Белый край

Глава 28: Люди и духи

В Белой крепости наступила тишина. Короткий миг, когда стихли все звуки, и даже раненные, и даже мертвые в вечных ледяных стенах умолки. Затихли все стенания, исчезла боль, страх. Но лишь на короткий миг. И первым голосом в ледяном кошмаре был голос маленькой девочки, по глупости своей пришедшей в царство смерти, страха и отчаяния.

— Не-е-ет! НЕ-Е-ЕТ!!! — голос Майи Бортдоттир, дочери северного края, в клочья разорвал холодную тишину.

Девочка упала на колени, хватаясь за голову и крича от боли и ужаса. Все ее тело тряслось в мучительной дрожи, ее разум стал подобен звериному, и даже мертвец, что застрял в ее голове, сейчас рыдал, словно испуганный младенец. Но некому было ей помочь. Никто не обратил внимание на ребенка, чье сознание трещало, ломалось под весом ужасающей судьбы.

— Связать их, связать, быстро! — закричала командир крепости, храбрая и отчаянная Вигдис, дочь ётуна и снежной бури. — Вяжите, блять, мертвых!

Бойцы крепости накинулись на павших товарищей, чьи лица исказила гримаса звериного ужаса, пытаясь удержать их. Другие же бежали за веревкой, чтобы связать тех, с кем еще сегодня делили пищу. Нельзя было позволить им сбежать, нельзя было позволить им выдать секреты крепости.

Мертвые кричали то ли от злости, то ли от страха, когда живые стали стягивать тугой канат на их конечностях. Один из павших стражей крепости пытался вырваться, умолял, угрожал, но ему не давали и шанса подняться на ноги и продолжить бой. Его руки словно поразили сильнейшие конвульсии, и, когда он в очередной раз попытался вырвать конечность, раздался омерзительный хруст ломающейся кости, а мертвец истошно завопил от боли. Ему вторили и те, кто был заперт в ледяных стенах — приветствовали нового товарища, разделяли его боль и криками призывали держаться, терпеть.

— Хватит! Хва-а-атит! — рыдая, кричал покойник. У него не было ни слез, ни пота, но дыхание сбивалось словно у живого.

Майя же свернулась в позу эмбриона, широко раскрытыми глазами наблюдая эту картину. На ее лице уже не было ни ужаса, ни сожалений — лишь непонимание. Ее разум не был готов принять такое, не был готов поверить в то, что существует подобное зло. Но зло в эти минуты было практически осязаемым — в воздухе, в мыслях, в желаниях, всюду было лишь оно и ни капли сострадания.

Мужчина, лишившийся руки, сидел теперь недалеко от поверженной Майи, держа и сжимая оставшейся кистью окровавленные тряпки, которыми наспех был обмотан обрубок того, что было его рукой. В отличие от девочки он не плакал, в его глазах и вовсе не было страха — только злость и желание отомстить тем, кто сделал его таким. Но его время еще придет, а сейчас главное разобраться с ранеными и покончить с теми трупами, что все еще могли дать отпор — так думал каждый боец Белой крепости.

А с высоты, с высокого ледяного шпиля крепости, за всем этим наблюдал странный, непохожий на сородичей ворон. Серебром сверкали его крылья и хвост, а глаза у него были голубыми, человеческими. И он бы и рад помочь своей подопечной в этот тяжелый час, но все, что он мог, так это наблюдать за тем, как девочка медленно сходит с ума. А вместе с ней гаснет надежда в разуме ее верного защитника. Никто из воинов не заметил, как Варс, маленький, но страстно желающий стать храбрым и сильным мальчик сейчас пустым взглядом смотрел на происходящую вокруг канитель. Только древний ворон и Вигдис, мудрая и сильная женщина, смогли заметить этот взгляд. Огонь в его глазах потух, и теперь он всем своим видом напоминал старика — даже волосы его, казалось, были покрыты пеплом, такой сильный ужас он пережил.

— Бруни, эй, — Вигдис окликнула волосатого мужчину, тот тут же подбежал к ней. — Возьми детей, уведи их в спальни. И... Девчонку, светленькую, неси на руках, она сама не встанет. Понял?

— Понял, — вздохнул в ответ он и устало улыбнулся. — А...

— Не надо вопросов, ага? — с раздражением в голосе осекла его командир. — Просто отведи и все. Дальше разберемся.

Бруни кивнул в ответ и ушел в сторону. Мальчики, Снорри и Варс, а также Кира, что все еще могли стоять на ногах, без единого слова последовали за ним. Крепкими, сильными руками, покрытыми густой шерстью, он поднял измученное тело Майи, мелко подрагивающее, и вместе с остальными понес ее прочь, вглубь крепости, где было тепло и безопасно.

Ворон еще несколько минут наблюдал за тем, как живые без капли жалости разрубают на части мертвых, что отказывались покидать свои тела, как они ломали им кости и рвали сухожилия, лишь бы те не набросились на них снова. Корзина за корзиной человеческая плоть, останки и конечности скрывались в глубине Белой крепости. А что с ними будет дальше, никто и никогда не расскажет за пределами этих ледяных стен.

Наконец, широко взмахнув огромными сверкающими крыльями, ворон взлетел, описывая широкий круг над всей крепостью. Гигантский айсберг тут и там сверкал десятками тусклых огоньков, а в стенах терялись и блуждали солнечные лучи, иногда обнажая скрытых во льдах мертвецов.

Все выше и выше поднимался древний дух, его крылья разрывали морозный воздух. Вокруг его тела вдруг завихрилась буря, которую на такой высоте не смог бы увидеть ни один смертный муж. Крупные хлопья снега складывались в воронку, иногда в диком вихре проглядывались древние символы и руны, и Ун летел через этот снежный тоннель, сожалея лишь о том, что никак не может помочь Майе, той, кто украла его глаза.

Когда буря расступилась, ворон уже не увидел ни заснеженной пустыни, ни огромного айсберга, населенного безумцами. Вместо этого под ним простирался до самого горизонта древний лес, где росли гигантские, словно от боли скрученные в стволах сосны. Сквозь бесконечную, похожую на море долину темно-зеленых крон не было видно земли, но даже если бы ворон осмелился опуститься вниз, то лишь увидел бы, как гигантские корни, переплетаясь, покрывали собой всю землю этого мира, словно и не было ничего, кроме вечных древних деревьев. Корни и ветви, переплетаясь, образовывали собой лабиринт коридоров, куда никогда не падет луч солнца, огромные залы, в которых в вечном танце сплелись невообразимые духи и бледные силуэты покойников. Их лица размыты, голоса сливаются с пением птиц и музыкой, звучащей из давно сгнивших сердец, но остались воспоминания. Воспоминания о том, кем они были, что совершили и как погибли — бледная дымка, блаженные тени тех, что когда-то были людьми.

Но Уну было безразлично веселье, не привлекала его охота на темных, укрытых корнями полянах, не желал он и просто забыться, как то выбирали некоторые, кто сюда попадал. Он летел, осматривая странный искаженный мир внизу, уже зная, что возможно не сможет выбраться отсюда. Но он должен сделать хоть что-то, чтобы помочь той, кто украла его глаза.

Наконец, вид далеко внизу сменился. У самой земли, возвышаясь над кронами гигантских деревьев, высился холм в форме солнца с тысячей лучей, а на вершине его произрастало огромное тисовое дерево — это был пик мирового древа, последняя ветвь мироздания. Выше были лишь звезды, сияющие отголоски других миров и бесконечный океан черной неизвестности, невыразимой и непокоренной. Вокруг тиса, что на корнях своих словно на огромных лапах нависал над холмом, высились древние менгиры с письменами на тысяче языков — свод первых законов, история всего, истина мироздания, заточенная в камне. Ворон в последний раз взмахнул крыльями, плавно опускаясь на толстую ветвь мирового древа, оглянулся, окинув взглядом сотни духов-птиц, слетевшихся, чтобы посмотреть на него, и закрыл глаза. Он знал, что те, с кем он желает говорить, не заставят себя ждать. Скоро они будут здесь.

Один за другим на холм приходили старшие из духов. Те, кто вел за собой древние кланы — старейшины, как их назвали бы люди. Но духи не любили слово "старый", потому как вечная жизнь стирает понимание того, что старо, а что ново. Поэтому никто из духов не называл их так, все лишь молча соглашались с тем, что они могут говорить от всего клана.

Первым на священный холм взошел статный серебристый северный олень, чьи рога ветвились так сильно, что в них прорастали деревья, вили гнезда птицы, росли причудливые, невиданные плоды. Лицо же его было соткано из нескольких человеческих лиц — три пары глаз, два рта, один над другим, плоский нос без переносицы. Взойдя на холм, он с печалью в глазах взглянул на Уна, словно тот был ему старым другом, вставшим на неправильный путь, и, молча кивнув ему, лег на влажную от росы траву.

Когда вокруг старшего оленя стали кружиться в танце маленькие яроши, освещая множеством огоньков его лицо и могучие рога, на холм пришел второй. То был человек с кожей чернее угля, со звериными лапами вместо ног и головой слепого медведя. Весь он был покрыт сотнями шрамов, словно не осталось на его теле здорового места. Из спины его торчали двенадцать копий, по которым вилась шипастая лоза, а в груди зияла дыра, через которую было видно, как бьются два его сердца.

— И вот ты здесь, — вздохнул Медведь. — Осмелился осквернить своим присутствием такое священное место! Ты, чертов предатель!

Он готов было кинуться на Уна, но его остановил старший Олень.

— Тише, — спокойным тоном сказал он. — Не нарушай покоя.

— Пернатая мразь... — сквозь зубы прошипел Медведь, но все же сел на сырую траву, тяжело дыша от злости.

— Кто же, по-твоему, мразь? — раздался высокомерный статный голос взрослой женщины.

Это был третий из старших духов. Огромная сова плавно приземлилась на мягкий ковер темной травы, оглядывая присутствующих единственным глазом, сверкающим подобно рубину. Ее тело было покрыто просторным балахоном, сотканным из бровей смертных, ее последователей. Наконец, Сова заметила Уна, притаившегося на ветви мирового древа.

— Ах... — понимающе вздохнула она. — Что ж...

Следом за ней на холм поднялись двое — волк с пятью головами, каждая из которых клацала сразу двумя пастями, полными острых, изогнутых зубов, и птица на шести звериных лапах, чьи перья переливались всеми цветами радуги, а голова у нее была лисья.

— Заждались? — Лиса ослепительно улыбнулась, оскалилась, окидывая взглядом всех присутствующих. — Простите, заигралась со смертными. Знали бы вы, что они придумали!

— Заткнись... — низкое угрожающее рычание прозвучало из всех пастей Волка, и он злобно клацнул зубами в сторону Лисицы. — Никому не интересны твои извращения.

— Хорошо-хорошо! — хихикнула Лиса. — Так что же, начнем?

— Еще один, — спокойным тоном ответил Олень, и в тот же миг тряхнул головой, отчего сотни бабочек взлетели с его пышных рогов.

Лиса понимающе кивнула и устроилась рядом с Волком. Попыталась даже приобнять его пышным, сияющим крылом, но тот клацнул зубами, и пестрый дух сразу же прекратила попытки сблизиться.

Впрочем, последнего из старших долго ждать не пришлось. Из темноты леса, из самых мрачных и мокрых его глубин на холм устремились сотни крыс, в панике убегающих от чего-то. Одну из них Волк ловко поймал одной лапой и проглотил целиком. Наконец, из-за деревьев показалась голова огромного змея, чье тело вместо чешуи было покрыто человеческой кожей болезненно-бледного оттенка. Сквозь кожу проступали сотни ребер, сильные мышцы, синеющие вены и сосуды. Змей плавно поднимался вверх по холму, не глядя ни на кого, а из глаз его сочился бурый яд. Лиса все это время старательно отводила от него взгляд, не прекращая шепотом жаловаться Волку на мурашки по телу, но Сова и Олень почтительно кивнули Змею в знак приветствия. Наконец, когда тот занял свое место на холме, все старшие духи были в сборе. Ун открыл глаза, чувствуя, как на загривке разливается липкий холод от страха того, что может случиться.

— Я приветствую вас, благородные духи, — он склонил голову. — И благодарю за то, что откликнулись на мой призыв.

— У-у-у, это будет интересненько! — возбужденно пролепетала Лиса.

— Ты можешь не говорить, зачем пришел, Ворон, — хмыкнул Медведь, скрестив руки на груди. — Ты бы не смог скрыть от нас эту девочку.

— Это правда, — Ун кивнул. — И я прошу прощения за то, что пытался.

— Ха! — Медведь зло усмехнулся. — Видимо, конец близок, раз этот пернатый хрен перед нами извиняется!

— Я бы попросила, — Сова неодобрительно взглянула единственным глазом на Медведя. — Продолжай, Ворон. Огласи, чего желаешь.

Ун благодарно кивнул и вздохнул.

— Майя Бортдоттир, дочь Борта и Хельги, желает покорить Север. И я прошу вас не вмешиваться в то, что грядет.

— Я тебя прямо здесь убью, слышишь? — Медведь зло взглянул на Уна, сжимая кулаки. — И мне будет плевать на закон. Это стоит того.

— Медведь... — Жутко прохрипел змей, подползая к нему и касаясь своим омерзительным хвостом его ног. — Заткнис-с-сь...

Медведь раздраженно отмахнулся от змея, но все же послушался и снова сел на сырую траву. Ун же, убедившись, что его не перебивают, продолжил:

— Это не дело духов. Она человек, и мы не должны вмешиваться в ее дела.

— Так-так... — протянула Сова, распахивая свой балахон из бровей. Она нагнулась к нему, что-то шепча. — Нет, Ворон... Это уже дело духов, мои мудрецы не лгут. Ты хочешь объявить войну Медведю, потому как... Ох, вот как? Верно, Медведю верно служат уже много веков правители Коммунахты, да...

— Но Майя здесь — жертва, — наконец подал голос Олень. — Я видел все глазами смертного, что служит мне, ее учителя. На ее дом напали, ее изгнали в мертвые земли, вынудили сражаться.

— Да плевать мне! — снова закричал, вскакивая с места Медведь. — Я буду помогать смертным под моим покровительством! Вы разве сами не понимаете, что она собирается натворить?!

— Что-то интересненькое! — воскликнула Лиса.

— Кровавое, — прорычал Волк.

— Подлое и з-з-злое... — прошипел змей.

— Она мертворожденная, идиоты! — взревел Медведь.

Духи замолчали, над холмом повисла тишина. Даже яроши от такого дикого крика разлетелись кто куда. Все взгляды сейчас устремились на Сову, что шептала что-то своему одеянию.

— Он... — она не решалась сказать это. — Он говорит правду.

— Ух ты! — воскликнула Лиса. — Сколько зим прошло? Ух, давно их не было!

— Рожденная через смерть... — задумчиво протянул Волк, а затем оскалился, глядя на Медведя. — Мне нравится. Я поддержу Ворона.

— Так, хватит! — вновь взревел Медведь и, сжав кулаки, кинулся на Уна.

Тот лишь расправил крылья и встретил его удар своим клювом. Посыпались искры, раздался звон раскаленного металла, словно в кузне, и Медведь упал, ошеломленный.

— Как... Как?! — закричал он на Ворона. — Тебе никто не поклоняется, никто! На моей стороне половина Севера!

Ун лишь покачал головой, цокая языком. Разумеется, делал он это не буквально — слова и звуки доносились из его глотки даже с закрытым клювом. Он кивнул на Сову, а та уже и сама прислушивалась к своему одеянию.

— Слухи разносятся быстро... — протянула она. — О девочке, что накормила многих. О той, что победила могучего зверя. Что смогла прогнать врагов, превосходящих по силе.

— Только не говори мне... — Медведь прищурился.

— Да, — Сова кивнула в ответ. — Ун больше не изгой. Единственный в своем клане, но не изгой. Люди верят в него, просят его о милости.

Медведь, ошарашенно озираясь по сторонам, оглядывался вокруг, но ни в чьих глазах он не мог найти поддержки. Лиса и Волк уже были в предвкушении того, что устроит маленькая девочка, Олень смиренно и спокойно думал о чем-то, а Змей все кружился вокруг холма, окропляя землю ядом.

— Она все разрушит. Все, — уже более спокойно, хоть и обеспокоенно произнес Медведь. — Все, что так долго строилось. Все, чего добились мои верные слуги...

— У твоих слуг нет права на правление, — Ун повысил голос и развел крылья в стороны, угрожающе глядя на Медведя. — Они не добьются ничего, как не добились за сотни лет!

— А кто она такая?! — закричал в ответ медведь. — Что она с тобой сделала, что ты так ее защищаешь?! У тебя даже перья белеть начали, идиот!

— Она — законная наследница престола Севера, правительница всего, что лежит к северу от моря!

Лиса восхищенно ахнула, захлопала крыльями. Другие, правда, не разделяли ее энтузиазм.

Медведь встал со своего места и вплотную подошел к Уну. Своими слепыми белесыми глазами он заглянул в глаза Ворона, в те глаза, что должны были принадлежать Майе.

— Того престола, что ты сам и разрушил, Ворон. А перед тем убил прошлого Ворона, чтобы занять его место. Так скажи мне, Ун...

Духи вокруг удивленно ахнули, услышав, что Медведь не побоялся назвать имя Ворона.

— Неужто ты готов отдать ей свое тело, когда придет время, а? Той, кто даже не твоя любимая — всего-лишь ее потомок, жалкая тень былого величия?

По клюву Ворона побежала одинокая, сверкающая в свете чужого солнца слеза. Упав на травинку, она разбилась на сотни крохотных ярких капель, и на их месте распустились черные ромашки.

— Тысячу раз, — ответил он.

***

После долгого северного дня на Белую крепость наконец опустилась короткая светлая ночь. Солнце уже не заходило полностью, сияя где-то у горизонта даже по ночам, но в сравнении со слепящими лучами дня это было настоящим спасением.

И когда в крепости наконец-таки стало темно, в мужской спальне раздались тихие шорохи. Варс, укрытый огромной шкурой мамонта, тихо всхлипывал, не в силах уснуть после пережитого ужаса. Его поседевшие волосы намокли от пота и слез и неприятно липли к лицу, но он словно и не замечал этого. В этот тихий полуночный час он, едва унимая плач, тихо выбрался из-под шкуры, и, как оказалось, он уже был в теплой одежде.

Мальчик понимал, что ему здесь не выжить. Сколько бы он ни клялся Майе в верности, но даже она сломалась из-за тех ужасов, с которыми они здесь сталкиваются. Он не может защитить ее, не может быть ей полезен. Он — всего лишь до смерти напуганный мальчик, который все чаще по ночам зовет свою маму.

Выбравшись из-под шкуры, Варс на цыпочках прокрался к выходу из ледяной комнаты, приподнял меховой занавес, служивший дверью в спальню и не выпускавший наружу тепло, и тихо выбрался наружу, в ледяной коридор.

Однако стоило ему лишь оглянуться, как он едва не закричал от испуга, увидев перед собой огромную, полную силы фигуру Вигдис. Она стояла прямо перед ним, скрестив руки на груди и лениво ковыряясь заточенной костью в зубах.

— Устал? — спросила она.

Варс не знал, что ответить. Даже кивнуть или покачать головой сейчас было бы неправильным решением. Он понимал, что нарвался, пожалуй, на худшего врага, что есть в этой ледяной пустыне — на ту, кто держит своих воинов в черном теле, кто не гнушается есть человеческое мясо и постоянно кричит на всех подряд. Из всех чудищ, что Варс видел за свою жизнь, Вигдис была, пожалуй, самым страшным.

— За мной, живо, — она поманила его жестом руки и пошла куда-то по ледяным коридорам.

Тело мальчика мелко подрагивало от страха. Сколько бы он ни бился со своей природой, сколько бы ни тренировался, он все-равно остался тем же трусом, каким был много лет назад. Сейчас ему казалось, что этот факт ничто не изменит, что он так и останется жалким подобием мужчины, которое не достойно даже находиться рядом с такой девушкой, как Майя.

Но Вигдис не стремилась его успокаивать. Да и зачем? Наверняка сейчас она будет наказывать его за попытку побега — заставит мертвецов разделывать или вышвырнет в дозор на мороз в одной рубахе. Что бы ни задумала эта женщина, Варс был уверен, что это не может быть ничем хорошим.

Но они все шли и шли, минуя повороты, ледяные лестницы и крошечные бойницы в стенах. Углублялись все дальше и дальше к самому сердцу крепости, но до зала с мертвецом, у которого сияет сердце, так и не дошли. Вигдис подтолкнула Варса вперед, заводя в комнату, едва освещенную пробивающимся снаружи тусклым солнечным светом. Иными словами, темно было — хоть глаз выколи.

И тут Варс почувствовал, как Вигдис вложила ему в руки что-то длинное, деревянное. Копье, сомнений быть не может. Наверное, заставит его самого насадиться на оружие, принять смерть как мужчина. Не самый плохой исход, как думал сейчас Варс.

Но вместо этого Вигдис зажгла от двух кремней небольшой трут, а от него — три масляные лампы, стоящие в выбитых в стенах полочках. Комнату хоть и не залил яркий свет, но теперь Варс хотя бы мог видеть лицо огромной суровой женщины. Вскоре она также взяла в руки копье — разумеется, тренировочное, без наконечника.

— Скажи-ка мне, Варс, — Вигдис подошла к нему вплотную и положила руку на плечо, нагнулась, глядя ему прямо в глаза. — Тебе нравится Майя?

— А? — непонимающе взглянул на нее мальчик. — То есть? Ну, как бы... Она умная и...

— Красивая? — Вигдис неожиданно тепло улыбнулась. — Еще б у Борта дочка вышла уродиной. Ну, не красавица, конечно, врать не стану, но...

— Красивая... — неуверенно кивнул Варс, перебивая Вигдис.

Женщина удивленно посмотрела ему в глаза, а затем вдруг залилась добрым, полным материнской заботы и любви смехом. Она потрепала его поседевшие волосы и отошла на пару шагов назад.

— Молодец! — улыбалась она. — Как знала, что ты ее любишь. Ну зачем еще сюда кто попрется, верно?

— Ну... — неуверенно произнес Варс. — Вообще-то, я мог сам..!

— Да-да, — отмахнулась Вигдис. — Хватит уже. Если любишь, то учись защищать, понял? Я тебя научу, если захочешь, нет — проваливай. Но если согласишься... Чтоб ни одного волоска с ее головы не упало, понял, мелкий?!

Варс выпрямил спину, расправил плечи. Мысли о Майе грели его душу и сердце, наполняли уверенностью. Вмиг он вспомнил все — зачем пришел сюда, зачем подвергает себя опасности, а если быть точнее — ради кого. И в тот же миг все стало ясным, он уже знал, что делать дальше.

— Да! — уверенно ответил он, хватаясь за копье обеими руками.

— Вот и молодец! — ухмыляясь, воскликнула Вигдис. — Нападай, выпердыш полуросликовый!

Варс кинулся на Вигдис, а та стала отражать его удары. Комнату в глубинах крепости наполнили звуки боя, вскрики боли мальчика и смех его командира.

А сверху, сидя в бойнице, за этим наблюдал древний дух. Ворон, укрывшись белыми крыльями, смотрел на то, как подрастает защитник его подопечной.

Серебро, захватившее его крылья и хвост, все дальше и дальше медленно распространялось по его телу. Он знал — грядут большие перемены.