Библия Раджниша. Том 4. Книга 2

Беседа 17 РЕЛИГИЯ НАЧИНАЕТСЯ ТАМ, ГДЕ КОНЧАЮТСЯ ИДЕИ 14 февраля 1985 года

Почему Вы сокрушаете великих религиозных лидеров и идеологии всего мира?

Я вообще не за то, чтобы что-либо сокрушать.

Весь мой подход — созидательный.

Но созидание включает в себя и разрушение. Это не моя проблема. Созидание как таковое невозможно без разрушения чего-либо. В тот момент, когда вы что-то создаете, вы одновременно и разрушаете еще что-то. Но когда разрушение ведет к созиданию, то вам не надо беспокоиться об этом. Это не разрушительное, это созидательное. Позвольте мне повторить: это созидательное разрушение. Таким же образом существует возможность разрушительного созидания.

Что собой представляет ядерное оружие? Несомненно, это громадный акт созидания, — но ради чего? Куда он поведет? Какой будет результат? Ничего, кроме абсолютного разрушения. Поэтому это — созидание, ведущее к разрушению. Только глупцы назовут его созидательностыо. И только глупцы могут назвать мое действие разрушением.

Итак, это первая вещь, которую надо понять. Не важно, созидание ли это как таковое или разрушение как таковое. Важно то, куда оно ведет и какой оно имеет источник. Какой будет результат? На поверхности оно может казаться разрушающим…

Когда ребенок рождается из чрева матери, то относительно чрева ребенок умирает, ведь чрево никоим образом не знает, что рождается ребенок. Ребенок находился там девять месяцев; он обитал в мире чрева. Чрево было не пустое, оно было заполнено жизнью. А сегодня наступил печальный момент: жизнь, которая заполняла чрево, исчезает, направляясь куда-то в непостижимое, просто испаряясь.

Для чрева это — смерть. А если вы можете понять психологию ребенка, который рождается, то для него это тоже похоже на смерть, — ведь он жил определенного вида жизнью все эти девять месяцев. Ученые говорят, что, возможно, он никогда не будет жить опять так приятно — нет больше возможности существовать так комфортабельно, нет больше возможности существовать без волнений, работы, ответственности, долга. Он жил в большом спокойствии, в безмолвии, не подвергаясь какому-либо влиянию, впечатлениям, насилию, наставлению.

Он был свободен, и одинок, и удовлетворен, не нуждаясь ни в ком. И не было ни одной вещи, которая была упущена. Все, что было необходимо, было автоматически обеспечено телом матери. Вы не можете представить себе лучший период времени, равный девяти месяцам, в последующие семьдесят лет, чтобы жизнь была сама по себе такой приятной и исполненной, без волнений, без какой-либо ответственности, без страха, без мыслей о завтрашнем и вчерашнем днях, настолько свободной от толпы.

Вы всегда будете чувствовать — даже если каждое мгновение своей жизни вы окружены толпой людей, что вы скучаете по кому-то. Даже в толпе вы одиноки. А в чреве матери, в том полном одиночестве, вы были просто уединенны. Не возникал вопрос о ком-то другом; этот другой даже не возникал в вашем уме.

Поэтому ребенок тоже чувствует, что наступает смерть, именно смерть после той жизни, которую он познал. Он не имеет представления о той жизни, которая наступит; никто никогда не говорил ему о ней. Все, что он знает, — это то, что он не будет тем, кем он был; возможно, его вообще не будет. Он никоим образом не может представить себя без чрева матери. Он испытывает потрясение, может быть, величайшее потрясение в своей жизни.

Даже смерть — не такое огромное потрясение, так как в то время, когда ребенок выходит из чрева… До этого времени он даже дышал посредством матери, у него не было ни тени беспокойства по поводу того, чтобы дышать самому, — и вот он выбрасывается в этот неизвестный мир, где он беспомощен. Он никого не знает — нет ни адреса, ни рекомендательного письма. Он даже не знает, кто он и куда он направляется. Потрясение огромно: естественно, он чувствует, что умирает.

Вот почему ребенок цепляется за чрево матери. Это одна из причин того, что мать проходит через такие страдания и ребенок проходит через такие страдания. Ребенок пытается цепляться за жизнь, которой он жил. Это единственная жизнь, которую он знает, поэтому вы не можете жаловаться на него.

И мать бессознательно тоже жила совершенно другой жизнью эти девять месяцев. Прежде она была другой женщиной; сейчас она уже не прежняя. Эти девять месяцев материнства изменили все в ее жизни.

В течение девяти месяцев она чувствовала себя беременной, полной жизни: огромное возбуждение, подготовка, надежда, мечта, которая должна быть осуществлена. Она приближается к достижению желанной цели подобно дереву, когда оно достигает периода плодоношения. Это радость, во всем существовании матери — радость; раньше она была опустошенной, ей чего-то не хватало. Она была деревом, но без цветов, без плодов — какое же это было дерево?

Но эти девять месяцев, хотя и беспокойные, болезненные, давали ей очень много. Она никогда уже не будет такой… и вот ребенок покидает чрево. Это весьма бессознательное явление. Мать бессознательно сжимает чрево для того, чтобы удержать ребенка, не выпустить его. После того, как ребенок вышел, она может стать опять прежней: бесцельной, опустошенной, бесплодной. Ни мать, ни ребенок не осознают этого; и именно это создает боль.

Рождение должно произойти; это естественное явление. Вы не можете помешать ему, но вы можете страдать от него, или вы можете наслаждаться им. Именно вы принимаете решение. Наслаждение будет великим переживанием для матери; но оно требует некоторой осознанности, некоторого понимания, некоторого внимания к своим собственным подсознательным путям, так чтобы она могла расслабиться и чтобы бессознательное не могло вмешаться в процесс расслабления.

Если она расслабляется, то в этом случае есть возможность, что ребенок также расслабится, так как за все эти девять месяцев ребенок научился только одной вещи: лишь быть со своей матерью. Если мать печальна, то и ребенок печален. Сейчас есть способы, чтобы определить, печален ли ребенок или нет. Если мать сердится, то и ребенок сердится. Если мать страдает, мучается, то это мучение проникает также к ребенку, потому что ребенок еще не отделился от матери. Все то, что беспокоит существование матери, также беспокоит и ребенка; между ними существует синхронность.

Поэтому, если мать расслабляется — конечно, мы не можем разговаривать с ребенком, не можем научить его, как надо выйти. Даже вам так трудно сказать, что надо выйти, — сказать это ребенку будет невозможно. Но в этом нет необходимости. Мой жизненный опыт говорит, что если мать готова, расслаблена, все предусмотрела, то ребенок просто попадает в унисон с ней. Он расслабляется, чувствуя, что если его мать расслаблена, — не на словах, я не говорю, что он думает, я говорю: он чувствует, что мать расслаблена, — это означает, что нет страха, это означает, что нет смерти; и он может также расслабиться.

Но человечество должно научиться этому, даже если рождение ребенка представляется обоим — ребенку и матери — чем-то наподобие катастрофы.

В созидательных процессах, когда что-то должно родиться, то что-то может и разрушиться. И я полностью за такое разрушение, которое закладывает основы созидательности. Я не называю это разрушительным, я называю это созидательным разрушением.

А многое из вашей так называемой созидательной деятельности, которая известна как созидательная… Я хочу пояснить вам, что она не созидательная.

Перед концом второй мировой войны Альберт Эйнштейн написал письмо президенту Рузвельту. Это письмо должно было послужить окончанию второй мировой войны. В этом письме он сделал предложение о том, что он способен создать атомные бомбы, которые смогут разрушить Германию и Японию, что сможет привести к абсолютно несомненной победе Рузвельта. Альберт Эйнштейн был человеком добрых намерений. Но что поделаешь с людьми добрых намерений — они всегда были вокруг, а мир продолжает становиться хуже и хуже.

Дорога в ад вымощена добрыми намерениями.

Альберт Эйнштейн тоже должен быть частью этой дороги. Он не осознавал то, что он делал. Он был евреем, он покинул Германию Адольфа Гитлера. Он познал всю тайну атомной энергии в научных лабораториях Адольфа Гитлера и собирался создать атомную бомбу для Германии. Это изменило бы все направление истории, и кто знает — в каком направлении?

Мы не можем сказать, что было бы хуже, видя то, что произошло. Кто знает, может быть, было бы лучше, так как, возможно, не случилось бы ничего знаменательного. Мир продолжает жить с теми же самыми глупостями, суевериями, уродствами.

Рузвельт сразу же ухватился за Альберта Эйнштейна. Политики, как бы глупы они ни были, очень умны при обнаружении какой-либо доступной разрушительной энергии. Что касается сознательности, то они абсолютно слепы, они страдают дальтонизмом. Наподобие дальтоников, которые не могут различать определенные цвета, политики не могут видеть сознательности. А разрушение? Их глаза увеличивают его.

Существует психологическая подоплека этому, так как все они — люди, которые гонятся за властью. Стремление к власти — их бог, и, конечно, ничто не дает большего ощущения власти, чем его дает разрушение.

Когда вы что-то разрушаете, то имеете громадное ощущение власти. Поэтому изредка, когда вы имеете громадное ощущение власти, а делать вам нечего, вы начинаете разрушать вещи, которые очень хорошо знаете… Вы можете сломать стул, вы можете разбить зеркало, вы можете начать разбрасывать вещи по комнате, потому что вы наполнены злобой, которая является свойством власти, мерой власти.

Вы прекрасно знаете, что то, что вы делаете, — глупо; зеркало, которое вы разбиваете, ваше собственное, и завтра вы отправитесь на рынок, чтобы купить другое, беспокоясь при этом о цене, споря о цене. Вы знаете все это, но это далеко на заднем плане; то, что вам сейчас надо, — это ощутить власть, ощутить, что вы не бессильны. А во второй мировой войне Рузвельт, Черчилль, Сталин чувствовали себя действительно бессильными: везде было поражение.

Письмо Альберта Эйнштейна — один из наиболее значимых исторических документов. Рузвельт тут же ухватился за него. Немедленно началась работа, и хотя к тому времени, когда атомные бомбы были готовы, война уже заканчивалась… Это нечто такое, что необходимо понять: война заканчивалась; Германия проигрывала войну, Япония проигрывала войну. Еще пятнадцать дней, и война была бы закончена. Но Рузвельт торопился; прежде чем она закончится, надо было сбросить атомную бомбу — только посмотрите, «как мы сильны, и мы доказали, что вы совершенно бессильны».

Это не решало исход войны, совершенно не решало. Все генералы, которые участвовали в войне, были удивлены тем, что надо было использовать атомную бомбу, поскольку окончание войны было вопросом, максимум, двух недель; это уже был оцененный период времени. «Зачем так спешить? Если мы воевали в течение пяти лет и через две недели война закончится, то пусть она закончится, по крайней мере, гуманным путем, по крайней мере, тем путем, каким она всегда заканчивалась. Не превращайте ее в нечто более негуманное».

Но Трумэн, который сменил Рузвельта, а также другие люди, находившиеся у власти, имевшие в своих руках атомную бомбу, не могли ждать. Это было не такое время, чтобы ждать, так как если бы они прождали еще две недели, то где бы они испытали атомную бомбу? Где бы они увидели величие своей власти? И как они продемонстрировали бы этим врагам, с которыми сражались, что раз и навсегда нужно решить, кто наиболее могущественен.

Атомная бомба была сброшена на Хиросиму и Нагасаки, на два японских города, абсолютно без всякой причины — совершенно без военной причины. Причина была психологическая, политическая.

У Альберта Эйнштейна был величайший шок, так как он думал, что создает атомную энергию в ситуации, когда другая сторона тоже создавала такую же энергию, — тогда мы понесли бы потери. И тогда это была мера защиты. Он думал, что это была мера защиты. В действительности Германии и Японии достаточно было понять: «С нами покончено». Не было необходимости разрушать два прекрасных города.

В течение секунд город с населением в сто тысяч человек буквально испарился, а за мгновение до этого там бурлила жизнь. Я видел фотографию… один из моих друзей прислал несколько фотографий Нагасаки и Хиросимы. На одной из фотографий изображен школьник, может быть, второклассник или третьеклассник, с портфелем, взбирающийся по ступенькам. Наверху — его класс. В этот момент атомная бомба упала на Хиросиму. Мальчик с портфелем и книгами полностью сгорел и прилип к стене. С портфелем, с книгами, все его тело сгорело как уголь и как смола прилипло — одна нога приподнята, чтобы взобраться на верхнюю ступеньку, но внезапно все остановилось.

В этот самый момент более двухсот тысяч людей в обоих городах остановились. И эти люди не были военными преступниками, они не были солдатами; они никоим образом не были связаны с войной. Они были гражданскими людьми — дети, женщины, старики, неродившиеся дети. В чем было их преступление? За что они были наказаны?

Есть ли сейчас хотя бы один идиот-индус в мире, который может сказать, что эти люди были наказаны согласно их карме, заработанной в прошлой жизни? И как вы объясните, что двести тысяч людей заработали в точности одно и то же наказание в своих прошлых жизнях? И они все вместе собрались в Хиросиме и Нагасаки в один и тот же момент для того, чтобы пострадать за свои кармы, за свой злой поступок? Это похоже на сущий абсурд. Они страдают не от своих карм, они страдают от карм политиков.

Альберт Эйнштейн писал в своем дневнике: «Если бы я знал, что это будет результатом моей деятельности, работы всей моей жизни, то я никогда бы не стал физиком. И если для меня будет другая жизнь, то я молю Бога: „Пожалуйста, сделай меня водопроводчиком, а не физиком“».

Несомненно, что то, что он сделал, было громадным актом созидательности, не имеющим себе равного во всей истории. Он узнал самую большую тайну в объективном мире. Действительно, он раскрыл половину тайны; вторая половина — это живая клетка человеческого тела.

В вещах это мертвая клетка, атом, который ему удалось расщепить. И при расщеплении его образуется так много энергии — при расщеплении такого маленького атома. Невозможно увидеть его невооруженным глазом, невозможно увидеть его с помощью каких-либо технических средств; его только предполагают, он только в вычислениях. Он только риторическая фигура; вы не можете точно указать, где он находится, что это такое.

Да, все свойства были описаны, были даны описания, но это все умозаключения. Но поскольку эти свойства работают, значит, они принимаются за истинные. Не то чтобы мы сталкивались лицом к лицу с атомом, но раскрытие половины тайны объективного мира — величайшее достижение человека, созидательности, изобретательности, одаренности.

Несомненно, что другая половина тайны будет намного труднее. Но рано или поздно мы сможем познать точно таким же путем взрыв живой клетки. Этот день будет днем великой радости, так как после этого мы сможем программировать человека — его жизнь, его ум, его одаренность, его возраст, его болезнь, цвет его глаз, цвет его волос, его рост, его вес, — все подробно можно будет запрограммировать. Когда мы сможем расщепить живую клетку, тогда в нее можно будет вложить любую программу.

Но кто знает, не будет ли этот великий акт созидания использован так же, как было использовано научное исследование атома, сделанное Альбертом Эйнштейном? Вероятнее всего, что так и будет, поскольку люди, которые имеют власть, хотели бы запрограммировать человека в соответствии с их желанием, и они не упустят такой возможности. Это счастливая возможность, которую они ищут в течение тысячи лет. Это великая возможность; ничто не может быть значительнее ее.

Когда вы сможете программировать человека, тогда не будет ни революции, ни независимости, ни индивидуальности, ни проблем, ни забастовок — ничего. В этом случае человек — робот.

Сознательность может служить разрушению.

В этом случае она должна быть осуждена.

Разрушительность может служить сознательности.

В этом случае она должна быть восхвалена.

Вы спрашиваете меня, почему я разрушаю, — потому что я хочу созидать. А другого пути нет, его никогда не было. И я должен разрушать все то, что неправильно, для того, чтобы создавать правильное. Без разрушения неправильного правиль- ное не может быть даже предложено. Неправильное должно исчезнуть, только в этом случае может появиться правильное. Но для вас неправильное не является неправильным; вот в чем проблема.

Вы говорите: «Великие религиозные лидеры, великие религиозные идеологии мира…» Мне придется подробно рассмотреть каждое слово.

Что касается религии, то нет возможности для кого-нибудь быть лидером. Этот термин принадлежит ужасному миру политиков.

В религии нет ни ведомого, ни лидера, ни ведущего…

В религии есть участие.

А участие имеет такое совершенно отличительное качество, что вы даже не знаете о нем; участие, при котором обе стороны извлекают выгоду и не за счет той или иной стороны. Обе стороны извлекают выгоду за счет друг друга.

Вы должны понять мой экономический подход. При обычных сделках, если два человека занимаются бизнесом, то один из них извлекает выгоду за счет другого. Другого пути нет. Тот, кто умный, хитрый, пронырливый, короче говоря, продувной человек, тот и извлекает выгоду. Второму партнеру только создают иллюзию того, что он извлекает выгоду, на самом деле, он — проигравший.

Но согласно моей математике, религиозной математике, эти вещи совершенно другие. В данном случае это подобно тому случаю, когда вы зажигаете свечу от другой зажженной свечи. Разве первая зажженная свеча теряет свой свет из-за того, что вы зажгли свою свечу? Разве ваша свеча извлекла какую-то выгоду за счет первой свечи? Или наоборот — разве первая свеча получила что-то, убедив вторую в том, что ей надо быть зажженной? Нет, обе свечи извлекли выгоду, так как они обе принимают участие в одном и том же деле. Это не. сделка, это любовная связь.

В религии нет лидеров. Мы должны полностью выбросить слово «лидеры» из религиозного словаря, так как вся эта идея создает страдания, которые вы видите кругом.

Кто-то — лидер… Аятолла Рохулла Хомейни сейчас — великий религиозный лидер. Такие сумасшедшие люди — лидеры! Сейчас он возглавляет две тысячи мусульманских имамов. Возможно, никогда раньше в истории мусульманства не было такого великого лидера с таким большим количеством имамов, воспринимающих его в качестве своего лидера. Он почти сравнялся с пророком Мухаммедом; лишь еще один шаг, и он сможет оттолкнуть в сторону пророка Мухаммеда и сказать: «Исчезни!»

А этот человек абсолютно сумасшедший! Если вы задумаетесь о его рассуждениях, то любой человек с малейшим разумом… Лишь вчера я слушал программу новостей. С тех пор как он пришел к власти, он постоянно безжалостно убивает людей. Телесное наказание — обычное явление: каждый день на каждом перекрестке вы обнаружите обнаженных, избитых, висящих людей, тела которых залиты кровью. За любую незначительную провинность немедленно назначается телесное наказание. Даже не возникает вопрос о каком-то решении суда или о чем-то в этом роде.

Это делается специальными судами, которые учредил Хомейни, и поэтому они имеют религиозную санкцию. Они называются «Судами Ислама». Не требуются ни адвокаты, ни обвинители — достаточно фанатикам заподозрить кого-либо в саботаже революции.

Судья, который является не кем иным, как мусульманским маулви, священником, заслушивает дело. В судебном процессе он является фактически одной из сторон. Если данный человек саботирует вашу так называемую религиозную революцию, то в этом случае религиозный священник является заинтересованной стороной; он не может быть судьей. Но он является судьей, и согласно диктатам ислама он назначает человеку наказание, которое в лучшем случае будет телесным наказанием, которому будет подвергнут обнаженный человек на перекрестке; его должны избивать до тех пор, пока он не потеряет сознание. Это минимальное наказание.

А существует несколько степеней наказания: отрубание рук, отрубание ног, выкалывание глаз и, наконец, обезглавливание. В настоящее время ста шестьюдесятью странами было принято решение о том, что нигде не должны назначаться все эти виды наказания. А Иран — одна из тех стран, которые подписали это международное соглашение, принятое ООН.

Когда перед Хомейни был поставлен вопрос о том, что «это противоречит соглашению», — то вот как поступает этот сумасшедший человек — он сказал: «Если это противоречит соглашению, значит, это соглашение неправильное. И это соглашение направлено против ислама; мы отказываемся от этого соглашения; ислам больше не является частью этого соглашения. Мы верим в ислам; а согласно исламу, если человек избит, если назначено телесное наказание, то это не насилие над человеком. Человек нуждается в этом; его душа заслуживает этого; это очищение. Если человека необходимо обезглавить, то согласно ислама это — не убийство, это — спасение его души».

Сейчас он продолжает спасать души людей за счет их тел, а весь мир просто наблюдает это. Похоже на то, что ни у кого нет мужества. Все эти великие политики, президенты, премьер- министры, короли — что все эти глупцы продолжают делать в ООН? Я не могу понять. Они не могут остановить маньяка, уничтожающего людей, и они продолжают с великим благородством произносить речи в ООН. И это единственное, что они делают.

Шила только что говорила мне: она встретила в самолете человека, на попечении у которого находится Эфиопия, где умирают миллионы людей. Никогда раньше в истории смерть не касалась столь многих людей и в таком ужасном виде. В течение четырех лет там не было дождя, а за три года до этого последний дождь даже не был похож на дождь. Поэтому сейчас из воздуха там исчезла малейшая влага.

Люди умирают от жажды, люди умирают от голода, и миллионы людей… А весь мир просто продолжает смотреть футбольные матчи, Олимпийские игры. Человек, на попечении у которого находится Эфиопия, говорил, что он обращался к каждому правительству и все они сказали «да», — а никакой помощи вообще не поступает.

Он сказал, что обращается к небольшим правительствам; они говорят: «Мы поможем, но вначале попросите Америку, так как если Америка не будет в состоянии помочь, то нас вы не должны просить». И этот человек сказал Шиле: «А что сделала Америка? Америка не может помогать Эфиопии, так как правительство Эфиопии добавило слово „социализм“ в название своей страны!»

Что такое социализм, когда люди просто умирают? Не имеет значения, будь они социалисты или коммунисты, индусы, мусульмане, христиане. Человек умирает, а вас волнует вопрос: «Вы социалист? Могу ли я дать вам воды или нет?»

Я слышал об еврее, который упал на дороге. Был такой жаркий день, а он был таким уставшим и слишком скупым; поэтому, не взяв такси, он старался как можно дальше пройти пешком. И ему удалось пройти далеко, но, в конце концов, он без сознания упал на дороге. Там собрались люди.

Христианский священник, видя, что человек умирает, прошептал ему на ухо: «Вспомни Бога-отца, сына — Иисуса Христа и Святого Духа».

Еврей открыл глаза, посмотрел на толпу и сказал: «Уберите этого глупца! Я умираю, а он старается сказать мне, чтобы я решал задачу: Бог-отец, Святой Дух, Иисус Христос. Я не в таком сейчас состоянии, чтобы решать задачи. Я умираю, разве ты не видишь?»

Америка ничего не даст. Тот человек сказал Шиле: «Мы приобрели некоторое оружие и заплатили авансом Америке, но теперь Америка отказывается или вернуть нам аванс, или предоставить нам оружие, так как Эфиопия тем временем превратилась в социалистическую страну. Поэтому они говорят, что любое соглашение, заключенное до того, как правительство стало социалистическим, теперь больше не действительно; прежнее правительство больше не существует». Возможно, то соглашение могло быть заключено королем Хайле Селассье, которого свергли социалисты; они приняли на себя руководство правительством. И с тех пор как эти идиоты-социалисты сменили правительство, Эфиопия попала в беду.

Она никогда не была в беде в течение сорока лет во время правления Хайле Селассье. Вот странно. Тот человек обладал определенной мудростью очень странного типа; да… надо допустить, что тот человек обладал странной мудростью.

ООН послала делегацию в Эфиопию, так как в Эфиопии есть обычай пить воду, собирающуюся во время дождя в придорожных канавах. Но она же заражена. И совет врачей, путешествующий по Эфиопии, обнаружил, что девяносто процентов болезней эфиопов может исчезнуть, если иметь в наличии чистую воду, что не очень трудно.

Они сказали Хайле Селассье: «Это очень простая вещь: необходимо обеспечить чистую воду. Люди должны быть предупреждены… и научены тому, что они не должны пить любую воду, которая собирается во время дождя в придорожных канавах. По канавам ходят животные, пьют из них воду, дети купаются в них, а люди пьют из них воду. И вот так исчезнет девяносто процентов болезней».

Хайле Селассье молча слушал. Он сказал: «Ваш доклад правильный, ваш совет правильный, но я не собираюсь делать этого, так как если я спасу девяносто процентов людей, то что в этом случае я буду делать с такой толпой, с таким перенаселением? Тогда вы будете помогать мне? Тогда кто поможет мне? Пусть природа действует своим чередом. Вы сделаете из нас нищих перед лицом всего мира».

«По крайней мере, сейчас у нас есть достоинство. Мы не нищие; мы не голодные, мы не умираем с голода. Что же можно сделать? Люди понимают это: приходит болезнь, люди умирают; смерть естественна. Я прекрасно вас понимаю, — сказал он. — Не думайте, что я не понял вашу идею — ваша идея на сто процентов правильная, — но успокойтесь и поезжайте домой».

Те люди сообщили во всех средствах информации: «Этот человек просто сумасшедший! Мы предоставляем ему научную информацию: мы работали три месяца, путешествуя по Эфиопии и рискуя своими жизнями; мы подготовили целый доклад, а этот человек сказал: „Он на сто процентов правильный; заберите его домой, отдохните и забудьте все об Эфиопии!“»

Все думали, что этот Хайле Селассье просто сумасшедший, но даже в то время я, возможно, был единственным человеком, который высказывался в его пользу. И я сказал: «Я думаю, что он прав: если девяносто процентов умирающих людей будет спасено, то кто в этом случае собирается снабжать их продовольствием, одеждой и кровом? Эфиопия не имеет средств, это бедная страна; она может поддерживать только небольшое население. И откуда эти врачи собираются доставить все необходимое? Спасти человека не очень трудно, но обеспечить его жизнь в течение семидесяти лет очень трудно».

Но молодые люди Эфиопии думали, что Хайле Селассье сумасшедший, что он стал циничным, что он слишком стар. И конечно, он правил страной со времен первой мировой войны; возможно, он был единственным правителем, который правил страной на протяжении двух войн. Но он не был циничным, он был действительно очень разумным человеком.

Когда происходила революция, я думаю, он сделал то, что может сделать только очень разумный человек: он вышел из дворца и спросил революционеров: «Что вы хотите сделать со мной? Не будьте разрушительны без необходимости: ваша проблема — я, поэтому что вы хотите сделать со мной?»

Они сказали: «Садитесь в автомобиль и езжайте с нами».

Он сказал: «Прекрасно». Он сел в автомобиль и поехал с ними в военный лагерь. Никогда раньше в истории революция не проходила так легко. Но это был разумный человек, очень разумный. Он сказал: «Зачем разрушать и убивать без необходимости? Мои люди будут убивать ваших людей, ваши люди будут убивать моих людей. Заберите меня, и решены все проблемы. Принимайте на себя руководство».

И с тех пор как они приняли на себя руководство, они принимали всевозможные советы от экспертов, от различных врачей, экономистов, финансовых экспертов, — а результат один: Эфиопия умирает. Я говорю, что теперь они должны вспомнить то, что сказал Хайле Селассье: «Вы можете спасти народ, но тогда…? Лучше позволить природе действовать своим чередом».

Иногда эти врачи, эти финансовые эксперты выглядят очень созидательными, и то, что они говорят, выглядит созидательным — спасение жизни. А Хайле Селассье выглядит очень разрушительным, позволяя природе действовать своим чередом. Но когда я ближе присматриваюсь к ним, то я думаю, что Хайле Селассье, в конце концов, прав, а эти образованные идиоты даже не знают, что они делают. И вот что они сделали во всем мире. Сейчас население настолько велико, что к концу этого века даже не будет достаточно места, чтобы стоять. Все будет настолько переполненным, настолько ужасным, настолько грязным и настолько больным.

И это уже начало происходить.

Тот человек сказал Шиле, что он просил о помощи Советский Союз. Они сказали: «Мы желаем помочь, но в этом случае мы хотим войти в страну; наши войска будут там». И это ясно: если Советский Союз входит со своими войсками в страну, чтобы помочь ей, то Америка сразу же будет готова войти в страну со своими войсками, чтобы помочь ей.

Но это не помощь, это самый худший вид эксплуатации. Они умирают, а вы ведете переговоры: «Позвольте войти нашим войскам, и мы поможем». Никто не знает, какую помощь они окажут. Одно определенно: их войска никогда не выйдут из страны.

Это лидеры. Религия не имеет лидеров. И никогда не используйте слово «великие» применительно к религиозным людям. Религиозные люди — очень обыкновенные, очень простые. Почему эта идея «великих» стала относиться к религии? Или это были фанатики, которые сами провозглашали себя великими, или их последователи чувствовали себя не очень конкурентоспособными по отношению к другим последователям и должны были продолжать приумножать величие своего лидера, своего создателя.

Но все это политика, бизнес.

Это не имеет ничего общего с религией.

Удивительно то, что ни одна религия не говорит: «Наш религиозный создатель был обыкновенным человеком». Это было бы так целомудренно, так чисто, так почтенно. Наоборот, они продолжают заявлять глупые вещи, которые только делают их посмешищем.

По моему мнению, великих религиозных лидеров не существует.

И о каких идеологиях вы говорите? Какое отношение имеет религия к идеологии? Слово «идеология» состоит из двух слов: идея и логика. Итак, религия не имеет ничего общего с идеями или с логикой. Идеи — это умственное, психическое.

Религия начинается там, где идеи кончаются.

Религия начинается там, где идеи и их влияние отбрасываются.

Религия имеет крылья, но только в том случае, если идеи не лежат на ней грузом.

Нет идей… и есть религия.

Ваша голова полна идей, и тогда вовсе нет возможности быть религии. Идеи просто означают, что вы не познаете и стараетесь постичь, что это такое. Слепой человек, думающий о свете, — это идея. Человек, который знает свет, имеет не «представление» о свете; он просто знает свет.

Религиозный человек знает истину, действительность, существование как таковое. У него вообще нет идей.

Поэтому все идеологии или философии не имеют ничего общего с религией. А логика — это лишь игра, созданная умом. Вы можете играть в нее столько, сколько хотите; она не имеет основы в реальности. И она вообще никогда не приходит ни к какому заключению: логика не знает заключения. Религия не интересуется всем этим процессом, гимнастикой логики.

Интересом религии является: как узнать то, что есть?

Это не вопрос логики. Логика хороша в науке, любовь хороша в религии; они полярно противоположны. Любовь ничего не знает о логике, а логика никогда не была способна даже вкусить часть любви; они — разные миры.

Логика — это в основном математика.

А религия — это в основном медитация.

Математика действует посредством цифр, определяя расстояния, например: как далеко находится ближайшая звезда — четыре световых года. Когда мы говорим «четыре световых года», то это не выглядит очень большим расстоянием, но если вы полностью вычислите, чему равняются четыре световых года, то вы увидите, что даже ближайшая звезда настолько далека, что у человека нет возможности достичь ее.

За одну секунду свет проходит 186000 миль. Умножьте это число на шестьдесят — это означает, что за одну минуту он проходит такое большое количество миль. Затем умножьте полученное число на шестьдесят, это — расстояние в милях, пройденное за один час. Затем умножьте его на двадцать четыре; тогда получится расстояние в милях, пройденное за один день. Затем умножьте на тридцать — это расстояние в милях, пройденное за месяц. Затем умножьте на двенадцать — это расстояние в милях, пройденное за год. Затем умножьте на четыре — тогда вы получите цифру с сотнями нулей. На таком расстоянии в милях находится ближайшая звезда. И запомните — это ближайшая звезда.

Там звезды и звезды; по крайней мере их было насчитано три миллиона. Но это только из-за нашей ограниченной возможности считать: у нас нет каких-либо более точных приборов, и по мере того как приборы становятся точнее, мы продолжаем делать все больше и больше открытий.

Невооруженным глазом ночью вы не можете видеть более трех тысяч звезд, что бы вы ни делали. Вы можете попытаться сосчитать — вы можете сойти с ума. Но самый лучший счетовод до сегодняшнего дня был способен насчитать три тысячи звезд. Даже три тысячи кажутся слишком большим количеством; уже досчитав до трехсот, вы будете смущены, так как какие-то звезды пропущены, а какие-то были сосчитаны.

Как только удалось тому человеку сосчитать три тысячи! Я хотел бы знать, действительно ли кому-то это удалось, или это лишь миф. Три тысячи! Мне не удается — мне не удается насчитать даже тридцать! Я попытался, и, не досчитав до тридцати, я сказал: «Это бессмысленно. Это не для меня».

Три миллиона звезд — и это еще не предел; им нет конца: там миллионы и миллионы звезд. Это мир математики, мир расстояний. Я хочу подчеркнуть: мир расстояний. Чем дальше вы заходите, тем больше оказываетесь во власти математики. Чем ближе вы приближаетесь, тем меньше нужна математика.

Мир истины, мир религии внутри вас.

Там нет расстояния даже в один сантиметр. Какая математика нужна? Там вообще нет расстояния.

Вы и ваше сознание едины, поэтому не стоит вопрос об измерении.

Это слово напоминает мне… это слово прекрасно: мера. Вы, может быть, никогда не задумывались об этом, но английские слова «материя» и «мера» пришли от одного и того же санскритского корня. Вот почему на нескольких языках это стало «метром». На санскрите матра означает количество; «матра» на хинди означает количество. Мера количественна, это то, что может быть измерено. Материя — это то, что может быть измерено.

Математика — это наука об измерении, наука о материи. Но она — не наука о сознании, об осознавании; там нет ни материи, ни количества. Да, там количество..; Обычно количество — это нечто осязаемое, измеримое; вы можете взвесить его, вы можете разделить его; но в вопросах, касающихся сознания, такого количества нет.

Там есть качество — неизмеряемое, невесомое. Но это качество имеет много количеств. Теперь вы должны будете понимать слово «количество» совершенно по-другому, не так, как оно используется, поскольку качество, которое не является количеством, имеет, на самом деле, много количеств.

Например, оно имеет удовлетворенность, огромную удовлетворенность.

Оно имеет чувство достижения, очень осязаемое, осязательное.

Оно имеет огромное количество блаженства, настолько переполняющего вас, что даже если вы захотите предотвратить его, то оно не может быть предотвращено.

Оно должно достичь миллионов людей: говорите вы или нет, оно достигнет вас.

Оно имеет свой собственный тип колебания. Оно пульсирует и колеблется.

Но все это вне пределов логики, математики, науки.

Единственное слово, во внутрь которого они все попадают, — это медитация.

Вы должны быть лишь безмолвны: никуда не идя, не ведя никого, не будучи ведомыми никем. Вы должны просто сидеть, ничего не делая. Там нет даже способности формирования и восприятия идей — нет размышления, так как оно достаточно для того, чтобы увести вас далеко, дальше звезд.

Вы должны быть просто никем, так как лишь немного представления о том, кем вы являетесь, — и появляется политик, и начинается поход за властью.

Я — никто, и это истина.

Я говорю это не из-за смирения, так как если вы говорите «я — никто» из-за смиренности, то, значит, вы упустили смысл. Вы провозгласили смирение; вы уже сделали себя кем-то, кто является смиренным. И если кто-то еще говорит: «Мой брат более смиренный, чем вы», то в этом случае вы сразу же увидите огромное напряжение, растущее в вас.

Религиозные учения говорили людям: «Будьте смиренны». Я не говорю это, так как если вы стали смиренными, то, значит, вы обманываете самих себя. Вы в опасности: вы будете становиться все более и более эгоистичными, и вы никогда не почувствуете горечь эго из-за этой сладкой оболочки смиренности, которая никогда не бывает толще вашей кожи и может быть очень легко содрана.

Когда я говорю, что я — никто, я имею в виду именно это.

Без особой причины я — никто.

Вот как это происходит; и что же я могу поделать? Я — никто.

Я приглядывался к самому себе всевозможными способами, я не нахожу ничего, о чем стоило бы заявить: лишь абсолютное безмолвие, ординарность, которая является самой природой существования.

Быть экстраординарным — значит всегда быть в напряжении. Вы подумали об этом? Быть кем-то особым — значит всегда быть напряженным. Но если вы знаете о том, что вы — никто, — не то, что вы стараетесь быть никем, так как это означает, что вы стараетесь стать кем-то особым, называемым «никто». Эти маленькие ошибки могут ввести вас в заблуждение.

Лишь обнаружив, что «я — никто»… вот каким является существование. Что представляет собой цветок ноготки? Что представляет собой роза? Они оба — никто. А мы имеем отношение к ним. Когда это укореняется в вас, то безмолвие начинает спускаться на вас. Там нет идеи, нет изображения — нет Иисуса Христа, нет Кришны, нет Будды: вы совершенно пусты.

И в этой пустоте есть свет.

В этой пустоте есть просветленность.

Я никого не сокрушаю, я просто разрушаю все препятствия в вашем разуме. Когда я говорю что-то против Иисуса, или Будды, или Махавиры, вы думаете, что я говорю что-то против самих Иисуса, Будды или Махавиры? Тогда вы неправильно понимаете меня. Когда я говорю что-то против Иисуса, я наношу удары по Иисусу внутри вас. И я должен выбить из вас этого Иисуса.

Иисус обычно изгонял из людей злых духов. Моя работа совершенно другая. Я стараюсь изгнать из вас добрых духов: Иисуса, Будду, Махавиру, Мухаммеда. А злые духи очень просты, так как когда Иисус обычно изгонял из людей злых духов, то эти злые духи легко выходили в виде свиней и убегали.

Я размышлял: в каком виде выйдут и убегут добрые духи? Свиньи не выглядят подходяще. Нет, я даже не соглашусь с тем, что Иисус, Конфуций будут выбегать из вас как свиньи; нет, это неправильно. Но я все еще не был способен обнаружить… Я думаю, что они не примут чей-то образ; они побегут, не принимая чей-то образ.

А вопрос стоит не об их беге; вопрос стоит о вашем изгнании их. Они не владеют вами; вы владеете ими. Лишь расслабьте свои руки и позвольте им уйти.

Я не против кого-то, и я не сокрушаю кого-то.

Несомненно, что я разрушено многое в вас, так как я знаю, что если все эти помехи будут разрушены, то в этом случае вы утвердитесь в самих себе, в своей полной славе.

А эту славу я называю божественностью.