Библия Раджниша. Том 4. Книга 2

Беседа 27 ОДНА МА, ОДИН СВАМИ — И МЫ МОЖЕМ НАЧИНАТЬ ВСЮ ИГРУ СНАЧАЛА 24 февраля 1985 года

Уцелеет ли наш мир в третьей мировой войне?

У меня нет надежды, но вопреки всему я надеюсь.

Многое следует принять во внимание.

Во-первых, возможно, это хорошо, что не уцелеет. Мир настолько прогнил, стал настолько уродлив, что если он уцелеет и останется таким же, то это будет хуже, чем если бы он не уцелел.

Наш мир находится почти в такой же ситуации, как и тысячи людей… повсюду они всего лишь выживают, потому что они еще могут дышать. Они могут поддерживать дыхание в больницах со всеми видами медицинской помощи; дыхание же не их собственное — им нужны разные механические приборы, чтобы помогать им дышать.

Вы зовете к такой жизни? Это не более чем выживание, не жизнь — и такое выживание хуже, чем смерть, потому что смерть, по крайней мере, открывает новую дверь, очищает от старого, сгнившего хлама. Вот она действительная функция смерти: процесс очищения.

Все стареет, гниет, становится грязным, и приходит время, когда продолжение — уже не радость; это чистая мука, агония для вас и для всех, кто связан с вами. Вы уже никак не можете быть творцом, — а не будучи творцом, вы не найдете себе никакого оправдания в том, что являетесь обузой для многих людей. Смерть будет освобождением.

Возможно, наш мир подошел к точке, где выживание будет опасно; лучше, чтобы глава была закончена.

Мы наделали достаточно глупостей.

Мы причинили достаточно вреда природе, себе. Мы были помехой на земле.

Вся наша история — это история преступлений: человек против человека, человек против природы.

Что мы творили здесь? Почему мы должны беспокоиться о выживании?

Я понимаю, что есть желание продолжать жить вне зависимости от того, есть этому оправдание или нет. Есть страстное желание жить. Люди продолжают жить, совершенно точно зная, что нет абсолютно никакой необходимости обременять землю; что завтра не принесет вам никаких хороших новостей, что каждый день вы будете разрушаться, каждый день вы будете становиться все более отвратительными, каждый день будет еще более мрачным и темным. И все же есть биологический инстинкт к продолжению жизни.

Люди живут в разного рода обстоятельствах: они слепы, они искалечены, они парализованы — и все же они боятся смерти. Я был озадачен: что может смерть отнять у таких людей? Жизнь отобрала у них почти все, не осталось ничего, кроме агонии, страдания, боли. Что они теряют? Смерть будет другом, заберет весь этот ад, в котором они живут. Но нет; слепые, искалеченные, парализованные, глухие, немые… тем не менее некий странный инстинкт заставляет стремиться к жизни.

Этот вопрос также исходит из того же самого инстинкта. Он существует в каждом; имеется коллективная воля к выживанию. Но что вы сделали за те тысячелетия, что вы пробыли здесь? Можете ли вы подтвердить, что ваше присутствие здесь, на земле, было созидательным вкладом в существование? Оно сделало жизнь более счастливой, более мирной, более любящей? Оно изменило природу к чему-нибудь лучшему?

Что вы делали на протяжении тысяч лет, кроме уничтожения, убийств, пыток, кровопролития — и под красивыми, добрыми именами: именем Бога, именем истины, именем религии? Кажется, вы хотите уничтожать и разрушать, и вам достаточно любого предлога.

Среди басен Эзопа есть прекрасная маленькая басня. Молодой ягненок пьет воду из ручья, а мимо идет старый лев. Время завтрака. Старый лев находится как раз в нескольких шагах над ягненком, он стоит на скале. Но нужно какое-то оправдание — нельзя просто так прыгнуть на бедного маленького ягненка и позавтракать им. Человек может сделать так, человек постоянно делает так, но животные не настолько неразумны. Лев шествует вниз, к ручью, и говорит: «Эй, малыш! Как дела?»

И ягненок отвечает: «Благодаря вашей милости у меня все хорошо».

Старый лев чувствует себя несколько озадаченным — с чего начать? Он говорит: «А ты помнишь, что твой отец оскорбил меня?»

Ягненок отвечает: «Вы, должно быть, ошибаетесь, потому что я родился, когда мой отец уже умер. Я понятия не имею, что случилось между вами и моим отцом. И что я могу поделать? Я извиняюсь, хотя в том нет моей вины, я тогда еще не родился».

Лев начинает по-настоящему сердиться. Он говорит: «Ты наглец: я пришел сюда пить воду, а ты ее мутишь!»

Ягненок отвечает: «Пожалуйста, взгляните; вы стоите выше по течению. Я не могу мутить вам воду, это вы мутите мою воду. Как можно… ведь вода, в которой я стою, течет вниз, она не попадает к вам. Извините меня, вы плохо видите, — возможно, вам нужны очки».

Лев теперь по-настоящему сердится на то, что это… это уж слишком. Он окончательно отбрасывает всю аргументацию и разговоры, всю цивилизованность и культуру, прыгает на ягненка и говорит: «Твои родители не научили тебя, как следует разговаривать со старшими, и я собираюсь наказать тебя за это. Ты должен молчать, а ты отвечаешь. Это оскорбление!» И он позавтракал ягненком. Любые оправдания… И такова вся ваша история.

Басни Эзопа потрясающе прекрасны. Они не о животных, они о вас; они о звере, находящемся внутри вас.

Возможно, это к лучшему, что этот мир не выживет. Но я говорю: «возможно» — запомните это. И еще раз: возможно.

Все в мире рождается, растет, становится молодым, стареет, умирает. Это путь природы. Планеты рождаются, живут миллионы лет, но однажды, рано или поздно, приходит смерть. Везде, где есть рождение, есть и смерть. Они два полюса одной реальности.

Если человечество выживает… вы не должны принимать как данное то, что оно будет выживать всегда. Ничто не выживает навсегда, все имеет свое время. И как взгляну я на человечество, кажется мне, что мы, возможно, уже просрочили свое время. Мы уже прожили больше, чем заслуживаем.

Этот надвигающийся кризис третьей мировой войны не является чем-то спустившимся с небес. Он идет через нас. Мы привносим его в существование.

Все ваши великие политики, ваши папы, священники — все они усердно трудятся, чтобы приблизить третью мировую войну. Семьдесят пять процентов американского бюджета идет на третью мировую войну. Тысячи людей умирают, даже в Америке, от голода, холода, на улицах, — а семьдесят пять процентов бюджета идет на то, чтобы разрушить тех, кто как-то ухитряется быть одетым, сытым и не умирать на улицах.

И после всего правительство должно заботиться о каждом; те семьдесят пять процентов гарантируют вашу смерть, смерть тех, кто сможет избежать голода, голодной смерти, холода, болезни. Правительство существует для народа, с помощью народа, из народа… оно должно заботиться обо всех вас, оно должно покончить со всеми вами.

И Америка — богатейшая страна. Но и бедные страны, такие как Индия, делают то же самое; семьдесят пять процентов их бюджета… Так и должно быть, потому что если Америка вкладывает так много энергии в войну, если Россия вкладывает столько же энергии в войну, то как могут бедные люди, бедные страны позволить себе не вкладывать столько же энергии в войну? Они просто следуют примеру этих великих лидеров.

Их люди умирают, — но кого волнуют умирающие люди? Кого беспокоят голодные люди? Суть вопроса — как вызвать всеобщее разрушение человечества.

И что же это за проблемы, которые вызвали столь решительный шаг? Демократия и коммунизм. И то, и другое — прекрасные идеологии, но только идеологии, не реальность.

Коммунизм — это диктатура пролетариата, правление бедных, беднейших. Казалось бы, совершенно по-христиански: «Блаженны нищие…» — лишь с небольшим отличием.

Иисус говорит, что они унаследуют царствие Божье после смерти. Возможно, Иисус ждет третьей мировой войны, потому что по-другому суметь собрать всех бедных в одном месте в одно время будет очень трудно. Третья мировая война сделает это очень легко: люди умрут почти одновременно. Самое большее — это займет десять минут; по всему миру за десять минут все будут мертвы. Это небольшая разница.

И это, во всяком случае, должен быть напряженный момент — так много душ рвутся в царствие Божье. Умрете ли вы на десять минут раньше или на десять минут позже — большой разницы нет. В любом случае толпа будет велика и огромна, — возможно, это и есть время, которого ждет Иисус для того, чтобы забрать беднейших в царствие Божье.

Маркс же просто спустил эту идею вниз на землю. Он сказал: «Кто знает, что случится после смерти? Почему не дать бедным унаследовать царствие Божье здесь и теперь?» Я думаю, он очень прагматичный христианин. И оба евреи: Иисус был евреем, Карл Маркс был евреем. Это тот же самый ум. Иисус — это первый коммунист, потому что он был против богатых людей больше, чем сам Карл Маркс. Не Карл Маркс написал: «Верблюд пройдет в игольное ушко, но богатый не пройдет во врата рая». Это было написано Иисусом.

Я не думаю даже, что Карл Маркс согласился бы с этим, потому что это просто абсурд. И кто сказал Иисусу, что все верблюды богатые или все верблюды бедные? Есть богатые верблюды и есть бедные верблюды.

В Индии есть большая пустыня… это Раджастан, и я путешествовал по этой пустыне. Есть бедные верблюды, и есть богатые верблюды. Я не имел представления об этом факте, пока сам не узнал об этом. Каждый караван, идущий по пустыне, имеет два вида верблюдов, и вам не отличить один от другого.

Бедные верблюды — это те, которые взяты в караван просто для того, чтобы когда понадобится вода, убить их. Их единственная функция состоит в том, что они являются водоносами. Верблюд способен выпить так много воды, что он может выжить шесть недель совсем без питья. Так много воды он запасает. Бывает, что вам негде взять воду, тогда единственный путь — вскрыть верблюда и взять воду из его резервуара.

Я узнал об этом только потому, что я думал, что приходится убивать любого верблюда, когда это необходимо. Но это не так, верблюды разделены на два класса. Единственная функция нищих верблюдов — это носить воду и быть убитыми, когда возникнет необходимость.

Теперь мне интересно, знал ли об этом Иисус или нет, потому что он говорит о верблюдах так, как если бы верблюды были бесклассовым обществом: «Верблюд может пройти сквозь игольное ушко…» Но какой верблюд? Возможно, бедный верблюд вовсе не сможет достичь игольного ушка; он будет убит до этого. Только богатый верблюд сумеет добраться туда.

И это утверждение абсурдно, потому что если верблюд может пройти сквозь игольное ушко, я не вижу, почему богатый человек не может пройти. А когда вы умрете, тогда какая разница между бедным и богатым человеком — ведь богатство останется позади точно так же, как и бедность останется позади? Или вы думаете, что бедный человек будет нести свою бедность после смерти, а богатый человек свое богатство?

Просто разденьте богатого человека и бедного человека, обрейте их головы, бороды, уничтожьте все внешние различия между ними, и вы будете в затруднении, если вам придется решать, кто из них богатый, а кто бедный. Весьма вероятно, бедный человек будет принят вами за богатого, потому что у него меньше морщин на лбу, порожденных заботами.

Раздетый, он будет выглядеть гораздо более спортивным, чем богатый человек. Богатый человек может спрятать свое бесформенное тело под красивыми одеждами, бедный не может. Бедный человек может выглядеть более прекрасным, чем богатый, потому что красота богатого в большей или меньшей степени нарисована. Красота бедного натуральна.

Я вспомнил одного из моих друзей, который был в концентрационном лагере в Германии. Он еврей… Странно, что у меня друзей-евреев больше, чем у кого бы то ни было еще. Много раз я думал, что эти люди не похожи на людей, которые могли распять Иисуса. Одна треть моих санньясинов — евреи. Я посвятил в санньясу много раввинов.

Этот еврейский друг рассказывал мне, что он выжил только потому, что война закончилась до даты, назначенной для его смерти. Германия потерпела поражение, и все заключенные были освобождены. Как раз за два дня до этой даты — двумя днями позже, и он был бы только черным дымом в небе. Но он видел тысячи исчезнувших через трубу газовой камеры.

Он говорил мне: «Многие вещи, которые были непонятны и могли оставаться непонятными в течение всей моей жизни, стали ясными. Этот концентрационный лагерь многому научил меня. Во-первых, тому, что моя смерть стала приближаться и мои друзья начали исчезать — каждый день исчезало по несколько номеров…»

Люди были известны по номерам, а не по именам. Все, что создавало разницу между ними, было отброшено. Врач, профессор, предприниматель, инженер, нищий — вы не сумели бы сказать, кто из них кто.

Это был один из основных моментов в концентрационном лагере: разрушить вашу личность до такой степени… Даже люди с золотыми зубами — золото забиралось, потому что оно создавало различие, вы выглядели богаче.

А перед тем, как они шли на встречу со смертью, их брили и вся их одежда отбиралась. Все — их обувь, их часы, одежда… все отбиралось. А затем они шли по длинному коридору с зеркальными стенами.

Мой друг говорил, что то было многое открывающее переживание — видеть себя обнаженным с сотнями обнаженных, обритых людей. Вы не можете узнать себя в толпе. Кто вы в этой толпе? Вы смотрите в зеркало и не можете сказать «это я». Они все выглядят одинаково. Так что вся разница была только в «персоне». Вся разница была в оболочке, но не в сущности. Богач, нищий — они оба были абсолютно похожи.

Так вот, он говорит: «Это дало мне почувствовать, что человек рождается бесклассовым и принуждается обществом к тому, чтобы стать частью класса, касты, религии; другими словами, ребенок приходит в мир без касты, без национальности, без религии и без друзей или врагов — он приходит без какой-либо идеологии. И глубоко внутри он остается таким же. Стоит вам только снять с него оболочку, и вы найдете того же самого человека».

Если это происходит, стоит лишь снять ваши одежды, то что же будет в том случае, когда будет удалено также и ваше тело? Существуют ли бедные души и богатые души и на каком основании они будут бедными или богатыми — ведь их банковские счета не будут больше учитываться?

На каком основании Иисус говорит эту бессмыслицу: «Блаженны нищие…»? Похоже, Маркс приводит Иисуса в здравый рассудок. Он говорит: «Если бедные собираются унаследовать царствие Божье, то почему не здесь? Если они действительно наследники, то давайте начнем прямо теперь, в этой жизни. Зачем ждать смерти?»

Идея коммунизма неплоха — все должны иметь равные возможности для развития, потребности каждого должны быть удовлетворены, каждому — по потребностям. Что в этом такого неверного, что ради этого весь мир должен быть разрушен? И это только идея; она нигде не была реализована — ни в России, ни в Китае, ни где бы то ни было еще.

Кажется, по самой природе вашего так называемого человека невозможно реализовать ее, потому что обязательно будут хитрые люди, обязательно будут невинные люди — и хитрый будет всегда эксплуатировать невинного. С этим ничего не поделаешь. Всегда будут предприимчивые люди и ленивые люди. Ну и ленивый останется далеко позади. Что можно поделать с этим? Как можно обеспечить равные возможности неравных людей?

Можно поставить ленивого человека на одной линии с олимпийским чемпионом по бегу и сказать им: «Мы дали вам равные возможности, точно по сигналу колокола или по свистку — равные возможности — вы побежите». Вы даете равные возможности, но эти люди-то не равны. Ленивый не выиграет в соревновании. И это не будет его виной. Что он может поделать? Он родился ленивым, точно так же как другой родился бегуном.

Итак, коммунизм невозможен. Это невыполнимая идея. А те, кто будет у власти, диктаторы… ведь все бедные люди не могут быть диктаторами. Когда вы читаете Карла Маркса, кажется, что будет диктатура пролетариата, диктатура бедных. Но могут ли быть миллионы диктаторов? Это предел, когда диктатура представлена одним диктатором. Будет бюрократия, иерархия. Будут маленькие диктаторы, затем чуть побольше, затем еще чуть побольше. И затем на самой вершине будет самый большой диктатор.

Фактически, Иосиф Сталин имел больше власти, чем любой человек за всю историю человечества. Странно: в безвластном, равном, бесклассовом обществе Иосиф Сталин стал самым могущественным человеком за всю историю.

Я не думаю, чтобы кто-нибудь убил так много людей, как Иосиф Сталин: по крайней мере один миллион, без всяких сомнений и без труда. Он единственный человек, кто превратил целую страну в концентрационный лагерь. Адольф Гитлер — ничто по сравнению с ним. Адольф Гитлер создал несколько концентрационных лагерей, но вся страна не была концентрационным лагерем. Фактически, вся страна даже не знала, что были концентрационные лагеря. Они были расположены в пустынных районах. О них стало известно только после того, как мировая война закончилась.

Иосиф Сталин гораздо умнее. Он не делал маленькие концентрационные лагеря; он просто всю страну сделал концентрационным лагерем, так что никто даже не представлял, что он в тюрьме. Как можно представить себе, что вы в заключении? Границы так далеко от вас, Россия занимает одну шестую часть с^ши всего мира, огромнейший кусок земли. Тысячи миль от железного занавеса; вы никогда не узнаете о нем. И это не тот железный занавес, который можно увидеть; он совершенно невидим.

Вся Россия живет в абсолютном рабстве. Такого рабства мир никогда не знал прежде. Невозможно протестовать против этого. Впервые протест стал абсолютно невозможен. В России, если не импортировать туда революцию, ничего сделать нельзя, — а импортировать революции невозможно. Внутри же нет возможности для революции, потому что за каждым шпионит по крайней мере столько людей, сколько он знает.

Жена шпионит за мужем, а муж шпионит за женой, потому что муж принадлежит к коммунистической ячейке, в которой он становится тем более уважаемым, чем больше он сообщает о своей жене, своих детях, о своих братьях, отце, матери. Он становится более уважаемым, он приобретает власть; он становится более значительным членом ячейки. Он имеет шансы подняться в иерархии.

Жена — член женского коммунистического союза, где у нее имеются те же самые возможности; это рост для нее. И они сумели внедрить в сознание каждого ребенка идею о том, что коммунизм обладает приоритетом. Не имеет значения, шпионите ли вы за своим отцом или за своей матерью; если вы шпионите ради коммунистической идеи, вы патриот, вы истинный сын советской земли, коммунистического общества.

Для маленьких детей, для различных возрастных групп, у них много союзов… Пятилетний ребенок пойдет и скажет, что его отец сказал что-то против правительства; и это донесение дойдет куда надо, и в ту же ночь отец исчезнет с земли — вы никогда не услышите его снова.

Люди боятся говорить со своими женами, со своими сыновьями, со своими друзьями, потому что никто не знает, кто предаст их. «И стены имеют уши» — это только поговорка во всех языках, но в русском она стала действительностью; стены имеют уши.

Коммунизма нет нигде, и люди, находящиеся у власти, остаются у власти все эти шестьдесят лет с тех пор, как произошла революция. Та же самая группа управляет страной шестьдесят лет непрерывно. Один за другим; если один умрет, то другой, следующий за ним, из той же самой группы придет к власти. А с другого конца один человек переводится в группу. Но группа та же самая, что пришла к власти в 1917 году. Сейчас 1985 год: та же группа у власти — вы не можете выгнать ее.

В России нет забастовок, потому что как вы можете бастовать? Правительство — коммунистическое, профсоюз — коммунистический, ведь существует только одна партия. И их объяснение очень правильное. Они говорят, что когда есть только один класс, то как может быть много партий? Один класс — одна партия.

В классово разделенном обществе существует много партий, потому что существуют сталкивающиеся интересы, но в России нет сталкивающихся интересов. Все равны, их интересы одинаковы, поэтому у них одна партия. Вся страна, вся промышленность, все — собственность правительства.

Коммунистическая партия — это правительство, коммунистическая партия — это профсоюз, коммунистическая партия — это все. Бастовать невозможно. Против кого? Кто будет бастовать? Вы не можете протестовать. Вы не можете использовать даже словесный протест.

Революция произошла в 1917 году; с тех пор нет необходимости ни в какой революции. Это уже прошло. Было необходимо свергнуть старое общество, которое и было свергнуто. Теперь пришло новое общество.

Коммунизма нет. Люди, которые у власти, богаты, богаче, чем когда-либо. А люди, у которых власти нет, беднее чем когда- либо. Но они не могут даже сказать этого. Да, старые классы исчезли, но появились новые классы: те, у кого власть есть, и те, у кого власти нет. Были богатые и бедные; теперь есть имеющие власть и лишенные власти; а быть лишенным власти — это еще большая бедность. И группа людей, имеющих власть, стала намного больше и богаче — и в их руках власть абсолютная.

Теперь против этого общества борется другая группа, демократия. Но это также только идеология: «Для народа, из народа, с помощью народа» — но где существует такое? Вы где- нибудь видели демократию? Она вовсе нигде не существует. Это только фасад, внешний вид.

Да, страны, подобные Америке, имеют двухпартийную систему, но вы заметили — обе партии имеют почти одинаковые программы. Какие различия в их программах? Очень странно…

Одна партия управляет четыре года; люди сыты этим по горло, им надоело видеть все те же лица по телевизору, в газетах все те же речи, те же лозунги, те же обещания; нет никакой возможности выполнить хотя бы что-нибудь. Проблемы продолжают увеличиваться, и люди сыты по горло: «Вам даны были четыре года, а вы потратили их напрасно».

Другая партия — в которой люди того же самого типа, идеи того же самого типа — приобретает симпатии. Нет разницы ни в людях, ни в идеологиях. Но это игра, очень психологическая игра.

Память людей очень коротка; четыре года — долгое время. Одна партия терпит поражение, потому что она надоела людям, и ничего не поделаешь. Другая партия приобрела симпатии. Чего же еще делать? Вы должны выбирать между двумя разновидностями тупиц!

За всю свою жизнь я никогда не голосовал. Вся моя семья была политически ориентирована. Все они были борцами за свободу; они сидели в тюрьмах, страдали, — естественно, когда страна стала свободной, они нашли себя в политике. Мои дяди говорили мне: «Ты образованный человек — почему ты не пользуешься своим правом Голосования? Ведь это право создавать правительство или менять правительство».

Я отвечал: «Я понимаю, но менять одного тупицу на другого тупицу просто бесполезно. Это не имеет значения; это просто смена имен, а все остается тем же самым». Фактически, лучше сохранить прежнего тупицу, потому что рано или поздно он накопит достаточно богатства, власти, репутации, славы; он станет менее жадным. Очевидно, всегда есть точка насыщения.

Когда вы заменяете прежнего тупицу, вы даете власть новому тупице — один был республиканцем, другой является демократом; новый тупица немедленно бросается в накопительство и берет так много, как только может, потому что четыре года скоро закончатся и люди будут также сыты им по горло.

Итак, на протяжении четырех лет он эксплуатирует все, что может. Тем временем другая партия завоевывает симпатии. Это игра. А люди забывчивы: «Эту партию мы уже отвергали». Сколько раз в Америке отвергались республиканцы? А сколько раз отвергались демократы? И сколько раз вы собираетесь делать то же самое снова и снова?

Просто подсчитайте: сколько раз за две сотни лет эта самая партия отвергалась? Если у вас есть сколько-нибудь рассудка, то партию, отвергнутую однажды, надо бы отвергнуть навсегда! У нее нет разумности, в ней нет потенциала, нет идеологии; с ней должно быть покончено. Но две партии продолжают избираться, сменять друг друга… И это очень тонкий заговор. Они, как кажется, выступают друг против друга — и они дурачат всю страну.

В России одна партия, в Америке две партии, — но разницы нет. В Америке вам надо дурачить людей каждые четыре года; в России они одурачены раз и навсегда. Они освободились от необходимости одурачивать — так в чем дело? Я не вижу никакой разницы, но это кажется демократичным.

В Индии, когда кто-нибудь умирает, его тело должно быть отнесено в крематорий, потому что в Индии тела умерших сжигают. Для переноски тела изготавливают бамбуковые носилки, и четыре человека несут носилки. По пути случается так, что вы располагаете вес носилок на одном плече; через какое-то время вы хотите поменять плечо, потому что чувствуете, что устали, — и вы подставляете другое плечо. Это не уменьшает тяжесть, но дает некоторое облегчение; по крайней мере, на некоторое время вы чувствуете, что груз как бы не давит. Снова после нескольких ярдов вы начинаете чувствовать вес на другом плече; снова меняете.

Я ходил на похороны каких угодно людей потому что, по крайней мере, в смерти не должно особенно волновать, кто именно умер. В жизни вы можете сохранять различия: это ваш друг, а это ваш враг, это ваша мать, а это ваш отец. Но, по крайней мере, в смерти вам следует отбросить всю эту чепуху. Надо просто сказать последнее прощай, кем бы он ни был…

Моя семья была против; они сказали мне: «Это неправильно, не по обычаям. Если не знаешь человека, если не знаком с ним, если не приглашен…»

Я сказал: «Вы говорите чепуху! Как может мертвый пригласить вас?»

А они сказали: «Мы не говорим о том, чтобы умерший приглашал тебя, но его родственники».

Я сказал: «Почему я должен беспокоиться о его родственниках и их приглашении? Я не собираюсь устраивать проводы им. Когда придет их время, я приду, но я хожу и к нищим, и к самым богатым людям, к любым». Я получал удовольствие от всего путешествия. Стоило пройти две или три мили — ведь место, где происходило сожжение, находилось в двух, трех милях за городом.

И я видел людей, несущих тело вдоль всего этого пути, и я спросил их: «Зачем вы все время так делаете — ведь ваша ноша все та же? Это плечо ваше, и это плечо ваше: к чему эта двухпартийная система?»

Они сказали: «Двухпартийная система?»

Я сказал: «Да, это демократический путь, это демократия. Это плечо — республиканцы, это плечо — демократы. Оба плеча ваши, и оба устанут, и оба будут выполнять ту же самую работу. Кого вы пытаетесь обмануть?»

В России, я полагаю, лучше: они несут мертвое тело на головах — однопартийная система. Они отбросили старую модель плеч — просто на своих головах. К тому же это выглядит более уважительным.

Нигде не существует ни демократии, ни коммунизма.

Они оба притворяются существующими, и ради этих двух притворщиков весь мир должен умереть.

Если люди настолько глупы, что не могут видеть этого притворства, то я думаю, что, возможно, это и хорошо, что они должны умереть. Почему мы должны беспокоиться? Мы не собираемся жить вечно. Что касается любой индивидуальности, то она смертна. А когда вы умрете, то какое вам дело до того, продолжает жить общество или нет? Для вас в тот момент, когда вы закрываете глаза, все закончено: третья мировая война произошла.

Я настойчиво пытался постичь… Если я умер, то имеет ли значение, продолжает мир жить или нет? И почему я должен беспокоиться и напрасно терять время моей жизни? Я должен наслаждаться прямо сейчас. Одна вещь несомненна, это то, что я не буду здесь всегда. Если после меня случится потоп, пусть случится!

И люди, кажется, почти заслужили это. Они всеми способами доказывают свою глупость.

Даже великий, гигантский мыслитель, Артур Кестлер, пришел к гипотезе, что, возможно, в самом начале человеческой истории что-то в человеческом мозгу пошло не так. Механизм неисправен, поэтому все идет неправильно. Даже с добрыми намерениями идет неправильно.

Когда человек, подобный Артуру Кестлеру, говорит что-то, вы должны обдумать это дважды. Это работа всей его жизни. Думая обо всей истории человека, он находит, что во все времена, в каждом обществе, в каждой культуре, в каждой цивилизации где-то что-то идет не так; и каждый индивидуум в своей индивидуальной жизни постоянно поступает неправильно.

Кажется, существует что-то встроенное, что заставляет людей идти неправильно, и если мы не изменим это, то, возможно, нет надежды.

Никто не знает, какая гайка, какой болт ослаблен или туго затянут. Никто не знает, никто не взглянул в этом направлении. Но что-то, кажется, определенно неправильно. Тот, кто имеет хоть немножко рассудка, может увидеть это.

Весь мир теперь готов жить изобильно, роскошно; наука готова обеспечить вас пищей, одеждой, благосостоянием, медициной, долгой жизнью — всем. Но все научные проекты игнорируются; единственные принятые проекты — для войны.

Жизнь, кажется, никого не интересует. Смерть кажется чрезвычайно привлекательной.

Я разговаривал с Индирой Ганди, и я сказал ей: «Индия так бедна, вы не можете надеяться стать мировой силой; для этого нет возможности. Вы не можете состязаться с Россией или Америкой. Вам надо триста лет, чтобы стать такой державой, как Америка сейчас. Но эти триста лет Америка не собирается просто сидеть и ждать, когда вы наберете скорость».

«За эти триста лет Америка уйдет от вас на девятьсот лет вперед. Понимаете ли вы эту простую вещь?»

Она ответила: «Я могу понять это».

Я сказал: «Если вы можете понять это, то прекратите все ваши проекты для комиссии по атомной энергии, атомным электростанциям и ядерным вооружениям. Что за чепуху вы делаете? Вы не можете соревноваться с ядерными державами. Если бы была хоть какая-то надежда, я сказал бы: хорошо, идите вперед; пусть люди голодают — они голодают миллионы лет, они могут потерпеть еще несколько сот лет. И любым путем, голодая или не голодая, все придут к смерти; дайте им умереть, забудьте о них. Идите вперед и состязайтесь».

«Но у вас нет силы для соревнования. Тогда не будет ли мудрым курс на то, чтобы Индия объявила себя интернациональной страной, чтобы мы убрали границы, убрали саму идею о том, что вы должны приезжать в страну с разрешением, что вам нужен паспорт. Нет, мы просто открыли всю страну для всего мира. Все, кто хочет приехать, — добро пожаловать. Мы так бедны, что мы не можем быть еще беднее».

«Но это будет прецедентом, и это будет исторический момент: одна страна торжественно заявляет, что нет больше нации, что она принадлежит всему миру».

«Вы не можете победить Китай, вы не можете победить Россию или Америку. Если вы не можете победить, почему не избрать какой-то другой курс? Заявить: „Мы беззащитны, мы распускаем наши вооруженные силы, мы отправляем наших солдат на поля, на фабрики. Мы больше не играем в войну; мы больше не участвуем в этом“».

Она ответила: «Тогда любой может напасть».

Я сказал: «Любой может напасть теперь — что это меняет? На самом деле, тогда напасть на Индию будет труднее, потому что будет всемирное осуждение. Страна, которая объявляет себя беззащитной, распускает свои армии и отправляет их на поля и фабрики, приветствует всякого, кто хочет приехать, вложить деньги, развивать промышленность, делать что-нибудь… Будет почти невозможно для всякого напасть на Индию, потому что весь мир будет против такого захватчика».

«На вашей стороне будет столько симпатий и так много друзей, что никто не осмелится. Прямо сейчас любой может напасть на вас. И на вас уже напал Китай; Китай уже оккупирует тысячи миль земли, а Индия не имеет даже мужества поднять вопрос: „Пожалуйста, верните эту землю“».

Отец Индиры, пандит Джавахарлал Неру, сказал: «Эта земля бесплодна, даже трава не растет там». Я написал ему письмо, говоря: «Если даже трава не растет там и она бесплодна, почему вы сначала пошли воевать? Вы должны были сказать китайцам: „Можете оккупировать столько территории, сколько можете. Даже трава не растет. Если вы сумеете вырастить что- нибудь, хорошо, потому что для нас она бесполезна в любом случае. Мы даем ее вам как дар“».

«Что может быть более приличествующим джентльмену — отдать ее им как дар лучше, чем быть побежденными. Почему вы стали воевать? Вы потом узнали, что там трава не растет, что это пустынная земля?»

«На вас могут напасть, — сказал я Индире. — На вас уже напали, а ваши вооружения и ваши армии не помогли. Даже сильнейшие государства подвергались нападению. Мы видели, как даже могущественная нация, подобная Германии, терпела поражение, как могущественная нация, подобная Японии, терпела поражение. Мы знаем, что пять лет Германия побеждала все большие нации».

«Если вы примете мое предложение, вы взойдете на вершину; вы докажете истинную мудрость в самом точном значении слова. И вы докажете, что это не только разговоры, будто Индия страна мудрости; вы докажете этим, что вы действительно мудры. Где вы не можете победить, лучший путь — отбросить саму идею борьбы».

Я рассказал ей один случай, который очень сильно поразил меня. В школе, где я учился, каждый год проводились соревнования по борьбе. Там были и другие соревнования, борьба была одним из них. Это были районные соревнования, таким образом, со всего района по крайней мере тридцать школ должны были прислать своих борцов.

И так случилось, что борец, который был выбран от моей школы, показал себя действительно странным человеком. Он вышел бороться с противником и, увидев, что тот вдвое больше его, просто лег плашмя на землю, даже не коснувшись противника.

Все были потрясены: «Что это? Что это за вид борьбы?» А он все улыбался, так что люди не могли даже смеяться и улыбаться из-за его улыбки.

Он сказал: «Глупо бороться с этим человеком — он переломает все мои кости. Нет никакого шанса победить, но, по крайней мере, я могу достойно отказаться от участия. Я счастлив, все счастливы, он счастлив. И я не потерпел поражения, он не может заявить, что он победил меня».

Мне понравился этот молодой человек; я очень подружился с ним, и я сказал: «Вот она истинная разумность». Вся школа осуждала его, все учителя осуждали его.

Директор вызвал его и тоже осудил: «Это… вы думаете это шутка? Вы сделали всю школу посмешищем района. А мы были победителями три года подряд».

Борец пришел ко мне и сказал: «Это трудно. Все, — кроме вас, никто не поддержал меня».

Я ответил: «Пойдем вместе со мной к директору». И я сказал директору: «Пожалуйста, повторите то, что вы сказали ему».

Директор спросил: «Зачем?»

Я ответил: «Потому что этот человек кажется мудрее, чем любой ваш преподаватель, включая вас. Что было сутью его борьбы? Его поражение было несомненно. Но он спас вас от поражения школы. Вы не потерпели поражения; вы не победитель, но вы и не потерпели поражения. И он сделал всю ситуацию веселой, а не такой, над которой надо плакать и рыдать».

«На самом деле, это он поставил противника в глупое положение, потому что, стоя готовым к борьбе, он выглядел так глупо, что всякий раз, когда я использую слово „глупый“, я немедленно представляю ту картину. Он не смог понять и постичь, что произошло! Этот человек лежал плашмя, потому что это обычай в Индии: человек должен лежать плашмя, вся его спина, плечи касаются земли. Пока этого не случилось, борьба продолжается; один из двух борцов должен коснуться земли».

«Тот человек стоял, а этот человек смеялся и спросил: „Ну, чего ты хочешь теперь? Можно мне встать? Или если это неприятно тебе, я могу лежать — в этом нет проблемы“. И вся толпа, что пришла смотреть борьбу, на мгновение была ошеломлена».

Я сказал директору: «Этот парень сделал нечто естественное. Он хороший борец, он победил на школьных соревнованиях; он нанес поражение всем борцам нашей школы. Он хороший борец — вы не можете сказать, что он не может бороться, — но эта ситуация была такой ясной, ведь его противник был вдвое больше него. Он выглядел как профессиональный борец, и я сомневаюсь», — и мои сомнения оказались справедливыми… «Я полагаю, что он нанят, что в действительности он не учится в школе, потому что его возраст кажется…»

И я сказал директору: «Это надо расследовать. Я не думаю, что этот человек учится в школе». И это было действительно так — он был нанят; и школа, от которой он выступал, была так далеко, что, конечно, в нашем городе никто не знал этого человека, никто не знал, учится он где-нибудь или нет. А иногда это случается; несколько человек все время проваливаются на экзаменах и остаются позади.

В моей школе был один человек, который проваливался на экзаменах одиннадцать лет на самом первом курсе. Люди, которые учились с ним, стали учителями, — а он так никогда и не закончил учебу. Но директор, преподаватели, школа — все хотели, чтобы он оставался; они говорили: «Не бросай учебу», потому что он был силен во многих вещах.

Я видел много людей, играющих в хоккей, но этот человек был просто волшебником. В Америке хоккей не такая популярная игра, как футбол, но в Индии — благодаря Британии — хоккей наиболее значительная игра. И вот, этот человек… Я видел много людей, играющих в хоккей, но волшебная манера его игры была такова, что мяч, казалось, почти приклеивался к его клюшке.

А когда он двигался, его движения были так стремительны, так быстры, что вы не могли уследить за ним. Где он шел… что он делал, все было таким быстрым, стремительным, и мяч все время оставался как приклеенный, почти как приклеенный к его клюшке. Я даже пытался понять, не использует ли он на самом деле какой-нибудь клей или что-то, что заставляет мяч оставаться прилипшим, — и он все время так легко двигался.

Но ничего такого не было; просто его движения были действительно тренированными. Одиннадцать лет непрерывных тренировок… любой был просто ребенком перед ним. Так что школа была счастлива, что он продолжал проваливаться на экзаменах, потому что он делал школу чемпионом всей провинции.

Так мы думали, что, возможно, тот борец проваливался на экзаменах или еще что-нибудь; но обнаружилось, что он был нанят: он был профессиональным борцом. Тогда я сказал моему директору: «Чего вы теперь хотите? Вы должны извиниться перед тем парнем. То, что он сделал, было абсолютно правильным, и теперь вы должны подать в суд против той школы. Приз должен быть возвращен в нашу школу», — потому что то было финальное соревнование между нашей школой и той школой.

И мы пошли в суд; мы выиграли дело и получили приз обратно. И я сказал: «Все это было сделано благодаря спонтанному пониманию этого молодого человека, благодаря пониманию того, что в тот момент вся эта борьба была бесполезной».

Я сказал Индире: «Индия находится в таких же условиях, вы можете сделать это историческим моментом, беспрецедентной вещью, ведь нет страны, которая когда-либо осмелилась… И вы ничего не потеряете, так как что вы можете потерять? Вы не будете атакованы теми, кто хотел бы напасть; прямо сейчас они могут напасть».

«А как только вы сделаете это, пригласите ООН; скажите, что ООН может быть только в Индии и нигде больше, потому что это единственная нейтральная страна, единственная страна, которая отбросила все свои национальные претензии, являясь необычной нацией. Это единственная страна, которая принадлежит всему человечеству. Пусть ООН будет здесь. Подчините все ваши войска и все ваши вооруженные силы ООН и скажите им, чтобы использовали те войска для мира на планете, для дружбы во всем мире».

Она ответила: «Я понимаю вас — вы всегда правы, я всегда ошибаюсь, — но что делать? Это уже слишком — у меня нет столько мужества, чтобы сделать это. Только человек, подобный вам, может делать подобные вещи, но такой человек, как вы, совсем не интересуется политикой».

«Мой отец говорил вам: „Идите в политику“. Я говорила вам: „Идите в политику“, а вы говорите, что не хотите участвовать в этой грязной игре. Но без участия в этой грязной игре вы не можете быть в положении, в котором нахожусь я. А находясь в этом положении, я должна принимать во внимание тысячу и одну вещь, потому что если я скажу подобное, то позади меня есть люди, которые не упустят такой возможности, которые просто выволокут меня из министерства и скажут: „Эта женщина сумасшедшая!“»

«И это будет выглядеть как сумасшествие, потому что никто не делал этого прежде. Они немедленно захватят власть, говоря: „Эту женщину надо лечить“, и никто не будет слушать меня».

Она хотела прийти ко мне. Так много раз она выкраивала время, а затем в последний момент она сообщала мне: «Это трудно, потому что люди вокруг меня не позволят мне даже прийти к вам, потому что они говорят: „Даже визит к этому человеку повлияет на ваше политическое положение в стране“».

«„Никто не будет беспокоиться, что произошло между вами, о чем вы говорили, — никто не будет интересоваться этим — просто вашего визита к этому человеку достаточно, чтобы повлиять на ваше положение; даже ваш пост премьер-министра будет отобран“. Они все против вас; а я ничего не могу сделать против них».

В день, когда она была убита, я думал: «Что же теперь все те люди? Они не смогли спасти тебя от террористического акта. Они воспрепятствовали тебе встретиться со мной; они не могут предохранить тебя от смерти. Так как теперь насчет позиции?»

На самом деле, если бы я был на ее месте, я рискнул бы даже быть объявленным сумасшедшим. На это стоило бы пойти. Я рискнул бы даже быть выволоченным из министерства. По крайней мере, в летописях осталось бы, что один человек сделал все от него зависящее, чтобы принести немного здравого смысла человечеству.

Но сейчас это человечество так бесчувственно, что если его уничтожить, то, возможно, этому самое время. Но я не пессимист. Я неизлечимо оптимистичный человек. Я все еще надеюсь вопреки всему. Возможно, все человечество не сможет выжить, но немногие, немногие избранные могут спастись. И этого достаточно.

Весь мир начался только с одной пары — Адама и Евы. Если мы можем спасти просто одну пару — одного свами, одну ма, этого будет достаточно! И столько мы можем спасти.

Итак, нет необходимости беспокоиться. Пусть весь мир идет ко всем чертям. У нас будет, по крайней мере, одна ма и один свами, и они могут начать всю игру снова!