Битва на поле Куликовом

СНОВА ТВЕРЬ

Отправляясь из Литвы в Тверь, в свою вотчину, гневен был князь Михаил Александрович, еле скрывал презрение к Ольгерду. «Породниться с Москвой захотел князь литовский, — мрачно думал Михаил. — Знать, боится Дмитрия. А коль так, надобно искать нового союзника. Поеду к татарскому хану. И сына своего Ивана повезу».

Но прежде, чем отправиться в путь, уже из Твери, во второй раз послал Михаил константинопольскому патриарху жалобу на митрополита Алексия, требовал суда над ним. «Совершит Москва грех, — писал Михаил, — сама же себе и отпустит. А врагов Дмитрия московского бьет и митрополит Алексий разными церковными карами».

Темник Мамай в последние годы все пристальнее приглядывается к Москве. Приглядывается с опаской: своевольна Москва стала, ослушна, горда. Словно бы она уж и не улус Орды. И посему рад Мамай приезду князя тверского. Надо сделать все, чтобы между русскими князьями была рознь. И Мамай помог Михаилу испросить у хана ярлык на великое княжение. Предлагал и силу татарскую. Но Михаил отказался, побоявшись вести с собой татар. Знал: не понравится это на Руси. Лишь согласился ехать с послом Сарыхожею — он повезет ярлык и посадит Михаила на великое княжение в стольном граде Владимире.

Возвращается из Орды тверской князь. На земле весна. Когда же он будет дышать не в полгруди, а во всю ее ширь? Поглядывает Михаил на Сарыхожу, вздыхает: великое княжение… Десять тысяч рублей задолжал он, пока жил в Орде. Пришлось оставить в залог сына Ивана.

«Выкуплю! — утешает себя Михаил. — Великокняжеские доходы непомерно велики. Да и с земли владимирской, что переходит к великому князю, не малы: земля плодородна, реки рыбные, бортные угодья, соляные варницы…»

Из града Мологи Сарыхожа послал Дмитрию Ивановичу предписание хана: явиться во Владимир «к ярлыку», чтобы быть при возведении на великое княжение Михаила Александровича, князя тверского.

Вскоре пришел гордый ответ: «К ярлыку не еду, а в землю на княжение великое не пущу! А тебе, послу, путь чист».

Прислал Дмитрий Иванович Сарыхоже и приглашение приехать к нему в Москву. Заискрились глаза посла, обмякло сердце: похоже, не с пустыми руками вернется он в Орду. Но невдомек посланнику татарскому, что тут хитрость, что задумал князь московский сделать Сарыхожу своим союзником в Орде.

Отдал посол ярлык Михаилу, а сам направился в Москву.

Пришлось Михаилу возвращаться домой через Бежецкий Верх. Опять от Дмитрия жизни нет: стоит на пути.

О чем говорили в Москве великий князь с Сарыхожей, никто не ведает. Но знают, что уехал посол от Дмитрия Ивановича со многими дарами бесценными.

А как вернулся Сарыхожа в Орду, без устали расхваливать князя Дмитрия начал: и весел, и молод, на дары щедр, а главное — вот ведь диво! — смирен и Орде служить готов.

А как узнал Михаил тверской об этом, в ярости и гневе начал громить владения московские: горят Кострома и Молога, Углич, разграблен Бежецкий Верх.

— Вот что, княже, — сказал митрополит всея Руси Алексий. — Совет тебе даю. Внемли: надобно тебе ехать в Орду.

— С намерением каким, владыка? — спросил Дмитрий.

Алексий усмехнулся. Сказал:

— Надо убедить Мамая, что ты послушный улусник Орды и нет у Москвы тайных умыслов против татар. Выказывай им покорность, а сам меч обоюдоострый точи!

— Так и делаю, отче!

— С богом в путь!

До самой Оки проводил митрополит Алексий Дмитрия и сопровождавших его бояр. Опираясь на посох, украшенный дорогими камнями, долго стоял седовласый старец на берегу, благословляя любимого воспитанника и его спутников.

А когда скрылись последние телеги обоза Дмитрия, митрополит заспешил в Москву: вот-вот должны были приехать литовские послы обручать дочь Ольгерда Елену с двоюродным братом Дмитрия серпуховским князем Владимиром Андреевичем.

По возвращении в Москву Алексий собирался отлучить от церкви князей, которые когда-либо заключали с Дмитрием договоры, а потом изменили ему. Митрополит понимал: это страшное, крайнее наказание. Но как иначе оградить Дмитрия от измены?

Трудные думы о мирских делах не давали Алексию роздыху и в пути.

И еще забота: надо писать ответ константинопольскому патриарху.

Сидя в своем возке, он закрыл глаза и, покачиваясь на неровной дороге, составлял ответ константинопольскому патриарху, который, вняв жалобам тверского князя, укорял митрополита в нелюбви к Михаилу и другим русским князьям.

Целый месяц жил Дмитрий в Орде. Своей щедростью, веселым нравом московский князь очень быстро расположил к себе и хана, и ханш, и вельмож татарских. Щедрыми были и бояре, сопровождавшие Дмитрия.

…В чем бы ни был обут Мамай, в чедыги атласные с золотым шитьем или чедыги сафьяновые, шаги темника неслышны, легки, как у рыси, выслеживающей добычу. Ходит Мамай всюду неотступно за Дмитрием — следит. И людям Мамаевым приказано не спускать глаз со знатных русских гостей.

«Князь Дмитрий велик телом, а что дите, никакой в нем хитрости, — пришел наконец к заключению Мамай. — Михаил тверской, как был в Орде, с утра до ночи строил козни против Москвы, а Дмитрий увидел сына его Ивана, что оставлен отцом в залог за долги, выкупил тут же княжича, сказал участливо: «Повезу в родную землю». Беден, знать, тверской князь, а у московского есть чем платить Орде! Ишь как бездумно одаривает всех, и кого надо, и кого не надо. И чудятся темнику богатства московские несметные. Думает: разум у Дмитрия молодой и глупый, счета деньгам он не ведает. Такой великий князь и нужен мне на Руси».

А князь тверской Михаил Александрович все не унимается, все не хочет признать волю Москвы над собой. Проведал, что Дмитрий в Орду уехал, решил еще раз попытать судьбу. «Когда, — подумал, — как не сейчас на великое княжение садиться».

И пошел Михаил из Твери во Владимир.

Все ближе стольный град… Наконец вот он, как мечта долгожданная: изумрудная трава ковром к крепостным стенам стелется.

Глубокий ров, надвратная белая церковь, златоглавая, будто приглашает, манит к себе. Видны и купола Успенского собора, в котором венчают на великое княжение. Сердце Михаила замерло, перед ним златые врата града Владимира…

Но почему они заперты? Михаил в замешательстве. И вдруг голос со стены, как набатный колокол:

— Есть у нас великий князь, Дмитрий Иванович московский, а ты ступай прочь!

Горячая кровь бросилась Михаилу в лицо.

— Не гневайся, князь, — продолжал тот же голос. — По всем городам бояре, купцы и черные люди дали клятву князю Дмитрию не предаваться тебе.

«Вот оно что!» — гнев сменил радостное ожидание.

Конь, на котором он сидел, застыл перед запертыми воротами.

С яростью вонзил Михаил серебряные с позолотой шпоры в сытые бока коня. Конь заржал пронзительно, взвился на дыбы — еле удержался в седле всадник.

— Домой!.. — хрипло сказал князь Михаил своим спутникам и поскакал прочь от стен стольного града Владимира.

А в Москве у великой княгини радость: пожаловали в ее терем богатые гости — сурожане[11]. У них всегда товары отменные. Княгине наряды сейчас да обновы ой как потребны! Скоро Дмитрий из Орды вернется. Хочет Евдокия пред мужем любимым нарядной да красивой быть.

Раскладывают перед княгиней купцы заморские свои товары — глаз не оторвешь: переливается аксамит золотный с травами и разводами, плотная объярь лазоревая с золотой струей, объярь алая со струей серебряной. Тут и бархат, и атлас с дивными узорами. А вот зендень[12] синяя да гвоздичная… Не знает Евдокия, на что глядеть.

Потом шили обновы, торопились, чтобы поспеть к приезду Дмитрия.

И наступил долгожданный день. Встретила княгиня своего мужа. Не может Дмитрий оторвать взгляда от супруги своей: стоит пред ним Овдотьюшка в платье лазоревом, глаза от того будто еще синей. Цветок сказочный, да и только!

— Здравствуй, моя ненаглядная!

Но не мог долго быть Дмитрий дома: звали его к делам неотложным заботы княжеские. Дорого обошлась ему победа в Орде над князем тверским — пополнить московскую казну надобно.

Вот и разложили на народ новые податные тяготы. Но на этот раз никто не роптал особо: и простые люди хотели победы Дмитрия над Тверью.

Занят князь распрями да походами. Послал воеводу Дмитрия Михайловича Волынского — Боброка — в землю рязанскую отбирать у князя Олега Лопасню, что захватили рязанцы внезапным нападением еще у отца Дмитрия, Ивана Красивого.

— Подошло время вернуть городок, — сказал великий князь.

Уже тому княгиня рада: остался в Москве ее муж возлюбленный. Но не удержали Дмитрия ласки великой княгини и обновы ее чудесные: ушел князь к Любутску, потому что прилетела тяжкая весть: снова Михаил тверской призвал на Русь литовскую рать, и в Любутске должны встретиться Ольгерд и Михаил Александрович.

…Шаги за дверью покоев великой княгини. Входит митрополит Алексий:

— Радуйся, Евдокия Дмитриевна, жди мужа. Постращал Дмитрий ворогов своих, те и согласились на перемирие: коль нападут тверичи на владения Дмитрия, литовцы не придут на помощь Твери. А Михаил возвратит все пограбленное на земле великого князя и уведет своих наместников из захваченных им земель.

Забыла сан митрополичий княгиня, обвила шею Алексия нежными руками, прижалась к нему, как к отцу родному, и вдруг заплакала и засмеялась разом.

Вернулся великий князь из Любутска в Москву, но недолог праздник для княгини Евдокии: опять в поход собирается, теперь на реку Оку. Сторожа с юга донесла, что татары опять совершают набеги на рязанские города и грабят их.

— Надобно заранее выйти навстречу врагу, Овдотьюшька, — утешал князь любимую жену, — чтоб ни один татарин не переправился на Берег.

Знала Евдокия, что Берег — это южная граница Московского княжества. Знала, что Дмитрий неустанно заботится об ее укреплении. Слева сторожит эту границу Коломенская крепость, город, где венчалась она с Дмитрием, а справа стоит Серпухов, стольный город князя Владимира Андреевича. Между ними — непроходимая Мещерская низина. Только не знала Евдокия, надолго ли покидает ее великий князь.

Трудно прятать слезы, коль они льются ручьями…

Уехал Дмитрий охранять Берег и простоял на Оке все лето 1373 года. Сюда же пришел к нему и двоюродный брат, князь серпуховской Владимир Андреевич, привел войска из Нижнего Новгорода.

И порешили братья превратить город Серпухов в сильную крепость, окружить город дубовыми стенами.

Как порешили, так и сделали.

Сторожит великий князь Дмитрий Иванович свою землю. Сколько дум передумано! И тянутся эти думы из лета в лето. И есть у него одна заветная дума: как ставить полки на бранном поле. Ставить… Дмитрий хорошо понимает, что, прежде чем ставить, надобно собрать ратные русские силы воедино, иначе Орду не сокрушить. А приведут ли все русские князья свои рати на бранное поле? Нет! Многие из них пекутся не о бедах земли родимой, а лишь о богатстве своем. А князь тверской ищет путей к великому престолу и не гнушается ни татарскою силою, ни литовскою…

Как подчинить себе всех князей, чтобы в грозный час не смогли ослушаться Дмитрия?

И надеется великий князь где силой, где хитростью, где деньгами собрать под свои знамена всю Русь. И борется Дмитрий со своими соперниками, отстаивая первенство на всенародную битву с извечным врагом.

А народ по всей земле Русской ведет борьбу с грабителями всяк по-своему.

В Нижнем Новгороде посадские люди перебили послов ордынского темника Мамая и войско, явившееся с ними, захватили Сарайку и разоружили его отряд. Князь нижегородский, отец Евдокии Дмитриевны, велел посадить задержанных под стражу. Но Сарайка с дружиною своею убежали на двор епископа, подожгли там хоромы и начали стрелять в нижегородцев. И тут поднялись все нижегородцы и убили Сарайку, людей его и еще, говорят, перебили татар полторы тысячи.