Библия Раджниша. Том 4. Книга 1

Беседа 12 БОГ: ИДЕЯ, ВРЕМЯ КОТОРОЙ ПРИШЛО — И УШЛО 9 февраля 1985 года

Бхагаван,

Вы против Бога, а также против Иисуса Христа? Это обескураживает меня.

Меня это также обескураживает. Как я могу быть против Бога, которого вообще не существует. Для того, чтобы быть за или быть против, абсолютно необходима одна вещь — чтобы Бог существовал.

В мире существуют фанатики-теисты, а также фанатики-атеисты. Фанатизм тех, кто верит в то, что Бог существует, простить можно. Но фанатизм тех, кто думает, что Бог не существует, нельзя простить. Им вообще не следует беспокоиться о Боге. Я вовсе не беспокоюсь.

Но существует человеческая слабость, слабость категоризирования: если вы — не за что-то, значит вы — против. И ум функционирует в полярных направлениях; он не допускает промежуточного направления. Очень важно понять, что ум может существовать только в крайних положениях. Чем больше вы удаляетесь от среднего положения, тем больше вы становитесь разумными. Чем ближе вы приближаетесь к среднему положению, тем больше разум покидает вас.

Когда вы находитесь точно в середине, то разум вообще отсутствует. Вот почему Будда называл свой путь маджхим никай — «срединный путь». Он выбрал, действительно, мудрое название — срединный путь, избегая обеих крайностей. Но ум ощущает неудобство… При каком-то крайнем положении он чувствует себя свободно.

Поэтому если я говорю, что Бога нет, то вы, естественно, делаете вывод, что я против Бога, но вы не подумали о простой вещи: если Бога нет, то как я могу быть против него? Люди, которые за Бога, могут стать против него. Но вы можете полагаться на меня: я не могу быть против него, так как для того, чтобы быть против, вначале я должен изобрести его.

Фридрих Ницше говорит: «Бог мертв». Я не могу сказать даже и этого. Он думает, что говорит нечто значительное антибожественное, антирелигиозное, антихристианское, антихристовое. Это не так. Когда говорят, что Бог мертв, подразумевают, что он был жив. Вы допустили существование Бога — если не в настоящее время, то в прошлом, — и поэтому очень трудно будет доказать, что существовавший Бог умер. Ницше никогда не вел спор дальше этого; а теисты вообще не способны поднимать существенных вопросов.

Все христианство Запада было шокировано утверждением о том, что Бог мертв. Они были разгневаны, они хотели бы убить Фридриха Ницше. Но никто не спросил его: «Вы допустили первичное существование Бога; тогда теперь вы должны объяснить то, как он умер. А если он был Богом, то как он мог умереть?» И в особенности спросить у Ницше… ведь Ницше верит в возврат жизни, в то, что жизнь продолжается. Он — единственный западный философ, который верит в восточную идею перевоплощения.

Если Бог мертв, то он должен родиться опять. Это простое следствие его собственной философии. Если человек умирает и рождается, то почему надо быть таким неблагосклонным к Богу? По крайней мере, дайте ему столько же, сколько вы даете обыкновенным людям, животным, птицам — всей жизни.

Или Бога никогда не было, или он всегда будет. Жизнь может менять свои формы, но никогда не может стать смертью. Ницше допускал это. И ни один христианин не побеспокоил его, не поднял вопрос, не поспорил с ним.

Я не могу сказать, что Бог мертв. Я думаю, что Ницше, на самом деле, не против Бога. Он против священства, в особенности против христианства, против Иисуса. Но Бог — основа всего этого, поэтому он вынужден нанести удар по Богу для того, чтобы разрушить всю доктрину единственного сына, рожденного Богом, мессии, папы, церкви и всей безобразной истории христианства. Без Бога все это становится абсурдом. Вот почему он говорит, что Бог мертв, но глубоко в душе он знает, что Бог есть.

Моя позиция совершенно другая.

Я не против Бога.

Я разыскивал и искал его повсюду.

И вот моя находка: его нигде нет.

Я заглядывал, я выглядывал; я сделал все, что можно было сделать. Бога нет. Это простое констатирование факта — без гнева, без враждебности. Что я могу поделать, если он не существует? Это не моя вина.

Но человеческий ум хочет занимать некоторую крайнюю позицию. Это заслуживает понимания.

Почему человеческий ум хочет занимать некоторую крайнюю позицию? Вы должны быть или теистом, или атеистом; вы должны быть или за, или против. Он не разрешает вам третьей альтернативы. Причина проста: третья альтернатива становится смертью ума. Ум живет экстремизмом; это его пища.

Точно в середине, где две полярности уничтожаются, а противоречия сходятся, ум просто перестает функционировать. Ум не способен постичь то, как противоречия могут сойтись, как полярности могут стать одним целым. Но в существовании они сходятся, они являются одним целым.

Вы видели жизнь и смерть отдельно друг от друга? Именно ваш ум разделяет категории и слова. Но вглядитесь в существование — жизнь переходит в смерть, а смерть переходит в жизнь. Там нет разделения, они — части одного целого. Именно ум создал идею о красоте и безобразии.

Но в существовании… вы думаете, что если все человеческие умы на мгновение исчезнут с Земли, то останется красота в чем-то, безобразие в чем-то? Роза все еще останется прекрасной? Нет, в том случае, если ум отсутствует, некому судить; а красота и безобразие — это умственные суждения.

Роза будет существовать так же, как и шип, но не будет их оценки, поскольку нет оценщика. Они оба будут существовать без всякой иерархии. Роза не будет лучше шипа. Цветок ноготков не будет некрасивым цветком, а роза не будет великолепным цветком; они оба будут на одном уровне.

Вся иерархия создана умом: более низкое, более высокое, за и против.

Подумайте по-другому: на мгновение представьте, что ум существует, но отбросьте суждения — это несколько более трудно. Вы можете мысленно представить себе то состояние, когда все умы исчезли, и, конечно, вы сможете увидеть, что тогда нет возможности чему-то быть безобразным, прекрасным. Вещи будут существовать сами по себе, без их сравнения, без суждений о них, без приклеивания им ярлыков.

Испытайте иное — то, что является несколько более трудным. Пусть ум существует — так что все умы существуют, но никто не судит, — в течение часа нет никаких суждений. Сможет ли тогда существовать красота, сможет ли существовать безобразность? Что-нибудь может быть моральным, а что-нибудь аморальным? Сможет ли существовать грешник или святой?

В течение часа все эти категории исчезнут, а вы впервые будете иметь настоящий контакт с реальностью как таковой, а не с облеченной вами в конкретную форму, созданную вашим умом. Ваш ум постоянно создает реальность; иначе, кто же тогда является святым, а кто является грешником?

Только что я прочитал новость о том, что в Англии один викарий умер от СПИДа. Ну негоже святым заниматься этим, священникам заниматься этим! И он создал неприятность. Все пожилые дамы звонят по телефону и спрашивают об этом, поскольку в христианстве викарий пьет вино как кровь Христа, а затем из того же бокала все пьют — особенно пожилые дамы. Потому что кто же еще ходит к этим викариям? Вы думаете, что молодые девушки? У них много других забот. Эти пожилые дамы сделали все, но ничего не нашли; теперь они пробуют Бога.

Теперь эти пожилые дамы обеспокоены тем, что они могут заразиться СПИДом от викария. Сейчас самое время для того, чтобы христиане остановили эту глупость: передавать хлеб и вино, так как слюна священника, викария, кардинала может нести СПИД.

Теперь есть кое-что, о чем поляк-папа должен заявить: «С сегодняшнего дня и далее пить кровь Иисуса — грех…» В действительности, это было грехом с самого начала. Это просто ужасная идея: пить кровь Иисуса, есть его плоть. До сегодняшнего дня все было в порядке, но сейчас… и священник должен начать игру.

Папа вовлечен в вещи, которые ничего не имеют с ним общего. Теперь я предоставляю ему проблему, которая встает перед ним в полный рост; и если у него есть мужество, то он должен заявить, что эта практика аморальна. Тогда до сих пор все папы делали аморальные вещи; даже Иисус делал аморальные вещи.

СПИД, может быть, не новая болезнь; может быть, лишь открытие его припозднилось. Он, может быть, существовал и раньше, ведь у него нет симптомов. Это странный тип болезни, без симптомов. Называть его болезнью — неправильно; на самом деле, это медленная смерть, очень медленная смерть. Поэтому и невозможно найти симптомы. Можно только наблюдать за жизнью человека: если он теряет сопротивляемость к болезням, значит, у него СПИД.

Это очень сложное явление. Если он теряет сопротивляемость к другим болезням, значит, у него СПИД. Следовательно, только продолжительное наблюдение может дать уверенность в том, что у вас СПИД: вы продолжаете получать инфекции, а вылечивать от любой инфекции становится все труднее и труднее; и постепенно вы обнаруживаете, что ваши жизненные силы все больше и больше падают, и без особой причины вы начинаете терять свое благополучие. Вы не можете точно определить, что именно является причиной того, что вы теряете свое благополучие — внезапно вы уже не чувствуете себя хорошо. Ничего не случилось, но в вашей жизни больше нет той самой силы.

Явление такого типа, может быть, существовало всегда, но раньше невозможно было определить его — это возможно только сейчас, но даже сейчас это делается в большом замешательстве. Но замешательство будет развеяно. Возможно, что культуры, где поцелуй считается не гигиеничным, обладают более передовой идеей… а ведь там примитивные люди.

Вероятно, что брамины в Индии, джайны в Индии обладают лучшей идеей относительно СПИДа, поскольку у них нет такой практики, чтобы пить из одного и того же бокала; это считается ужасным. А сделать это к тому же религиозным делом — это уже слишком. Рано или поздно папа будет вынужден отменить эту практику.

Я говорил о том, что очень трудно сказать, кто — грешник, а кто — святой. Итак, тот викарий до сих пор был святым. Этому глупцу следовало бы умереть немного раньше; хотя бы на год или два раньше, и он остался бы святым. А сейчас какая будет ситуация?

Доказано, что он был гомосексуалистом; доказано, что он не был безбрачным; доказано, что он не отказывал себе в разных сексуальных извращениях. Если бы он умер на два года раньше, то он был бы на небесах. А теперь спросите Господа Иисуса Христа о том, куда отправляется его викарий. И с этим викарием по всему миру откроется еще много такого же, поскольку одной из самых опасных вещей, связанных со СПИДом, является то, что он передается через слюну.

Возможно, что французы докажут высочайшее, величайшее… ведь это они открыли великолепные поцелуи. И, должно быть, французы более, чем кто-либо другой в мире, передали СПИД другим людям. Сейчас необходимо остановить этих французов. Это вопрос здоровья, жизни, будущего мира. Надо сказать этим идиотам: «Прекратите весь этот абсурд. Найдите какие-нибудь способы любви получше», ведь существуют…

На некоторых островах около Японии возлюбленные трутся носами. Это абсолютно разумно и гигиенично и приносит вам такую же радость. Какую радость вы получаете от поцелуев? Вы думаете, что вы что-то извлекаете из этого? Трение носами — намного чище и выглядит намного лучше.

Индийское сексуальное священное писание, первое сексуальное священное писание в мире, Камасутра Махариши Ватсьяяны, предлагает разнообразные вещи, которые могут преобладать во всем мире. Например: возлюбленные должны играть с мочками своих ушей. Это абсолютно гигиенично; а мочки ушей очень эротичны. Попробуйте открыть это для себя; лишь поиграйте с мочками ушей. Это может выглядеть несколько бесстрастным — это является сухой чисткой, — но, по крайней мере, вы можете избежать СПИДа.

Человеческий ум всегда готов к любой крайности, так как крайность — это его жизненная сила. Когда две крайности сходятся, то они аннулируют друг друга и оставляют вакуум. Вот в чем смысл среднего пути: пусть крайности дойдут до точки, в которой они аннулируют друг друга, и внезапно вы делаетесь ни атеистом, ни теистом. Эти вопросы становятся неуместными. Но ум не готов отбросить что-либо ни в религии, ни в философии, ни даже в науке.

Вивек дала мне документальный фильм об истории математики. Можно сказать, что вся история математики является целой проблемой человеческого ума. В течение двух тысяч лет или более на Западе и в течение пяти — десяти тысяч лет на Востоке математики старались найти предельную науку.

Одна вещь очевидна для них — то, что только математика может стать предельной наукой по той простой причине, что вокруг вас нет математических вещей. Она — чистая наука. Вы не видите математических объектов, вы не можете сказать, что это — математический стул, а это — математический дом.

Математика — всего лишь чистая идеологическая игра. Она состоит не из вещей, а из идей. А поскольку идеи — собственность вашего ума, то вы можете очистить их до максимальной чистоты. Поэтому было сделано допущение, что математика может стать самой чистой наукой. Но были проблемы. Те математики не осознавали то, что ваш ум как таковой является проблемой и этот ум намеревается создать науку, в которой не будет ни проблем, ни противоречий, ни парадоксов.

Вы можете играть в игру. Вы можете создать стройную систему взглядов, но если вы взглянете на ее основание, вы узнаете, что в самом основании предельная проблема остается нерешенной. Например, геометрия Евклида… Я не мог слишком углубиться в нее по той простой причине, что я не мог согласиться с основными гипотезами.

Мой учитель геометрии просто сказал мне: «Твоя проблема не имеет ко мне никакого отношения. Найди Евклида — убирайся из класса. Найди Евклида и реши эти вещи с ним. Я бедный учитель, я лишь получаю свое жалованье; я ничего не имею общего с его фундаментальными аксиомами. Я преподаю все то, о чем написано в учебнике. Я вовсе не интересуюсь, правильны ли или ошибочны его фундаментальные гипотезы. Убирайся».

Он не позволял мне оставаться в классе. Я сказал: «Но как вы можете продолжать преподавать из года в год, зная, что основные моменты абсурдны?»

Он сказал: «Я никогда не знал этого; именно ты втолковываешь мне в голову то, что они абсурдны. Я никогда не беспокоился об этом; я не ученый и не математик, я просто бедный учитель. И я никогда не хотел быть учителем, я хотел быть инспектором, но меня не выбрали. Я пытался стать инспектором, но меня не выбрали. Я пробовал найти другие работы; нигде не было свободных мест. Я вынужден быть здесь учителем».

«Не терзай меня. Твоя проблема связана с Евклидом — не впутывай меня. Если ты хочешь прочитать то, что написано в учебнике, то я готов. Но если ты говоришь мне о том, что основные принципы ошибочны…»

Я сказал: «Я не могу продолжать до тех пор, пока я не буду уверен в основах, так как это опасно: фундамент здания упущен, а вы говорите мне, чтобы я взобрался на небоскреб. Я не могу сдвинуться ни на дюйм. Вначале я должен быть уверенным в наличии фундамента: есть ли там фундамент, который может удерживать этот небоскреб. Вы собираетесь упасть — это ваше дело, — но я не собираюсь падать вместе с вами. Если вы хотите совершить самоубийство, то совершайте его».

Он сказал: «Странно! В связи с Евклидом никто не совершает самоубийство. О чем ты говоришь?»

Я сказал: «Я говорю в точности то, что сказал. Это — самоубийство. Ни одна из гипотез Евклида не объяснима».

И все же на протяжении двух тысяч лет Евклид был основой не только геометрии, но и всех других наук, ведь его надо применять и в других науках. Он говорит о линии, о ее определении, о том, что она имеет только длину — только длину.

Я попросил учителя: «Начертите линию, которая имеет только длину. В тот момент, когда вы ее будете чертить, она будет иметь еще и некоторую ширину, как бы тонка она ни была». А точка, согласно Евклиду, не имеет ни длины, ни ширины. Я сказал: «Сделайте точку, которая не имеет ни длины, ни ширины. И тот же Евклид говорит о том, что линия состоит из точек — одна точка за другой, в ряд. Итак, линия имеет только длину; точка не имеет ни длины, ни ширины — тогда как же линия может иметь длину? Поскольку она имеет только точки, стоящие в ряд. Откуда появляется длина?»

Он лишь простер свои руки по направлению ко мне и сказал: «Просто уходи отсюда. Я сказал тебе о том, что я лишь бедный учитель, а ты выше меня».

Я сказал: «Это не ответ. Вы можете просто допустить, что эти аксиомы необъяснимы».

Но уму трудно допустить идею о том, что существует нечто необъяснимое. Ум имеет сумасшедшее побуждение к тому, чтобы все было объяснено… если не объяснено, то, по крайней мере, поверхностно объяснено. Все то, что остается загадкой, парадоксом, продолжает беспокоить ваш ум.

Вся история философии, религии, науки, математики имеет один и тот же корень, одну и ту же мысль — один и тот же зуд. Вы можете скрести себя одним способом, кто-то другой может делать это по-другому, но этот зуд должен быть понят. Этот зуд — вера в то, что существование не является таинственным: ум может ощущать себя успокоенным лишь в том случае, если каким-то образом существование лишено таинственности.

Религия сделала это, создав Бога, Святого Духа, единственного рожденного сына Божьего; разные религии создали разные вещи. Это их способы закрыть отверстие, которое не закрываемо; что бы вы ни делали, отверстие останется. Действительно, чем больше вы закрываете его, тем настойчивее оно остается. Ваше усилие закрыть его говорит о вашей боязни того, что кто-то увидит это отверстие.

Такое случалось со мною в детстве каждый день, так как я любил залезать на деревья: чем выше было дерево, тем больше было радости. И, естественно, много раз я падал с деревьев; у меня все еще остались шрамы на ногах, на коленях — повсюду. Поскольку я постоянно залезал на деревья и падал, то моя одежда каждый день была разорвана, а моя мать говорила: «Не выходи на улицу с дыркой на одежде. Позволь мне поставить маленькую заплатку».

Я сказал: «Нет, никакой заплатки».

Она сказала: «Но люди увидят, что ты, сын торговца самой лучшей одеждой в городе, постоянно бродишь по городу в рваной одежде и никто не заботится об этом».

Я сказал: «Если вы залатаете одежду, тогда она станет безобразной. А сейчас все могут видеть, что она новая. Я не выходил из дома с этой дыркой. Это новая дырка; я только что упал с дерева. Но с вашей заплаткой… это старая вещь, которую я скрывал».

«Я буду выглядеть бедным из-за вашей заплатки; моя разорванная рубашка делает мою внешность мужественной. Не беспокойтесь об этом. А если кто-нибудь скажет мне об этом, то я смогу бросить вызов: „Вы можете залезть со мной на это дерево, и если вам удастся не упасть, тогда, только в этом случае, вы имеете право что-то говорить мне“».

А в Индии есть некоторые деревья, очень мягкие, легко ломающиеся. Одно из них — дерево джамун. Джамун — очень сладкий фрукт, но дерево вырастает очень высоким, и оно очень хрупкое; его ветви могут сломаться в любое время. И пока вы не залезете выше, вам не достанутся фрукты самого лучшего качества, так как фрукты более низкого качества были уже сорваны людьми более низких качеств — теми, кто осмелился залезть вверх только на три метра.

Если вы обладаете мужеством для того, чтобы залезть на высоту десяти метров, тогда вам достанутся по-настоящему сочные фрукты. Они сохранены для тех, кто обладает мужеством. Но почти несомненно, что оттуда можно упасть. Лишь немного сильного ветра… Невозможно очень быстро слезть; все ветви дерева ломаются, и прежде чем вы успеете что-либо сделать, вы уже очутитесь на земле.

Но моя мать никогда не могла понять мою идею. Я пытался объяснить ей: «Это очень просто. Если вы не зашили мою рубашку, то это просто означает, что дыра свежая — это случилось только что. Но если она зашита, то это означает, что она не новая. Вы вышли из дома в зашитой рубашке. Она слишком заметна, а я не хочу, чтобы думали, что я бедный».

Она сказала: «Я не могу понять, какой у тебя ум, так как все в доме, чья рубашка порвана или чьи пуговицы оторваны, приходят ко мне и говорят: “Я собираюсь уходить — вначале зашейте ее”. А ты единственный…. Я вынуждена идти к тебе, а ты даже не хочешь, чтобы тебе зашили рубашку».

Я сказал: «Нет, не надо зашивать. Если вы хотите дать мне другую рубашку, то все в порядке. Я не собираюсь носить зашитую рубашку. А незашитую я могу носить целый год; нет проблем, так как она всегда новая. Я всегда могу сказать, что только что упал с дерева».

Вся история разума ставит заплатки в различных областях — особенно в математике, так как математика — чисто умственная игра. Есть математики, которые думают, что это не так — наподобие тех теологов, которые думают, что Бог — это реальность.

Бог — это только идея. И если лошади имеют идеи, то их Бог будет лошадью. Вы можете быть абсолютно уверенными в том, что это будет не человек, поскольку человек был настолько жесток по отношению к лошадям, что человека они смогут рассматривать лишь как дьявола, а не как Бога. Но в этом случае каждое животное будет иметь свое собственное представление о Боге, точно так же, как каждая человеческая раса имеет свою собственную идею Бога.

Идеи — это подмены там, где жизнь таинственна, и вы находите бреши, которые не могут быть заполнены реальностью. Вы заполняете эти бреши идеями; и, по крайней мере, тогда вы начинаете испытывать удовлетворение от того, что жизнь постижима.

Вы когда-нибудь задумывались о слове «понимание»? Оно означает «стояние под вами» (по-английски “понимать” — understand — буквально “под+стоять”). Странно то, что это слово воспринимается со значением, которое далеко ушло от его истинного значения: если вы можете поставить что-либо ниже себя, то есть под свой ноготь, под свою власть, под свой башмак, в этом случае вы — хозяин.

Люди пытались понять жизнь таким же способом, так чтобы они могли поставить жизнь также себе под ноги и заявить: «Мы — хозяева. Теперь нет ничего, чего мы не понимаем».

Но это невозможно. Что бы вы ни делали, жизнь — это тайна и она останется тайной. Даже если вы — я имею в виду человека — когда-нибудь придете к пониманию всей жизни, то возникнет новая проблема: «Кто этот человек, этот ум, это самосознание, которые все поняли? Откуда это исходит?»

В том документальном фильме вам будет полезна одна вещь. В начале этого века один из математиков — очень известный математик, один из величайших во всей истории математики — Фреше, проделывал такую же работу. Всю свою жизнь он посвятил созданию математической системы, которая уничтожает все парадоксы, все тайны, все загадки и решает все — дает окончательное решение.

И он собирался опубликовать свою работу — она опубликована сейчас, и это потрясающая работа, которую он выполнил… А Бертран Рассел — в то время еще молодой человек и не очень знаменитый, лишь немного известный в философских кругах как философ — также интересовался математикой. Позднее Рассел написал одну из монументальных книг по математике, Основания Математики, в которой триста шестьдесят две страницы посвящены только доказательству простой проблемы: один плюс один равняется двум.

Книга просто невыносима — пытаться читать ее — этого достаточно, чтобы свести кого угодно с ума! Даже сам Бертран Рассел признался в том, что после написания этой книги он никогда не был снова таким проницательным; вся его проницательность пропала. Несомненно, что он вложил слишком много энергии в эту книгу, и это очень странный вид энергии; никто не читает ее.

Я путешествовал по Индии, посещая все университеты, великолепные библиотеки, и у меня было несколько вещей, которые я всегда брал на заметку. Одной из таких вещей было взглянуть на книгу Бертрана Рассела Основания Математики для того, чтобы убедиться: читал ли кто-нибудь ее или нет. Страницы книги не были даже разрезаны.

В старые времена, особенно очень знаменитые издатели использовали метод — я не знаю, почему, — согласно которому они никогда не разрезали страницы; они оставляли их соединенными. Уже гораздо позднее, через тридцать-сорок лет, издатели начали разрезать страницы книг. Но я думаю, что одно было правильно относительно этого, относительно неразрезания страниц: вы всегда могли узнать — читали эту книгу или нет.

Я никогда не видел ни в одном университете Индии, ни в одной библиотеке Индии разрезанные страницы этой книги. Кто будет читать триста шестьдесят две страницы лишь для того, чтобы обнаружить вывод о том, что один плюс один равняется двум? Это и так известно! Кто будет читать триста шестьдесят две страницы книги большого формата?.. А в ней тысячи страниц.

Итак, Бертран Рассел интересовался математикой. Зная о том, что Фреше собирается опубликовать книгу, которая решит все парадоксы, тайны и математические задачи, он послал один парадокс этому великому математику, который пытался решить все великие тайны, — простой парадокс.

Фреше был опустошен; он чувствовал, что весь его энтузиазм пропал. Книги были готовы — два тома, работа всей его жизни, — а этот человек посылает короткое письмо с маленьким парадоксом, в котором пишет: «Прежде чем вы опубликуете свою книгу, пожалуйста, подумайте над этим парадоксом». Этот парадокс стал известным как парадокс Бертрана Рассела.

Он очень прост, но у Фреше не было ответа на него. При жизни он не опубликовал свои книги; они были опубликованы после его смерти. Они были монументальные, но он потерпел неудачу в решении парадокса. Он не смог решить тот единственный парадокс, который послал ему Рассел.

Парадокс очень прост: всем библиотекам в стране приказано сделать каталог всех библиотечных книг и послать его в Национальную библиотеку. Один библиотекарь сделал весь каталог и собирался упаковать его и отослать в Национальную библиотеку. У него возник вопрос: «Должен ли я включить этот каталог в перечень или нет — поскольку сам каталог также является библиотечной книгой? А в приказе ясно сказано о том, что все библиотечные книги должны быть включены в каталог».

«Итак, как же мне поступить с этим каталогом? Поскольку он является библиотечной книгой, то согласно приказу будет правильно, если включить его в перечень». Эта проблема, должно быть, возникла у всех библиотекарей. Получилось так, что в Национальную библиотеку прибыло два типа каталогов.

В Национальной библиотеке сделали две пачки книг; в одну был включен каталог, а в другую каталог не был включен. Библиотекарю Национальной библиотеки было приказано сделать каталог всех каталогов, в которые не был включен первоначальный каталог из всех библиотек. Поэтому он сделал каталог всех тех каталогов, в которые не был включен первоначальный каталог.

Но когда он закончил, то он был озадачен: как же поступить со своим собственным каталогом? Если он не включил его, тогда один каталог, который не включал самого себя, будет упущен из его каталога. Если он включил его, тогда он не будет каталогом только тех каталогов, которые не включили самих себя.

Итак, Рассел послал этот простой парадокс: «Что должен сделать библиотекарь? Перед тем как решать другие более сложные проблемы, пожалуйста, решите эту проблему! Этот библиотекарь в затруднении». Итак, все, что бы вы ни делали, — неправильно. Если вы не включаете этот каталог, тогда один каталог, который не включает самого себя, выпадает из вашего каталога: все каталоги, которые не включают самих себя, не включены в него. Если вы включаете его, тогда это не каталог только тех каталогов, которые не включают… Вы понимаете меня?

Но я не вижу никакой проблемы. С Фреше было покончено; у Рассела тоже не было ответа для этой задачи. И каждая наука, каждая философия, каждая религия приходит к одной и той же точке: там или тут что-то приходит к такой точке, что или вы вынуждены принять ее, не задавая вопросов, вслепую… это то, что религия называет верой, верованием. Это заплатка.

Просить вас поверить в это, иметь веру в это означает, что вы не должны пытаться убрать заплатку, там ведь дыра — глубокая, бездонная — прикройте ее! Но если прикрыть ее, она не уничтожится. Ничего не решено; прикрыв ее, вы ничему не помогли — за исключением того, что сами остались слепы. Поэтому зачем прикрывать дыру? Лишь закройте свои глаза.

Именно поэтому все последователи слепы, так как если у них есть глаза, то произойдет неприятность. Тогда они начнут находить проблемы, которые не решаемы, вопросы, которые неразрешимы.

Почему был создан Бог? Лишь для того, чтобы решить неразрешимый вопрос: кто создал вселенную? Из-за этого вопроса все религии принимают некоторую гипотезу — Бог создал мир…

Но этот вопрос в точности то же самое, что и парадокс Бертрана Рассела. Он ничем не отличается; он подобен математике и религии, — но проблема одна и та же. Аксиома состоит в том, что если что-либо существует, то оно должно быть кем-то создано. Как это само может войти в существование? Вот проблема.

Все, что есть, было создано; иначе как, прежде всего, оно может появиться? Поэтому, чтобы помочь вам решить эту проблему, призывают Бога. Кто создал вселенную? Но как быть с Богом? Бог существует?

Если он существует, тогда кто создал Его? Если он не существует, тогда как он мог создать вселенную? Если он сам не существует, то как тогда он может создавать существование?

Если он существует, тогда как насчет вашего основного принципа, говорящего о том, что все существующее нуждается в создателе? Нет, о Боге не спрашивайте. Именно это говорят все религии: не спрашивайте о Боге. Но странно; почему не спрашивать? Если вопрос касается существования, то почему он не касается Бога?

А когда вы спрашиваете о Боге, о том, кто создал Бога, то вы впадаете в регрессивный абсурд. Тогда вы можете продолжать: Бог один, Бог два, Бог три — и вы продолжаете считать их и… вопрос же, в конце концов, останется все тем же. После перечисления тысячи Богов вы обнаружите, что вопрос остается чистым, нетронутым; своими ответами вы даже не прикоснулись к этому вопросу. Кто создал существование? Все тот же вопрос.

По моему мнению, существование — это тайна.

Ему нет необходимости стоять под нашими ногами, существование не нуждается в том, чтобы быть понятым.

Живите им, любите его, наслаждайтесь им — будьте им.

Почему вы стараетесь понять его?

Я не против Бога, я только против глупой гипотезы, которая никуда не ведет.

И вы спрашиваете меня, против ли я также и Иисуса Христа? Почему я должен быть против этого бедного парня? Я чувствую к нему жалость, мне грустно за него. Я не думаю, что он заслужил того, чтобы быть распятым. Да, он был немного сумасшедшим — я не могу отрицать это, — но все, кто немного сумасшедший… это не означает, что его надо распинать. И распятие — это не лечение от сумасшествия.

В действительности, распяв Иисуса, вы создали тем самым христианство и свели с ума очень много людей. Именно распятие ответственно за весь этот абсурд, который продолжался две тысячи лет и все еще продолжается.

Двум нашим санньясинам, которые являются учителями в школе в Германии, сказали о том, что им нельзя ходить в оранжевой одежде и в “мала”. Они так ходили два года, поэтому они спросили: «Что произошло? Ведь мы приходили в мала и в нашей оранжевой одежде, и это не вредило нашей учительской работе. Была ли какая-нибудь жалоба? Повлияло ли это каким-то образом на нашу учительскую работу? Разве мы старались убедить кого-нибудь в нашей религии или в наших идеях?»

Им сказали: «Вопрос не в этом. Ваша одежда — религиозные символы, а мы не хотим, чтобы кто-либо здесь имел религиозные символы».

Эти учителя сказали: «Многие люди носят кресты — тогда их кресты должны быть сняты».

И вы удивитесь тому, каким был ответ комитета: «Крест — не религиозный символ; он просто ювелирное изделие». Поэтому они написали мне письмо, спрашивая: «Что же теперь делать? Говорят, что он — ювелирное изделие».

Поэтому я посоветовал им: «Идите в суд и захватите в суд вашего председателя. Пусть он докажет, что крест — ювелирное изделие и что он не имеет отношения к христианству, к Иисусу Христу. Затем спросите, почему только христиане носят это ювелирное изделие? Затем спросите, почему этот крест имеется в каждой церкви? Ювелирное изделие… что же ювелирное изделие делает в церкви? Почему же он находится на каждой церкви — ювелирное изделие? А что это ювелирное изделие делает на каждом кладбище, на каждой могиле? И оно только в христианских церквях, на их могилах; ни один индус не носит это ювелирное изделие. Странное ювелирное изделие!»

«Поэтому возьмите его с собой в суд, и пусть он докажет, что это — ювелирное изделие и что оно не имеет религиозного значения. Пусть он это скажет. Тогда его будут порицать сами христиане. А если крест разрешено носить, тогда он не может помешать моим людям носить мала и свою одежду».

Именно распятие сделало Христа — без его ведома — основателем христианства.

Я не против этого несчастного парня. На самом деле, он заслужил несколько лучшее обращение. Если мы сможем где-нибудь найти его, то нет необходимости распинать его; он нуждается в некоторой терапии для того, чтобы привести его в порядок, чтобы собрать его воедино.

Небольшое распрограммирование… «Ты не сын Божий — отбрось эту идею. Это то, что делает тебя без необходимости похожим на клоуна. Это не доказывает, что ты — мессия; это просто доказывает, что ты — спятивший. И мы многих собрали воедино из тех, которые разваливались на части. У некоторых людей ослабляются гайки, у некоторых людей подтягиваются болты — мы должны лишь немного починить их».

Иисус был вовсе не опасен. Он был прекрасным парнем, но быть прекрасным — это не защита от сумасшествия. Он был прекрасным и доверчивым. Он слышал идею, которую постоянно провозглашали: «Придет мессия, который спасет все человечество», — и это запало в его голову; у него была распухшая голова. Его немного полечить бы здесь, и он стал бы прекрасным санньясином.

Я не против него, я сочувствую ему. Это уж было слишком — распинать его на кресте; он не совершил никакого преступления. И свобода слова позволяет это; любой может сказать: «Я — сын Божий». Я не думаю, что это кому-то приносит вред или кого-нибудь лишает прав. И вы можете сказать, что и вы — сын Божий. С этим нет проблем.

Почему они так суетились с ним? В этом вовсе не было необходимости. Все, что требовалось, — это проигнорировать его. Если бы никто не замечал его, то он сам пришел бы в себя без всякой терапии. Но поскольку люди начали замечать его и люди стали гневаться на него, то эта идея все более и более стала овладевать им.

Естественный вывод: «Если люди обеспокоены, раздражены, то, значит, в этом что-то есть, иначе, почему… почему они должны беспокоиться? Если бы я был лишь сумасшедшим, то они посмеялись бы и пошли домой». Но весь иудаизм, все раввины были встревожены. Для Иисуса было достаточным доказательством то, что все сказанное им имело какое-то значение.

Те старые глупцы, те раввины уничтожили этого молодого человека. Придав ему большое значение, оказав ему внимание, тем самым они испортили его. На самом деле, надо было наказать их, — а наказан был он. Я сочувствую ему. Я полностью за то, чтобы лечить и вылечить его; я за его долгую благополучную жизнь.

А вы говорите, что вы обескуражены.

Разве я должен быть обескуражен или вы должны быть обескуражены?

Я постоянно объяснял вам, что я хочу, чтобы существование воспринималось как таинство, поскольку только таинство прекрасно, жизненно, привлекательно, блаженно, исступленно.

Хорошо то, что существование не может быть лишено таинства.

Нет способа лишить его таинственности.

И я самый последний человек, чтобы лишать чего-либо таинственности.

Моя цель совершенно противоположная.

Именно этим я занимался всю свою жизнь — делал все таинственным. Это не трудная работа, поскольку люди намеренно лишали вещи таинства; я же просто снимаю крышку, заплатку и даю вам настоящую жизнь, как она есть.

Нигде нет окончательного ответа.

И очень хорошо то, что нет Бога, иначе нас порицали бы. Тогда не было бы возможности ни для радости, ни для свободы, ни для исследования, ни для восторга — не было бы возможности ни для чего. Бог уничтожил бы все.

Поэтому я говорю вам, что даже если бы Бог был, я научил бы вас, как убить его. Но, к счастью, его нет, поэтому мы, во всяком случае, спасены от того, чтобы быть жестокими; иначе я допустил бы хотя бы одно насилие. Хотя я — за вегетарианство, но если бы Бог был, я сказал бы вам: «Покончите с ним, так как жизнь с ним невозможна».

Вы не задумывались над скрытым смыслом: только без Бога вы свободны.

Тогда ваш внутренний мир имеет свободу. Тогда ваша сущность имеет все потенциальные возможности для роста. Тогда никого нет, кто мог бы доминировать, кто мог бы диктовать, кто мог бы манипулировать.

Вы не ответственны ни перед кем, а только перед самими собой. Никто не может спросить вас: почему вы сделали это; никто не может наказать вас или наградить вас. Нет способа для того, чтобы как-то заставить вас вести определенный образ жизни, так как Бога нет; а поскольку Бога нет, то как же может быть мессия и сын Божий?

Вот почему я называю Иисуса спятившим. Я называю его спятившим из любви и сострадания. Но я не против него. Если бы я был там, то я сказал бы евреям и Понтию Пилату: «Что вы делаете? Вы создаете религию — религию помешанных!»

«Распиная на кресте этого человека, вы совершаете преступление против всего человечества на грядущие века. Оставьте его в покое. Какой в этом вред? Это просто чистое развлечение. Люди получают удовольствие, они собираются и слушают его — в этом нет вреда. А он ничего не говорит против священных писаний. Освободите его, чтобы не создавалась никакая религия».

Он был не способен создать христианство, вы прекрасно это видите. Все, что ему удалось создать, — это двенадцать необразованных тупиц; они стали его апостолами. Но в этом мире очень трудно определить, кто самый величайший тупица — очень трудно. Те тупицы были великими, но есть еще более великие тупицы — подобные Рональду Рейгану.

Сейчас в своей речи, касающейся бюджета, он цитирует тех тупиц из Библии. Тех неграмотных, необразованных рыбаков, фермеров и лесорубов — что они знают об Америке и бюджете? Они, наверное, даже никогда не слышали слов «бюджет, экономика, планирование», — а он цитирует их! Вот, почему я говорю, что очень трудно сказать, кто является величайшим тупицей. Существуют одни тупицы и другие тупицы.

Иисус был бы не способен в любом случае создать христианство. У него не было организаторских способностей, у него не было способности влиять на сливки общества. Как он собирался создать религию? Но распятие на кресте сделало все. В этом мире вещи функционируют очень странным образом.

Когда он был распят, тысячи людей, которые никогда не беспокоились о нем, стали сочувствовать ему. Те самые люди, которые даже не ходили слушать его, если он встречался на их пути, стали сочувствовать ему. И это было естественно. Даже евреи чувствовали: «Это уж слишком. Человек был невиновен… только, может быть, говорил возмутительно, но это был всего лишь разговор, горячая обстановка — в этом ничего нет. Не было необходимости распинать этого парня». Подобное сочувствие — естественное явление.

А те двенадцать тупиц впервые обнаружили, что люди, которые никогда не слушали их учителя, теперь слушали их. И мало-помалу люди начали собираться. Они создали Библию. Они создали церковь. Они начали рассказывать притчи, рассказывать о чудесах, о которых легче рассказывать, когда человек умер.

В те дни все это было лишь слухи. А слух, передаваемый из одного уха в другое ухо, имеет тенденцию разрастаться, так как каждый хочет добавить в него что-то, некоторую пикантность. Более чем за триста лет Иисус стал в тысячу раз более великим, чем был когда-либо: поэтому он стал мифом.

Реальный человек был всего лишь сыном обыкновенного плотника. Но за триста лет человеческое воображение сделало всю работу. И потом за эти две тысячи лет ученые, профессора, теологи, философы — все они стремятся увеличить миф, насколько это возможно, и извлекают из Иисуса значения, слова, философии и идеологии, о которых несчастный парень даже никогда и не знал.

Я не против Бога, или Иисуса Христа, или кого-либо.

Но я — за истину.

Если она направлена против кого-то, то я бессилен.