новых встреч, загадок и приключений?

Пусть мой путь труден и опасен, я ведь, в конце концов, пообещала самой себе, что пройду его до конца. Да и пиявки, несмотря на то, что сами прикипели к местной тихой пасторали, за уши потащили бы меня дальше, на север. Все мы искренне желали остаться здесь еще ненадолго, и так же искренне рвались вперед, в путь.

Так прощай же, Вересковое озеро. Прощай тихая и спокойная деревушка, давшая мне приют и покой, пусть и ненадолго. Надеюсь, что мы сможем увидеться вновь.