Библия Раджниша. Том 4. Книга 1

Беседа 15 ОТ СТРАДАНИЯ К БЛАЖЕНСТВУ 12 февраля 1985 года

Бхагаван,

Почему мир так сильно страдает? Почему мы все не можем быть такими же блаженными, каким всегда являетесь Вы?

Ребенок — отец человека, а мы на протяжении веков портили ребенка. А когда ребенок испорчен, то вся жизнь становится неестественной, жалкой, бессмысленной.

Стоит вопрос: почему каждое общество, каждая цивилизация старались испортить ребенка?

Очень важно понять, что все то, что мы создали до сих пор — общественные структуры, религиозные философии, системы обучения, — сознательно или бессознательно для своего существования все это нуждается в несчастном человеке. Они паразиты.

Если человек не несчастен, то в этом случае все ваши так называемые великие институты исчезнут с лица Земли. Только вдумайтесь: ни одно животное не нуждается ни в какой религии, ни одно животное не нуждается ни в какой философии, ни одно животное не нуждается ни в какой культуре, ни в какой цивилизации. И все же животные живут счастливо, намного счастливее, чем удается жить человеку. Вы не найдете страдающих животных.

Все эти институты, которые существуют за счет вашего страдания, вынуждены создавать все больше и больше страданий, так как они — их питательная среда, они — их пища. Несчастный человек рано или поздно вынужден обратиться к религии, так как он будет нуждаться в утешении. Он не имеет реальных вещей, которые поддерживали бы его; он будет нуждаться в вымыслах, которые заменят ему реальность.

Он ничего не знает о любви. С самого начала ему мешали узнать о том, что такое любовь. Его внимание отвлекли на нечто другое, что не является любовью, а что является только искусственной игрой — чем-то искусственным, лицемерием. Вы можете притворяться, но это не будет для вас питательной средой.

Наоборот, это истощит вас. Это отнимет у вас очень многое, так как это не простое явление.

Постоянно притворяться — тяжелая работа, возможно, самая тяжелая в мире. Вы можете нести на своих плечах гору — это будет не так тяжело по сравнению с тем, что всю свою жизнь вы несете в себе все виды лжи, притворства, лицемерия.

Вы запутываетесь, стараясь сохранить все это лицемерие, ложь, притворство. Они распадаются; каждое противоречит друг другу, и у них нет корней в реальной жизни. Вы вынуждены питать их своей собственной кровью, своим собственным сердцем. своим собственным костным мозгом. Естественно, что это создает несчастный мир.

Но священники счастливы в несчастном мире. Они были очень несчастливы во времена язычников, настолько несчастливы, что само слово «язычник» стало предосудительным.

Однажды я пил чай и разговаривал с Вивек. Я сказал: «Я — язычник».

Она сказала: «Никогда не используйте это слово на Западе».

Я сказал: «Почему? Это такое прекрасное слово».

Она сказала: «Оно может быть прекрасным для вас, но христианство, иудаизм, весь Запад используют это слово в очень унизительном смысле».

Я сказал: «Я не знал об этом. Значит, теперь я должен применять это слово к себе. Это слово надо освободить от этих преступников и вырвать его из их рук. Они испортили прекрасное слово».

Раньше язычник существовал на Земле и был счастлив, как любое животное; он ничего не знал о страдании. Он любил, он жил, никогда не беспокоясь об основных вопросах и проблемах. Он наслаждался едой, питьем — простыми вещами в жизни, не делая ни из чего проблему. Язычники исчезли с лица Земли. Религии уничтожили их повсюду, во всем мире.

Все религии были против язычников, так как если существуют язычники, то у религий нет никаких возможностей. Они не могут сосуществовать, поскольку язычник не интересуется тем, что происходит после смерти. Он не интересуется тем, что происходило до рождения.

Он говорит: «Между рождением и смертью столько много времени для того, чтобы жить. Вначале позвольте мне покончить с этим — не вносите в мою жизнь ненужных вещей, чтобы тратить на них время. Сейчас я в середине своей жизни; позвольте мне жить ею. Когда я буду мертв, я попытаюсь тоже пожить; но почему я должен сейчас беспокоиться о смерти? Я не помню, чтобы я беспокоился о жизни до своего рождения. В данный момент жизнь в моих руках, и я хочу выжать из нее весь сок».

Мне вспомнилась прекрасная притча; она настолько прекрасная, что хочется… Было бы хорошо, если бы она была истиной, и она очень близка к истине.

В раю, в ресторане, сидят Иисус, Будда, Конфуций и Лао-цзы, и все четверо читают проповедь. Танцуя с бутылью в руках, появляется апсара, прекрасная танцовщица — бутыль полна вина, — девушка смотрит на них и говорит: «Вы разговариваете о жизни, и, слушая ваш разговор о жизни, я интересуюсь… Жизнь имеется здесь, в этом ресторане; это наш особый рецепт. Мы создаем жизнь, нектар, называемый жизнью. Я принесла эту бутыль. Обсуждать здесь нечего; почему вы не пьете, не пробуете?»

Будда немедленно закрыл глаза. Он сказал: «Рождение — боль, смерть — боль, а между двумя болями нет возможности того, чтобы жизнь была блаженством. Я даже не хочу видеть это».

Иисус взглянул на девушку и сказал ей: «Жизнь рождается в грехе; и ты пытаешься соблазнить нас? Ты, должно быть, принадлежишь дьяволу. Убирайся с глаз долой!»

Конфуций был более гуманный; он сказал: «Я не могу быть похожим на этих двух парней; они против жизни. Я — прагматик». Конфуций сделал Китай одной из самых прагматичных стран, очень практичной страной. Он сказал: «Я — практичный человек. Я ничего не могу сказать, не попробовав, — дай мне немного попробовать нектар, который ты называешь жизнью». Он немного попробовал его, вернул чашу и сказал: «Нет, он горек. Эти два парня правы».

Лао-цзы сказал: «До тех пор пока не выпьешь его полностью, нельзя высказать свое суждение, поскольку существуют вещи, горькие в начале и сладкие в конце. И, кроме того, надо также научиться пробовать на вкус. Лишь делая один глоток без предварительного опыта питья жизни… твое суждение просто ничего не стоит».

«Конфуций, ты — запутавшийся человек, и ты запутал тысячи других. Ты принимаешь позу, как будто ты — прагматик; но какой же это прагматизм, когда, лишь немного попробовав, ты судишь обо всем? Зная часть, ты не знаешь целого. Да, зная целое, ты знаешь часть, но не наоборот».

Лао-цзы взял целую бутыль — он был не такой человек, чтобы пить из чаши, — осушил до дна всю бутыль, поблагодарил даму и сказал всем этим своим великим друзьям: «Все вы идиоты! Это непомерно прекрасно, вкусно; но надо пережить это во всей полноте. Из меньшего ничего не получится».

В этом заключается весь подход язычника.

Лао-цзы — язычник. Вот почему в его записях вы не найдете упоминаний о Боге, разговоров о рае или аде. Его волнует только то, что происходит здесь и сейчас. Он жил так.

Однажды Конфуций спросил его: «Люди спрашивают меня о смерти, но я ничего не знаю о смерти. Возможно, — ты старше и мудрее, и ты любишь двигаться в опасные области сознания, — возможно, у тебя есть какое-то представление о смерти».

Лао-цзы сказал: «Не умирая, нет способа познать смерть. Соверши самоубийство; иди и прыгни с холма, и ты узнаешь, что такое смерть. Единственный способ узнать что-то — это жить этим. Спрашивать о смерти, стараться найти ответ, касающийся смерти, — глупо. Старайся жить прямо сейчас; иначе ты упустишь и это тоже».

«И запомни мои слова о том, что ты не будешь жить вечно; вскоре ты будешь мертвым. Затем, лежа в могиле, медитируй о смерти столько, сколько захочешь — никто не помешает тебе».

«Но не трать попусту время своей жизни на размышления о смерти, так как есть люди, которые, умирая, будут думать о жизни. Вот так функционирует их ум. Они никогда не находятся там, где они находятся на самом деле; они всегда там, где их нет. Это стало их установившейся практикой. Будучи живыми, они беспокоятся о смерти; умирая, они будут беспокоиться о жизни».

Я — язычник.

И только язычник может отбросить страдания.

Только он обладает мужеством для того, чтобы отбросить страдания.

Общество не позволит вам отбросить ваши страдания — оно так много средств вложило в них.

Вы несчастны; вы идете к священнику; он дает вам иллюзии, утешение. Конечно, он берет вознаграждение и уверяет вас в том, что будет заботиться о вас; он будет убеждать Бога, чтобы тот был благосклонен к вам. Вы — лишь пациент и принимаете все то, что происходит с вами, веря в Бога, веря в святую книгу, веря в мессию. Вам не надо беспокоиться: эти страдания скоро закончатся; жизнь так коротка.

Для людей, которые не знают, как надо жить, жизнь так коротка.

Для людей, которые знают, как надо жить, даже одно мгновение равно вечности.

Священники скажут вам: «Эта жизнь такая короткая, она пройдет. Она подобна кошмару; но проснетесь вы в раю. Сохраните пламя веры в своем сердце, не теряйте веру».

Итак, если вы не несчастны, то нет необходимости идти к священнику. Я никогда не был у священника. Я никогда никого не спрашивал о том, как не быть несчастным, так как, прежде всего, я не несчастен.

Изредка происходит… поскольку ни одна система не может на сто процентов уберечься от глупцов по той простой причине, что все системы созданы глупцами — как же они могут уберечь систему от глупцов? Поэтому изредка некоторые люди проскальзывают через лазейки.

С самого раннего детства моей основной точкой зрения было то, что блаженство естественно, оно подобно здоровью. Вы не должны искать причины того, что вы здоровы. Вы же не ходите к врачу обеспокоенные и не спрашиваете: «Доктор, вот уже несколько дней у меня эта проблема со здоровьем. Мне надо что-то делать или просто оставаться здоровым?» Нет, вы не делаете из своего здоровья проблему. Почему? Вы воспринимаете его как нечто естественное. Болезнь неестественна.

Слово «болезнь» прекрасно. Оно просто означает состояние тревоги. Будь оно физическим, психологическим или духовным — это не имеет значения; болезнь может быть любой. Болезнь не будет вашей природой; она нечто неестественное; вы отклонились от своего естественного курса. Поэтому, когда вы находите себя несчастным, это означает, что вы делаете нечто такое, чтобы создать страдания.

Это было моей основной точкой зрения с самого раннего детства: то, что счастье, подобно здоровью, — естественное явление. А несчастье не естественно; что-то где-то было неправильно. Если человек постоянно несчастен, то это означает, что многие вещи одновременно были неправильными. А если весь мир несчастен, то это означает, что весь мир функционирует по неправильным принципам.

Например, каждому ребенку говорят о том, чтобы он не был самим собой. Может быть, вам не говорят это непосредственно, но вам говорят тысячью и одним способом о том, чтобы вы не были самими собой: вот теперь вы приемлемы. Вы можете быть приемлемы только в том случае, если вы следуете определенным правилам, данным вам вашими родителями, вашими священниками, вашими учителями.

Но ни учитель не является природой, ни священник не является природой, ни ваши родители не имеют монополии в природе. Однако все они стараются толкать вас на неестественный образ жизни. Они называют это принципами, дисциплиной, идеалами. Они дают вам великие идеалы: вы должны стать подобными Кришне, подобными Иисусу, подобными Раме.

В моем городе была только одна церковь. В городе было всего несколько христиан, возможно четыре или пять семей; а я был единственным не христианином, который обычно посещал церковь. Но это делалось не специально; я обычно посещал мечети, гурудвара, индусские храмы, джайнские храмы. У меня всегда была идея, что все принадлежит мне. Я не принадлежу какой-либо церкви, я не принадлежу какому-нибудь храму, но любой храм и любая церковь, которые существуют на Земле, принадлежат мне.

Видя нехристианского мальчика, постоянно приходящего каждое воскресенье, священник стал интересоваться мною. Он сказал мне: «Ты кажешься очень заинтересованным. Действительно, во всем моем приходе — а он такой маленький — ты кажешься самым заинтересованным. Другие спят, храпят, а ты такой бдительный, все время слушаешь и все наблюдаешь. Ты хотел бы стать похожим на Иисуса Христа?» — и он показал мне картину с изображением Иисуса Христа, конечно висящего на кресте.

Я сказал: «Нет, абсолютно нет. У меня нет желания быть распятым на кресте. А с распятым человеком, должно быть, было что-то неправильное; иначе, зачем кому-то распинать другого человека? Если вся его страна, весь его народ решили распять его, значит, с этим человеком, должно быть, было что-то неправильное. Он может быть прекрасным человеком, он может быть хорошим человеком, но что-то, должно быть, привело его к распятию. Возможно, у него был инстинкт самоубийства».

«Люди, которые имеют инстинкт самоубийства, обычно не настолько храбры, чтобы совершить самоубийство, но они могут устроить так, что другие люди убьют их. И тогда вам ни за что не обнаружить, что у них был инстинкт самоубийства, что они вынудили вас убить их, поэтому вся ответственность ложится на вас».

Я сказал: «Во мне нет никакого инстинкта самоубийства. Возможно, он не был склонен к самоубийству, но определенно то, что он был, некоторым образом, мазохистом. Лишь взглянув ему в лицо, — а я видел много картин с его изображением, — я вижу, что он выглядит несчастным, таким отчаянно несчастным, что я попытался, стоя перед зеркалом, придать своему лицу такой же несчастный вид, но мне это не удалось. Я очень старался, но даже не смог придать своему лицу выражение его лица; как же я могу стать Иисусом Христом? Мне это кажется невозможным. И почему я должен становиться Иисусом Христом?»

Он был шокирован. Он сказал: «Я думал, что ты интересовался Иисусом».

Я сказал: «Конечно, я интересуюсь и интересуюсь даже больше, чем вы, поскольку вы — проповедник, причем оплачиваемый. Если вы не будете получать жалование в течение трех месяцев, то вы умрете, и все ваше учение исчезнет». И, в конце концов, так и случилось, так как те христианские семьи не были постоянными жителями города — все они были служащими на железной дороге, поэтому рано или поздно они переехали жить в другие места. Священник остался один в своей маленькой церкви, которую создали те люди. Теперь некому было давать ему денег, поддерживать его, некому, кроме меня, было его слушать.

По воскресеньям он обычно говорил: «Дорогие друзья…»

Я говорил: «Подождите! Не используйте множественное число. Здесь нет друзей, а только „дорогой друг“. Это почти похоже на разговор двух возлюбленных; это не церковный приход. Вы можете сесть — здесь никого нет. Мы можем хорошенько поболтать. Зачем без необходимости целый час стоять и кричать?..»

И вот как все произошло. Через три месяца он умер, так как если вы не платите ему… Хотя Иисус сказал: «Не хлебом единым жив человек», — человек не может жить также и без хлеба. Он нуждается в хлебе. Этого может быть недостаточно; он нуждается во многих других вещах, но многие другие вещи появятся позднее; вначале появляется хлеб.

Конечно, человек может жить лишь хлебом единым. Он не будет полноценным человеком — а кто является полноценным человеком? Но никто не может жить без хлеба, даже Иисус.

Я ходил в мечеть; и мне это разрешали, так как христиане и мусульмане принадлежат религиям, которые обращают людей в свою веру; они хотят, чтобы люди из других паств приходили к ним. Они были очень счастливы видеть меня там, — но всегда был один и тот же вопрос: «Ты хотел бы стать таким, как Хазрат Мухаммед?» Я был удивлен, узнав, что никто не был заинтересован в том, чтобы я был самим собой; никто не помогал мне быть самим собой.

Каждый был заинтересован в ком-то другом, в идеале, в своем идеале; а я должен быть только точной копией кого-то. Разве Бог не дал мне мое собственное лицо? Разве я должен жить с лицом, взятым взаймы, с маской, зная, что у меня, вообще, нет лица? Тогда как же жизнь может быть радостью? Даже ваше лицо не является вашим.

Если вы не являетесь самими собой, то как вы можете быть счастливы?

Все существование блаженно, так как скала является скалой, дерево является деревом, река является рекой, океан является океаном. Никто не беспокоится о том, чтобы кем-то стать; иначе все спятили бы. А именно это и произошло с человеком.

С самого раннего детства вас учат не быть собой, а быть, как говорят, очень умным, хитрым. Вам говорят: «Вы должны стать похожими на Кришну, похожими на Будду» — и изображают Будду и Кришну в таком виде, что в вас поднимается огромное желание быть неким Буддой, быть неким Иисусом, быть неким Кришной. Это желание есть коренная причина ваших страданий.

Мне также говорили те же самые вещи, которые говорили вам; но с самого раннего детства у меня была такая точка зрения, что, чему бы я ни следовал, я не намеревался уйти от самого себя. Правильно это или неправильно, но я собираюсь оставаться самим собой. Даже если я закончу свою жизнь в аду, то у меня, по крайней мере, будет удовлетворение от того, что я следовал своим курсом в жизни. Если он ведет в ад, то пусть ведет в ад. Следуя чужим советам, идеалам и дисциплинам, даже если я закончу свою жизнь в раю, я не буду там счастлив, так как меня заставили жить против моей воли.

Постарайтесь понять суть. Если все происходит против вашей воли, то в этом случае, даже находясь в раю, вы будете в аду. Но, следуя своему естественному курсу существования, даже находясь в аду, вы будете в раю.

Рай там, где расцветает ваше реальное существо.

Ад там, где вы сокрушены и вам навязали что-то еще.

Мне вспомнилась одна история. Один очень знаменитый философ Англии, Эдмунд Берк, был озадачен одним вопросом, так как он читал, а также слышал в проповеди архиепископа Англии о том, что тем, кто верит в Иисуса, в Бога, в Святой Дух — тем, у кого есть вера, тем гарантировано попадание в рай. Те, у кого нет веры, несомненно попадут во тьму ада.

Эдмунд Берк был философом. Естественно, что философы — дотошные люди; он раздумывал над этим, и у него возник вопрос. Вопрос был следующим: «А что случится с человеком, который имеет веру, но является, в любом смысле, злым, плохим человеком, грешником? И с другой стороны, человек, очень хороший, добродетельный, сострадательный, всегда готовый служить людям, который никогда никому не причинил вреда, никогда не сделал ничего такого, что вы можете назвать грехом, но который не имеет веры — что происходит с ним?»

Эдмунд Берк сам не мог догадаться, поэтому он пошел к архиепископу и сказал: «Я в затруднении — когда я слушал вашу проповедь, у меня возникла проблема».

Архиепископ также был в затруднении, так как он никогда не думал об этом. Вопрос был веским: «Человек может быть хорошим и без веры; существовали такие люди… Как насчет Гаутамы Будды? Как насчет Сократа? Нельзя сказать, что это были плохие люди. Ни один человек, даже тот, кто против них, не может сказать, что они были плохими людьми. Трудно найти лучших людей, — но они были без веры. Как насчет этих людей? А подобных людей было много: Махавира, Эпикур, Лао-цзы, Чжуан-цзы — что произойдет с этими людьми?»

«А мы знаем, что в вашем приходе есть все типы грешников. Действительно, вы даже ходите в тюрьмы для того, чтобы читать проповеди людям, которые совершили всевозможные преступления; даже убийцам, которые приговорены к смертной казни или к пожизненному заключению, — а они имеют веру».

На самом деле, если вы ясно мыслите, только этим людям и нужна вера. Почему хороший человек должен нуждаться в вере? Разве недостаточно доброты?

Такова была точка зрения Будды, его аргумент против Бога: «Разве недостаточно быть добродетельным, невинным, безобидным, правдивым, честным… все качества хорошего человека — разве они недостаточны? Разве все еще нужна вера в бога? В бога, существование которого не доказано, существование которого не может принять по-настоящему искренний и честный человек».

Так было и в Индии. Однажды я был в суде; меня попросили поклясться именем Бога. Я сказал: «Нет, я могу поклясться именем кого угодно, но только не Бога, так как я — человек истины».

Судья сказал: «Человек истины — и вы не можете поклясться именем Бога?»

Я сказал: «Это очевидно. Человек истины — как он может допустить эту выдумку о Боге? Я не вижу в этом никакой истины».

Он сказал: «Вы — первый человек, который поднял этот вопрос о клятве».

Я сказал: «Это просто означает, что вы встречались с преступниками, с грешниками — все эти люди, ваши адвокаты и, возможно, вы сами боитесь потерять веру в Бога, так как это ваше единственное спасительное творение; у вас больше ничего нет».

В Индии есть пословица — я цитировал ее. Пословица следующая: для тонущего человека достаточно даже плавающей соломинки. Он начинает надеяться, что, уцепившись даже за соломинку, он будет спасен; он не может потерять эту соломинку. Любой хотя бы немного разумный человек знает, что соломинка не поможет вам; но для тонущего человека даже соломинка… Возможно, что соломинки нет вообще; это всего лишь иллюзия, но тонущий человек мечтает, что это может оказаться помощью. Он даже может не открывать глаз, так как — кто знает? Если он откроет глаза и обнаружит, что в руках у него ничего нет…

Я сказал: «Я не могу поклясться именем Бога, так как это будет началом лжи, — а вы хотите, чтобы я говорил только правду. Вы просите от меня противоречия. Именем самой величайшей лжи я должен поклясться говорить истину? Если вы хотите, чтобы я говорил истину, то, пожалуйста, забудьте все о Боге, так как вы не можете доказать истинность Бога, а без доказательства я не могу клясться».

Судья был в затруднении. Он сказал: «Но как-то надо начать дело».

Я сказал: «Дело может быть начато — я могу поклясться от себя лично. Если вы можете поверить моей клятве именем Бога, то кому вы верите: Богу или мне? Я даю клятву, и если я решил лгать, то я могу лгать даже, когда клянусь. Кто может помешать мне? Клятва не может помешать мне. Вы доверяете мне в том случае, если я клянусь. Вы не можете непосредственно доверять мне? Необходима выдумка? Я говорю от себя лично, что буду говорить правду и только правду».

«Вы можете начинать свое дело. Если вы настаиваете на Боге, то в этом случае это дело никогда не начнется, так как в течение миллионов лет люди пытались доказать существование Бога и не могли это сделать. Итак, вначале докажите существование Бога, а там посмотрим».

Вам говорили красивую ложь, выдумки. Вас убеждали, подкупали для того, чтобы вы стали кем-то другим. И вы усиленно старались стать кем-то еще. Конечно, вы не можете стать кем-то еще; это не в природе вещей. Вы не можете стать кем-то еще; отсюда следует страдание.

Поскольку вы все время терпите неудачу — как вы можете быть счастливыми? Что бы вы ни делали, все не имеет смысла; что-то каким-то образом всегда получается неправильно. Вы никогда не достигаете цели. Вы не можете достичь сущности жизни, — а жизнь не виновата.

Вы стараетесь выжать сок из камней. В камнях нет сока. Они могут выглядеть прекрасно, они могут быть выполнены в виде цветов, в виде фруктов, они могут быть раскрашены как фрукты, они могут выглядеть даже лучше, чем фрукты, но вы не можете получить из них сок.

А если вы не получаете сок от своей жизни, то это просто означает, что основания неправильны.

Первое основание — это то, что вы стараетесь стать кем-то другим, — осознанно или неосознанно, но суть не в этом. Вы должны будете определить, кем вы старались стать. Вы, может быть, не были очень ясными. В вашем уме, может быть, находится не какой-то один образ, там могут быть несколько образов, так как в ваш разум что-то вкладывает ваш отец, в ваш разум что-то вкладывает ваша мать…

Ваши учителя, — а учителей так много, — они вкладывают в ваш разум различные вещи. Это может быть смешанный образ, неясно выраженный; вы же не можете видеть ясно выраженными Кришну, Иисуса или Будду.

Вы можете родиться в индусской семье, а затем можете обучаться христианскими миссионерами в миссионерской школе. Теперь ваш индуизм и ваше христианство обязаны перемешаться. И это будет очень сложная смесь для того, чтобы ее можно было разделить, так как флейта Кришны и крест Иисуса настолько перемешались, что Кришна играет свою песню на кресте, а Иисус распят на флейте Кришны! От этого можно сойти с ума… Голова может быть от Будды, руки могут быть от Кришны, ноги могут быть от Христа, а голос может быть от Сократа.

Вы в огромном замешательстве, но это замешательство зиждется на идее, что вы должны стать кем-то еще.

Многие люди входили в вашу жизнь и давали вам ту же самую идею, но с новым идеалом. Теперь вы не знаете, куда вам идти. Вы стоите перед Белым Домом на Пентагоне. Перекресток, по крайней мере, симметричен — даже если вы разделены, то вы будете разделены на четыре равные части, — но стоять на пятиугольнике! Одна нога идет по одной дороге, другая нога идет по другой дороге; одна рука движется по одной дороге, другая рука — по другой дороге; ваша голова побежала по какой-то другой дороге. Это состояние пятиугольника.

Будет трудно опять собрать все ваши части воедино, так как все они бегут быстро для того, чтобы достичь цели. А кто соберет их всех воедино? Ваши родители, ваше общество не оставили вас в состоянии управления. Наоборот, они находятся в состоянии управления; они знают о том, как надо управлять вами. Действительно, перед тем как управлять вами, было абсолютно необходимо, чтобы вы больше не могли управлять собою.

В детстве у меня с родителями это было каждодневной проблемой. Я говорил им снова, снова и снова: «Вы должны понять одну вещь: если вы хотите, чтобы я что-то сделал, то не говорите мне об этом, поскольку если вы говорите мне о том, что я должен это сделать, то в этом случае я сделаю все наоборот, — что бы ни происходило».

Мой отец сказал: «Ты сделаешь все наоборот?»

Я сказал: «Точно — все наоборот. Я готов к любому наказанию, но на самом деле ответственность лежит на вас, а не на мне, так как с самого начала я ясно сказал, что если вы хотите, чтобы что-то было сделано, то, пожалуйста, не говорите мне об этом. Позвольте мне самому решать».

«Когда мне приказывают, я вынужден не повиноваться, даже хотя я знаю, что то, что вы говорите, — правильно; но вопрос не в этом. Эта маленькая просьба и ваша правота не имеют большого значения. Вопрос стоит о всей моей жизни: кто собирается управлять ею? Эта небольшая правота и неправота не имеют для меня значения, — а что же имеет значение?»

«Что имеет значение для меня — и это вопрос жизни и смерти, — так это то, кто будет управлять? Вы будете управлять или я буду управлять? Это моя жизнь или ваша жизнь?»

Несколько раз они пытались, но обнаруживали, что я непреклонен. Я делал все наоборот. Конечно, это было неправильно; то, что они хотели, было, несомненно, правильно. И со своей стороны я не отрицал тот факт, что «то, что вы хотели, — правильно. Но было неправильно то, что вы хотели это; вам следовало бы позволить мне хотеть это. Вы были нетерпеливы; вы вынуждали меня делать все наоборот. Итак, кто же ответствен за то, что события приняли неправильный оборот?»

Например, мой дед был болен. Мой отец вышел и сказал мне: «Ты здесь, и ты такой большой друг своему деду, поэтому прояви немного заботы. Это лекарство надо ему дать в три часа, а то лекарство надо дать в шесть часов».

Я сделал все как раз наоборот — лекарство, которое надо было дать в шесть часов, я дал в три часа, а лекарство, которое надо было дать в три часа, я дал в шесть часов… я изменил весь порядок. И конечно, мой дед заболел еще серьезнее. А когда пришел мой отец, то он сказал: «Это уж слишком. Я никогда не мог представить, что ты это сделаешь».

Я сказал: «Вам следовало бы это представить. Вы должны начать представлять, мысленно воображать. Как я уже сказал, я должен это сделать, даже если это создаст опасность для моего деда. И я сказал ему о том, что я нарушил порядок, так как я должен так сделать. И он согласился со мной».

Он был золотой человек. Он сказал: «Делай в точности так, как сказал. Оставайся непреклонным. Я прожил свою жизнь; а твоя жизнь — впереди. Не позволяй никому управлять собой. Даже если я умру, никогда не вини себя в этом».

Он не умер, но я принял рискованное решение. С того дня мой отец перестал говорить мне о том, что надо делать. Я сказал:

«Вы можете предложить, но вы не можете приказать. Вы должны научиться быть вежливым со своим собственным сыном, так как относительно нашего бытия: кто отец, а кто сын? Вы не обладаете мной, а я не обладаю вами; это лишь случайная встреча двух странников. Вы не имели понятия о том, кого вы произведете на свет. Я не имел понятия о том, кто будет моим отцом и моей матерью. Это лишь случайная встреча на дороге».

«Не старайтесь эксплуатировать ситуацию. Не пользуйтесь тем, что вы могущественны, что вы имеете деньги, а я ничего не имею. И не принуждайте меня, так как это ужасно. Предлагайте мне. Вы всегда можете сделать мне предложение так, что “это мое предложение — ты можешь обдумать его. Если ты чувствуешь, что оно правильное, то выполни его; если чувствуешь, что оно неправильное, то не выполняй его”».

И постепенно установилось так, что моя семья начала делать только предложения. Но они были удивлены, потому что я начал тоже делать предложения. Мой отец сказал: «Это несколько новое развитие событий. Ты не говорил об этом».

Я сказал: «Это просто. Если вы можете делать мне предложения, поскольку вы опытный, зрелый, то я тоже могу делать вам предложения, поскольку я неопытный. И это не обязательно является дисквалификацией, ведь все великие изобретения в мире делались неопытными людьми. Опытные люди постоянно повторяют одно и то же, — ведь благодаря своему опыту они знают “правильный” метод; они ничего не могут изобрести».

Для того, чтобы что-то изобрести, вы должны быть не осведомлены о «правильном» методе, который применялся всегда; только в этом случае вы можете проложить новый путь. Только неопытный человек будет иметь мужество войти в неизвестное.

Поэтому я сказал: «У вас квалификация опытного человека, а у меня квалификация неопытного человека. Вы зрелый, но зрелость также означает, что ваше зеркало уже не такое чистое, как мое зеркало; на нем собралось много пыли. Да, вы многое видели в жизни, и в этом ваша квалификация».

«Моя квалификация в том, что я вообще не видел жизни. На моем зеркале не собралось пыли — мое зеркало отражает более ясно, более точно. Ваше зеркало может лишь представить, что оно отражает. Оно может лишь нести старую память, а не быть настоящим отражением объективной действительности».

«Поэтому должно быть так: если вы можете делать мне предложения, то я также могу делать предложения вам. Я не говорю о том, чтобы вы следовали им. Это не приказ. Вы можете обдумать их точно так же, как я обдумываю ваши предложения».

Но с самого начала каждый ребенок должен бороться; это беда. Дети борются, но борются по неправильным мотивам, за неправильные вещи. Я никогда не просил ни единой игрушки. Мой отец обычно ездил в Бомбей, и он спрашивал детей: «Чего бы вы хотели?» И он также спрашивал меня: «Если ты что-то хочешь, то я могу записать и привезти это из Бомбея».

Я никогда не просил его. Однажды я сказал: «Я только хочу, чтобы вы вернулись более гуманным, с меньшими отцовскими чертами, более дружелюбным, менее диктаторским, более демократичным. Привезите мне несколько больше свободы, когда вернетесь».

Он сказал: «Но этих вещей нет на рынке».

Я сказал: «Я знаю, что их нет на рынке, но я хотел бы именно эти вещи: немного больше свободы, немного подлиннее привязанность, поменьше приказов, поменьше заповедей и немного уважения».

Ни один ребенок не просил уважения. Вы просите игрушки, сладости, одежду, велосипед и тому подобные вещи. Вы получаете их, но это не те настоящие вещи, которые сделают вашу жизнь блаженной.

Я просил у него деньги только в том случае, когда хотел купить больше книг; я никогда не просил деньги на что-нибудь еще. И я сказал ему: «Когда я прошу деньги на книги, будет лучше, если вы дадите их мне».

Он сказал: «Что ты имеешь в виду?»

Я сказал: «Я просто имею в виду то, что если вы не дадите их мне, то я буду вынужден украсть их. Я не хочу быть вором, но если вы вынуждаете меня, то другого пути нет. Вы знаете, что у меня нет денег. Мне нужны эти книги, и я намереваюсь иметь их, вы это знаете. Поэтому, если мне не дадут денег, то я возьму их; и запомните, что именно вы вынудили меня украсть».

Он сказал: «Нет необходимости красть. Когда тебе понадобятся деньги, то просто приходи и бери их».

А я сказал: «Будьте уверены в том, что они —.только на книги». Но необходимости убеждать его не было, так как он все время видел, что моя библиотека в доме растет. Постепенно в доме не осталось места ни для чего, кроме как для моих книг.

И мой отец сказал: «Итак, вначале мы имели библиотеку в нашем доме, а теперь мы имеем дом в библиотеке! И мы все должны заботиться о твоих книгах, так как если что-то происходит с какой-либо книгой, то ты устраиваешь такую суматоху, ты создаешь столько неприятностей, что все боятся твоих книг. И эти книги везде; невозможно не спотыкаться о них. А ведь здесь маленькие дети…»

Я сказал: «Маленькие дети — не проблема для меня; проблема — дети постарше. Маленькие дети — я очень уважаю их за то, что они оберегают мои книги».

В моем доме можно было наблюдать странную вещь. Все мои младшие братья и сестры оберегали мои книги, когда меня не было дома: никто не мог прикоснуться к моим книгам. Они вытирали их, и они держали их в нужном месте, куда бы я ни положил их, поэтому, когда мне была необходима какая-то книга, я всегда мог найти ее. И это было простое дело, так как я проявлял к сестрам и братьям большое уважение, а они не могли проявить свое уважение каким-либо другим способом, кроме уважения к моим книгам.

Я сказал: «Настоящие проблемы — дети постарше: мои дяди, мои тети, сестры моего отца, шурины моего отца — вот люди, которые доставляют беспокойство. Я не хочу, чтобы кто-то делал пометки в моих книгах, подчеркивал слова в моих книгах, а эти люди продолжают это делать». Я ненавидел саму мысль о том, что кто-то может подчеркивать слова в моих книгах.

Один из шуринов моего отца был профессором, поэтому у него, должно быть, была привычка подчеркивать слова. И он обнаружил так много прекрасных книг, что, когда бы он ни пришел к нам, он постоянно делал пометки на моих книгах. Я вынужден был сказать ему: «Это не только невежливо, нецивилизованно; это говорит о том, какой у вас ум».

«Я не хочу книг из библиотек, я не читаю книги из библиотек по той простой причине, что слова в них подчеркнуты, они помечены. Кто-то там что-то подчеркнул. Я не хочу этого, поскольку такое подчеркивание без вашего ведома входит в ваш ум. Если вы читаете книгу и что-то там подчеркнуто красной чертой, то эта черта выделяется. Вы прочитали всю страницу, а выделяется эта черта. Она по-другому воздействует на ваш ум».

«У меня отвращение к чтению чьих-то книг, которые помечены, слова в которых подчеркнуты. По моему мнению, это подобно тому, когда кто-то ходит к проститутке. Проститутка сама по себе не имеет значения, но то, что женщина подчеркнута и помечена, — пометки покрывают ее всю, сделанные разными людьми на разных языках. Вам понравилась бы свежая женщина, а не помеченная кем-то.

По моему мнению, книга — это не просто книга; это любовная привязанность. Если вы помечаете какую-то книгу, то должны платить за это и забирать ее с собой. Я не хочу иметь такую книгу здесь, так как одна грязная рыба может загрязнить весь пруд. Я не хочу проституированную книгу — заберите ее».

Он был очень рассержен, так как не мог понять. Я сказал: «Вы не понимаете меня, потому что вы мало меня знаете. Вы лишь поговорите с моим отцом».

А мой отец сказал ему: «Это была твоя вина. Зачем ты пометил его книгу? Зачем ты сделал пометки в его книге? Для какой цели она тебе служит? Ведь книга останется в его библиотеке. Прежде всего, ты никогда не просил его разрешения, — что ты хочешь прочитать его книгу».

«Ничего не происходит здесь без его разрешения в том случае, если это его вещь; поскольку если ты берешь его вещь без разрешения, то и он начинает брать чужие вещи без разрешения. А это создает беспокойство. Совсем недавно один из моих друзей хотел успеть на поезд, а он взял его чемодан…»

Друг моего отца сходил с ума: «Где мой чемодан?»

Я сказал: «Я знаю, где он, но в вашем чемодане одна из моих книг. Я не заинтересован в вашем чемодане; я просто стараюсь сохранить свою книгу». Я открыл секрет — я сказал: «Откройте чемодан», но он был в замешательстве, так как он украл книгу, — а книга была обнаружена. Я сказал: «Теперь платите штраф, так как это просто по-варварски».

«Вы были здесь гостем; мы уважали вас, мы обслуживали вас. Мы все делали для вас, а вы крадете книгу бедного мальчика, у которого нет денег, — у мальчика, который вынужден угрожать своему отцу, что “если вы не дадите мне денег, то я собираюсь украсть их. И уж тогда не спрашивайте, зачем ты сделал это, — ведь тогда я украду там, где смогу”».

«Эти книги не дешевы, — а вы положили книгу в свой чемодан. Вам не обмануть моих глаз. Когда я вхожу в комнату, то я знаю, все ли мои книги здесь или что-то пропало».

Итак, мой отец сказал профессору, который пометил мою книгу: «Никогда не делай этого. Возьми эту книгу и замени ее на новую».

Мой подход прост: каждый должен быть напористым, но не агрессивным.

Эти два слова совершенно разные. Вы можете быть напористы и очень скромны. Вы не можете быть скромны и агрессивны. Агрессивный нарушает чье-либо право. Напористость просто делает ваше право заявленным, понятным. Это совершенно разные процессы.

Напористость — основополагающее право каждого: «Если вы не способны понять, то я вынужден буду кричать, но я ни в коем случае не вмешиваюсь в вашу жизнь. Я просто говорю: “Пожалуйста, не подходите к моей территориальной прерогативе”. Я никогда не пересеку вашу территорию, но того же самого я ожидаю от вас».

Я хотел бы, чтобы именно такими с самого начала были наши маленькие дети — напористыми, но не агрессивными; скромными, но не готовыми быть кем-то порабощенными.

Все человечество порабощено и порабощено такими прекрасными названиями: Бог, религия, мораль, истина, отчизна, отец, мать, семья. Во всех этих хороших словах спрятаны очень ядовитые семена вашего рабства.

Этот тип человека не может быть блаженным; страдание в мире — просто продукт всего этого. Мы ничего не можем сделать с прошлым — оно ушло, — но с этого самого момента вы можете начать жить настойчивой, индивидуальной, скромной, но ясно выраженной жизнью: это ваша жизнь, и вы хотите жить именно так. И вы должны будете настаивать, так как отовсюду будет идти давление, касающееся того, что «вы не должны так жить; это неправильно. Мы знаем правильный путь; живите правильно».

Я только что читал газетную заметку о том, что в Израиле возникла большая проблема, которая взбудоражила всю еврейскую общину во всем мире, особенно в Америке. Вопрос в следующем: кто является евреем? Поскольку только еврею будет разрешен въезд в Израиль, поэтому вначале надо определить, кто является евреем. Это не так легко.

Поэтому определили, что прежде всего мать должна быть еврейкой — так как об отце можно всегда только догадываться, никогда нельзя быть абсолютно уверенным. Мать должна быть еврейкой, еврейкой по рождению, тогда человек может быть допущен в Израиль.

Во-вторых, из-за христианства и ислама… еврейская община окружена ими обоими: мусульманами и христианами; и обе эти религии являются религиями, в которые можно быть обращенным. Иудаизм не является религией, в которую можно быть обращенным, так же как и индуизм не является религией, в которую можно быть обращенным. Они — самые старые религии; они не нуждаются в том, чтобы кого-то обращать в свою веру. Но обе эти религии быть подвластны времени, они теряют своих людей и не приобретают никого из других паств.

Поэтому в индуизме было движение, Арья Самадж, очень ученых людей, но совершенно не святых. Махариши Дхьянанда ознаменовал и основал Арья Самадж. Это фанатическая секта, предназначенная для обращения всех в индуизм.

Таким же образом и евреи вынуждены были предпринять некоторые шаги. Ортодоксальные евреи были, конечно, очень не расположены к этому. Поэтому неортодоксальные евреи, особенно хасидские евреи, начали обращение; они обратили в свою веру много людей. И в них есть что-то прекрасное, что очень привлекает; люди могут быть захвачены вихрем хасидизма.

хасидизм — это действительно нечто, одно из тех редких украшений, которые вошли в историю человеческого сознания. Дзэн, даосизм, суфизм, хасидизм — эта четверка представляется четырьмя столпами, которые поднялись из всей истории — нечто чрезвычайно прекрасное. Но для того, чтобы быть такими прекрасными, они должны были быть неортодоксальными, они должны были быть бунтарями, они должны были быть жизнеутверждающими.

Поэтому они повсюду порицаются ортодоксальными людьми. Ортодоксальные буддисты не любят дзэн; порицают его. Мусульмане не любят суфиев; их убивают; они вынуждены скрываться. Вы не найдете суфиев, если на Ближнем Востоке будете спрашивать: «Я хочу познакомиться с некоторыми суфиями». У них нет вывесок; вы не сможете найти их таким путем. Это не способ.

Вы не найдете ни одного суфия, так как суфии скрываются, иначе их убьют. Поэтому до тех пор, пока вы не найдете какой-то источник, какой-то контакт… Если я пошлю вас куда-нибудь, например, в Стамбул по адресу одного ювелира, то этот ювелир возьмет вас с собой на собрание суфиев.

И от этого ювелира и от суфиев будет зависеть, захотят ли они встретиться с вами; так что вам придется подождать. Даже если вы имеете контакт, вас не пошлют непосредственно в суфийскую общину. Вас посылают к кому-то, кто может проинформировать суфийскую общину, которая собирается нерегулярно в различных местах, и попросить у них разрешения, можно или нельзя допустить к ним данного человека.

Затем суфийская община даст время на ожидание: «Подождите четыре недели», и в течение четырех недель их люди будут следить заданным человеком: можно ли допустить его в общину или же он может создать ненужные неприятности. Если их решение будет в пользу данного человека, только в этом случае он будет допущен в общину.

Хасидов считают более низкой разновидностью евреев — падшими евреями, неверным типом евреев. Но они являются людьми, которые обратили других людей в иудаизм. Теперь в этом беда. Беда заключается в том, что восемьдесят процентов обращенных евреев обращены хасидами, а в Израиле их не принимают за евреев.

Для того, чтобы обращенного еврея приняли за еврея, он должен быть обращен ортодоксальными евреями; а ортодоксальный иудаизм не привлекателен — кто же хочет стать ортодоксальным евреем, если вы не являетесь каким-нибудь помешанным или?.. И для какой цели? А обращение в ортодоксальный иудаизм — это такой процесс, что ни один разумный человек не стал бы подвергаться ему.

Поэтому имеется большое волнение, касающееся того, что может случиться, ведь восемьдесят процентов евреев, обращенных в Америке, обращены неортодоксальными людьми. Этим евреям не будет дано право въехать в Израиль или стать жителями этой страны, — а ведь эти люди вкладывают миллионы долларов в Израиль. Почему они должны вкладывать такие средства? Если это не их страна и если они даже не евреи, то почему тогда они должны беспокоиться об Израиле?

А вы видите смысл в том, почему возник вопрос о том, кто является евреем? Еврей должен быть абсолютным рабом ортодоксальности, обычая, всего того, что является старым. Он не должен думать категориями свободы, индивидуальности, просветления, медитации. Все это не входит в понятие ортодоксального иудаизма. Он не должен думать о танцах, пении и наслаждениях; это не религия.

Каждая религия хочет, чтобы вы были рабом старого, мертвого.

Как же вы можете быть счастливыми?

Для того, чтобы быть счастливыми, вы должны быть живыми.

Для того, чтобы быть живыми, вы должны отстаивать свое право.

Вы должны отбросить все эти помехи.

А вы говорите мне, что вам хотелось бы быть такими же блаженными, каким всегда являюсь я. Нет, не будьте такими же: ваше блаженство будет вашим блаженством. Оно не должно быть подобно моему; в вас опять говорит раб. Примите к сведению мысль о рабе.

Я стараюсь вытащить его из одной тюремной камеры, а он сразу же проскальзывает в другую тюремную камеру. Он стал настолько привычным к темноте и одиночному заключению, что не может выносить свет. Почему вы должны быть подобны мне? Я же не «подобен» кому-либо; вот почему я блаженный. А если вы стараетесь быть подобными мне, то в этом случае вы снова начали игру в страдания — новую игру, но опять на той же дороге.

И запомните одну вещь: я здесь не для того, чтобы создавать точные копии самого себя. Одного уже достаточно.

Каждый должен реализовать свои потенциальные возможности и внести в существование что-то новое. До тех пор, пока вы не преподнесете что-то новое существованию, вы будете терпеть неудачу и будете несчастны. Вы не были созидательны; вы не были способны отплатить существованию за все блага, которыми оно осыпало вас.

Будьте лишь самим собой.

Можете быть уверены в том, что вы не будете похожи ни на кого в мире, поэтому не волнуйтесь об этом; будьте счастливы с этим.

А вторая вещь очень основательна: ваша любовь, ваша радость, ваше безмолвие будут иметь что-то, взятое от вас самих, — особенность, благоухание, аромат.

Моя радость, мое блаженство, моя медитация будут иметь что-то от меня самого. Нет необходимости даже сравнивать. Не надо копировать мое блаженство. Да, мое блаженство может создать в вас огромный побудительный мотив быть блаженными. Но ваше блаженство будет вашим, подлинно вашим.

Мы используем те же самые названия, так как в мире существует так много людей, что если мы начнем использовать различные слова, определяющие переживание каждого, то язык станет невозможным. Поэтому мы используем одно слово «любовь»; разве вы не почувствовали, что любовь каждого человека имеет разные свойства, имеет нечто уникальное?

Разве вы не почувствовали — вы имеете столько друзей, и дружба, дружелюбие каждого друга имеет разный привкус, разную теплоту? И все качества имеют одну особенность: они индивидуальны.

Конечно, есть кое-что одинаковое; вот почему мы даем им одно название. Благоухание розы и благоухание цветка “царица ночи” — совершенно разные благоухания; но есть кое-что одинаковое: они оба — благоухания. Одинаково только то, что они — благоухания; но роза есть роза, а царица ночи есть царица ночи.

В Индии я делал исследования во многих ботанических садах, так как я ездил по всей стране и у меня было много безумных идей. Я всегда беспокоился… потому что у меня были прекрасные растения царицы ночи, растущие вокруг моего дома; и когда летом они расцветали, мои соседи жаловались на то, что не могут спать — настолько сильно было благоухание. А эти растения были повсюду вокруг моего дома, по крайней мере двести растений. И когда они расцветают, то они расцветают все вместе за одну ночь; а каждое растение имеет тысячи цветов — сам цветок очень маленький, но с таким сильным благоуханием, что мои соседи начали жаловаться: «Вы должны срубить эти деревья».

Я сказал: «Я не могу. Вы можете уехать. Нет такого закона… я не вхожу в ваш дом, но я не думаю, что есть какой-либо закон о том, что благоухание моих цветов не может проникнуть в ваш дом. Идите в суд; мы встретимся в суде».

Они сказали: «Кто говорит о судах? Мы обеспокоены: целый день мы работаем, а ночью не можем спать. Благоухание прекрасно в течение нескольких мгновений, но всю ночь… это уж слишком!»

Я всегда спрашивал: «Если существует царица ночи, то существует ли что-то наподобие царя дня?» И садовники говорили: «Никогда не слышали о них».

Я говорил: «Они должны быть, так как царицы не могут быть без царей». И в конце концов я обнаружил, что в Кулу-Манали, в Гималаях, есть растение, которое, действительно, называется «царь дня». Это в точности такое же растение, мужской экземпляр, но цветок у него несколько больше, но листья такие же, и все остальное такое же. Это тот же самый вид, но не имеющий такого же благоухания; благоухание другое.

Когда вы находитесь рядом с царицей ночи, то вы почти полностью охвачены благоуханием; оно окружает вас со всех сторон. Оно проникает не только в ваши ноздри; оно окружает вас со всех сторон. Оно появляется как облако, и вы окружены им. Мужской экземпляр растения не такой, как женский. Благоухание также другое — более тонкое и не такое агрессивное. Женский экземпляр растения действительно агрессивный; вы не можете скрыться, вы просто схвачены этой дамой. Она просто тянет вас за руку, она обладает вами — таким было мое ощущение.

Я привез мужской экземпляр растения также в свой сад для того, чтобы посмотреть, насколько они различны; и я смог увидеть, что благоухание женского экземпляра содержит в себе что-то женское — ревность женщины, собственничество женщины. Мужской экземпляр растения выглядит почти как муж, которого держат под башмаком, выглядит как муж, который входит в свой дом, боится и повторяет какую-то мантру. Точно таким же способом благоухание мужского экземпляра входит в дом, шаг за шагом, осторожно. Благоухание женского экземпляра просто возникает и заполняет весь ваш дом, не беспокоясь о вас, сшибая все на своем пути.

Я могу видеть такое каждый день в моей общественной компании. Есть мужчины, пытающиеся танцевать, двигаясь, но это выглядит так, как будто они выполняют какое-то упражнение; а женщины-санньясины просто одержимы. Танец — это не упражнение, песня — это не упражнение: женщины полностью в этом, они забыли самих себя. Мужчина не может забыть самого себя. Он сохраняет самообладание, остается стоящим прямо так же, как он обычно стоял в кабинете своего директора, когда его вызывали. А это не кабинет вашего директора!

А когда он смотрит вокруг, когда он смотрит на то, что вокруг него делают женщины, то он немножко начинает двигаться, иначе будет выглядеть странно. С другой стороны, если ему разрешить, то он засунет руки в карманы и будет стоять там, немного вдали, как бы говоря: «Пусть эти сумасшедшие женщины делают то, что они делают». Но здесь никому не разрешено держать руки в карманах — никому не разрешено быть вне определенной линии поведения. И женщины подталкивают парня со всех сторон; рано или поздно он говорит, что лучше идти по ветру. Но есть различия…

Итак, мое блаженство останется моим блаженством.

Здесь нет вопроса о превосходстве или о неполноценности — ваше блаженство будет иметь свои собственные уникальные качества. И это абсолютно ваше дело, если вы хотите быть блаженными. Пусть весь мир продолжает страдать, но вы начинайте быть блаженным. По крайней мере, часть мира, которой вы являетесь, вы можете изменить. Вероятно, это может дать начало процессу изменения других людей.

Поэтому не беспокойтесь о том, что весь мир страдает, или о том, почему весь мир страдает. Забудьте это. Позвольте им это делать — если они выбирают страдания, то это их прирожденное право. Что мы можем поделать? Мы не можем заставить их быть блаженными.

Вы начинайте быть блаженными.

И запомните: блаженство — это не что-то такое, чему надо учиться, к чему вы должны быть приучены.

Вы должны лишь расслабиться и позволить ему произойти.

Оно внутри вас; оно — сама ваша природа.

Лишь отбросьте эти идиотские идеи, идеалы, принципы, дисциплины, которые окружают вас; просто покончите с ними. Будьте свободным человеком — свободным от наций, свободным от культур, свободным от религий — лишь полная свобода. И вы увидите поднимающуюся внутри вас огромную радость, которую вы никогда не видели прежде.

И это может помочь другим. Когда вы озарены, то это озарение обязано помочь другим увидеть, почему они находятся в темноте. А я хочу, чтобы очень обыкновенные люди были озарены. Если кто-то в монастыре становится просветленным, то это вообще не помогает миру, так как люди говорят: «В течение двадцати лет он медитировал в горах, в монастыре; он отверг весь мир — и, возможно, он делал это в течение многих жизней, — это не для нас, обыкновенных людей».

Я хочу разрушить всю эту глупую идею.

Просветление является вашим прирожденным правом.

Оно не имеет ничего общего с монастырем, не имеет ничего общего с самоотречением. Поэтому я хочу, чтобы вы были блаженны, сидя в ресторане, в дискотеке, играя в азартные игры…

Я хочу, чтобы вы были блаженны.

Я хочу, чтобы мои люди стали просветленными в тех местах, в которых никто раньше даже не осмеливался стать просветленным.

Только это поможет человечеству, так как будет понятно: этот человек стал просветленным на дискотеке! Под деревом бодхи есть одна вещь, сидящая в лесу в течение шести лет… но это Миларепа, разбивавший сердца столь многим дамам, который стал просветленным, стуча в барабан!

Кто-то только что сказал мне: «Вы слышали о том, что Миларепа собирается в Англию? Санньясины организуют групповое путешествие по Англии. Что вы скажете по этому поводу?»

Я сказал: «Что я могу сказать по этому поводу? Я только могу сказать: „Боже, храни королеву!“»