Белый ветер

ГЛАВА XIV

Когда готовятся большие учения, как ни соблюдается тайна участия в них того или иного соединения, солдаты их все равно предчувствуют. Они знают множество косвенных признаков, да и признаков явных достаточно. Туже становится с отпусками, а потом и с увольнениями, чаще делаются сборы, придирчивее бывают проверки.

А учения, о которых даже объявили в газетах, проводились «в южной полосе России» и были большими. В них принимали участие войска из нескольких округов. И среди главных боевых эпизодов — выброска крупного воздушного десанта.

Только командование знало о полученной задаче.

По тактическому фону учений крупные силы «южных» стремительно наступали, тесня «северных». «Противник» оказывал ожесточенное сопротивление. Его войска медленно, цепляясь за каждую пядь земли, отступали к реке Зорянке, выигрывая время для подхода резервов. Для отхода на левобережье «северные» располагали мостом, который был заранее заминирован и после отхода своих сил подлежал уничтожению.

На левом берегу Зорянки уже размещались крупный штаб «северных», позиции ракетных установок, склады, различные тыловые учреждения, инженерные подразделения, строившие оборонительные сооружения…

В планы «южных» входило смять заслоны «северных», с ходу форсировать реку, воспользовавшись по возможности мостом, который надлежало спасти от подрыва, и благодаря относительной слабости обороны «противника» на левом берегу — поскольку позиции еще не закончены, а резервы только накапливаются — развивать наступление в глубину. Добившись успеха на этом участке, «южные» намеревались перейти в наступление по всему фронту, используя захваченный плацдарм.

Какая роль отводилась в этой операции десантникам? Важнейшая. Впрочем, в приказе им она формулировалась весьма кратко: «Десантироваться в районе деревня Хотьково, река Зорянка, деревня Луговая. Уничтожить «противника» в районе десантирования. Уничтожить ракеты северо-западнее деревни Луговая, командный пункт «северных», склады в районе деревня Хотьково, высота Прибрежная, инженерные сооружения на левом берегу реки Зорянка и обеспечить наступающим войскам возможность форсировать реку с ходу. Частью сил десантироваться на правом берегу, в районе деревня Рублевка, церковь, деревня Каменка, уничтожить «противника» в районе десантирования, захватить мост, разминировать и помешать отходу «противника» за реку».

Таков был приказ, и командование десантников разбирало множество вариантов, обдумывая пути его выполнения.

Было решено, что часть сил высаживается на левом берегу, а другая — на правом. Высадившимся в первую очередь разведчикам надлежало скрытно подобраться к мосту, обнаружить саперный шнур-проводник, взрывную станцию, предотвратить взрыв, уничтожить охрану и, захватив мост, удержать его до подхода главных сил десанта.

Приданным саперам, кроме того, надлежало подготовить понтонный парк, быть в готовности навести переправу. Разведать и в случае обнаружения проделать проходы в минных и других заграждениях, которые, возможно, установлены вокруг штаба, ракетных установок и других объектов.

Были намечены задачи и другим подразделениям.

Выброска современного крупного воздушного десанта — дело грандиозное — тысячи людей, сотни машин, множество самолетов, сложнейшая организация. Нужен точный расчет, необходимо учесть десятки факторов: погоду, скорость ветра, облачность, рельеф площадок десантирования, расположение сил «противника», возможные потери и многое-многое другое.

И потом, высадив своих людей на огромной площади, где есть река, леса, деревни, овраги, поля, дороги, не говоря уже о фортификационных сооружениях и узлах сопротивления «противника», надо руководить этими людьми, поддерживать с ними связь, получать от них донесения, отдавать им приказы и распоряжения.

Делать все это необходимо в кратчайший срок, с возможно меньшими потерями, с минимальными запасами продовольствия, боеприпасов, горючего. Не имея тыла, находясь в окружении «противника».

Вечером, когда стемнело, колонны машин двинулись к аэродрому. А там без промедления началась посадка и погрузка.

Руководивший инженерным обеспечением десанта подполковник, то и дело вытирая намокшие от дождя усы, как обычно, неторопливо, словно обдумывая каждую фразу, отдавал распоряжение по инженерному обеспечению «боя».

Майор Логинов мысленно повторял приказ:

«…Командиру приданного инженерно-саперного батальона провести разведку реки на рубеже высота Прибрежная, деревня Верхнекаменка с задачей выяснить наличие бродов, подручных переправочных средств, существующих переправ, их грузоподъемность; проверить наличие минирования, возможность прохода танков под водой…»

Распоряжение не такое уж длинное, но расторопный офицер предусмотрел в нем все.

Самолеты оторвались от взлетной полосы.

Хотя летят они к югу, но и там осень. Ночь не то чтоб непроглядна, но основательно темна. Порой все закрывают облака, а когда в размыве показывается луна, тогда далеко внизу видна неподвижно сверкающая поверхность реки, сбегающиеся в кучки огоньки поселков или одиноко подмигивающие, затерянные то ли в лесах, то ли в полях хутора. Чем дальше полет, тем меньше становится огней — время позднее, за полночь.

Левашов смотрит в иллюминатор. Он почти сутки не спал, но сон не идет. Пытался заснуть, не получается. Он думал о бесконечной веренице огромных самолетов, летевших с ровными неизменными интервалами в высоком ночном небе, о тысячах людей, неподвижно сидевших в герметических, неосвещенных кабинах, о сотнях грозных машин, застывших в чревах самолетов, — обо всей этой колоссальной, неотвратимой силе, которая внезапно и молниеносно обрушится на «противника» с неба. Потому что это для них, десантников, время тянется медленно, а в масштабах такой операции, когда в движение приведена большая масса войск, вся высадка — короткий эпизод. С момента, когда «противник» обнаружит, что в тылу его высаживается десант, и до момента, пока он сумеет принять эффективные меры, пройдет много больше времени, чем нужно для развития успеха.

Левашов пытался представить, как все это происходит.

Вот заговорили орудия вдоль линии фронта, вот пронеслись над позициями «северных» ночные бомбардировщики. Первые самолеты с десантом достигли заданного рубежа. Подошел тот момент, когда в первом самолете загудит сирена и первый десантник прыгнет в грохочущую встречным ветром ночь.

Это будет отчаянный парень — самый смелый, самый искусный. И он и каждый из его товарищей — специалисты бесшумной войны, разрядники по самбо и стрельбе, мастера рукопашного боя. Один стоит многих. Первые десантники отряда захвата займут оборону на границах площадок приземления, выставят заслоны, устроят засады. Если надо, они погибнут все до последнего, но не подпустят врага к месту приземления десанта.

А с неба, невидимый, неслышный в ночи, валит густой парашютный снег. С ровным гулом подлетают и улетают огромные самолеты. Гул растет, приближается и вновь замирает вдали. Уже все небо покрыто незаметными во мраке куполами.

Прыгают экипажи боевых машин, летят парашютно-десантные мешки с боеприпасами и легким оружием. Стремительно проносятся к земле на своих громадных, многокупольных парашютах боевые машины, орудия, самоходки.

Десантники быстро расчехляют технику, разбирают оружие и снаряжение. Взревели моторы, слышны первые выстрелы. Гвардейцы, выбросившиеся раньше, уже ведут трудный бой на правобережье. Их разведчики стремительно просачиваются через разбросанные позиции «врага». Цель — мост.

Но вот наступила очередь саперов. Штурман уже дал сигнал приготовиться. Порывисто ревет сирена, мигает зеленым глазом лампа в хвосте, раскрывается огромный зев люка, и одна за другой, крепко пришвартованные к своим платформам, машины вылетают в бездну.

Левашов прыгает одним из первых.

Чувствует привычный толчок раскрывающегося парашюта — и начинается медленное парение. Вокруг тихая ночь. А там, внизу, под ним, на черной земле, уже видна сумбурная пляска огней. То и дело взвиваются цветные ракеты, обозначая места сбора и направления движения.

Где-то у леса протянулись бисерные пунктиры трассирующих пуль; на мгновение освещают полосы местности — то кустарник, то поле, то дорогу — частые выстрелы зениток. Вдали занялось, поднимаясь к небесам, алое зарево, быть может, это уже горят склады «северных».

Левашов срывает шлем, и сразу ночь наполняется частым, настырным стуком зенитных орудий, треском пулеметов и автоматов, грохотом взрывов, ревом танковых моторов.

Бой внизу идет полным ходом.

Приземлившийся чуть раньше Томин обозначает себя — зеленая и красная ракеты прочертили путь в направлении рощи, которую Левашов уже хорошо различает — более черная масса на фоне окружающей черноты.

И место, откуда пускал свои ракеты Томин, он тоже хорошо запомнил. Еще не приземлившись, он уже понимает — выброска проведена с величайшей точностью. И с благодарностью думает о летчиках.

Ведь сегодняшняя операция и для них сложнейшая: четко по трудному графику осуществить такое десантирование ночью, да еще на нескольких площадках приземления!

Легко сказать — осуществить десантирование. Ведь малейшая задержка — и человек или машина приземлятся за границей площадки. Значит, надо точно начать и точно закончить выброску. Конечно, велико здесь должно быть и мастерство солдат; десяткам людей необходимо покинуть самолет за считанные секунды. Если кто-то споткнется в кабине, задержится, что-то заест — все пойдет насмарку.

Следующие десантники приземлятся уже в сотнях метров, а возможно, и в нескольких километрах от места сбора, кто знает, быть может, в самой середине расположения «противника».

А иногда бывает так: нужно дополнительно захватить несколько человек.

И тогда в железный график надо втиснуть этих «лишних» людей, изыскать и для них секунды, потому что при любых условиях больше положенного срока выброска не может продолжаться.

Все военные стратеги единодушно утверждают, что залог победы — умелое взаимодействие всех родов и видов оружия. Отсюда и боевое братство артиллеристов и стрелков, танкистов и летчиков, бомбардировщиков и истребителей…

А вот дружба военно-транспортных летчиков с десантниками носит совершенно особый характер. Летчики хорошо знают, что от их искусства, точности и добросовестности зависит выполнение любой десантной операции. Они понимают, каково их «пассажирам» придется там, на земле, из-за малейшей ошибки, и стараются сделать все, чтобы исключить любую случайность. Потому, наверное, перед большим десантированием стали традицией совместные митинги тех, кто поведет самолеты, с теми, кого повезут в них в тыл к «противнику».

Вот и сегодня днем, пока шла подготовка, Левашов сумел выкроить время и, пусть ненадолго, собрать свою роту, пригласив экипажи десантных кораблей. Получилось деловое совещание, будто собрались передовики двух соревнующихся предприятий вызвать друг друга на соревнование.

— Делаем общее дело, — сказал на этом коротком митинге Левашов, — выполняем боевую задачу по разгрому «противника». А в таком деле высокие показатели соцсоревнования — это сбереженные секунды, метры и в конечном итоге — выигранный «бой».

Летчики не подвели своих побратимов.

…Левашов коснулся мягкой травы, еще мокрой от ночной росы. Устоял на ногах и быстро сбросил подвесную систему. Аромат осенних лугов, лесов, спящей земли окутал его. Прохладный небесный ветер превратился здесь, на земле, в теплый предутренний ветерок.

Саперы, быстро расчехлив машины, повели их к месту сбора — большой роще на возвышенности, переходящей в лес. Слегка кренясь, грузовики шли по ровному полю, иногда проваливались в неглубокие рытвины и, взревев моторами, выбирались из них.

Левашов сел в первую попавшуюся машину. Он хорошо знал водителя — рядового Лосева. Это один из его активистов, редактор взводного боевого листка, мечтающий когда-нибудь стать поэтом, но лишенный, как говорится, малейшей божьей искры. Это не мешает ему писать по любому поводу стихи, помещать их в боевом листке, а потом переписывать в тетрадку, которых у него набралось уже добрый десяток.

— А, товарищ гвардии лейтенант! — весело и возбужденно воскликнул он. — Вот дали! Десантировались точно, хоть часы проверяй! Собрались моментально. Замкомвзвода тут рулил. А что рулить? Порядок, будто дома на занятиях, а не в бою. — Он ловко и уверенно провел машину по неровному склону, не переставая говорить: — Я тут, товарищ гвардии лейтенант, поэму для боевого листка сочинил. Хотите, прочту? — И, не дожидаясь ответа, еще громче, нараспев, начал декламировать:

Он замолчал.

Выждав немного, Левашов спросил:

— А дальше?

— Все.

— Вся поэма?

— Вся.

— Ну что ж, молодец, — похвалил Левашов. — Не всякий сумеет написать такую короткую поэму.

— Верно, — откликнулся довольный похвалой Лосев. — Краткость, говорят, — сестра таланта…

Левашов соскочил с подножки и быстрым шагом направился к капитану Кузнецову, уже присмотревшему себе наблюдательный пункт. Стоя, как всегда, по стойке «смирно», тот хмуро и деловито отдавал приказания. Доложив о прибытии, Левашов пошел по подразделениям выяснять, нет ли ушибов, растяжений, все ли благополучно приземлились и, вообще, как настроение людей. Старший лейтенант Русанов в свою очередь проверял, не повреждена ли после выброски техника.

Саперы тем временем начали отрывать окопы. Обычно эта работа, особенно у новичков, вызывает наибольшую досаду и раздражение. Роют, роют, а зачем рыть? Там, в непосредственной близости от «противника», еще понятно, а здесь для чего? А то еще бывает: только отроешь — бац! — и перебазирование. Там заново рой. Иной раз трижды сменишь позицию, как крот, щелей нароешь, да так и не воспользуешься.

Левашов знал такие настроения и неизменно присутствовал на земляных работах. Подбадривал солдат, шутил, рассказывал поучительные истории из времен войны. Порой и сам брался за лопату.

— Вот писатель Симонов, — заводил он разговор, — в своих дневниках приводит беседу со старым опытным солдатом, бронебойщиком, подбившим несколько танков. Тот знаете, что говорил? «У меня с собой большая лопата, не бросал ее никогда». Большую, не малую лопату таскал! Понимал, как важно хорошо окопаться.

Левашов вспоминал и то, как настойчиво твердил им в училище преподаватель фортификации, изобретательный на педагогические приемы майор:

— Окопы ройте так, словно собираетесь год в них сидеть! Чтоб удобно было, надежно, крепко. На сон, на еду — понимаю — может времени не хватить. На окапывание должно найтись всегда! Ясно?

Однажды, обнаружив курсанта, поленившегося соорудить себе достаточно глубокую ячейку, а так, «нацарапавшего — по выражению майора — блюдце», он приказал ему залезть туда, и сам, усевшись рядом, начал изо всей силы махать толстой палкой над бруствером.

— А? Как? — кричал майор. — Вот пули летят! Вот пулемет садит! Вся местность под огнем! Что? Удобно вам? А противник час ведет огонь! Два ведет! А вы можете нос высунуть? — Скрючившийся в своем «блюдце» в три погибели курсант, когда выбрался, еле разогнул затекшую спину. Майор же осуждающе смотрел на него и приговаривал: — Видите теперь? Ну какой из вас сейчас боец? В атаку можете пойти? Да и стрелять-то как следует не можете. А почему? Потому, что лопаткой поковырять вам лень! — После такой науки курсант отрывал себе не окопы — окопища, так что майор однажды заметил: — Ладно. На этот раз перестарался. Все-таки не дзот строишь.

Но чувствовалось, что он доволен своим учеником.

Наконец проверка техники и окапывание были закончены. Офицеры собрались возле капитана Кузнецова, маясь ожиданием. Оно — самое томительное состояние и на войне, и на учениях.

Где-то вдалеке гремел «бой», особенно ожесточенный на правом берегу. Прошло достаточно времени с тех пор, как, судя по шуму взрывов, была выполнена одна из главных задач десанта: уничтожение ракетных установок «северных». Туда ушел взвод Гоцелидзе, приземлившийся одним из первых. К тому времени разведчики уже нащупали точное место расположения огневых позиций ракетного подразделения и саперы Гоцелидзе должны были разведать систему инженерной обороны района, а в случае нужды — проделать проходы в минных полях и заграждениях.

Наконец лейтенант Гоцелидзе возвратился. Как всегда, подтянутый, начищенный, даже успевший (на ходу, что ли?) побриться механической бритвой, которую неизменно таскал с собой, Гоцелидзе подошел к командиру роты строевым шагом и четко доложил:

— Товарищ гвардии капитан, боевое задание взвод выполнил. Потерь не имеется.

— Благодарю, молодцы. — Кузнецов улыбнулся, но тут же согнал улыбку и проворчал: — Чего так долго возились? Ждем-ждем… Давай рассказывай, как дело было.

И лейтенант Гоцелидзе стал подробно рассказывать внимательно слушавшим его офицерам, «как было дело».

Разведчики сумели выяснить, что позиционный район находился приблизительно в нескольких километрах от места приземления, на широкой поляне, окруженной со всех сторон густым лесом. Здесь, укрытые маскировочными сетками, тщательно окопанные, размещались позиции ракетчиков, пункт управления…

В предрассветных сумерках саперы Гоцелидзе бесшумно проползли в высокой траве несколько десятков метров от опушки леса и без труда определили, что район окружен противопехотным минным полем и колючей проволочной спиралью под током.

Основные силы десанта высаживались сравнительно далеко, их только что обнаружили, и шум боя там, за лесом, за дорогой, за рекой, только начинал разгораться. Так или иначе, никаких признаков тревоги у ракетчиков «северных» не наблюдалось.

Минеры ползли в высокой, мокрой, ароматной траве. Какие-то ранние птахи уже чирикали, невидимые пока в темноте. Они ползли по двое, уступом, метрах в четырех один от другого. У левого слева, а у правого справа прикреплена к поясу черно-белая лента. Она так и называется — «черно-белая лента». Где-то позади остался неподвижно закрепленный барабан, из которого по мере движения саперов выматывается и тонкой змеей ускользает во тьму узкая лента.

Саперы прокладывали тропу. Точными, привычными движениями они наклонно вонзали в землю тонкий металлический щуп и тихонько дожимали его на двадцать сантиметров в землю. Тропа узкая — не больше метра, но, подобно дятлам, они делали много уколов. Нащупав мину, быстро и осторожно подкапывали ее руками, потом извлекали и клали за границу тропы. Через каждые два-три метра закрепляли черно-белую ленту. Когда по тропе за ними поползут десантники, те ни в коем случае не должны нарушить границы тропы — за этими границами их подстерегает смерть.

Вскоре тропы были проложены.

Теперь перед саперами препятствие куда более трудное: колючая проволока — две бесконечные, уходящие в обе стороны спирали, одна над другой — высота полтора метра. Не перепрыгнешь! Но спирали-то черт с ними — есть ножницы, и перерезать их не составит труда. Трудность в другом — в сигнальных минах, будь они неладны! Втыкается в землю этакий металлический кол-цилиндр с разноцветными зарядами внутри и подвязывается к проволоке. Чуть тронешь, наступишь, заденешь или потянешь проволоку — и взлетает к небу яркий фейерверк: красные, зеленые, белые ракеты, стреляют, свистят, мертвого разбудят. Вот чтоб такие сюрпризы обезвредить, нужна уже подлинно ювелирная работа.

С превеликой осторожностью минер исследует колючие завитки проволоки, обнаруживая тонкие, едва заметные оттяжки, и осторожно перерезает их. Вытирает взмокший лоб и двигается дальше.

Очистить спиральные проволочные заграждения от сигнальных мин — задача исключительной трудности, доступная лишь виртуозам своего дела. Сделать это быстро, не выдав себя, — почти подвиг. Однако гвардейцы Гоцелидзе именно такие виртуозы. Недаром они долгие часы занятий посвящали тренировке, пока не добились редкой в устах капитана Кузнецова оценки: «Молодцы».

Разумеется, не все саперы роты были одинаково искусны в таких вот особо сложных разминированиях, даже не все солдаты этого взвода. Но были среди них подлинные асы, и именно им поручались подобные задания.

Наконец три прохода в колючей проволоке проделаны, но в нескольких метрах за ней обнаруживается второй ряд, и все начинается сначала. Когда и там открыты пути, уже заметно рассвело, легкий туман тянул длинные белесые шлейфы над высокой травой.

Саперы, сделавшие проход, уступают место другим. Теперь сюда стремительными бросками проникают десантники штурмового отряда. На мгновение они замирают и бесшумно, быстро, повинуясь безмолвным приказам жестов, устремляются к объектам «противника». И вот гремит первый выстрел. Только сейчас нападающих заметили. Даже офицеры-посредники удивленно и одобрительно кивают головой, что-то помечая в своих блокнотах.

А бой кипит вовсю. Застигнутые врасплох ракетчики отчаянно сопротивляются, но делать нечего. Их «уничтожают» одного за другим. Следом за ними наступает очередь техники. Снова вперед выходят саперы. Они хорошо знают, что и как взрывать. Еще загодя они учатся этому. Изучают десятки объектов врага, с которыми, может быть, придется столкнуться, его артиллерию и ракеты, машины и боеприпасы, радиостанции и штабное оборудование. И теперь с закрытыми глазами могут разместить где нужно и сколько надо взрывчатки, знают, что и как выводить из строя.

Макеты ракет, заправочных машин, «штаб» — все летит в воздух, сотрясая небо, освещая окрестность огненным заревом.

Выполнив задачу, десантники так же быстро отходят.

А саперы возвращаются назад, на сборный пункт роты.

И вот теперь командир взвода гвардии лейтенант Гоцелидзе докладывает о выполнении задания, а его люди с приятным чувством исполненного долга лежат в подсохшей под лучами скупого солнца траве, покуривают и тоже рассказывают товарищам обо всем, что было, наверное, не так точно, как их командир, зато куда живописнее.

Томительное ожидание продолжается.

Пользуясь паузой, Левашов собирает ротный актив.

Выясняется, что никто не сидел сложа руки. Редактор из взвода Гоцелидзе повесил целых два листка — одного не хватило, чтоб достаточно полно рассказать о ночной операции по подрыву ракет. Левашов прочел убористый текст и мысленно сравнил прочитанное с докладом Гоцелидзе. Нет, все в порядке, авторы ничего не приврали, даже поскромничали. Не так, как там, под деревьями, когда создавались устные рассказы.

— К печатному слову уважение имеют, — сказал разгадавший мысли замполита Букреев.

Он сообщил, что сумел сделать уже несколько снимков: во время минирования при свете взрывов и здесь сейчас, только тут снимать-то нечего. Свое кинофотохозяйство они с Гоцелидзе усовершенствовали — прихватили все, что необходимо для проявления и печатания.

— Завтра фотолисток будет висеть, товарищ гвардии лейтенант, — пообещал Букреев.

Левашов дал указание выпустить также «молнии», посвященные наиболее отличившимся при проделывании проходов в проволочных заграждениях.

Обычно очень выдержанный, капитан Кузнецов начинал терять терпение. Долго они еще будут сидеть без дела? Пусть взвод Гоцелидзе хорошо выполнил задание, а дальше что? Конечно, понтонерам, видимо, работы не будет: пришло сообщение, что мост удалось захватить. Но мало ли для саперов других дел? Однако ответ прозвучал довольно резко: «Ждите!» Даже по рации Кузнецов уловил в голосе говорившего непонятное напряжение. По всей вероятности, не все шло совсем уж гладко, как казалось сейчас в этом тихом лесу.

А складывалась обстановка так. Высадившиеся на левом берегу основные силы десанта успешно решили свою задачу. Воспользовавшись внезапностью, они сумели уничтожить «противника» в районе десантирования, подавить его батареи, быстро нащупать и разгромить «штаб», взорвать ракетные установки, склады горючего и другие объекты, произвести значительные разрушения на строившейся оборонительной полосе.

Попытки танковых сил «противника», входивших в состав формируемых резервов, контратакой ликвидировать десант были сорваны.

Между тем у десанта, высадившегося на правом берегу, дела обстояли хуже. С большим трудом он сдерживал атаки танков и мотопехоты отходящих «северных», прорывающихся к захваченному «южными» мосту.

«Северные» оказались между двух огней — наступавших частей «южных» и их десанта, высадившегося на правом берегу Зорянки. Десант следовало во что бы то ни стало уничтожить, и «северные» не жалели для этого сил.

Со своего НП, расположенного у подножия водонапорной башни, командир десантников подполковник Оганян с тревогой смотрел на все новые цепи атакующих, все новые танки, выходящие из дальних рощ. Наконец опустив бинокль и подойдя к рации, он быстро заговорил:

— «Ольха», «Ольха»! Я «Ива», докладываю…

Получив донесение, генерал приказал начальнику штаба направить подвижную группу на помощь Оганяну. «Противотанковый резерв в составе самоходного артиллерийского и пушечного артиллерийского подразделений срочно перебросить на левый берег в связи с создавшимся тяжелым положением» — гласил приказ.

И самоходки, взревев моторами, поднимая дорожную пыль, устремились к мосту.

Мост захватили и удерживали гвардейцы старшего лейтенанта Подорванова. Их командир был умелым разведчиком, подлинным мастером бесшумной войны. Он имел множество спортивных разрядов и не знал равных в рукопашном бою. Однажды за эти его достоинства и лихую внешность его даже взяли сниматься в документальном фильме о десантниках.

Такие лихие офицеры, как Подорванов, пользовались особым расположением командования.

Впрочем, сам старший лейтенант не думал о генеральском расположении в тот момент, когда стремительным броском преодолел со своими разведчиками несколько километров, отделявших площадку приземления от моста, залег на опушке леса, окутанного предрассветной мглой.

Невдалеке виден был тщательно замаскированный и окруженный окопами блиндаж.

Старший лейтенант и без бинокля разглядел бы его и, не приближаясь, мог сказать, что это и есть пульт управления подрывом.

Разведчики не собирались его сейчас атаковать. Ведь даже останься в нем всего один человек, ему достаточно было нажать на кнопку, чтобы мост взлетел на воздух. Пульт важно было обнаружить, чтобы определить направление саперного проводника, который шел от него к зарядам, заложенным на мосту.

Еще висел в балке ранний низкий туман, еще только на востоке начинал светлеть горизонт, когда разведчики бесшумно и быстро заскользили меж кустов подлеска. Подорванов первым в группе обнаружил место, где трава оказалась иного цвета, чем вокруг. Потом нашлись поломанная ветка, комочки вынутой земли — словом, то, что на военном языке называется «демаскирующими признаками».

Найдя основную, разведчики поискали, нет ли дублирующей электровзрывной цепи. Не нашли. Тогда в двух местах перебили саперный проводник. Только после этого атаковали пульт, подобравшись как можно ближе и забросав его гранатами. Одновременно сняли охрану моста.

Мост был взят, но на всякий случай километрах в полутора выше него, выполняя приказ, майор Логинов проводил инженерную разведку реки.

На берегу Зорянки, там, где у подножия могучих деревьев затерялся крохотный песчаный пляжик, собрались водолазы — крепкие ребята, которые даже среди десантников, куда, как известно, дистрофиков не берут, отличались могучим здоровьем. У каждого грудь что наковальня. Сержант Зотов отправлял очередного водолаза под воду.

Зорянка была вполне солидной рекой: полтораста метров шириной и глубиной в два человеческих роста, с обрывистыми берегами и быстрым течением. Хотя река — не море, но снаряжение водолаза довольно сложное: шерстяной костюм, темная плотная резиновая рубаха, огромные четырехкилограммовые ботинки, похожие на эрзац-валенки, что носили немцы в стужную, зимнюю пору под Москвой и Сталинградом, нагрудник, смахивавший на рыцарскую кольчугу и скреплявший воедино все навешенное на водолаза.

Зотов хлопнул своего гвардейца по плечу, напутствуя в дорогу. Тот кивнул огромной головой, неуклюже поднимая руку к шлему, и медленно шагнул в воду.

Пошел по дну, ровному, но илистому, с трудом, как по болоту, вытаскивая каждый раз свои огромные, тяжелые чеботы, окруженный облаком растревоженного ила, словно черным подводным туманом. То и дело останавливался, брался за миноискатель. Убедившись, что мин нет и что, несмотря на ил, танки и боевые машины пройдут, делал запись в своем подводном блокноте и двигался дальше.

А по берегам реки параллельно с водолазом двигались другие бойцы инженерной разведки: выясняли подходы, спуски к реке, замеряли скорость течения, ширину и глубину реки.

В конце концов водолаз подобрался к мостовым опорам, включил свою камеру всплытия и осторожно, будто таинственный призрак в сумеречном мраке воды, всплыл на поверхность. Ему достаточно было нескольких коротких минут, чтоб определить, где и какие заряды заложены под мостом.

Потом водолаз двинулся обратно. Он прошел уже метров четыреста, когда его внимание привлек какой-то предмет, быстро плывущий ему навстречу, — огромная круглая голова без туловища, этакий шлем с антеннами инопланетного пришельца, какими любят их изображать художники-фантасты.

Водолаз вглядывается и определяет: мина! Плавучая мина. «Видимо, — решает он, — нашим не удалось захватить мост и они решили его подорвать». Странно только то, что они забыли о нем — водолазе.

Досадуя на своих легкомысленных товарищей, водолаз ковыляет дальше, отметив все же в своем блокноте время и место встречи с миной. Он не успевает пройти и десятка шагов, как над рекой возникает яркое зарево, видное даже здесь, под водой. Это взлетел мост! Он еще раз включает камеру всплытия, чтоб посмотреть, что же произошло. Возможно, его наблюдения пригодятся, он ведь ближе всех, наверное, к взорванному мосту.

К сожалению, именно ближе всех! Не успевает он всплыть, как чувствует чей-то властный стук по шлему. Оглянувшись, видит надувную лодку и в ней двух офицеров-посредников с белыми повязками на рукавах. Один делает ему энергичные жесты рукой, указывая на берег. На берегу они помогают ему отвинтить шлем.

— Давай, гвардеец, снимай амуницию, — говорит старший из них, капитан, — отвоевался!

— Да как же так, товарищ капитан?! — бормочет огорченный водолаз. — Меня ж никто не заметил, я ж важные сведения добыл, меня ждут…

— «Я ж, меня ж»! — смеется капитан. — Да ты и полкилометра от моста не отошел. Тебя, брат, взрывом так шарахнуло, что костей теперь не соберешь…

— А что ж наши, — обижается водолаз, — не могли обождать маленько? Пока на берег не выйду…

— Какие это «наши»? — опять улыбается капитан. — Твой мост ваши давно взяли, мину-то «северные» пустили.

— Как так? — поражается водолаз.

— А так вот, прошляпили «южные», не выставили верховой заставы.

— Мне предупредить своих надо, сообщить! — волнуется водолаз.

— Ну знаешь ли, с того света еще никто донесений не посылал! Так что давай топай в часть, для тебя «война» кончилась. Впрочем, знаешь что, — капитан задумчиво смотрит на огорченного водолаза, — тебя вполне могло к берегу прибить, вон к тем корягам. А? Как думаете, лейтенант? — обращается он ко второму посреднику.

— Вполне могло, товарищ капитан, — откликается тот.

— Вот что, гвардеец, — решает капитан, — ложись-ка между корягами. Не замерзнешь? Смотри! Только не шуметь! Чтоб молчал, как убитый. — Он опять улыбается. — Найдут тебя товарищи, прочтут твои записи — их счастье, не найдут — ничего не попишешь.

— Понял, товарищ капитан! — радуется водолаз и неуклюже топает к корягам. Там с плеском укладывается в воду, надеясь, ждет.

И его находят инженерные разведчики, те, что шли вдоль левого берега. Некоторое время они стоят в недоумении, молча глядя на него. Потом, решив, что произошло несчастье, бросаются к нему, вытаскивают на берег и с удивлением встречают его напряженный, осуждающий взгляд. Еще немного — и водолаз не выдержит, откроет рот, но тут рядом возникает фигура лейтенанта-посредника. Водолаз торопливо сжимает губы и для вящей убедительности даже закрывает глаза.

Но опасения его напрасны: старший из разведчиков наконец соображает, что произошло, и быстро отстегивает подводный блокнот с записями. Затем торопится домой с бесценной находкой. Они не знают, что придут слишком поздно, что опытный сержант Зотов понял: мост «взорван», водолаз наверняка погиб. И, быстро надев костюм, опустился в воду; пошел по следам сгинувшего товарища…

Сообщение о «взрыве» моста застает командира десантников на его командном пункте. Никто не может понять, как это произошло. Быть может, разведчики проглядели запасную подрывную станцию? Либо сработали взрыватели замедленного действия, которые охрана моста успела включить в последний момент перед своей гибелью? Наконец, могла быть допущена еще какая-нибудь неосторожность…

Однако теперь об этом поздно говорить. Теперь надо действовать, и побыстрее — сообщения с правого берега становятся все тревожнее. Десантники Оганяна и без того из последних сил сдерживают танки «врага». Но сколько они еще могут выстоять? Если же их сомнут — это может привести к провалу всей операции «южных».

Генерал дает новые распоряжения. Инженерно-технической роте с приданными подразделениями навести в районе высота Прибрежная, деревня Рубановка мостовую переправу и обеспечить выход противотанкового резерва в район деревня Рублевка, одинокая церковь, деревня Каменка — в распоряжение подполковника Оганяна.

Вскоре командир роты капитан Кузнецов наконец получает новую задачу. «Противник» уничтожил захваченный мост. Роте с приданными подразделениями навести через Зорянку мост грузоподъемностью 40 тонн. Двумя взводами организовать комендантскую службу. Начало работ 9.00, конец в 9.50.

Капитан Кузнецов назначался комендантом переправы.

Итак, кончилось нудное ожидание.

В это мгновение капитана Кузнецова, которого, так же как и других офицеров, мучил вопрос, каким путем «противник» мог взорвать мост, осенило: плавучая мина! И виноват во всем он: не дал приказания о постановке верховой речной заставы! Всего-то дел — протянуть где-то выше моста стальной трос с поплавками. А вот не приказал, забыл в горячке. Надо немедленно исправлять ошибку, ведь и наведенный понтонный мост «противник» взорвет тем же самым способом.

Он подозвал лейтенанта Гоцелидзе, чтоб отдать приказание, но не успел. Взвизгнув тормозами, возле них остановилась машина. Из нее выскочили офицеры-посредники, и один из них, рослый подполковник, закричал громоподобным басом:

— Снаряд! Мина! Убиты все в радиусе двадцати метров! Ложись! Эй, гвардеец, куда побежал? Ты убит! Ложись!

Вводная подполковника была не менее неожиданной, чем настоящий снаряд. И не менее громкой. По существу, он уничтожил весь офицерский состав инженерно-технической роты — и самого капитана Кузнецова, готовившегося отдать приказание, и лейтенанта Гоцелидзе, не успевшего его выслушать, и старшего лейтенанта Русанова, стоявшего поблизости, и прапорщика Томина, а заодно и офицеров-понтонеров. Уцелели лишь заместитель по политчасти Левашов, ушедший во взвод к лейтенанту Власову, и сам Власов, задержавшийся по дороге на КП.

Один из радистов, чудом уцелевший, немедленно передал Левашову приказ о наведении переправы. И, не теряя ни минуты, замполит приступил к его выполнению. Теперь он был и за командира роты, и за командира понтонеров, и даже за замкомвзвода, также убитого проклятущим снарядом. Лейтенанту Власову он поручил организовать комендантскую службу.

«Убитые» стояли рядом с посредниками, превратившись в сторонних наблюдателей. Грозный подполковник вынул блокнот и внимательно наблюдал за действиями Левашова. Кузнецов был мрачен — он так и не успел отдать приказ о постановке речной заставы. А замполит не догадается, он наверняка считает, что это давно уже сделано. О чем он сейчас думает?

Действительно, о чем думал в эти минуты Левашов? Да ни о чем особенном. Всего лишь о том, чтоб как можно быстрее и лучше выполнить задание. Испытывал ли он страх или хотя бы волнение перед неожиданно свалившейся на него ответственностью? В конце концов, он ведь заместитель по политчасти, а не специалист-понтонер. Теперь же речь шла не просто о наведении моста, а о работе в особо трудных условиях, в бою, под огнем, на реке с крайне неудобными берегами, при нехватке понтонеров.

Нет, ответственности он не боялся. Он понимал, что, «погибни» и он вместе с остальными офицерами, за дело уверенно и споро взялся бы лейтенант Власов; не будь того — любой из замкомвзводов, а их заменил бы в конечном итоге любой солдат-понтонер.

Не зря же с самого первого дня после прихода в роту Левашов старался в меру своих сил освоить все инженерные специальности, которые, как выражался старший лейтенант Русанов, «относятся к нашей ротной компетенции». Конечно, училище, стажировки в войсках давали великолепную подготовку, и все же главное — практическая работа. Давалось все это нелегко. Но он упорно, не стесняясь, учился и у офицеров, и у сержантов, и у солдат, расспрашивал, до всего докапывался, постигал многое не только головой, но и собственными руками. Он заметил при этом — подобное отношение к делу вызывает у солдат особое уважение.

Поэтому, заменив «убитого» капитана Кузнецова, Левашов начал действовать энергично и уверенно. Хотя саперы, ушедшие в инженерную разведку, еще не вернулись, представление о реке и о рельефе ближнего левобережного участка он имел. Высокий левый берег допускал наведение моста лишь в одном месте, там, где к Зорянке выходил овраг. Здесь можно было сделать довольно крутой, но все же приемлемый съезд для понтонов и противотанкового резерва. Выше по реке было еще одно, более удобное, место, но там Зорянка сильно расширялась, и моста не хватило бы.

Приданные саперы сразу же принялись за дело. Им помогали все, кто был свободен. Люди прекрасно понимали значимость каждой минуты — частая стрельба на правом берегу постепенно приближалась, а это значило, что солдаты Оганяна с боем отступали. Уже явственно слышался рев танковых моторов, гулкие взрывы гранат.

Извещенные по рации оганяновские саперы уже готовили пути на своем берегу в том месте, где намечалась переправа.

В нескольких километрах от этой стороны реки, в густом лесу, сосредоточивался противотанковый резерв, готовый устремиться на правый берег, как только закончат наводить мост. Офицеры-артиллеристы молча и напряженно следили за действиями понтонеров.

Машины понтонного подразделения одна за другой выезжали на опушку, спустившись по склону и развернувшись в ста метрах от реки, начинали раскрывать кузова, подобно гигантским раковинам. Для непосвященных все это выглядело легко и красиво: синхронно поднимались зеленые крайние понтоны, опускались в сторону, расправлялись пневмокаркасные поплавки, образуя огромный веер. Впечатление было такое, что все делается само собой, без участия людей.

Хотя и в самом деле давно миновали времена, когда понтонеры, обливаясь потом, призвав на помощь всю сочность русского языка, таскали на себе тяжеленные элементы мостов на сто или даже двести метров, чтоб собрать их возле уреза воды. Ныне все иначе, все легче. И гораздо сложнее. Меньше работы для мышц, больше для ума. Не богатырем надо быть, а быстрым, сообразительным, точным.

Понтонеры расцепляют стяжку, снимают толстые гофрированные шланги, подключают их к нагнетательным клапанам, через которые воздух пойдет в поплавки, изолированные друг от друга, как в дирижабле, да еще разделенные на отсеки, как в подводной лодке. Коль пуля пробьет один, уцелеют другие и понтон останется на плаву.

Наконец понтоны готовы к действию. Все расправлено, закреплено, надуто. Урчат моторы, старшие понтонеры стоят каждый рядом со своей машиной.

Левашов быстро обегает машины — эх, нет ни Томина, ни замкомвзвода… Все убиты. Он один. Один ли? Да нет, конечно, есть другие сержанты, есть комсгрупорг Прапоров, комсомольцы — знатоки своего дела. Он в них не сомневается. Не сомневается, но проверяет. Таков железный закон в армии.

По короткой команде машины одновременно трогаются, быстро перестраиваются возле съезда в овраг и одна за другой, будто раки, пятятся к воде. Вот уже первая почти у цели. Прошли короткие минуты!

Медленно, осторожно сводят солдаты к берегу свои понтоны, крепко держа тросы за кольца сбрасывания.

Водитель спокойно подает машину назад, он весь внимание, ждет команды старшего понтонера, чтоб остановить, нажать на тормоз. А понтонер идет рядом и зорко следит, чтоб подать команду точно в момент, когда машина достигнет уреза воды.

И тут на глазах у Левашова происходит непонятное: команды не было, а понтон, отделившись, соскальзывает по направляющей, врезается в грунт, а продолжающая пятиться машина втыкается в него. Раздается скрежет металла, треск. Водитель стукается головой о стенку кабины и, ошеломленный, не сразу нажимает на тормоз.

Следующая машина еле успевает остановиться в полуметре от застрявшей, за ней — другая и еще одна… Слышны крики, шум, визг тормозов. Левашов опрометью бросается к злополучному понтону.

А вышло вот что: старший понтонер поторопился дернуть за кольцо сбрасывания, при этом забыв подать водителю команду остановиться. Почему он это сделал? Как могло случиться, чтоб десятки раз отрепетированные, заученные действия вдруг не получились?

И хотя сапер был из другой роты, незнакомый ему солдат, Левашов с горестным недоумением задавал себе эти вопросы…

Солдат, растерянный и огорченный, стоял, забыв отпустить кольцо и причальный конец. И то, что он стоял с этими двумя веревками в руках возле бесполезно распластавшегося на земле понтона, выглядело странным и нелепым.

Что с ним произошло? Споткнулся? Провалился в незаметную яму? Или отвлекся — засмотрелся на картину боя на том берегу, а может, переживал в душе какую-нибудь обиду — несправедливое наказание сержанта или невеселое письмо из дому? Десятки причин, а следствие только одно: его оплошность может дорого стоить…

Но потом о причинах! Сейчас важно срочно исправить положение. А это уже обязанность Левашова, потому как, что бы и по чьей бы вине ни произошло, за переправу отвечает он.

Саперы не теряли времени даром. Они подбежали к понтону, к врезавшейся в него машине и пытались расчистить дорогу.

Но Левашов уже понял, что дорогу быстро не расчистить. В этой узкой горловине, с трудом расширенной саперами, застрявший понтон загородил все. Теперь вереница въехавших в овраг и упершихся в понтон машин должна выезжать обратно. Надо снова погрузить этот чертов понтон, вытянуть наверх и начать все заново. Сколько на это уйдет времени? Тридцать минут? Двадцать? Пятнадцать?

Он спрашивает об этом командира саперов, злого и расстроенного.

— Двадцать минут, лейтенант! — кричит тот. — Кровь из носу, двадцать минут! Но поднатужимся, в пятнадцать соорудим! Как, орлы? Соорудим в пятнадцать минут? Сами напартачили, самим и исправлять!

Однако бодрый голос офицера не мог обмануть Левашова. В нем не чувствуется уверенности. Да и «орлы» его хоть стараются изо всех сил, но пока их усилия напрасны.

— Чтоб через двадцать минут съезд был свободен! — зло бросает капитану Левашов и, не оборачиваясь, быстро взбегает по склону оврага.

Оглядевшись, он без колебаний принимает новое решение: мост наводить двумястами метрами выше, там, где съезд сравнительно хороший, но чересчур широка Зорянка. Что ж, мост соберут там и перегонят по течению вниз, к тому месту, где первоначально была намечена переправа и где река достаточно узка. А к этому времени саперы уже расчистят съезд. Таким образом, будет выиграно пятнадцать — двадцать драгоценных минут.

Медленно, неуклюже раскачиваясь, понтоны покатили по траве к новому месту. Взводы Гоцелидзе и Власова быстро расширяли там съезды, засыпали рытвины, убирали какие-то бревна и поленья, валявшиеся на берегу.

Посредники и «убитые» офицеры инженерно-технической роты молча следили за происходящим. Оценив решение Левашова, капитан Кузнецов перевел дух и с облегчением вытер пот со лба. Томин и комсгрупорг Прапоров дергались, двигали руками, головой при каждом действии понтонеров, подобно тренерам, повторяющим за своими боксерами их движения на ринге.

Понтоны осторожно один за другим сползают к берегу. Вот уже первая машина сбросила свой груз и, взревев мотором, отъезжает в сторону, за ней — вторая, третья…

Старшие понтонеры во всю силу легких кричат «Стоп!», одновременно дергая кольцо сбрасывания, понтон съезжает в воду — одно звено за другим. Понтонеры быстро и ловко сводят их с помощью причальных канатов и сразу же стыкуют, запирая замки.

Мост растет на глазах. Подъезжает очередная машина, сбрасывает очередное звено, отъезжает, а звено пристыковывают к ранее сброшенному… Уже натягиваются веревочные перила, заняли свои места комендантская служба и саперы, которые будут обслуживать переправу. Какой бы жестокой ни была бомбежка или артналет, они не покинут моста. Починят его покрытие, поставят новое звено на место выведенного из строя. Будут вздыматься фонтаны взрывов, свистеть осколки, на какое-то время остановится на берегу колонна, пережидая бомбежку, а саперы будут на своих местах, и, если погибнут, их заменят товарищи, но на этих постах всегда будут люди.

Цепь понтонов все удлиняется, нарастает, и приходит наконец момент, когда мост уже готов. Он покачивается на воде параллельно берегу, и теперь его торопливо ведут за причальные веревки к месту переправы. Саперы вырубили длинные шесты и отталкиваются ими. Левашов тоже на мосту и руководит всей операцией. Он с тревогой вглядывается: очистили съезд или нет? И видит, что головная машина противотанкового резерва с включенным мотором уже стоит у воды.

Мост подходит, его стыкуют с береговой частью, заводят через реку к левому берегу, где с таким нетерпением ждут саперы Оганяна, успевшие за время ожидания проложить к реке широкую дорогу. Правда, берег там у них совсем другой, почти пологий.

Еще немного времени — и противотанковый резерв устремляется на помощь обороняющимся.

Левашов смотрит на часы: 9 часов 45 минут. Он навел переправу, выиграв драгоценные минуты. А если б еще не история с застрявшим понтоном…

Он идет к рации и докладывает командиру саперов майору Логинову о выполнении приказа. В ответ слышит: «Вас понял». И все. Что же, собственно, еще он ожидал услышать? Запрос о том, какие были трудности? Неудобства? Происшествия? Не споткнулся ли кто, не обжег ли руку крапивой? Это хоть учебный, но бой, и важно главное: выполнен ли приказ.

Левашов радостно улыбнулся, наблюдая, как с грохотом и лязгом, раскачивая и погружая мост почти до уровня настила в воду, переправляются орудия и самоходные установки на тот берег. Только теперь к нему подбежал сержант — грязный, исцарапанный и запыхавшийся командир инженерной разведки. Тяжело дыша, не вытирая пот, он доложил о характеристике реки, о том, что танки и боевые машины могут пройти и по дну, о «погибшем» водолазе и о том, что тот успел записать в свой подводный блокнот.

Этот тяжелый, уродливый металлический блокнот держал теперь в своих руках Левашов, медленно прокручивая валик с плохо различимыми торопливыми записями. Не Левашов посылал сержанта в разведку, но он был первый саперный офицер, которого увидел разведчик, и, раньше чем отправиться к командиру батальона, он интуитивно почувствовал необходимость доложить обо всем здесь, на переправе.

Левашов молча читал последнюю запись, которую успел сделать водолаз. Значит, вот как был взорван мост — плавучей миной! И вдруг холодный пот выступил у него на лбу: значит, не было речной верховой заставы! «Противник» спокойно пустил свою мину по течению, она проплыла без помех и подорвала мост. И сейчас он так же спокойно пустит другую, которая уничтожит переправу!

Он бросился к рации, торопливо доложил обстановку командиру батальона. Потом приказал своим саперам немедленно выставить заставу. Пусть не в двух километрах, но хотя бы в километре от моста.

Захватив тросы и поплавки, саперы бегом помчались выполнять задание. Вот когда им пригодятся навыки, приобретенные в многокилометровых походах, марш-бросках, кроссах и пробегах.

Через десять — двенадцать минут река будет перекрыта, и ни одна мина не доберется до переправы.

Левашов не знал, что опоздал со своим приказанием. Извещенные своими разведчиками по радио о том, что наводится переправа, саперы «северных» уже запустили новую мину.

Ее-то и увидел шедший по дну реки комсгрупорг водолазов Зотов.

Сержант устал. Он прошел уже по илистому грунту несколько сот метров, но так и не нашел своего солдата. Зотов добросовестно занимался разведкой речного дна, не зная, сделал ли это его предшественник и сумел ли сообщить в батальон. Неожиданно он почувствовал колебание воды, ощутил темноту от чего-то плотно прикрывшего поверхность воды над ним. Водолаз остановился, соображая, что это. Пройдя поближе к берегу, включил камеру всплытия, осторожно поднялся над поверхностью, никем не замеченный в тени кустарников.

Некоторое время он наблюдал картину оживленной переправы — артиллерийские орудия, самоходные установки, машины спешили на правый берег, ритмично извивался под их тяжестью мост. Потом, облегченно вздохнув, водолаз снова погрузился и медленно побрел дальше, к своим.

Что ж, один мост взорван, зато наведен другой…

Зотов уже подходил к месту выхода на поверхность, когда через облака им же поднятого ила разглядел круглый предмет, двигавшийся прямо на него. Сержант был опытнее первого водолаза. Он понял, что это плавучая мина. И мгновенно оценил обстановку. Сейчас мина достигнет переправы и разметет ее без остатка. Даже если саперы заметят мину, они уже ничего не смогут сделать. Погибнет не только артиллерия, которая в этот момент окажется на мосту, погибнут люди, будет уничтожен единственный путь, по которому идет помощь десантникам на правобережье.

Мина приближалась. Легко и быстро плывущая по течению, она в действительности — Зотов хорошо знал это — была тяжелой, ее толстые металлические стенки хранили заряд огромной мощности. Тщательно рассчитанный, подвешенный снизу груз держал мину на заданной глубине.

Оголенные взрыватели тонкими рогами торчали в стороны.

Вот она в шести метрах, в пяти, в четырех… Вот она рядом.

И тогда Зотов, включив на мгновение камеру всплытия, совершает в воде стремительный и плавный прыжок, ловким движением схватывает взрыватели и повисает на них.

Что же происходит дальше?

Происходят одновременно два действия, вернее, действие раздваивается. На условное и фактическое.

По условному — с чудовищным, всепоглощающим грохотом к небу взмывает столб воды и огня, унося в небытие то, что еще секунду назад было сержантом Зотовым, комсгрупоргом водолазов. От взрывной волны встряхивает понтонную переправу, сбивает в воду зазевавшегося сапера. Зато мост продолжает жить, продолжают свой безостановочный марш тяжелые машины туда, на правый берег, где их так ждут, где они отразят атаки танков, спасут десант и дадут возможность главным силам «южных» прорваться к реке.

Новой мины не будет, саперы Левашова уже установили верховую заставу.

А по фактическому действию — к всплывшему Зотову подходит резиновая шлюпка, с нее склоняется капитан-посредник и, деловито постучав по шлему водолаза, жестом приглашает сержанта на берег — точно так же, как раньше сделал это с его предшественником.

Зотов уцепился за борт шлюпки и вскоре оказался на берегу. Когда с него сняли шлем, капитан сказал:

— Находчивый ты парень: сам погиб, переправу спас. Большой вашим плюс ставим. А уж как твои действия начальство оценит — не знаю. — Он вдруг стал задумчивым. — Сложный случай, брат, сложный. Нечасто такое на учениях встречается. Как думаешь, лейтенант? Нечасто? — повернулся он ко второму офицеру.

Они снова спустились в лодку и продолжали курсирование по своему участку реки. А Зотов снял тяжеленный водолазный костюм и, взвалив на плечи, усталым шагом направился дальше уже по берегу…

На учениях, конечно, не трудно «ценой своей жизни» обезвредить мину. Но как бы поступил сержант Зотов в реальной обстановке, пошел бы он на верную смерть? Об этом размышлял Левашов, когда много позже тот эпизод обсуждался на разборе итогов учений. Кто-то сомневался, даже иронизировал, кто-то пожимал плечами: мол, трудно сказать. Но большинство, и он, Левашов, в том числе, не сомневались: да, пошел бы Зотов на верную смерть ради товарищей! Они верили в высокий моральный дух своих солдат.

…Противотанковый резерв перешел на правый берег и с ходу вступил в бой. Под его огнем контратаки «северных» захлебнулись, танки отошли назад, стрелковые цепи замолкли.

А «южные» усилили давление. Теперь весь этот участок правобережья, где «северные», зажатые между десантниками Оганяна и главными силами «южных», сопротивлялись из последних сил, представлял собой сплошное море огня.

И настал момент, когда, прорвав во многих местах фронт, окружая и уничтожая разрозненные подразделения «противника», «южные» вышли к реке и неудержимой лавиной двинулись на левый берег. Боевые машины шли по дну, мотопехота переправлялась на подручных средствах, орудия, грузовики — по мосту, наведенному саперами-десантниками.

И Левашов, руководивший переправой, решал множество возникавших по ходу дела задач; он забыл о сне и еде, как, впрочем, и все солдаты. Они несли свою службу до тех пор, пока не подошли инженерные подразделения наступающих и не начали восстановление взорванного моста, а также наведение новых переправ. Все это время основные силы десанта расширяли плацдарм на левом берегу, готовили полосу нового решительного наступления.

…Все дальше уходили шумы боя. Опускались сумерки, и над всем полем сражения стлалась лиловая, густая пелена — то ли пороховые дымы, то ли вечерняя мгла. Но рядом буйствовали, не желая уступать, осенние краски багряных и медно-золотистых лесов, желтых луговых трав. Величие природы не могли нарушить никакие военные приметы.

Лежа на спине, подложив руки под голову, Левашов смотрел на темнеющее густо-фиолетовое небо, вдыхал аромат вечерних луговых трав, свежего, напоенного лесными запахами ветерка. А мысленным взором он видел движение всех этих бесконечных танковых колонн, артиллерийских дивизионов, нескончаемые вереницы бронетранспортеров с солдатами, что шли и шли с того берега по десяткам уже наведенных переправ, в том числе и по его. Где-то там, в штабе учений, генералы уже нанесли на своих картах большие стрелы наступавших «южных», смявших и поломавших гребенки «северных». И очертили пространства районов высадки десанта, веснушки минных полей, ребристые палочки переправ через синий шнурок реки.

Такие карты остаются и после настоящих войн. Опытный историк или полководец и через сто лет прочтет по ним, как по книге, все, что происходило на полях сражений. Разглядит за красными, синими, черными знаками искусство, мужество, стойкость и неумение, растерянность, трусость. Узнает по скупым цифрам и литерам названия дивизий, полков и батальонов, покрывших себя славой, а покопавшись в архивах, узнает и имена их командиров.

Десант — лишь эпизод из многих на этих больших учениях. Доклад о нем в вышестоящем штабе и займет-то небось всего две-три минуты. Но минуты эти вберут в себя сотни маленьких эпизодов: и трагедию «погибших» водолазов, и блестящую операцию минеров, обеспечивших внезапное нападение на ракетные установки противника, и драматические события при наведении переправы, и много-много других…

Почему вдруг Левашов думает сейчас о настоящей войне? Ведь здесь всего лишь учения, где все условно.

Не потому ли, что теперешние сражения не только модель, но и репетиция боя? Потому они и называются учениями. В нынешние времена грань, отделяющая последние секунды мирного дня от первых — военного, уловима ли? В самый спокойный будничный день можно оказаться нежданно в горниле боев…

Левашов улыбнулся, вспомнив старый анекдот, который любил рассказывать Власов, когда речь заходила об этом парадоксе — войны и мира:

«Начальник-крохобор попрекает хозяйственника: «Тратишь деньги на совершенно ненужные вещи, вот купил огнетушитель, а применить ни разу не пришлось».

— Товарищ гвардии лейтенант, товарищ гвардии лейтенант! Вас срочно вызывают в штаб руководства, — услышал Левашов голос радиста.

Недоумевая, зачем понадобился такому большому начальству, он заспешил к рации.

— Берите с собой Гоцелидзе, Копытко и Букреева — и немедленно сюда! — услышал он приказ.

Левашову показалось, что в голосе Субботина звучат какие-то особенно веселые нотки.

«Может, благодарность хотят объявить за переправу, — подумал он, заранее радуясь. — Тогда при чем тут Гоцелидзе? А Гоцелидзе, наверное, за подрыв ракетных установок».

Оставив за себя лейтенанта Власова, Левашов вскочил в газик. Когда они прибыли в штаб руководства, их уже ждал вертолет. В кабине винтокрылой машины сидел незнакомый полковник.

— Копаетесь, как деды в огороде, — счел долгом попрекнуть прибывших генерал, стоявший тут же. Однако он тоже выглядел довольным и напутственно похлопал Левашова по плечу: — Молодец, заслужил!

Почему молодец и что заслужил, Левашов так и не понял, но сообразил, что они летят, по всей видимости, к большому начальству.

Вертолет взлетел. Левашов посмотрел в иллюминатор. Здесь, на высоте, ночь была светлой, какие-то неясные багрово-желтые краски, вытянувшись тонкими лентами, таяли на горизонте. На бархат неба высыпали звезды. Внизу полыхали огни ночного сражения. Мигали огоньки, тускло серебрилась лента реки…