Битва на поле Куликовом

ЗВЕНИТ СЛАВА ПО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ РУССКОЙ

Утренняя заря разбудила живых. Мертвые не проснулись. Полетели во все концы Руси гонцы с вестью о победе. А на поле Куликовом скорбный обряд: хоронят павших…

Восемь дней священники служили панихиды, и звучные густые басы дьяконов пели «Вечную память» князьям, боярам, воеводам и простым ратникам.

…Легли в братскую могилу Юрка-сапожник, Доронка-кузнец, старик Фрол, Тришка-ратай, Фетка-смутьян.

Покидая Куликово поле, великий князь Дмитрий Иванович преклонил колена перед братскими могилами русских воинов и сказал:

— Будет вам всем, братья и друзи, вечная память, ибо положили вы головы за землю Русскую!

Ягайло, князь литовский, союзник Мамая, восьмого сентября стоял от места побоища в тридцати верстах. А как узнал, что Дмитрий московский одолел Мамая, поспешил в Литву. И не отступал, а бежал. Знал он, что истомленная русская рать догонять его не будет. Другая дума гнала его прочь от поля Куликова: «Как бы после победы московского князя не переметнулась русская часть литовского войска к Дмитрию, а литовская — к Андрею и Дмитрию Ольгердовичам…»

Другой союзник Мамая, Олег рязанский, узнав о победе Дмитрия, тоже не остался в Рязани. Вместе с княгиней своей, детьми и ближайшими боярами убежал на литовскую границу. Говорил приближенным:

— Я хочу здесь ждать вести, как князь Дмитрий пройдет мою землю. Сядет он опять в Москве, тогда и я возвращусь восвояси.

Двадцать первого сентября жители Коломны торжественно встречали победителей. Епископ Герасим со священниками стоял во вратах градных с крестами и иконами. Опять простой народ заполнил все улицы. Плакали и скорбели о погибших. Радовались вернувшимся. Гордились победителями.

Отдохнув в Коломне четыре дня, двинулись в Москву.

Листья пожелтели, но еще не опали. Гроздья рябины горели алым светом и украшали осень. Москва будто с умыслом принарядилась, встречает победителей.

Ксюша, Юркина жена, в своем самом лучшем наряде вот уже второй день с утра и допоздна выбегает за ворота: не едут ли? Поджидает Юрку. Нарядила и детей.

— Смотри, бабонька, какой я красивый парень, — говорит Алексашенька, наряженный матерью в новую рубаху.

— Красивый ты у нас, — отвечает внуку бабка, — вот уж придет твой батюшка, Юрушка наш, обрадуется… — Старуха заплакала и, лаская мальчика, продолжала: — Полюбуется, какой у него сынок.

— Не плачьте, мама, не плачьте, чует мое сердце, что скоро, скоро увидим мы его. Не может сердце обманывать, — успокаивает старую женщину Ксюша. И, улыбаясь, представляет, как бросится к мужу на шею, горячо расцелует его…

Ждет своего мужа, Доронку-кузнеца, и Олена, вместе с детьми выходит к калитке. Но не говорит ничего: сердце в груди неспокойно…

…И вот запели колокола Чудова монастыря. Тут же откликнулись все другие — густой перезвон поплыл над Москвой. И слышен он был далеко окрест: русское победное воинство великого князя Дмитрия Ивановича входило в город.

А когда на Великой улице показались ратники, Ксюша и Олена кинулись им навстречу, проталкиваясь через густую толпу.

Впереди воинства ехали князья — братья Дмитрий Иванович и Владимир Андреевич.

И вдруг из праздничной, бурлящей толпы раздались крики:

— Слава тебе, великий князь Дмитрий Донской!

— Слава!

— Слава!

— Слава!!!

— Слава и тебе, князь Владимир Храбрый!

— Слава!

— Слава!

— Слава!!!

Братья переглянулись, довольные: «Ишь, как народ прозвал».

Передние воины уже видят белые стены Кремля, весело взбегающие на холм к Фроловским воротам. А в тех вратах разноцветной толпою княгини с детьми ждут не дождутся своих князей. Тут и Евдокия с сыновьями, и Елена Ольгердовна.

Ждут…

Шагают ратники. И их, победителей, славит народ. Теперь по улице везут на русских и татарских телегах раненых.

Протискиваются к ним Ксюша и Олена.

— Юрку моего не видали? Юрку-сапожника?

— Доронку моего не встречали? Доронку-кузнеца?

— Нет!

— Нет!

— Нет!..

И отводили взоры в сторону от женщин ратники.

Тут увидели Ксюша и Олена Ерофея и Степана.

— Ерофеюшка!

— Дядя Степан…

— Где наши?

Но уже все поняли женщины: завыли разом высокими голосами, запричитали…

Обнял их Степан, прижал к груди:

— Утештесь, мои милые! Уймите боль-печаль, мои ясные. Сложили ваши мужья головы за Русь нашу великую. Но не покинули они совсем нас с вами. Растут у вас детишки, неистребимо наше русское семя!..

Поют, гудят колокола и над Москвой, и над всей землею русскою…

Вдруг стих народ на московских улицах — везут колоды с телами знатных князей и бояр. Слух прокатился по толпе: на одной из подвод тело инока Пересвета.

Провезли мертвых. И опять: крики, шум, движение в толпе встречающих. Проходит мимо москвитян богатый полон: сильные лошади везут телеги, нагруженные доверху оружием, всяким добром, что побросали в панике татары. Гонят скот: стада, табуны коней… Бредут волы, мотая черными головами с короткими рогами вразлет.