Библия Раджниша. Том 4. Книга 1

Беседа 9 СМЕЛОСТЬ: ЛЮБОВНАЯ СВЯЗЬ С НЕИЗВЕСТНЫМ 6 февраля 1985 года

Бхагаван,

Еще ребенком Вы были более пробудившимся, чем я сейчас. Как случилась подобная смелость и осознанность?

Это очень просто, и все же это не так легко объяснить вам. Причина в том, что это относится к вашей прежней жизни. Сейчас то, что касается меня, — это реальность. То, что касается вас, может быть лишь гипотезой. Я не прошу вас, чтобы вы верили в это.

В этом заключается мой основной подход — никогда никому не говорить, чтобы они во что-то верили. Я просто объясняю, как это случилось со мной. Вы можете найти способы, чтобы поэкспериментировать с этой гипотезой; возможно, это произойдет с вами тоже — никогда не бывает слишком поздно.

Вы думаете, что в тот момент, когда ребенок родился, — это начало его жизни. Это неправда. Вы думаете, что в тот момент, когда старый человек умирает, — это конец его жизни. Это не так. Жизнь гораздо больше, чем рождение и смерть. Рождение и смерть — не два конца жизни; много рождений и много смертей случаются в течение жизни. Жизнь как таковая не имеет ни начала, ни конца: жизнь и вечность эквивалентны. Но вам не удастся легко понять то, как жизнь превращается в смерть; невозможно даже постичь это.

В мире существует несколько непостижимых вещей; и одной из них является то, что вы не можете понять, как жизнь превращается в смерть. В какой точке это уже больше не жизнь, а смерть? Где вы проведете демаркационную линию? Можете ли вы четко определить, когда жизнь начинается: когда ребенок родился или когда ребенок зачат? Но даже перед зачатием материнская яйцеклетка была жива, отцовская сперма была жива — они не были мертвы, поскольку соединение двух мертвых вещей не может создать жизнь. Они обе были живые и слились в одно целое и создали жизнь, которая, если правильно понимать, пока еще не является ни мужской, ни женской.

В мужчине есть спрятанная в нем женщина; в женщине есть спрятанный в ней мужчина. Обязательно должно быть именно так, потому что вы — это вклад одного мужчины и одной женщины — отца и матери; они оба вложили пятьдесят процентов в ваше существование. Если вы мужчина, то это просто означает, что мужская сторона — сверху, а женская сторона — снизу. Если вы женщина, то женская сторона — сверху, а мужская сторона — снизу. И это вы можете наблюдать в своей собственной жизни.

Бывают моменты, когда мужчина ощущает в себе элементы женского характера: значительную уязвимость, большую любовь, заботливость. Фактически он может быть более женственным, чем женщина, так как женственность женщины — это ее повседневное состояние. Для нее это само собой разумеется; она находилась в этом состоянии всю свою жизнь, в этом нет ничего особенного. Но для мужчины, когда в нем возникают проявления женственности — моменты нежности, каждый знает об этом, — он также удивляется этим проявлениям нежности… как, и в нем? Эта нежность — новое чувство. А женская нежность — обычная, утратившая свою прелесть.

То же самое случается и с женщиной. Бывают моменты, когда она чувствует, как из глубин ее подсознания в ней просыпается мужчина. Она может продемонстрировать такую силу, смелость, отвагу, что даже мужчина может почувствовать себя неполноценным. Дело в том, что мужчина использует свою мужественность каждый день — это не новое чувство, оно не такое живое. Вот почему, когда женщина становится разгневанной, она более свирепа, чем мужчина.

Такое наблюдалось среди животных. Самка становится свирепой только в определенные моменты, когда ее детеныши подвергаются нападению. Они могут подвергаться нападению даже со стороны своего отца… так как отцовство — элемент человеческого бытия, оно не присуще животным. Детеныши никогда не знают, кто их отец, а отец никогда не знает, что он произвел детей. Но материнство изобретено не человеком. Материнство — это нечто природное.

Вот почему нельзя отца ставить выше матери, за исключением, возможно, того, что происходит в Германии. Эти глупцы продолжают называть родину-мать отечеством. Во всем мире свою родную страну называют родиной-матерью, а немецкие глупцы имеют свою особенность. Это даже выглядит неправильно — отечество?

Земля — женское понятие, небо — проявление мужской силы. Поскольку земля дает жизнь всему — животным, насекомым, птицам, деревьям, человеку, — землю можно назвать матерью. Вы будете удивлены, обнаружив сходство между этими словами. Английское слово «материя» и английское слово «мать» произошли от санскритского корня матра. Матри означает «мать», а матра означает «материя, количество». От матры произошли оба слова «материя» и «мать».

Земля — наиболее ощутимое материальное явление. Ее нельзя назвать отцом; она не имеет отношения к отцовству. Но также нельзя спорить и с немцами. Когда я слышу их язык, я не могу не думать, что если бы в аду говорили на каком-нибудь языке, то он должен был бы быть немецким. А как он режет ваш слух! В нем нет округлости… как будто из каждого слова нож выскакивает. Я не могу постичь, как люди могут любить немецкий язык; он подобен сражению. Возможно, так оно и есть! Есть языки, которые, даже если вы говорите о сражении, звучат так, как будао вы ведете нежную беседу.

Мужчина и женщина, в действительности, не являются двумя разными существами, но личность мужчины нуждается в поддерживающих его женских качествах.

Если таких поддерживающих качеств нет, то мужчина пропадет. И то же самое происходит с женщиной. Она не может существовать только со своими женскими качествами, она нуждается в поддерживающих ее мужских качествах. Поэтому каждое человеческое существо представляет собой соединение двух полярностей, которые кажутся противоположными друг другу, но на самом деле не являются противоположными; они, в основном, абсолютно существенные составляющие одного целого.

В какой момент рождается ребенок? Наука не смогла это определить. Нет способа, чтобы определить это, так как яйцеклетки, которые мать носит в своем чреве, она носит с самого своего рождения…

Между прочим — не позволяйте мне лавировать!

Было обнаружено — и это представляется единственным объяснением, которое может уберечь Иисуса от того, чтобы считаться незаконнорожденным, — было обнаружено, что одна девочка родилась с близнецом, находившимся в ее чреве. В действительности должны были родиться две девочки, но каким-то образом другая девочка, которая должна была быть близнецом, не развилась; она стала частью девочки, которая родилась.

Она способна нести своего близнеца в своем чреве. Этот близнец жив, и в определенный момент эта девочка может родить ребенка без какого-либо полового вмешательства мужчины.

Сейчас это научно доказанный факт. В некоторых животных это обнаруживается снова и снова. И буквально недавно Вивек принесла новость, касающуюся аналогичного случая. Я по крайней мере в течение двадцати лет думал об этом, так как двадцать лет назад мне пришлось узнать о таком случае, об аналогичном случае, когда девушка родила мертвого ребенка. И даже врачи подтвердили, что девушка была совершенно невинна.

Я был в том медицинском колледже, чтобы увидеть все собственными глазами. В Индии это трудная проблема — на Западе это не так трудно: если бы было доказано, что девушка имела половое сношение с мужчиной, тогда не было бы возможности… вся ее жизнь была бы погублена. Она не смогла бы никогда выйти замуж, и ее везде порицали бы. Для нее лучше было бы умереть, чем жить.

Но все врачи были абсолютно уверены, что мертвый ребенок не был зачат обычным образом. Она несла в своем организме маленького, миниатюрного ребенка с самого своего рождения, и, когда она сексуально созрела, ребенок стал расти, поскольку для ребенка все равно… Для ребенка это было все равно, как если бы он был зачат половым путем каким-то новым мужчиной, но на самом деле ребенок нес в себе гены отца этой девушки и ее матери. Ребенок, который был рожден этой девушкой, не был ее ребенком, а был ее сестрой. Хорошо, что он родился мертвым.

Было бы хорошо, если бы Иисус тоже родился мертвым, но, к сожалению, он родился живым. Это единственный научный метод уберечь этого бедного парня от того, чтобы быть незаконнорожденным; иначе, никакой Святой Дух не поможет. Все это абсурд.

Необходимо допустить одну вещь: половина вашего существа жива в вашей матери еще до того, как вы зачаты. А другая ваша половина вносится вашим отцом — она также должна быть внесена в живом виде. Когда сперматозоиды покидают организм вашего отца, они живые, но их жизнь не долгая, они жизнеспособны только два часа. В течение двух часов они должны соединиться с материнской яйцеклеткой. Если в течение двух часов они не соединяются с яйцеклеткой, то начинают слоняться туда-сюда…

Абсолютно точно, что каждый сперматозоид должен иметь свои собственные характерные особенности. Некоторые сперматозоиды — ленивые ребята; когда другие стремятся навстречу яйцеклетке, они лишь совершают утреннюю прогулку. Таким путем они никогда не достигнут яйцеклетки; но что они могут сделать? Их особенности таковы с самого их рождения: они не могут бежать, они предпочитают умереть; и они даже не осознают того, что может произойти.

Но некоторые ребята — как олимпийские бегуны, они сразу же начинают стремительный бег. И там идет большое соревнование, так как вопрос стоит не о нескольких сотнях клеток, стремящихся к одной материнской яйцеклетке… Чрево матери имеет резервуар с яйцеклетками, который ограничен и высвобождает только одну яйцеклетку каждый месяц. Вот почему женщина имеет месячные; каждый месяц высвобождается одна яйцеклетка. Поэтому только один парень из всей той толпы, которая состоит из миллионов живых клеток… это, действительно, великая философская проблема!

Проблема только биологическая, так как она заключается в том, что из многих миллионов людей может родиться только один человек. А кем были те другие миллионы, которые не попали в материнскую яйцеклетку? В Индии это было использовано индусскими учеными, пандитами, шанкарачарьями как один из аргументов против регулирования рождаемости.

Индия — умная страна в том, что касается аргументации. Папа постоянно выступает против регулирования рождаемости, но он не привел ни одного аргумента. Его индийский двойник привел по крайней мере несколько аргументов, которые выглядят весьма солидно. Один из его аргументов: в какой момент следует прекращать производить детей — два ребенка, три ребенка? Говорят, что Рабиндранат был тринадцатым ребенком у своих родителей; если бы практиковалось регулирование рождаемости, то Рабиндраната Тагора не было бы.

Наверное, этот аргумент обоснован, так как регулирование рождаемости означает прекращение производства детей после второго ребенка, в крайнем случае, после третьего: не упускайте ни одной возможности; один ребенок может умереть, или может произойти еще что-нибудь. Вы можете воспроизвести двух детей, чтобы заменить себя и свою жену, тогда увеличения численности населения не происходит; но Рабиндранат был тринадцатым ребенком у своих родителей. Даже если бы они остановились на двенадцати детях, то Рабиндранат не успел бы на поезд. Итак, сколько же Рабиндранатов не успевают на свои поезда?

Я разговаривал с одним из шанкарачарьев. Я сказал: «Совершенно правильно; исключительно ради спора я допускаю, что это правда: мы лишились бы одного Рабиндраната Тагора. Но я желаю лишиться его. Если вся страна может жить в мире, может иметь достаточно пищи, может иметь достаточно одежды, может удовлетворить все основные потребности, то я думаю, что это стоит того. Я готов потерять одного Рабиндраната Тагора, это не слишком многое.

«Вы должны понимать баланс: миллионы людей умирают и страдают от голода лишь для того, чтобы произвести одного Рабиндраната Тагора. Поэтому вы полагаете, что каждый родитель должен дойти до тринадцати детей? А как насчет четырнадцатого? Как насчет пятнадцатого?» И забудьте об этих небольших количествах; во время каждого занятия любовью мужчина отдает миллионы сперматозоидов, — а ведь почти каждый раз, когда мужчина занимается любовью, зачатия ребенка не происходит.

Вы будете удивлены, узнав, что если с четырнадцатилетнего возраста мужчина становится сексуально зрелым, то он продолжает созревать, согласно моим подсчетам, до сорокадвухлетнего возраста, который, как я чувствую, является новой зрелостью… Половое созревание происходит в четырнадцать лет, а духовность начинает расти в сорок два года. Существует семилетний цикл.

В течение первых семи лет вопрос о сексе не стоит. Ребенок невинен. Он, может быть, играет в сексуальные игры, но они подсознательны, и он не имеет представления о том, что эти игры сексуальные. И он не играет в эти игры ради сексуальности. Он подготавливается с помощью биологии, поскольку позднее он должен будет играть во все эти игры — нужна некоторая репетиция.

Я говорил вам, что есть две игры, в которую играют дети во всем мире; одну в тот день я совершенно забыл. Одна игра — прятки, а вторая — врач и пациент. Странно… пациент — всегда девочка, а врач — всегда мальчик! Я спросил: «Когда-нибудь бывает наоборот, что девочка — врач, а мальчик — пациент?» Нет, девочку вообще не интересуют все эти странности.

Женщину не так сильно привлекает тело мужчины; ее больше привлекает мужское обаяние, импрессивность, личность — как он ходит, как говорит. Она не очень интересуется его физической красотой — она интересуется чем-то таким, что неосязаемо. Но женщина обладает инстинктом для того, чтобы определить, что в мужчине есть привлекательного.

Много раз мужчина удивится: «Я ничего не вижу привлекательного в этом мужчине», — а случается так, что тот мужчина, по мнению женщин, — почти герой. Многие женщины увлечены тем мужчиной. Они видят в нем что-то такое, что ни один другой мужчина не сможет увидеть. Но их увлеченность не физического свойства, она — более утонченная; там больше вибрации энергии, больше чего-то таинственного.

Например, у Четаны был друг — Миларепа, Миларепа Великий. Миларепа — просто сердцеед, он постоянно губит дам то там, то здесь, повсюду. А я даже не могу распознать его! Вивек продолжает мне его показывать, Четана показывала мне: «Это Миларепа», а в следующий раз я опять забывал, кто же такой Миларепа. Он такой сердцеед, что я хочу увидеть его и внимательнее к нему присмотреться, чтобы понять, в чем дело. Но я просто все время забываю его лицо.

Лишь вчера Вивек сказала мне: «Он стоял с барабаном прямо перед вами». С барабаном! Передо мной! Я видел барабан, но упустил Миларепу. Барабан был хороший, и игра на нем была хорошая — все было хорошее, — но я просто не взглянул на человека, который барабанил. Он великий барабанщик. Я опять упустил его.

Я продолжаю спрашивать Четану о Миларепе, и она мне все рассказала о Миларепе. Миларепа — единственный человек, о котором я имею всю информацию. Каждый день я пытаюсь догадаться — когда-нибудь я попытаюсь догадаться, что это — Миларепа. Но вчера я потерял надежду.

Он стоял передо мною, барабаня — что еще может делать бедный парень? Я просто слепой. А он, конечно, личность, подобная лорду Байрону, так как он проводит время со столькими дамами и ни одна дама не чувствует себя оскорбленной. Все они принимают то, что он такой человек, которым нельзя владеть.

С самого начала существуют индивидуальности. А миллионы людей просто исчезают во время каждого занятия любовью. Мы никогда не узнаем, сколько лауреатов Нобелевской премии было среди них, сколько президентов, премьер-министров… среди них были, должно быть, самые различные люди.

Итак, вот мои подсчеты: с четырнадцати лет до сорокадвухлетнего возраста, если мужчина абсолютно нормально занимается любовью, то он высвобождает такое количество сперматозоидов, которое почти равно всему населению Земли. Один мужчина может населить всю Землю, перенаселить ее — она уже перенаселена. И это может быть сделано одним Миларепой; больше никто не нужен. И все эти люди будут уникальными индивидуальностями, не имеющими ничего общего между собой, за исключением того, что все они люди.

Но жизнь и там еще не начинается; жизнь начинается гораздо раньше. Для вас это только гипотеза — для меня это переживание. Жизнь начинается в момент смерти в вашей прежней жизни. Когда вы умираете, с одной стороны, одна глава вашей жизни, которую люди считают всей вашей жизнью, закрывается. Это была лишь глава книги, которая имеет бесконечное число глав. Одна глава закрывается, но книга не закрыта. Лишь переверните страницу, и начнется другая глава.

Умирающий человек начинает видеть свою последующую жизнь. Это известный факт, так как он происходит перед тем, как глава закрывается. Иногда человек возвращается от самой последней точки. Например, он тонет и каким-то образом оказывается спасенным. Он почти в коме; из него должна выйти вода, ему должно быть сделано искусственное дыхание, и вот каким-то образом он спасен. Он был всего лишь на грани закрытия главы. Такие люди сообщали интересные факты.

Один факт заключается в том, что в последний момент, когда они чувствовали, что умирают, что все кончено, перед ними в одно мгновение проходит вся их прошлая жизнь — с момента рождения до этого момента. За секунду они видели все, что произошло с ними, все, что они помнили, и даже то, что они никогда не помнили; многие вещи, на которые они даже не обращали внимания и о которых они даже не знали, что они были частью их памяти. Вся пленка памяти прокручивается так быстро, в одно мгновение — она должна прокрутиться за одну секунду, так как человек умирает; времени — трех часов — нет, чтобы посмотреть весь кинофильм.

И даже если вы смотрите целый кинофильм, вы не сможете пересказать всю историю человеческой жизни, со всеми ее маленькими незначительными деталями. Но все проходит перед ним — это, определенно, очень значительное явление. Перед тем как кончится глава, ему приходят на память все его переживания, неудовлетворенные желания, ожидания, разочарования, крушения надежд, страдания, радости — все.

У Будды есть слово, определяющее это явление, он называет его танха. Буквально оно означает «желание», но метафорически оно означает «вся жизнь желания». Все эти вещи происходили — крушения надежд, исполнения желаний, разочарования, успехи, неудачи… но все это происходило в определенной области, которую можно назвать «желание».

Умирающий человек должен увидеть все это перед тем, как он двинется дальше, просто восстановить это в памяти, поскольку тело покидает его: его разум не собирается оставаться с ним, его мозг не собирается оставаться с ним. Но желание, высвобожденное из его разума, будет цепляться за его душу, и это желание определит его будущую жизнь. Он будет двигаться ко всему тому, что осталось невыполненным.

Ваша жизнь начинается задолго до вашего рождения, до оплодотворения вашей матери, далеко в прошлом — в конце вашей прежней жизни. Тот конец — начало этой жизни. Одна глава закрывается, другая глава отрывается. Итак, то, какой будет ваша новая жизнь, на девяносто девять процентов определяется последним мгновением перед вашей смертью. Все то, что вы собрали, то, что вы пронесли с собой как семя, — это семя станет деревом, принесет плоды, принесет цветы или все то, что произойдет с ним. Вы не можете прочитать это по семени, но семя несет в себе весь отпечаток.

Есть вероятность, что когда-нибудь наука сможет прочитать по семени всю программу — какие ветви собирается иметь это дерево, как долго это дерево собирается жить, что произойдет с этим деревом, — поскольку отпечаток есть; мы даже не знаем его языка. Все то, что произойдет, потенциально уже имеется.

Итак, все то, что вы делаете в момент вашей смерти, определяет, каким будет ваше рождение. Большинство людей умирают, цепляясь за жизнь. Они не хотят умирать, и можно понять, почему они не хотят умирать. Только в момент смерти они узнают тот факт, что они вообще не жили. Жизнь просто прошла как сон, и пришла смерть. Сейчас нет больше времени, чтобы жить, — смерть стучится в вашу дверь. А когда было время, чтобы жить, вы занимались тысячей и одной глупостью, напрасно тратя свое время, вместо того, чтобы жить.

Я спрашивал людей, играющих в карты, играющих в шахматы: «Что вы делаете?»

Они говорят: «Убиваем время».

С самого детства я был против этого выражения — «убиваем время». Мой дед был великим шахматистом, и я спрашивал его: «Вы стареете, и все же вы убиваете время. Разве вы не видите, что на самом деле время убивает вас, — а вы продолжаете говорить, что вы убиваете время. Вы даже не знаете, что такое — время, вы не знаете, где оно. Схватите его и покажите мне».

Все эти выражения, что время течет, проходит, убывает — всего лишь вид жалобы. Именно вы убываете — исчезаете каждое мгновение. Время там, где ему положено быть; оно не проходит. Часы — человеческое изобретение, чтобы измерять проходящее время, которое вообще не проходит.

Только в одном сумасшедшем доме я видел правильный тип часов. Я путешествовал и как раз опоздал на поезд. Чтобы попасть на тот же поезд, я бросился ловить такси, чтобы доехать до другой станции — это было возможно, так как поезд проходил длинный путь в сто двадцать миль, поэтому такси могло достичь той станции, проделав шестьдесят миль по дороге. Поэтому я бросился на стоянку такси и обнаружил там одного из моих друзей со школьных дней — мы вместе учились в средней школе. Он был очень счастлив.

Он сказал: «Не беспокойся — я посажу тебя на этот поезд, если не на следующей станции, так на другой или еще на следующей; или я буду везти тебя весь путь. Не беспокойся, — но ты должен прийти ко мне домой».

Я сказал: «У меня нет времени, чтобы его тратить. Я должен успеть на поезд».

Он сказал: «Ты должен прийти. Я ждал тебя целые годы, и я слышал о тебе, и я читал о тебе в газетах, и все такое. Я ждал, думая, что когда-нибудь ты придешь сюда, — и сегодня ты пришел; а ты так спешишь и даже не можешь зайти ко мне домой посмотреть, в какую беду я угодил».

Я сказал: «Что случилось?»

Он сказал: «Ты только зайди».

Выхода не было! А он был там единственным владельцем такси; город был маленький. Я сказал: «Другого выхода нет, поэтому я пойду, но помни, что я должен успеть на поезд, что бы ни случилось, где бы ты ни догнал его, но я должен попасть на него». Он обещал.

Он привел меня к своему дому, и через окно я смог увидеть

— окно было открыто, — что его жена сумасшедшая. Она стояла там, держась за стальные прутья, которые были закреплены в окне, чтобы помешать ей вылезти. И то, какие у нее были растрепанные волосы и как она выглядела…

Он сказал: «Это моя жена».

Я сказал: «Хорошо, но что я могу поделать? Я спешу. А ты хочешь, чтобы я лечил твою жену или еще что-то?»

«Нет, — сказал он, — нет, я не хочу, чтобы ты лечил ее. Я просто хочу, чтобы ты увидел ее и посоветовал мне, что делать».

Я сказал: «Хорошо». Я вошел и увидел там часы — за всю свою жизнь я видел единственные правильные часы, и сделала их эта женщина. У часов была только одна часовая стрелка. Нельзя было догадаться, какое время они показывают. Я спросил этого человека: «Какой смысл держать здесь эти часы с одной часовой стрелкой?»

Он сказал: «У этой женщины свои идеи. Я чинил эти часы дюжину раз, но она всегда снимает минутную стрелку».

Я сказал: «Как ты узнаешь время?»

Он показал мне другие часы. В кармане у него были карманные часы, которые имели только минутную стрелку. Он сказал: «Я смотрю на те и на другие часы и так узнаю, сколько времени».

Я сказал: «Твоя жена сумасшедшая, но ты тоже сумасшедший. Это нечто! Действительно, ты же творческий, созидательный ученый, — а водишь такси! Я не мог даже представить, что свою работу могут выполнять двое часов «.

Он сказал: «Они работают прекрасно. Поскольку она не собирается меня слушать, мне пришлось самому кое-что устроить».

Это единственные правильные часы, так как по ним вы не могли определить время.

В Индии, в Пенджабе, если вы едете в Пенджаб, — можете спросить Нилама, — никогда не спрашивайте никого другого: «Сколько времени?» — так как если будет двенадцать часов, то вас побьют. И если вам удастся вырваться живым, это будет просто чудо. Здесь есть очень философская причина, но когда философия попадает в руки глупцов, — вот что происходит.

Нанак, основатель сикхизма, сказал, что момент самадхи — это когда две стрелки часов встречаются на цифре двенадцать; больше они нигде не встречаются. Он приводил пример: в момент самадхи двойственность вашего бытия исчезает и вы становитесь одним целым. То же самое происходит и со смертью. Позднее он объяснял, что то же самое происходит со смертью. Если опять две стрелки, которые двигались порознь, соединяются и останавливаются, то становятся одной стрелкой: вы стали одним целым с существованием.

Итак, в Пенджабе двенадцать часов стали символом смерти.

Поэтому, если вы спросите какого-нибудь сардарджи: «Сколько времени?» и если будет двенадцать часов, он просто начнет бить вас, поскольку это означает, что вы дразните его и призываете смерть на его голову. В Пенджабе скажут о ком-то, у кого длинное лицо, несчастное, страдальческое: «На его лице двенадцать часов». Я видел, как сардары быстро переводили свои, часы: когда они показывают двенадцать, они быстро переведут их на пять минут вперед. Они не будут держать стрелки на двенадцати; обидно, что их собственные часы подшучивают над ними. Двенадцать напоминает им только о горе, печали, смерти; они полностью забыли о самадхи, о которой Нанак, действительно, пытался объяснить им.

Когда человек умирает — когда для него наступило двенадцать часов, — он цепляется за жизнь. Всю свою жизнь он думал, что время уходит; теперь он чувствует, что он уходит, он умирает. Никакое цеплянье не поможет. Человек становится таким несчастным, а мучение становится таким невыносимым, что большинство людей впадают в бессознательное состояние или в состояние комы перед тем, как они умирают. Поэтому они упускают момент, чтобы восстановить в памяти всю свою жизнь.

Если смерть приходит и вы не цепляетесь за жизнь, если у вас нет желания остаться в живых даже хотя бы на одно мгновение, то вы умрете в сознании, поскольку природе не нужно заставлять вас впадать в бессознательное состояние или в кому. Вы умрете, будучи в сознании, и вспомните все свое прошлое. Вы сможете увидеть, что то, чем вы занимались, было просто глупостью.

Желания были удовлетворены — чего вы добились? Желания остались неудовлетворенными, и вы страдали, но чего вы добились, когда они были удовлетворены?

Это странная игра, в которой вы всегда проигрываете. Не имеет значения, выигрываете ли вы или проигрываете.

Ваши удовольствия ничего не стоили; это лишь знаки, написанные на воде.

А ваша боль была высечена в граните.

И вы страдали всей этой болью ради тех знаков на воде. Всю свою жизнь вы страдали ради маленьких радостей, которые похожи не более чем на игрушки, на той стадии, с той высоты, с той точки, с которой вы можете увидеть всю долину своей жизни. Успехи были также неудачами. Неудачи, конечно, были неудачами, а удовольствия были не чем иным, как стимулом для страдания от боли.

Вся ваша эйфория была лишь функцией вашей способности мечтать. Вы уходите с пустыми руками. Вся ваша жизнь была лишь порочным кругом: вы продолжали двигаться в одном и том же круге — вокруг, вокруг и вокруг. И вы никуда не добрались, так как, двигаясь по кругу, как вы можете куда-либо добраться. Центр всегда оставался на одном и том же расстоянии, где бы вы ни находились на круге.

Приходил успех, приходила неудача; приходило удовольствие, приходила боль; было горе, и была радость: все продолжало идти по кругу, но центр вашего бытия всегда оставался на одинаковом расстоянии от любой точки круга. Трудно было смотреть, когда вы находились на круге — вы были слишком погружены в него, вы были частью его. Но сейчас внезапно все выпало из ваших рук — вы стоите пустые.

У Халиля Джебрана в его шедевре Пророк есть одно высказывание… Аль-Мустафа, пророк, приходит к людям, которые работают на фермах, и говорит им: «Мой корабль прибыл, пришло мое время уйти. Я пришел сюда лишь для того, чтобы оглянуться назад на все то, что произошло, и на все то, что не произошло. Перед тем как я взойду на борт корабля, у меня есть страстное желание увидеть то, что представляла собой моя жизнь здесь».

Высказывание, о котором я собирался напомнить вам… он говорит: «Я подобен реке, которая течет, чтобы впасть в океан. Она ожидает момента, чтобы оглянуться на землю, через которую она протекала, — джунгли, горы, люди. Жизнь протяженностью в тысячи миль была великолепна, а сейчас, через одно мгновение, все исчезнет. Поэтому подобно реке, находящейся на грани впадения в океан, которая оглядывается назад, я тоже хочу оглянуться назад».

Но оглянуться назад можно только тогда, когда вы не цепляетесь за прошлое; иначе вы настолько боитесь потерять его, что у вас даже нет времени, чтобы наблюдать, видеть. А время — всего лишь доля секунды. Если человек умирает, находясь полностью в сознании, видя всю землю, которую он прошел, и видя всю ее глупость, значит он рождается с отточенностью, с разумом, со смелостью — автоматически. Это не является чем-то, что делает он сам.

Вы спрашиваете меня: «Вы были сообразительным, смелым, разумным, даже будучи ребенком; я не такой смелый даже сейчас…» Причина в том, что в своей прежней жизни я умер способом, отличным от способа, которым умерли вы. Это большая разница, поскольку каким способом вы умираете, тем же способом вы рождаетесь. Ваша смерть — это одна сторона медали, ваше рождение — это другая сторона той же самой медали.

Если на одной стороне медали были замешательство, горе, страдание, цеплянье за жизнь, желание, то на другой стороне медали вы не можете ожидать отточенности ума, разумности, смелости, чистоты, осознанности. Все это не будет гарантировано; вы не можете ожидать этого.

Вот почему я говорю, что все это очень просто, но это трудно объяснить вам, так как я ничего не сделал в этой жизни, чтобы с самого начала быть смелым или быть сообразительным и разумным.

Только позднее я постепенно стал осознавать, как глупы люди. Это только более поздние размышления; раньше я не знал, что я смелый. Я думал, что все должны быть одинаковыми. Только позднее мне стало ясно, что все не одинаковые.

Одной из моих радостей в детстве было: взобраться на самую высокую скалу на берегу реки и прыгнуть! Многие соседские мальчики приходили туда со мной и старались прыгнуть. Но они подходили к самому краю и возвращались обратно; видя такую высоту, они говорили: «Вдруг что-то случится». Я снова и снова показывал им прыжок и говорил: «Если я могу прыгать — у меня тело не стальное — и если мне удается справиться с этим и выжить, почему вы не можете?»

Они сказали: «Мы стараемся изо всех сил», и они действительно старались. По соседству со мной жил один мальчик-брамин, который чувствовал себя очень униженным из-за того, что он не мог прыгнуть. Поэтому он, должно быть, спросил своего отца, что ему делать, «…ведь это очень унизительно. Он взбирается на вершину холма и прыгает оттуда, а мы лишь наблюдаем. Мы понимаем, что если он может прыгать, то мы тоже можем прыгнуть; в этом нет проблемы. Если высота не может погубить его, то почему она должна погубить нас? Но как только мы набираемся храбрости, прилагая все усилия, и бросаемся к краю, внезапно возникает пауза. Мы не знаем, откуда она возникает, но это просто пауза; что-то внутри нас говорит: “Нет, эти скалы и эта река… Если ты упадешь на скалу или… а река глубокая. А когда ты упадешь с высоты, вначале ты опустишься на самое дно реки, затем ты поднимешься на поверхность; больше ты ничего не сможешь сделать’ ’».

Его отец сказал: «Это нехорошо», так как его отец был очень хорошим борцом, одним из чемпионов района. Он обычно бегал в гимнастический зал и учил людей бороться, учил их индийской борьбе вольного стиля. Эта борьба более гуманна, более искусна и более артистична, чем бокс. Бокс выглядит абсолютно похожим на то, как ведут себя животные.

В индийской борьбе вы не причиняете боли другому человеку. Очень хороший борец лишь прикасается к другому человеку, и тот человек падает навзничь. Это — искусство, умение; каждая точка тела должна быть натренирована. Как бы силен ни был другой человек, если вы наносите ему удар под правильным углом ниже колена, то человек упадет. Не имеет значения, насколько он силен; вы лишь должны знать нужную точку, куда вы должны ударить рукой. Ваша рука может быть нежной — нет необходимости, чтобы она была как молот, — и человек упадет.

Они знают все виды стратегий — их тысячи; и это искусство, несомненно искусство. Никому не причиняется боль, желание причинить боль отсутствует. А игра заслуживает того, чтобы ее увидеть; она почти захватывает ваше дыхание, так как все происходит так быстро, особенно когда борец — мастер.

А тот человек действительно был мастером борьбы. Он не был похож на гиганта, и это была одна из причин того, почему он стал знаменитым. Он был среднего роста, не чемпионом в тяжелом весе, а наоборот, очень худой. И, на самом деле, когда бы его ни вызывали на бой или когда бы он ни вызывал кого-нибудь, остальные борцы обычно смеялись: «Вот этот человек? Его можно убить! Его кости могут переломиться! Этот человек собирается бороться? Тот другой настолько силен, что просто возьмет его обеими руками и бросит его».

В этом состояло все его искусство, так как каждый был готов бороться с ним, думая, что победит его. А что он делал на ринге… Индийский борцовский ринг похож на боксерский ринг. Его поверхность покрыта очень измельченным порошком, толщиной в шесть дюймов, поэтому если борцы падают, то вреда это никому не приносит. Поверхность намного мягче бархата, а почву для ринга выбирают самую лучшую.

Вот что он обычно делал вначале… Другой борец стоял, конечно, совершенно уверенный, что выиграет. А этот несчастный парень, который выглядел несчастным, но всегда добивался победы, ходил по краю ринга, окруженного наблюдающими за борьбой людьми. А внутри этого круга был борцовский ринг. Он ходил кругами, пританцовывая и отступая назад; на этот танец стоило посмотреть! Он не оглядывался назад, он смотрел вперед, пританцовывая и отступая назад, и входил точно в круг.

После того как его танец заканчивался… а другой человек был поражен тем, что тот делал; танец был таким прекрасным, таким изящным… После своего танца он внезапно прыгал на парня подобно тигру или льву. У него был такой легкий вес, что он почти парил в воздухе, а тот человек был просто ошеломлен от удивления. Что происходит? Во-первых, его танец был странным… ни один борец, которого я видел, не исполнял такой танец…

А после танца он просто прыгал на парня, и его действия были настолько быстры, что за секунды… Люди не могли понять, что он делал, и как другой человек очутился распростертым на земле, и как этот человек очутился сидящим на его груди!

Если бы тот ребенок принадлежал кому-нибудь другому, то тот человек сказал бы ему, чтобы он вообще не ходил туда, но этот человек был не таким. Он сказал: «Если он может прыгнуть, а ты не можешь, то это позор для меня. Я пойду с тобой, я буду стоять там. И не волнуйся: когда он прыгнет, то прыгнешь и ты».

Я не имел представления о том, что его отец собирается быть там. Когда я пришел туда, я увидел отца, сына и нескольких других мальчиков, которые собрались, чтобы посмотреть. Я взглянул и догадался, в чем дело. Я сказал мальчику: «Сегодня тебе не надо беспокоиться — пусть твой отец прыгнет. Он великий борец, и проблемы для него не будет».

Отец взглянул на меня, так как он пришел лишь для того, чтобы воодушевить мальчика и чтобы он не был трусом. Он сказал: «Так что, я должен прыгнуть?»

Я сказал: «Да, вы можете исполнить свой танец — можете делать все, что хотите. Приготовьтесь!»

Он посмотрел вниз и сказал: «Я борец. Эти скалы и эта река… ну и нашел же ты местечко! Ты, должно быть, тренировался здесь. Тот, кто попытается прыгнуть, сломает себе шею, или ногу, или еще что-нибудь».

Я сказал: «Вы привели своего сына».

Он сказал: «Я привел его, не зная о том, какая здесь ситуация. Я думал, что если ты можешь прыгнуть, значит, и он может прыгнуть; ему столько же лет, сколько тебе. Но здесь, видя ситуацию, я заволновался и подумал, что если ты не придешь сегодня, то будет здорово, потому что мой мальчик не выживет. Но ты умный: ты просто отстранил моего мальчика и вцепился в меня. Я попробую».

И произошло то же самое. Даже этот борец, который был так смел — всю свою жизнь он боролся всеми возможными способами… Но когда он подошел к обрыву — внезапная пауза, — ведь скала был такой… по крайней мере с глубиной метров десять, и река была глубиной шесть метров, а скалы были такими, что невозможно было проконтролировать место, куда вы упадете, и то, обо что вы можете удариться. А стоя на верху холма… ветер был таким сильным, что вас могло просто убить.

Он лишь остановился там и сказал: «Прости меня». И сказал своему сыну: «Сын, пойдем домой. Это не наше дело. Пусть он это делает, — возможно, он знает кое-что».

В тот день я странно себя почувствовал: почему эта пауза не возникает у меня? И я попробовал прыгать в самых неожиданных местах.

Железнодорожный мост был самой высокой точкой на реке; естественно, так как во время дождей уровень воды в реке поднимался высоко, поэтому мост должен быть всегда выше, и поэтому он был построен по самой высокой точке. По мосту всегда перемещались два охранника по двум причинам: во-первых, для того, чтобы никто не мог совершить там самоубийство, так как это было подходящее место для людей, желающих совершить самоубийство… Достаточно было упасть оттуда в реку. Вы никогда не достигли бы реки живым, ваше дыхание прервалось бы где-то в середине. Мост был такой высокий, что достаточно было посмотреть вниз, чтобы почувствовать тошноту.

И во-вторых, боязнь революционеров, которые устанавливали бомбы, взрывали мосты, сжигали поезда. Разрушить мост для революционеров было очень важно, так как тот мост соединял две части провинции. Если бы мост был разрушен, то по нему не могла бы пройти армия; тогда революционеры могли что-то сделать в другой части провинции, где не было армейских штабов. Поэтому эти охранники находились там двадцать четыре часа в сутки. Но меня они допустили туда.

Я объяснил им: «Я не хочу ни покончить жизнь самоубийством, ни взорвать ваш мост. На самом деле я хочу, чтобы мост тщательно охранялся, так как это мое место. Если мост исчезнет, то исчезнет самая высшая точка, необходимая для моих прыжков».

Они сказали: «Это твоя тренировка?»

Я сказал: «Это моя тренировка. Вы можете наблюдать, и, как только вы увидите, вы убедитесь, что у меня нет других намерений».

Они сказали: «Хорошо, мы будем наблюдать».

Я прыгнул. Они не могли в это поверить. Когда я вернулся, я спросил их: «Не хотите ли попробовать?» Очи сказали: «Нет, но для тебя мост всегда открыт — можешь приходить в любое время. Мы видели, как ты легко вошел в воду, но мы не можем прыгнуть — мы знаем, что люди принимали здесь свою смерть».

Тот мост был известен как «Мост смерти», и самым легким и дешевым способом было совершать самоубийство там. Даже если приобретать яд, на это надо было тратить деньги, а если использовать мост, то это было гораздо проще. Река в том месте была самой глубокой, и она далеко относила вас. Никто даже не нашел бы ваше тело, так как через несколько миль река впадала в еще большую реку, в огромную реку — и вы пропадали навсегда.

Видя страх на лицах тех двух охранников, видя страх у того борца, я просто заинтересовался: «Возможно, я пропускаю эти паузы; возможно, они должны иметь место, так как они действительно являются защитной реакцией». Но поскольку я начал расти, то я рос и не становился старше. С самого своего рождения я рос, рос, рос. Не думайте, что я старею. Только идиоты стареют, все остальные растут.

Поскольку я начал расти, я начал осознавать свою прежнюю жизнь и смерть, и я помнил то, как легко я умер — не только легко, но и с энтузиазмом. Мой интерес был направлен в большей степени на познание неизвестного, которое впереди, чем на познание известного, которое я видел.

Я никогда не оглядывался назад. И это было принципом всей моей жизни — не оглядываться назад. Нет смысла. Нельзя идти назад, поэтому зачем терять время? Я всегда смотрю вперед. Даже в момент смерти я смотрел вперед — и именно это дало мне возможность понять то, почему я упускал паузы.

Эти паузы создаются вашей боязнью неизвестного. Вы цепляетесь за прошлое и боитесь двигаться в неизвестное. Вы цепляетесь за известное, за знакомое. Оно может быть мучительным, оно может быть ужасным, но, по крайней мере, вы знаете его. Вы доросли до определенного вида дружбы с ним.

Вы удивитесь, но это мое переживание о тысячах людей: они цепляются за страдание по той простой причине, что они доросли до определенного вида дружбы со страданием. Они так долго жили с ним, и чтобы теперь покинуть его, — это будет подобно почти разводу.

Точно такая же ситуация с супружеством и разводом. Мужчина по крайней мере двенадцать раз в день думает о разводе; женщина также думает, — но оба как-то продолжают обходиться, жить вместе по той простой причине, что оба боятся неизвестного. Этот человек плохой, ладно, но кто знает о том другом человеке — он, может быть, еще хуже. И, по крайней мере, вы привыкли к негодности этого человека, к отсутствию его любви. И вы можете стерпеть это, вы же терпели это; вы тоже стали толстокожими. Вы не знаете того, что ожидает вас с новым человеком; вы должны будете опять начать все с самого начала. Поэтому люди цепляются за известное.

Понаблюдайте за людьми в момент их смерти. Их страдание

— это не смерть. Смерть не имеет боли, она абсолютна безболезненна. Она действительно приятна; она похожа на глубокий сон. Вы же не думаете, что глубокий сон — что-то болезненное? Но они не беспокоятся о смерти, о глубоком сне, об удовольствии; они беспокоятся об известном, которое выскальзывает из их рук. Страх означает только одну вещь: потеря известного и вхождение в неизвестное.

Смелость прямо противоположна страху.

Всегда будьте готовы отбросить известное, — это больше, чем желание отбросить его, — даже не ожидая, когда оно созреет. Просто прыгайте на то, что является новым… на самую новизну, на самую свежесть — это так заманчиво. Тогда появляется смелость. Смелость — это не то, ради чего вы должны упражняться и практиковаться, делать асаны йоги и ходить в гимнастический зал. Нет, я видел тех смелых людей. Они вовсе не смелые.

В том году, когда я был зачислен в учебное заведение, у меня был друг, который очень много интересовался борьбой. Он был хорошим борцом, и, конечно, его считали очень храбрым и смелым; он выиграл чемпионат штата по борьбе.

В те дни в нашем городе была средняя школа, но вступительные экзамены там не проводились. Для вступительных экзаменов мы должны были ехать в район, где проводились вступительные экзамены. Итак, все мы поехали в этот район. Он был не далеко, всего лишь тридцать миль, но мы должны были остаться там на пятнадцать или двадцать дней — столько, сколько продолжались экзамены. Случайно произошло так, что моему другу негде было поселиться, поэтому я сказал: «Ты можешь поселиться со мной».

Один из друзей моего отца, который был дилером в керосиновом бизнесе, имел прекрасный дом. Перед домом для гостей находился большой дом, который он использовал для хранения пустых канистр из-под керосина — он просто складывал их там, — а сбоку находился его магазин. Раньше я знал по многочисленному опыту — я много раз бывал там и останавливался в их доме для гостей, — что в Индии жарким летом, когда днем очень жарко, канистры расширяются, а ночью они опять принимают свои прежние размеры. Поэтому они создают большой шум, а если в доме тысячи канистр, то вы можете себе представить, какой шум они создают.

Итак, этот борец… мы говорили о разных вещах и по какой-то причине стали говорить о привидениях. Он сказал: «Я не верю в привидения».

Я сказал: «Дело не в вере в привидения. Ты хочешь увидеть одно привидение?»

Он сказал: «Нет, но дело не в том, чтобы увидеть его. Я не верю в привидения».

Я сказал: «Если ты не веришь, тогда не бойся. Я могу устроить с ними встречу сегодня ночью».

Теперь он был загнан в угол. Он сказал: «Хорошо. Я не верю, что здесь есть привидения». Но по его лицу я мог видеть, какая борьба происходит у него внутри — ведь с привидениями бороться невозможно. И я сказал: «Надо сделать простую вещь. Ты видишь дом впереди?»

Он сказал: «Да».

Я сказал: «На втором этаже есть прекрасная комната. Иди туда. Поспи там ночью, и ты встретишь их, так как первый этаж дома занят привидениями».

Он сказал: «Я не верю в это — все это чепуха».

Я сказал: «Нет проблемы. Если случайно ты прав, то проблемы нет; если случайно ты ошибаешься, то я всегда здесь. Ты можешь с балкона позвать меня».

Он сказал: «Не придется никого звать».

Он пошел в дом. Вся лестница была заставлена теми канистрами. Он взглянул на канистры, но он не представлял себе, что эти канистры могли делать. Он поднялся наверх и сказал: «Здесь ничего нет — нет проблем». Я оставил его наверху и сказал ему: «Я ухожу. Пожалуйста, запри дверь изнутри, чтобы никто не вошел». Поэтому он вернулся, запер дверь и пошел наверх.

Где-то около часа ночи все началось. Конечно, к этому времени я уже крепко заснул, полагая, что уже ничего не произойдет. Я ждал полтора часа, а затем сказал: «Возможно, сегодня климат нехороший или дело еще в чем-то». Поэтому я отправился спать. Но к часу или к часу тридцати собралась такая толпа, что я проснулся, подумав: «В чем дело?» Я совершенно забыл, что поместил туда этого парня, — а в этом было все дело.

Там собралась целая толпа, а он, визжа, стоял на балконе; он не мог вымолвить ни единого слова. Он стал почти как человек, который не может говорить, а как только он увидел меня — так как все те люди были ему не знакомы, — как только он увидел меня, он лишь поднял руку, и я сказал: «В чем дело — привидения?»

Он утвердительно кивнул головой — он не мог произнести это; он кивнул головой. Поэтому я сказал: «Почему ты не идешь и не открываешь дверь?…»

Мы вынуждены были приставить лестницу к балкону, но он был так потрясен, что два человека вынуждены были поместить его на лестницу, и мы каким-то образом спустили его вниз. Мне пришлось вылить ему на голову холодную воду; затем он начал говорить. Он сказал: «Боже мой! Если бы ты сказал, что там так много привидений, я не поверил бы тебе. Я думал, что, может быть, там будет одно или два привидения — я смог бы с ними справиться. Но их там было так много, и они переходили от одной канистры к другой, от одной к другой. Они проходили мимо и бегали кругом и издавали звуки — а ты сказал мне, чтобы я спустился вниз по ступеням, которые проходят рядом с этими канистрами!»

Я сказал: «Теперь ты думаешь, что привидения существуют?»

Он сказал: «Я не только знаю, но я никогда это не забуду; этого переживания хватит на всю мою жизнь. Я никогда ничего не скажу против привидений. Хотя они не причинили мне вреда, я никогда не был так потрясен. Я чувствую, как будто вся моя энергия исчезла и я стал пустой внутри».

Я сказал: «Не волнуйся, к утру ты опять станешь сильным; просто хорошо выспись».

Но он всю ночь не мог спать, мечась и ворочаясь, и он сказал: «Ты даже отсюда слышишь эти шумы?»

Я сказал: «Я слышу их, но я знаю, что те привидения — очень дружелюбные люди, и я был здесь много раз. Напрасно ты волнуешься».

Он сказал: «Дружелюбные? Привидения — и дружелюбные! Только ты способен здесь спать — я ухожу. Я буду спать на железнодорожной станции, а утром я буду искать какой-нибудь другой дом, так как даже в этом доме я слышу этот звук. Я не смогу ни заниматься, ни сдавать экзамены, если эти звуки будут продолжаться».

И вот что действительно случилось. Среди ночи он отправился на железнодорожную станцию. Я не знаю, что он делал, где он спал на железнодорожной станции, но утром в экзаменационном зале его не было. Я делал запросы; я звонил по телефону его семье, и они сказали: «Да, он вернулся ночным поездом. Он говорит: “Там столько привидений — этот год пропал. В этом году я не могу присутствовать на экзамене в том городе. В следующий раз я выберу другой центр, другой район, только не тот город”. И он так боится… Что в действительности случилось?»

Я сказал: «Ничего не случилось; а когда я вернусь, я все объясню. Но этот год пропал, и он ответственен за это, так как он настаивал: “Я не верю в привидения”. Я сказал: “Я знаю, где они располагаются”, и я показал ему это место».

Его семья все еще сердита на меня, так как тогда он так и не сдал вступительные экзамены; он все еще не зачислен в учебное заведение. Он пытался одиннадцать раз, но страх так глубоко вошел в него, что во время экзамена он становился очень нервным. Все переживание той ночи снова оживало; он начинал опять переживать ту ночь.

Через одиннадцать лет даже его семья сказала: «Не изнуряй себя без пользы — забудь об этом. Это твои дела. Почему ты настаивал, говоря тому человеку, что привидения не существуют? Ты знаешь, что он достаточно умен, чтобы что-то подстроить, и, должно быть, он так и сделал. Мы не можем понять, как он это подстроил, но он, должно быть, что-то сделал».

Я объяснял им, что ничего не было там подстроено; что это были лишь банки, пустые банки, которые сжимаются ночью, когда становится холодно, и производят шум. И поскольку они навалены одна на другую, то кажется, что что-то движется от одной банки к другой, что-то бродит вокруг. Но объяснение не могло помочь. То потрясение действительно глубоко вошло в его сердце.

Боязнь смерти — действительно величайшая боязнь, и она — наиболее разрушительная сила для вашей смелости.

Поэтому я могу предложить только одну вещь. Сейчас вы не можете вернуться к своей прежней смерти, но вы можете начать делать одну вещь. Всегда будьте готовы перейти от известного к неизвестному, хотя бы в чем-то, в любом переживании.

И даже лучше, если неизвестное хуже, чем известное, — не это главное.

Лишь ваше изменение от известного к неизвестному, ваша готовность двигаться от известного к неизвестному — вот, что имеет значение. Это безмерно ценно. И продолжайте делать это во всех видах переживаний. Это подготовит вас к смерти, так как, когда смерть приходит, вы не можете сразу же решить: «Я выбираю смерть и покидаю жизнь!” Такие решения сразу не принимаются.

Вы должны двигаться дюйм за дюймом, готовясь, живя от мгновения к мгновению. И по мере того, как вы становитесь все более близкими к красоте неизвестного, вы начинаете создавать в себе новое качество. Оно там, оно еще никогда не было использовано. Прежде чем придет смерть, продолжайте двигаться от известного к неизвестному. Всегда помните, что новое лучше старого.

Говорят, что все, что старое, — не золото. Я говорю, что даже если все, что старое, — не золото, то это не имеет значения.

Имеет значение ваш выбор', ваш выбор познавать, ваш выбор переживать, ваш выбор идти в неведомое. Мало-помалу ваша смелость начнет функционировать. А отточенность разума не отделима от смелости; они почти одно органическое целое.

Вместе со страхом существует трусость, и имеет место отсталость ума, посредственность. Они — одна часть. Они существуют вместе, они поддерживают друг друга. Со смелостью приходят отточенность, разум, открытость и непредвзятый ум, способность познавать — все они приходят вместе.

Начнитес простого упражнения, то есть: всегда помните, что при всяком выборе вы выбираете неизвестное, рискованное, опасное, ненадежное, тогда вы не будете в убытке.

И только тогда… на этот раз смерть может стать потрясающе открывающимся переживанием, может дать вам способность проникновения в ваше новое рождение — и не только способность проникновения, но даже определенный выбор. Вы можете осознанно выбрать определенную мать, определенного отца. Обычно это происходит подсознательно, просто случайно, но сознательное умирание человека — это сознательное рождение.

Вы можете спросить кое-что у моей матери, потому что случилось так, что она находится здесь… После моего рождения, в течение трех дней, я не воспринимал никакое молоко, и все волновались, беспокоились. Беспокоились врачи, поскольку: как этот ребенок собирается выжить, если он даже отказывается принимать молоко? Но они не имели представления о моих трудностях, о той трудности, которую они создавали для меня. Они всячески старались заставить меня. А у меня не было способа, чтобы объяснить им или чтобы дать им понять, что они сами могли бы найти способ.

В моей прежней жизни, перед тем как я умер, я постился. Я хотел закончить свой двадцатиоднодневный пост, но я был убит перед тем, как был закончен мой пост, за три дня до этого. Те три дня остались в моем сознании даже при новом рождении; я должен был закончить свой пост. Я, на самом деле, упрямый! С другой стороны, люди не переносят события из одной жизни в другую жизнь; если глава закрыта, то она закрыта.

В течение трех дней им не удавалось положить что-нибудь мне в рот; я просто отвергал все. Но через три дня со мной все было в полном порядке, а они были удивлены: «Почему он отказывался три дня? Болезни не было, не было проблем, — а через три дня он совершенно нормальный». Это осталось для них тайной.

Но я не хочу говорить об этих вещах, так как для вас все они будут гипотетическими, а у меня нет способа доказать их научно. И я не хочу дать вам какую-либо веру, поэтому я продолжаю отсекать все то, что может создать какую-либо систему веры в вашем уме.

Вы любите меня, вы верите мне, поэтому, что бы я ни сказал, вы можете верить в это. Но я настаиваю снова и снова на том, что если что-либо не основано на вашем переживании, то воспринимайте это только гипотетически. Не делайте это вашей верой. Если иногда я привожу пример, то это полнейшая необходимость, так как человек спросил: «Как вам удалось в детстве быть таким смелым и сообразительным?»

Я ничего не сделал, я просто продолжал то, что я делал в моей прежней жизни. И именно поэтому в детстве меня считали сумасшедшим, эксцентричным, — потому что я не давал никакого объяснения тому, почему я хотел что-либо сделать. Я просто говорил: «Я хочу сделать это. У меня есть причины того, почему я делаю это, но я не могу предоставить их вам, так как вы не сможете понять».

Мой отец говорил: «Я не могу понять, а ты можешь?»

Я сказал: «Да, это нечто такое, что принадлежит моему внутреннему переживанию. Это не имеет ничего общего с вашим возрастом, с тем, что вы мой отец. Вы, конечно, можете понять намного больше, чем я, но это нечто такое, что находится внутри меня — только я могу добраться туда, вы не можете».

И он просто говорил: «Ты невозможный».

Я сказал: «Если бы все допустили это, то это было бы большим облегчением. Просто воспринимайте меня как невозможного, тогда я больше не буду для вас проблемой, и я не должен буду огорчаться, объясняя все эти вещи. Я собираюсь делать то, что я собираюсь делать. Нет способа изменить это. Для меня это абсолютно. Вопрос не стоит о том, чтобы вы давали мне разрешение или нет».

Итак, это было моей обычной практикой: что бы я ни захотел делать, я делал. Например, в моем городе в те дни, до того, как Индия была разделена… Создание Пакистана разрушило многое в Индии. Все заклинатели змей были мусульманами; все они отправились в Пакистан. В Индии почти не осталось заклинателей змей; а раньше каждый день индийские дороги представляли собой просто удовольствие. На одном углу вы видели фокусника, делающего такие потрясающие фокусы, что вы просто забывали о том, что Иисус был человеком чудес. Люди на улицах делали такие вещи лишь для того, чтобы после представления получить хотя бы одну рупию — и это была большая сумма. А где-нибудь в другом месте кто-то с помощью особого вида флейты заставлял змей танцевать вокруг себя.

Я интересовался змеями; я наблюдал за многими заклинателями змей. Я искал кого-нибудь, у кого было хоть немного сострадания к ребенку. Я последовал за одним стариком. Заклинатели змей обычно селились за городом, на другом берегу реки. Муниципальный комитет не разрешал им селиться на этой стороне реки из-за их змей. Они должны были селиться на другой стороне реки, так что если даже змеи хотели перебраться на эту сторону, то они не могли.

Я последовал за ним. Много раз он оглядывался, а когда мы были одни, он сказал: «Сын мой, почему ты идешь за мной?»

Я сказал: «Я искал вас многие годы».

«Меня?» — спросил он.

Я сказал: «Да, потому что я хотел узнать: в чем заключается искусство ловли змей?»

А он спросил: «Почему ты ждал меня? Существует так много заклинателей змей, которые то приходят, то уходят».

Я сказал: «Я хотел такого, который мог бы проявить сострадание ко мне. Я не могу дать тебе денег, так как я не могу сказать своим родителям, что мне нужны деньги для того, чтобы научиться заклинанию змей. Это будет конец всему».

Он сказал: «Это правда. Но у тебя есть их разрешение?»

Я сказал: «Если я получаю их разрешение, то я получаю его только тогда, когда я ничего не хочу делать. Когда я хочу что-то сделать, я вначале это делаю, затем, что бы ни случилось, случается. Когда я уже сделал это, они спрашивают: “Почему ты не попросил разрешения?” А мой ответ всегда таков: “Просто потому что я хотел сделать это, а вы могли не разрешить мне. Теперь вы создаете мне трудности. Если вы даете мне пустое обещание, то проблемы нет, а если вы обещаете мне, что даже если я попрошу вас о некой вещи, по поводу которой вы скажете да, то я попрошу разрешения”. А заклинание змей? Я думаю». Я сказал тому старику: «Они не разрешат мне. Но в этом нет необходимости; вы лишь расскажите мне о фокусе». И я убедил его.

Он был очень любящим человеком; он сказал: «Хорошо. Когда-то я тоже был ребенком, и однажды я тоже захотел научиться этому и просил некоторых об этом, и мне отказали так много людей. Нет, я не могу отказать тебе».

И он рассказал мне о маленьких фокусах. Он сказал: «Вначале ты начинаешь ловить водяных змей, так как водяные змеи не имеют яда. Они выглядят абсолютно похожими на других змей, но они без яда. Поэтому попрактикуйся с водяными змеями».

«Водяные змеи? — сказал я. — Я знаю многих из них, так как я знаю их места вокруг реки. Как мне поймать их?»

Он сказал: «Метод очень простой. Тебе лишь надо держать их пасть закрытой, чтобы они не смогли высунуть язык. Итак, одна вещь: для того, чтобы они не высунули язык, держи их пасть закрытой. И вторая вещь: другой рукой держи их хвост, так как, если ты отпустишь другой конец, они сразу же обовьются вокруг твоей руки, а они обвиваются так крепко, что твои пальцы разожмутся. А если их язык высунут, тогда тебя не спасут. Но с водяными змеями проблемы нет, даже если их язык высунут; вот почему для практики начинай с водяных змей».

«Вначале держи их пасть, удерживай ее плотно закрытой; схвати хвост и растяни змею насколько сможешь, тогда даже если ты иногда забудешь и ослабишь свою хватку… Растяни ее насколько сможешь, тогда она не сможет обвиться вокруг твоей руки и сжать ее так, что твои пальцы разожмутся. И даже если твои пальцы разожмутся, а ее язык высунется, держи ее обеими руками. Не позволяй ей свернуться.

У змеи ядовитые железы находятся в верхней части пасти, а метод ее укуса таков: вначале она кусает зубами; это для того, чтобы сделать рану в твоем теле. Затем она сворачивается так, что яд из желез начинает течь в твою рану. По-настоящему она не кусает тебя, ее зубы не ядовитые. Ее зубы лишь для того, чтобы сделать рану, а кровь впитает ее яд; затем кровь разнесет яд по всему телу. Поэтому, даже если она откроет свою пасть, не волнуйся. Не позволяй лишь ей свернуться — держи ее».

Я попробовал с водяными змеями. Это было великолепное переживание. Они действительно быстрые; все это не так просто. Когда я научился обращаться с водяными змеями, я сказал об этом тому человеку, а он сказал: «Теперь попробуй с моими змеями, так как они натренированы, а их ядовитые железы удалены. Но дикие змеи действительно очень опасны. Тебе не надо начинать с них; вначале попробуй с тренированными. Они все для представления. Их железы были удалены, поэтому они ничего не могут сделать; но они могут демонстрировать, как они могут кусать. А вот как заклинатели змей обычно продавали лекарство».

Маленькое семя какого-то дерева, редкого и обнаруженного только в Гималаях, — оно ценное, так как его невозможно нигде больше обнаружить, — они обычно продавали это семя. Их простой метод был таков: они позволяли своей змее кусать их на ваших глазах; появлялась кровь. Змея сворачивалась, ничего, кроме слюны, не попадало в их кровь — и затем они прикладывали это семя, которое было пористым, к своей ране. Оно прилипало к ране и впитывало слюну, которую оставила там змея; затем они снимали семя, рука была почти чистой, ничего не оставалось. Они продавали те семена, — а они были бесполезны, в них ничего не было. С настоящими змеями они не работали, а эти змеи были для представления.

Поэтому он сказал мне: «Это наш бизнес. Мы ничего общего не имеем с настоящими змеями. Не беспокойся о настоящих змеях, ты можешь играть с моими змеями. Но когда ты научишься, и если представится возможность, ты сможешь поймать любую змею».

А когда моим родителям довелось узнать… они должны были узнать, так как это было единственное, чему я учился. Я принес в класс длинную водяную змею. Это был класс, который вел обычно сам директор. Он всегда говорил о смелости и то, и это… А когда я вошел в класс со змеей, свисающей с моей спины, и, держа ее пасть, близко подошел к его столу, он взобрался на стул. Он сказал: «Прочь! Прочь! Не подходи близко».

Я сказал: «Ничего особенного, это всего лишь ядовитая змея. Вы не трусливый человек, спускайтесь».

Он сказал: «Убирайся из комнаты! Я не хочу иметь с тобой дело. И я обещаю, что не накажу тебя, — только убирайся. Я никогда не подниму вопроса о том, что ты принес змею. в класс. Только убирайся!»

Но я остался там и сказал: «А как насчет моего отца? Вы должны обещать перед тридцатью учениками, что не скажете о том, что я приходил в класс со змеей. Скажите это громко».

А змея была такая большая, что он вынужден был громко сказать: «Я обещаю, что не скажу о том, что ты приходил в класс со змеей».

Я сказал: «Все в порядке. Я ухожу».

Но он стал таким капризным… «Теперь это уже слишком. Если этот мальчик начинает делать такие вещи, то он может привести льва или еще что-нибудь. Как ему удалось?» Он бросился к моему отцу и рассказал ему. Он сказал: «Не говорите ему о том, что я сообщил вам, так как он взял с меня обещание в присутствии тридцати учеников, которые всегда за него, потому что если они не будут за него, то он создаст им неприятности. Поэтому весь класс как монолит всегда на его стороне. Что бы он ни сделал, не имеет значения — они всегда за него. Поэтому они скажут, что он никогда не приходил со змеей».

Я пришел домой. Мой отец сказал: «Что-нибудь случилось сегодня?»

Я сказал: «Каждый день что-нибудь случается. Жизнь — такое удовольствие».

Он сказал: «Может быть, для тебя, но для других ты — сплошное горе. Я думаю отослать тебя в школу-интернат».

Я сказал: «Это великолепная идея. Вы действительно имеете в виду школу-интернат?»

Он сказал: «Ты имеешь какое-нибудь представление о школе-интернате?»

Я сказал: «Это было бы прекрасно, потому что вас там не будет, семьи там не будет. Никто не помешает мне — и вся эта свобода… А я буду продолжать делать те же вещи, которые делаю. Я знаю, что именно ее беспокоит. Бадри Прасад Гупта был здесь?» Я понюхал вокруг и сказал: «Я чувствую его — его дурной запах!»

Мой отец сказал: «Исчезни! Я не хочу разговаривать с тобой, так как ты подготовился с самого начала».

Я сказал: «Да, и если вы хотите увидеть змею, то она в мешке». Он убежал от меня — он выскочил из комнаты!

Но тренировки как таковой не было; я просто всем наслаждался. Было таким удовольствием научиться ловить змей. Я ходил за фокусниками для того, чтобы научиться их маленьким фокусам, всему, с чем я сталкивался. И я очень многому научился вне стен школы, колледжей и университета, гораздо больше, чем в самом университете, колледжах и школах.

Поэтому мне действительно грустно и печально за всех тех людей, которые думают, что вся учеба ограничена этими стенами. Настоящая учеба — снаружи. То, что находится в стенах школ, колледжей, университетов, — все заимствовано, фальшиво, ничего не имеет общего с подлинностью вашего собственного переживания или исследования.

Смелость придет к вам.

Начните лишь с простой формулы: никогда не упускать неизвестное.

Всегда выбирайте неизвестное и безудержно идите вперед. Даже если вы страдаете, неизвестное стоит того — оно всегда отплатит вам. Вы всегда выходите из него более взрослыми, более зрелыми, более разумными.