Библия Раджниша. Том 4. Книга 2

Беседа 24 КЛЮЧ К НЕОСОЗНАННОСТИ: ПРОДОЛЖАЙТЕ ДУМАТЬ 21 февраля 1985 года

Я был шокирован, когда услышал от Вас, что пирамида человечества состоит только из аятоллы Хомейни и Альберта Эйнштейна и нет качественного различия между ними. Нет ли третьей альтернативы?

Я также шокирован, но человек бессилен против действительности.

А правда состоит в том, что нет качественного различия между аятоллой Хомейни и Альбертом Эйнштейном; если бы была хоть маленькая возможность некоторого качественного различия, то я с удовольствием заявил бы об этом. Но это вовсе не значит, что оба являются личностями одного типа.

Аятолла Хомейни сумасшедший.

Альберт Эйнштейн — сверхгений, наиболее проницательный ум, когда-либо созданный человечеством.

Так я и не говорю, что они люди одного типа, но — что тут поделаешь? — они оба принадлежат к одному кругу. Аятолла Хомейни — нижний в ряду, Альберт Эйнштейн — верхний, но различия только в уровнях; это та же самая пирамида. Аятолла Хомейни, Адольф Гитлер, Иосиф Сталин, Бенито Муссолини, Мао Цзе-дун — все они такие же люди, как и Альберт Эйнштейн, Бертран Рассел, Жан-Поль Сартр, Карл Ясперс. Они принадлежат к одному человечеству, к одному уму. Но Аятолла Хомейни и его компания больны. Ум тот же самый, но больной ум, перевернутый. Альберт Эйнштейн и Бертран Рассел здоровы. Это тот же самый ум, но в правильной форме; в такой, какая должна быть.

Но нельзя сказать, что они принадлежат к двум различным категориям; это будет ложью — утешением. Вам не следует быть шокированными, мне не следует быть шокированным, все должны быть счастливы, но разрушить истину ради такого глупого утешения — это не поможет никому.

Но почему вы смотрите только с одной стороны? Существует много аспектов, которые надо рассмотреть. Почему вы не понимаете это как великое откровение? Вы думали только об одном, вот почему вы оказались шокированными. Я тоже шокирован, но я также взволнован, восторжен.

Вы думаете только об одном — о том, что Альберт Эйнштейн низведен до уровня аятоллы Хомейни. Но почему вы не можете видеть другую возможность, что аятолла Хомейни может быть поднят до уровня Альберта Эйнштейна?

Я открываю потрясающую возможность для этих сумасшедших людей. И эти сумасшедшие люди доминируют над человечеством; надо что-то делать.

Человечество как таковое не плохое, не злое, но один аятолла Хомейни может привести целую страну к сумасшествию, к идиотизму. Имена, слова, принципы, которые эти люди используют, чтобы скрыть свое сумасшествие и глупость, — прекрасны.

Аятолла Хомейни целый день цитирует священный Коран. Ему не надо читать; он запомнил его — весь священный Коран. Он постоянно цитирует из священного Корана, и те, кто слушает его и следует за ним, верят, что он пророк, посланник Бога, посланный, чтобы помочь исламу преуспеть. Вот во что верят все религии: у человечества есть будущее лишь в том случае, если именно они преуспеют; в противном случае будущего нет, человек обречен.

А то, что он делает так по-варварски, так уродливо, так бесчеловечно… Людей постоянно убивают, постоянно обезглавливают. Людей избивают до смерти на перекрестках перед тысячами зрителей — и все эти зрители радуются, потому что это успех ислама.

Аятолла Хомейни говорит, что все сделанное в соответствии с принципами ислама — правильно. Нет другого пути, нет другого критерия решить, что правильно или неправильно. Есть только один путь: следовать принципам ислама. А те исламские принципы, по меньшей мере, просто варварские.

Отрубить человеку голову — это по-исламски. Если человек не верит в приход Мухаммеда, то ему лучше умереть. Жить не мусульманином хуже, чем умереть, потому что смерть может изменить его образ жизни. Возможно, в этом теле с этим умом человек неспособен к тому, чтобы стать мусульманином, поэтому это тело и ум должны быть уничтожены. Они — препятствие к его спасению. А умереть от рук воинов ислама — само по себе есть слава. Вы должны быть горды: вас постигла великая смерть. Вы не достигли великой жизни, но вы достигли великой смерти.

Итак, человек, убитый исламскими убийцами, — счастливец. И люди, которые убивают его, также приобретают великую доблесть, потому что нет иного мотива, кроме как — они пытаются помочь человеку изменить его бытие. Они делают путь человека к Богу ясным и чистым. Они делают работу Бога: в раю они родятся святыми. Итак, оба извлекают пользу. Как может что-то быть неправильным и преступным, когда обе стороны чрезвычайно удовлетворены, духовно обогатились?

Понимаете ли вы коварство людей? Но аятолла Хомейни имеет такой же ум, как и вы, он все равно что свихнулся. Но это можно исправить.

Это случается во всем мире… Недавно в Ватикане одна молодая женщина прыгнула с базилики Святого Петра — самого высокого храма в христианском мире — и убила себя. Никто не знает почему. Но когда я услышал это, то моей непосредственной реакцией было то, что эта женщина заявила тем самым о чем-то важном.

Все человечество собирается умереть в Ватикане, прыгнув с базилики Святого Петра. Эта женщина — пионер. Она просто сказала, что это произойдет со всем человечеством. И они делают все, чтобы это случилось, — папа, кардиналы, епископы, священники.

Как раз сегодня, очень уважаемый гуманист, католическая монахиня Сестра Джудит Ваугхан была изгнана из католической церкви. Она руководит в Калифорнии приютом для бедных женщин, покинутых женщин, отвергнутых женщин. И она помогла тысячам женщин. Но работа всей ее жизни — ничто; она просто совершила маленькую ошибку, ошибку в глазах христианской бюрократии.

Она подписала газетную рекламу в пользу абортов. Газета попросила тех, кто пользуется уважением, подписать и отослать обратно в газету рекламную статью, чтобы они могли сказать, что не все христиане против абортов. Сестра Джудит подписала ее — и это великий грех.

Эта женщина работала всю свою жизнь, помогла тысячам женщин, уважаема во всей Калифорнии, и она понимает проблемы женщин — аборты, дети, сироты — больше, чем те идиоты, которые изгнали ее из церкви. И они не только изгнали ее из церкви, они отлучили ее от приюта, который она создала для бедных женщин, страдающих женщин. Ей не разрешено входить в церковь, в приют, и она больше не монахиня. Никого не беспокоит даже то, что ее деятельность была гуманна.

Больше населения означает больше проблем — и вы не в состоянии разрешить существующие проблемы. Каждый ребенок приносит с собой тысячи проблем. На земле уже появилось больше людей, чем она может выдержать. Даже у стран, подобных Америке, есть проблемы, которые должны были бы давно исчезнуть в мире, что же говорить о третьем мире, бедном мире? Африка, Латинская Америка, Азия — что же говорить об этих странах?

В Америке тридцать пять миллионов неграмотных взрослых. В двадцатом веке в богатейшей — технологически, научно, культурно — стране мира все еще тридцать пять миллионов необразованных взрослых, они не могут прочесть газету. А вы продолжаете производить людей. Вы не можете разрешить простых проблем, — а есть и сложные проблемы.

Тысячи погибших при взрыве газа в Бхопале. Все женщины, которые были беременными и не умерли, теперь начали рожать детей. Тысячи детей покидают лоно мертвыми, или уродами, или слепыми, или умственно отсталыми. Некоторые из родившихся живыми умирают в течение шести недель. Врачи и ученые не думали, что газ мог действовать на утробный плод столь опасно.

И это был только маленький взрыв. Когда произойдут ваши ядерные взрывы и атомные взрывы, как они будут действовать на вас — невообразимо. И это будет воздействовать не только на вас; это будет воздействовать на все последующие поколения. Это будет воздействовать на все будущее человечества.

Кто создает эти проблемы? Ум. Тот же ум может решить их.

Итак, когда я говорю, что аятолла Хомейни и Альберт Эйнштейн принадлежат к тому же самому ряду… если вы подумаете, что Альберт Эйнштейн подобен аятолле Хомейни, то вы будете лишь шокированы. Но если вы также подумаете, что аятолла Хомейни способен быть Альбертом Эйнштейном, тогда вы будете возбуждены, как и я.

Но я рассказал только о пирамиде разума. Я не рассказал о людях, у которых отключен разум, я не рассказал о тех, кто занимается медитацией. Они качественно отличаются от первых двух групп.

Человек медитации так же далек от аятоллы Хомейни, как и от Альберта Эйнштейна, потому что он далек от самого ума.

Пирамида была составлена только из людей, живущих умом, — так не унывайте. Вы можете выпрыгнуть из пирамиды; никто не заставляет вас быть в ней. Это ваше решение, быть в ней или не быть в ней. Вы можете стать наблюдателем. Вы стоите вне пирамиды и наблюдаете всю происходящую глупую игру.

Я не часть пирамиды. Вот почему я могу рассказывать о пирамиде, описывать ее во всех деталях со всех сторон, ведь я просто наблюдатель. Я могу двигаться вокруг пирамиды, я могу видеть все ее грани. Я могу видеть ее самую глубокую глубину, я могу видеть ее самую высокую вершину — потому что я не в ней.

Если вы находитесь внутри, то вы не можете наблюдать ее во всей полноте; вы должны быть вне ее. И были подобные люди в прошлые века — очень мало, но это не имеет значения: если даже единственный человек может бежать из пирамиды, этого достаточно, чтобы доказать потенциальную возможность. И многие бежали из нее.

Только маленькое усилие с вашей стороны, немного расторопности, и вы можете выскользнуть из ума, — ведь пирамида не сделана из чего-то твердого; ее кирпичи сделаны из мыслей. Вы окружены стенами из мыслей. Это так легко — выйти из них. Вам не надо даже делать отверстие в стене, вам не надо даже открывать дверь: вы должны просто стоять молча и смотреть, существует ли стена действительно или только кажется.

На Востоке это называют миражом; он только кажется настоящим. Чем ближе вы подходите к нему и лучше рассматриваете его, тем скорее он исчезает. Мысли — наименее материальная вещь в мире; они не заключают в себе никакого материала. Мысли — это только святые или несвятые духи. Если вы боитесь духа, то дух весьма материален.

Я вспоминаю свое детство. В моем родном городе был монастырь, принадлежащий религии Кабира. Нигде в мире они не известны, но в Индии есть пантхи Кабира — последователи Кабира.

В моем родном городе был монастырь, в котором задолго до меня жил очень знаменитый последователь Кабира, Сахибдас. И он оставил большой монастырь, огромный храм и множество пещер для медитирующих. Это очень красивые пещеры, потому что монастырь расположен очень близко к реке. Он сделал эти пещеры в небольших холмах у реки, и внутри пещер есть маленькие пруды. Вы можете войти внутрь пещеры, перейти из одной пещеры в другую, хотя некоторые изолированы; или вода заполнила их полностью, или земля обвалилась. Но это прекрасное зрелище.

И просто сидеть в тех пещерах… они так безмолвны — даже ветерок не проникает туда. Их сделали как раз нужного размера, так что человек может жить в тех пещерах и не испытывать недостатка кислорода, ведь воздух не проходит в них снаружи. Размеры пещеры достаточны, чтобы обеспечивать вас кислородом по крайней мере три месяца. В те пещеры людей посылали медитировать.

Я был очень молод; Сахибдас, должно быть, умер за двадцать или тридцать лет до того, как я родился. Но его преемник, Сатьясахиб — его я знаю очень хорошо — был идиотом. Так случается, по какой-то особенной причине, — святые почему- то притягивают идиотов.

Я не святой, так что вам не надо беспокоиться! Но святые привлекают идиотов; возможно, существует определенный баланс, который природа должна сохранять: если имеется святой, то необходимо определенное количество идиотов, чтобы сохранять баланс, равновесие. Природа верит в баланс; она все постоянно приводит в равновесие.

Этот Сатьясахиб был совершенным идиотом, но он очень дружил с моим отцом. Так вот, благодаря моему отцу я начал ходить туда и осматривать те пещеры. Это был действительно громадный монастырь, и человек — его глава — должен был иметь большое влияние.

В то время в монастыре не было никого, кроме Сатьясахиба, его преемника; все ушли. Огромные сады, поля и монастырь расположены в очень изолированном месте, очень зеленом и совсем рядом с рекой. Учителя Сатьясахиба похоронили на территории монастыря.

В Индии многие религии не кремируют своих святых; всех остальных кремируют. И некоторые религии — например, пантхи Кабира — не кремируют своих святых, потому что их тела были в контакте с такой великой душой, что они должны стать живой памятью чего-то такого великого, что было бы неправильно уничтожать их.

Их тела должны быть похоронены точно так же, как это делается у христиан и у мусульман: делают самадхи, могилу. Это не называют могилой, это называют самадхи — то же самое слово, которое используют для обозначения определенного состояния сознания. Ведь этот человек достиг самадхи, его могила — не просто могила; это символ самадхи, предельного сознания.

Монастырь был огромным, и в нем жил только один человек. Л самадхи последователей Кабира, пантхов Кабира, закрыты не полностью; у них одна сторона отодвигающаяся, так что каждый год тело может быть извлечено и каждый год последователи могут снова поклоняться святому.

Один из моих учителей был атеистом. Я сказал ему: «Ваш атеизм совершенно хорош, но верите ли вы в духов, в привидения или нет?»

Он ответил: «Привидения? Я не верю даже в Бога, почему я должен верить в привидения? Они не существуют».

Я сказал: «Прежде чем говорить это, дайте мне возможность доказать, что они существуют, потому что я встречался с привидением, видел его, говорил с ним. И это призрак такого великого человека — Сахибдаса».

Он ответил: «Все это чепуха! Вы должно быть позаимствовали идею у этого идиота Сатьясахиба. Он все время говорит о своем гуру; никто не слушает, но он продолжает говорить. И я видел, что ты ходишь туда».

Я сказал: «Вы действительно видели меня идущим туда, но вы не знаете, что я встречался с его учителем, чего сам он был не в состоянии сделать».

Мой учитель посмотрел на меня с подозрением, но мой голос звучал так же, как всегда — так же уверенно. Я сказал: «Нет проблемы, нет необходимости обсуждать это. Дискуссия будет позже; сначала давайте повстречаемся с привидением…»

Он начал слегка побаиваться. Я сказал: «Не бойтесь, я буду с вами, и там будут три или четыре моих друга, потому что мы должны будем отодвинуть тяжелую дверь; затем мы должны будем вытащить тело».

Он спросил: «Все это надо сделать?»

Я сказал: «Да, все это надо сделать. Тело надо вытащить; только тогда я могу просить Сахибдаса материализоваться. Только одного вы должны избегать: никакого шума, потому что если преемник, Сатьясахиб, поднимется, то тогда будут неприятности, потому что это сильно противоречит их религии. Только один день в году — в день смерти — они могут извлекать тело. А это абсолютно против их религии, и будут очень большие неприятности».

«Итак, будьте очень спокойны и безмолвны. А если возникнет ситуация, в которой вы должны будете убежать, тогда не ждите никого и никого не зовите; просто убегайте. Просто будьте осторожны, ведь это неприятно: призрак иногда хватает вас, особенно вашу одежду. Так что будьте осторожны».

Этот учитель был бенгальцем — носил длинную куртху и дхоти, — а бенгальцы носят очень свободные одежды. Всякого, от кого нет никакой пользы, кто не может бегать, кто не может выполнять никакой тяжелой работы, называют «Бенгальский Бабу». В Индии быть названным «Бенгальским Бабу» — оскорбление. Существуют две крайности. Если кто-то называет вас «сардарджи», то это оскорбление. Это означает, что у вас нет ума, — не в том смысле, что вы медитирующий, а в смысле, что вы аятолла Хомейни. Или если кто-то называет вас «Бенгальский Бабу», то это означает, что от вас просто нет пользы.

И у бенгальцев странные одеяния: их дхоти так свободны, что если они побегут, то непременно упадут. Они постоянно носят зонтик, двенадцать месяцев в году. Идет ли дождь, нет ли — не имеет значения, жарко или нет — не имеет значения. А в Индии сезоны очень постоянны; вам нет нужды носить зонтик весь год. Во всей Индии никто не носит зонтик круглый год, но Бенгальские Бабу — почему-то это стало частью их стиля. Они постоянно носят зонтик, ненужный багаж, без всякой причины.

Итак, я сказал моему учителю — его фамилия была Бхаттачарья, — я сказал: «Сэр, оставьте ваш зонтик, потому что если он схватит ваш зонтик… — эти призраки хватают вещи».

Он ответил: «Я не могу оставить мой зонтик. Без моего зонтика я чувствую себя как бы голым или как будто чего-то постоянно не хватает».

«И еще, — сказал я, — вы должны сделать ваше дхоти плотно облегающим, потому что если оно спадет, то вам придется бежать голым. А призраки есть призраки: они не придают большого значения вашим манерам, вашему этикету. Он может схватить ваше дхоти, и вы должны будете бежать без него».

Он ответил: «Но ведь он же святой!»

Я сказал: «Он и есть святой, но он также и призрак. Но это ваше дело, если вы хотите, то можете прийти так, как хотите».

Когда он пришел, на нем было дхоти такое тесное, какое только он мог себе позволить. Они делают фасон… дхоти можно сделать на разные фасоны. Жители штата Махараштра делают наилучшие; тогда дхоти выполняет почти те же функции, что и пижама — которая может действовать двояко. В ней вы можете бегать, в ней вы можете работать.

Бенгальцы делают наихудшие. С одной стороны, сзади у них есть складка, такая широкая, что ниспадает, касаясь пола, с другой стороны и спереди есть складка, которая тоже ниспадает, касаясь пола. Ну, просто всякая ерунда.

Мы вышли в середине ночи. Мы выбрали темную ночь, когда не было луны, потому что если бы преемник увидел нас…

И мне нужна была темная ночь для призраков, потому что у меня был приготовлен молодой человек, готовый быть призраком и схватить дхоти Бхаттачарьи, если он придет без своего зонтика.

Могила была большой, ведь пантхи должны были вытаскивать тело; оно было в гробу, который надо было вытаскивать. Но могила была достаточно большой, чтобы сбоку у гроба мог лечь мой призрак. Итак, все было подготовлено для того, чтобы в тот самый момент, когда мы будем вытаскивать своего человека, один из нас уронит что-нибудь, а кто-нибудь пронзительно закричит, и мы все побежим. И прежде чем Бхаттачарья сможет увидеть, кто был призраком, призрак схватит что-нибудь у него. Так все и случилось.

Все прошло очень хорошо. Призрак схватил его дхоти, и Бхаттачарья… Вы не поверите, что может случиться с человеком, когда он действительно испуган: он сам бросил свое дхоти. Он не ждал, чтобы дхоти упало; он сам сбросил его. Дхоти, зонтик… Призрак даже не схватил зонтик, потому что лежал внизу, а зонтик был наверху, под рукой у Бхаттачарьи. Но Бхаттачарья подумал: «Кто знает? Он может прыгнуть за зонтиком! А когда он начал снимать свою куртху, я сказал: «Призрак удовлетворен — пошли!»

Спустя два дня я спросил его: «Как насчет вашего атеизма?»

Он ответил: «Все это была чепуха; я был глупец. Ты прав — Бог существует. Но какая странная ночь!»

Я сказал: «Вы должны, по крайней мере, поблагодарить меня — я спас вашу куртху».

Он ответил: «Это я помню. Я сбрасывал ее, потому что если бы призрак начал хватать что-нибудь, я был бы пойман. Я подумал: „Я оставлю все, тогда я смогу, по крайней мере, добраться до своего дома. Самое большее, люди будут смеяться и я буду смущен“. И я был смущен: когда я добрался сюда в моей куртхе…»

Мы так все приготовили, что там должны были быть люди; иначе кто будет смотреть посреди ночи? В городе, маленьком городе, все люди ложатся спать в девять, самое позднее в десять. В тот день не было кинофильма, так что около девяти город должен был быть почти пустынным. Итак, мы сделали приготовления: «Должно произойти что-то действительно замечательное: вы просто ждите. Около двенадцати вы увидите Бхаттачарью, идущего домой голым».

Они говорили: «Голым!»

Мы отвечали: «Но не говорите никому. Он будет даже без своего зонтика!»

Таким образом, люди были взволнованы и они ждали — все, лежа в постелях. Летом в Индии люди спят на улицах. Все лежали, но бодрствовали, и как только Бхаттачарья появился, там была большая толпа: факелы, и лампы, и люди.

Бхаттачарья был в испарине и просто дрожал, поэтому мы должны были сказать людям: «Это нехорошо — вам надо уйти. Он встретил призрака, а теперь вы волнуете его. Он может умереть; он был так потрясен».

Мы привели его домой, устроили ему хорошее холодное купание и вылили на него столько ковшей воды, сколько смогли, чтобы привести его в чувство. Привести его в чувство было очень трудно, но, наконец, он сказал: «Да, теперь я чувствую себя лучше, но где тот призрак?»

Я ответил: «Тот призрак ушел. Мы закрыли гроб».

«А мой зонтик и дхоти?»

Я сказал: «Мы принесли их, потому что мы умоляли призрака: „Бхаттачарья очень беден, а вы святой. Это достаточное наказание для атеиста, большего и не надо“, — таким образом, он отдал их обратно вам».

С того дня мы видели, что каждый день утром Бхаттачарья ходил класть цветы на эту самадхи, и молиться, и отправлять там обряды.

Я спросил: «Не стали ли вы пантхи Кабира?»

Он ответил: «Я должен стать пантхи Кабира. Я читаю священные книги пантхов Кабира, рассказывающие о Кабире, песни Кабира — они действительно прекрасны. Но я должен поблагодарить вас, — сказал он мне. — Если бы вы не устроили эту встречу с призраком, я бы так и умер атеистом».

Призраков не существует, но миллионы людей верят в их существование; они не только верят, они видели призраков, они встречали их. Но все эти встречи — такие же, они приготовлены. И это так легко.

Ваши мысли подобны призракам.

Вы просто продолжаете верить в них, никогда не пытаясь противостоять, никогда не поворачиваясь к ним, чтобы пристально рассмотреть их. Вы просто удивитесь тому, что мысль, на которую вы пристально смотрите, просто улетучится. Она не может вынести вашей бдительности.

Поэтому есть третья альтернатива. Вам не надо быть ни аятоллой Хомейни, ни Альбертом Эйнштейном. Альберт Эйнштейн хороший человек, но хороший и плохой — это две стороны одной монеты; рай и ад, Бог и дьявол — две стороны одной монеты. Одна не может существовать без другой.

Но есть третья альтернатива: вам не надо быть таким или другим, а это значит действительно быть самим собой.

Быть вне пирамиды ума — значит войти в храм вашего существования.

Пирамида — для мертвых. Фактически пирамиды были сделаны как могилы для египетских царей и цариц. Они — кладбища; и когда я употребляю слово «пирамида» для ума, я делаю это сознательно. Ум — это тоже кладбище мертвых вещей, прошлых воспоминаний, переживаний, теней… все это тени. Но мало-помалу они становятся такими тусклыми, что создают темный занавес вокруг вас.

Если вы хотите убежать от своей тени, то, как вы думаете, что вам надо делать? Бежать? Тогда вы будете в том же самом положении, что и Бхаттачарья. Тень будет следовать за вами, куда бы вы ни пошли, она будет с вами; это ваша тень. И тень не существо; она — призрак.

Единственный способ избавиться от нее — повернуться назад, взглянуть на нее и попытаться найти, есть ли в ней какое- либо содержание. Нет ничего! Чистая отрицательность. Она существует просто потому, что вы стоите на пути солнечных лучей, солнечные лучи не могут пройти; и отсутствие солнца создает тень.

Точно такая ситуация и с вашими мыслями. Поскольку вы не бдительны, поскольку вы не молчаливы, поскольку вы не можете ясно видеть вещи без какого-либо возмущения, постольку и мысли ваши являются заменой вашей осознанности.

Если вы не станете осознающими, мысли будут продолжаться.

Мне очень нравится одна история — я не знаю, правда это или нет. Один из великих буддийских ученых, Бхадант Ананда Каусальяян, слушая меня, рассказывающего эту историю, пришел навестить меня в тот же самый вечер и сказал: «Всю мою жизнь я посвятил буддийским священным писаниям, — а он мировой авторитет по буддийским священным писаниям, — но вы странный человек: когда бы вы ни пришли…»

Он жил в Нагпуре, а я проезжал через Нагпур по крайней мере два или три раза в год; когда бы я ни ехал в Южную Индию, я проезжал через Нагпур. И у меня было много друзей в Нагпуре, так что, когда бы я ни был там, всегда проводились две или три лекции, беседы, дискуссии.

Он сказал: «Всегда, когда бы вы ни приезжали, вы всегда приносите новую историю про Будду! Где вы берете эти истории — ведь я читал все буддийские священные писания, я проверял и не нашел ни единого случая, ни одной из этих историй, нигде?»

Я ответил: «Не волнуйтесь. Меня не беспокоит, правдивы эти истории или нет; что меня беспокоит, так это то, выразительны эти истории или нет. Какое имеет значение, случалось это исторически или нет? Что важно, так это: возможны они потенциально или нет?»

Он ответил: «Это значит у вас абсолютно другой критерий. Я никогда не слышал об этом критерии: „потенциально возможно“».

Я ответил: «Ёсли вы не слышали, я могу повторить ее снова. Послушайте хорошенько».

Это была история, которая очень озадачила его… Утром он пришел снова — я не думаю, что он мог спать, — и сказал: «Рассказ просто не историчен».

Я ответил: «Меня это не волнует! Меня даже не волнует, существовал Будда или нет — какое мне до этого дело? Если Будды вообще не было, то это его дело. Меня это никоим образом не волнует. Миллионы людей не были рождены: ну и что? Одним нерожденным больше — мы бы даже не заметили, что Гаутама Будда был потерян».

«Но, — сказал я, — почему вы беспокоитесь? Забудьте этот рассказ, если вы не хотите его, если он не понравился вам».

Он ответил: «В этом-то и трудность — я нахожу удовольствие в рассказе, мне он понравился. Мне хотелось бы, чтобы рассказ соответствовал действительности».

Я сказал: «Это невозможно — я не могу творить историю. Я не могу переписать заново ваши священные книги; у меня нет ни времени, ни желания. Но если вам понравился рассказ и вы понимаете его значительность, то я расскажу вам одну вещь, — но никому не говорите, потому что никто не поверит».

Он спросил: «Что?»

Я сказал: «Подвиньтесь ближе ко мне». Итак, я прошептал ему прямо в ухо: «Я Будда, и я рассказываю вам свою собственную историю. Не говорите никому, потому что никто не поверит в это. И даже если вы расскажете это, я буду отрицать, что когда- либо говорил вам это».

Он сказал: «Вы — нечто! Вы прямо сейчас… вы говорите мне!..»

Я ответил: «У вас нет никаких свидетелей. Здесь нет никого, мы одни, и я просто буду отрицать, будто что-нибудь говорил. И почему я должен говорить такие вещи? Будда умер двадцать пять веков назад: я никакой не призрак, я — это просто я».

Это тот рассказ, который оставил его озадаченным. Когда бы я ни пришел туда, он говорит: «Если можете как-нибудь помочь мне… Где вы взяли его?»

Я ответил: «Я ничего не беру из „верных источников„; у меня свои собственные пути поисков, создания, придумывания. Я не связан обязательством строго придерживаться истории, строго придерживаться того или этого. Все, что я чувствую значимым, что может служить признаком правды, я подбираю повсюду и вкладываю в чьи-либо уста».

Вот эта история. Будда идет из одной деревни в другую, а по пути — день жаркий, лето — он почувствовал жажду. Он стар, поэтому он просит Ананду: «Ананда, извини меня, но тебе придется вернуться назад. В двух или трех милях позади мы прошли маленький ручей, а меня очень мучает жажда: пойди, принеси мне воды».

Ананда ответил: «Не надо извиняться. Это мне в радость — служить тебе любым способом. Это я обязан тебе, а не ты мне. Ты отдохни под этим сааловым деревом, а я пойду».

Он пошел обратно. Он точно знал, где ручей, они только что прошли его. И когда они проходили по берегу ручья, он был кристально чистым — у горного потока особенная чистота. Но когда Ананда вернулся к ручью, чтобы избрать воды, две повозки, запряженные волами, переехали через ручей и весь поток был мутным; вся грязь, что была на дне, поднялась к поверхности. Старые листья, гнилые листья плавали на поверхности. Он не мог даже представить себе, что можно набрать такой воды, чтобы напоить Будду.

Поэтому он вернулся и сказал Будде: «Вот такое положение. Я не мог принести такую воду для тебя, но не огорчайся. В четырех милях впереди ты сможешь отдохнуть, я знаю большую реку, и из нее я принесу тебе воды. Хотя это будет позже, а тебя мучает жажда, но что еще я могу сделать?»

Будда ответил: «Нет, я хочу воды из того ручья. Ты напрасно потратил время; ты должен был принести воду».

«Но, — сказал Ананда, — вода грязная и мутная; гнилые листья плавают по ней. Как я могу принести ее?»

Будда ответил: «Пойди и принеси ее».

Когда Учитель говорит, то… Ананда пошел обратно неохотно, но был удивлен: за это время листья уплыли. Вода продолжала течь, и листья были унесены; пыль и ил осели — совсем немного осталось. Но Ананда понял сказанное; он сел на берегу ручья.

Вот что Будда имел в виду: «Иди назад». И, видя, что все изменилось… Если бы он просто подождал, вскоре там была бы кристально чистая вода.

Он подождал, и вскоре там была чистая вода. И он принес воды.

Будда сказал: «Ананда, ты понял, что я имел в виду?»

Ананда заплакал. Он ответил: «Да, я понял. В действительности, я не сказал тебе: когда я ходил первый раз и увидел всю эту картину — эти две повозки, запряженные буйволами, переезжающие через ручей как раз впереди меня, прямо передо мной, портящие весь ручей, — я вошел в ручей, чтобы дать ему отстояться от мути. И чем больше я пытался очистить его, тем более мутным он становился. Чем дальше я входил в ручей, тем больше поднималось мути, больше листьев».

«Видя, что невозможно очистить его от мути, я вернулся — я не рассказал этого тебе. Прости меня, я был глуп. Это не метод для очищения ручья от мути и возвращения его в естественное состояние. Я должен был просто ждать на берегу, я должен был просто наблюдать».

«Все случилось само собой. Листья уплыли вниз по течению, а муть осела. И, просто сидя и наблюдая за ручьем, я понял смысл твоих слов: этот ручей — поток моего ума, все гнилые мысли, прошедшие, мертвые, грязь, а я продолжаю пытаться очистить их. Прыжок в него делает его хуже, чем он был прежде, и создает пессимистическую позицию, что, „возможно, в этой жизни я не достигну того состояния, о котором говорил Будда, — состояния не-ума“».

«Но сегодня, когда я гляжу на этот поток, великая надежда просыпается во мне: возможно поток моего ума также очистится от мути тем же самым путем. И, просто сидя там, я получил маленький проблеск».

Будда сказал: «Меня не мучает жажда, это тебя мучает жажда. И ты был послан не принести мне воды, ты был послан понять некое откровение. В то время, когда мы шли, я видел те две запряженные волами повозки на вершине холма, и я знал, когда они будут проходить, поэтому я послал тебя в нужное время принести воды».

Просто сидите рядом с потоком своего ума.

Ничего не делайте; от вас ничего не ждут.

Просто сохраняйте безмолвие, спокойствие, как будто это не ваше дело. И то, что происходит в вашем уме, происходит где- то.

Ум — это не вы; это кто-то другой.

Вы только наблюдатель.

И просто несколько мимолетных проблесков подготовят вас к тому, чтобы выбраться из пирамиды без какой-либо борьбы, без какого-либо усилия, без каких-либо занятий. Вы просто встаете и выходите.

Нет привидений, поэтому никто не собирается хватать вас за одежду и зонтик и тащить вас обратно.

Вы будете удивлены, услышав, что через несколько дней я рассказал все Бхаттачарье; он не поверил мне. Он сказал: «Вы больше не сможете обмануть меня».

Я ответил: «На этот раз вы были обмануты».

Он сказал: «Нет, я сам повстречался с призраком и видел, что все это значит». Он сказал: «Я знаю, что вы пытаетесь; вы пытаетесь организовать еще одну встречу».

«Я верю! Я не хочу сталкиваться с призраком; я столкнулся раз и навсегда. Я останусь верующим до последнего вздоха. Никто теперь не может убедить меня, вы убедили меня навсегда!»

Я пытался много раз, но чем больше я пытался, тем больше он говорил: «Чего вы от меня хотите? Сперва вы пытаетесь убедить меня, что есть привидение, есть Бог, есть то, есть это. Теперь вы пытаетесь убедить меня, что ничего нет».

Я сказал: «Я могу устроить другую встречу и все объяснить: как это было устроено, кто лежал внутри, как мы вытащили его, как вещи были брошены, как было стянуто ваше дхоти…»

Он ответил: «Я не хочу… Существует привидение или нет, я не хочу никаких встреч».

По прошествии двадцати лет он встретил меня на железнодорожной станции. Я просто смотрел на книжный киоск, и он тоже рассматривал его.

Я сказал: «Бхаттачарья, это так замечательно видеть вас! Вы все еще верите?»

Он ответил: «Не говорите ничего против религии. Я стал очень искренним верующим, но я должен сказать, что перестаю вам верить».

Я сказал: «Это конечно правильно, доверие ко мне исчезает, потому что я устроил все это. Но теперь вы так стары; по крайней мере, теперь вы должны попытаться понять, что все это была шутка».

Он ответил: «Не упоминайте вовсе то событие, потому что даже при воспоминаний о нем все мое существо начинает трепетать. Та ночь преобразила все мое существо».

Я сказал: «Это называется преображением? Вы раньше были лучше! Это настоящий упадок».

Он ответил: «Как бы то ни было, я совершенно удовлетворен».

Люди продолжают верить во что угодно, что является утешением. Их призраки, их боги, их рай и ад — все это просто утешение. Их святые, праведники, мудрецы — все это утешение. Правдивому человеку необходимо мужество, чтобы выбраться из всей этой нелепой путаницы. И единственный путь выйти оттуда — это стать очевидцем своего собственного мыслительного процесса. И это легко, это самая легкая вещь в мире. Вы просто должны сделать это однажды; но вы никогда не пытаетесь, даже один раз, и вы продолжаете думать, что это самая трудная вещь.

Я тоже думал, что это очень трудная вещь, потому что все говорили мне об этом, об этом я читал в каждой книге, — что это такое великое, трудное явление; оно соединяет жизни вместе для того, чтобы человек вошел в состояние не-ума. Когда каждый говорит об этом и нет ни единого исключения, то очень естественно, что вы можете начать верить в это.

Но я немного эксцентричен. Моя логика не следует обычным курсом, она движется зигзагом. Коль скоро я убедился, что все говорят, что это трудно, все священные книги говорят, что это трудно… Мой разум действует по-другому.

Первая мысль, которая пришла мне в голову, — возможно, никто и не пытался; в противном случае должны быть различные мнения. Кто-то будет говорить, что это трудно; кто-то будет говорить, что это более трудно, чем то; кто-то будет говорить, что это менее трудно, чем то. Не может быть, чтобы во всем мире была такая единодушная поддержка того, что это трудно.

Единственная возможность — это то, что никто и не пытался, но никто не хочет признаться в своем невежестве. Тогда наилучший курс — согласиться с коллективным общим мнением, что это трудно, очень трудно; это собирает жизни вместе.

Я отбросил эту идею, я сказал: «Это должно случиться в этой жизни; в противном случае я не дам этому случиться ни в какой другой жизни, я буду бороться против этого. Или эта жизнь, или никогда». «Теперь или никогда» — стало моим постоянным подходом, и день, когда я решил: «Теперь или никогда», настал. Тогда я был просто поражен: до чего люди одурачены.

Простейшая вещь была сделана наиболее невозможной, — а эта простейшая вещь открывает дверь для третьей альтернативы.

Она изымает вас из пирамиды: вы больше не ум. И потом, только вы знаете, кто вы есть на самом деле. А знать это — значит достичь всего, что стоит достижения.

Второй вопрос.

Бхагаван,

Готова ли Америка получить Ваше откровение?

Никто никогда не готов получить такое откровение, как мое. Это не ошибка людей, это сама природа откровения.

Я говорю вам: «Будьте самими собой».

Это наиболее естественная вещь в мире.

Я говорю вам: «Будьте безмолвны».

Это не требует ни таланта, ни гениальности.

Я говорю вам: «Живите всецело данным моментом».

Это не требует квалификации.

Мое откровение очень просто, но природа откровения такова, что никто никогда не готов для него. Вы настроены против него.

Так что это не имеет ничего общего с Америкой. Все человечество в точно таком же положении — различные имена, различные ярлыки, но состояние то же самое. Все они захвачены паразитами. Эти паразиты — политики, эти паразиты — религии всех видов. Вы можете найти их любого размера, любой формы, любого цвета. Что бы вы ни предпочли, какой бы вид паразита вы ни захотели, чтобы сосал вас, все они имеются в наличии.

А те паразиты подготавливают вас против откровений, подобных моему, потому что или могу существовать я, может существовать мое откровение, или могут существовать эти паразиты. Мы не можем существовать вместе.

Когда Иисус появился, были ли евреи готовы для его откровения? Если это то, что вы называете готовностью, тогда это хорошо, что Америка не готова для моего откровения, потому что мне совершенно неинтересно быть распятым.

У меня свой собственный стиль жизни, и я выберу свой собственный стиль смерти. Тот вид смерти, несение креста на своих собственных плечах, просто не устраивает меня. Это очень примитивно.

Готовы ли были индусы для откровения Будды? Куда исчезло это откровение? Индусы здесь, но учение Будды в Индии полностью исчезло. Индусы были гораздо более умными, чем евреи: они не распяли Гаутаму Будду. Это была их хитрость. Они знали, они были древней расой и совершенно хорошо знали, что распятие Будды сделает его демаркационной линией в истории. Распятие было бы наилучшей рекламой, возможной в то время. Не было других средств массовой информации.

А смерть была такой вещью, что когда вы убили кого- нибудь, то это значило, что вы боялись его учения, боялись его существования, боялись его пребывания здесь еще на годы. Так бояться — зачем, если вы правы? Должно быть, вы неправы.

Распятие Иисуса доказало, что евреи неправы, неправы навсегда. Прав ли был Иисус или нет, это полностью отдельный вопрос. Я знаю, что он был не прав, но евреи доказали его правоту распяв его. Это была их глупость, и они долго страдали за это. Они все еще страдают за это.

Как раз сегодня я узнал новость о том, что папа встретился с верховным раввином евреев, чтобы отпраздновать декларацию, которая была сделана в 1965 году Ватиканским Собором о том, что христиане не являются антисемитами, что христиане и евреи — братья.

Двадцать лет прошло с 1965 года, так что они отмечали двадцатилетнюю годовщину декларации о том, что евреи и христиане братья, что все евреи не в ответе за распятие Христа. Это предположение чего-то стоит.

Это значит, что до 1965 года все папы ошибались; это значит, что они ошибались на протяжении почти всей христианской истории, кроме этих двадцати лет. Двадцать веков против двадцати лет — все папы, которые были «непогрешимыми», все ошибались, потому что они все были антисемитами, они вели священные войны против евреев. И никогда до 1965 года не говорилось, что евреи и христиане братья, они были врагами.

Если христиане не антисемиты, то кто антисемит? Именно я! Я просто удивляюсь… Я не имею никакого отношения к христианам, я не имею никакого отношения к евреями, — а один раввин объявил меня антисемитом. Я антисемит! А папа заявляет, что евреи и христиане — братья!

Но в эти двадцать веков, с тех пор как распяли Иисуса, ни один из высокопоставленных раввинов не заявил, что Иисус прав, — или хотя бы, что Иисус был в своем уме; а это длинный путь от мысли, что он был прав. В двадцатом веке не было авторитетного раввина, который сказал бы, что распятие его было ошибкой. Они все еще считают, что это было абсолютно правильным; он получил то, что заслужил.

Но почему в 1965 году папа вдруг стал таким любезным по отношению к врагам? Какая политика за всем этим? Политика ясна. Теперь проблема не между христианами и евреями: проблема между коммунизмом и капитализмом.

Полярности изменились, проблемы изменились. Сейчас бессмысленно бороться против евреев, потому что вы убивали бы людей своего собственного лагеря. Теперь бывшие враги могут стать друзьями, потому что бывшие друзья становятся врагами.

Россия была наиболее ортодоксальной христианской страной во всем мире. Ватикан — ничто перед Русской Православной Церковью. Россия была оплотом ортодоксального христианства. Россия стала коммунистической, и все христианство просто исчезло. Польша, Чехословакия, Югославия, Китай — постепенно страны становились коммунистическими.

Папа теперь говорит, что евреи и христиане братья. Я могу предсказать, что скоро он скажет, что индусы тоже братья, мусульмане тоже братья, буддисты тоже братья — все религии братья; нет необходимости бороться. Теперь проблема не между религиями. Нет больше вопроса — какая религия будет управлять миром; вопрос в том — коммунизм или антикоммунистические силы будут управлять миром.

Поэтому забудьте все об Иисусе; он распят, вы ничего не можете поделать с этим. И ради этого сына плотника, молодого хиппи, к чему беспокоиться?

По существу, это очень важно, что раввины и священники сделали совместное заявление. Эти раввины были теми, кто решил единодушно, что распятие будет. Но священники очень легко могут менять свои лица, и теперь они сделали это. Они имеют достаточно наглости, чтобы сказать, что все евреи не ответственны за это. Тогда вся верховная власть раввинов не представляет всех евреев? Тогда кто вы и на каком основании вы делаете эти заявления, что мы братья — потому что не все евреи и христиане представлены?

Когда Иисус был единодушно распят всеми раввинами, даже ни один раввин не протестовал против этого; единственным человеком, который протестовал против этого, был Понтий Пилат, римский язычник, который не был ни христианином, ни иудеем, который вообще не верил в религию, который думал, что все это чепуха.

Это был единственный человек, который пытался спасти Иисуса — потому что на том не было преступления, он не сделал ничего. Может быть, он был немножко сумасшедшим, скандальным, может быть, говорил вещи, которые не надо было говорить, но он ничего не сделал, но он не нанес никому ущерба. И спасти его пытался только римский язычник, но ни один еврей не был готов к этому.

Теперь эти раввины имеют достаточно наглости, чтобы заявлять, что все евреи не ответственны за распятие Иисуса. Тогда ваша декларация — это тоже просто ваша декларация. Она не представляет всех евреев или всех христиан.

Но почему раввины, епископы и римский папа… Все священники; этот момент должен быть отмечен. Все они священники: их насущные интересы одни и те же. Иисус ни для кого не имеет значения. Раввины две тысячи лет назад убили Иисуса, потому что он разрушал их священство. Теперь евреи никоим образом не боятся Иисуса.

Христиане — зачем они должны нести без нужды старое недовольство? Глубоко внутри они понимают, что они сделали бы то же самое. Если бы Иисус вернулся снова и вдруг заявил в Ватикане: «Я вернулся, как и говорил вам прежде — рожденный сын Божий», — как вы думаете, что римский папа, и его епископы, и его кардиналы, и его комитеты, что они будут делать? Я не могу придумать ничего, кроме другого распятия.

Сейчас интересы христианских епископов и священников те же самые, что и у иудейских раввинов. Если они говорят правду, что они братья… Братья-паразиты! И вот почему Иисус не приходит.

Он обещал, а я думаю, что он человек своего слова; никогда не сомневался в истинности его намерения. Почему он не приходит? Он знает совершенно хорошо, что одного распятия достаточно. Он не такой идиот; он, может быть, сумасшедший. Но он не идиот. Он знает совершенно хорошо, что это будет даже более болезненно — быть распятым своими собственными священниками.

Было некоторое утешение, по крайней мере, в то время, что священники не были его последователями. Он мог молиться Богу: «Прости им, ибо они не ведают, что творят». Если христианский папа, и епископы, и кардиналы распнут его, то у него не будет даже молитвы. Что он скажет Богу: «Прости им, потому что они знают, что творят?»

Священники всех религий раньше или позже приходят к компромиссу. Теперь нет антагонизма между буддистами, джайнами, индусами. Когда их основатели были живы, между ними была борьба; воевали целые страны. Теперь борьбы нет совсем.

Индусские ученые приходят для бесед в храмы джайнов, джайнские ученые идут для бесед в храмы индусов; во всем этом нет проблемы. А это были два лагеря врагов: они были готовы полностью уничтожить друг друга. Но как только появляется живой человек с новым откровением, так никто не готов, никто не подготовлен принять его.

Когда же человек ушел, то все готовы воспринять его откровение, уважать его, потому что мертвый мессия не может причинить вам вреда. Но живой мессия уничтожит вас полностью и создаст вас заново.