Битва на поле Куликовом

НАБЕГ ТОХТАМЫША

Летом 1382 года Тохтамыш двинулся к Москве. Шел скрытно, надеялся врасплох захватить Дмитрия. Тохтамыш торопился, чтобы не успел московский князь собрать полки. Вся надежда была у татарского хана на внезапность.

Не ходили так прежде татары на Русь — будто ночные разбойники.

Тайно крался Тохтамыш, а все-таки долетела весть о его походе до нижегородского князя. Чтобы спасти свое княжество от разорения, он послал к Тохтамышу двух своих сыновей, Семена и Василия. Приказал им заверить хана в покорности.

Но татарская рать миновала Нижний Новгород и так быстро шла к Москве, что два княжича едва догнали ее на окраинах рязанской земли.

Рязанский князь Олег остался верен себе: несмотря на договор с Дмитрием иметь общих врагов и друзей, встретил татар с богатыми дарами на границе своих владений, бил челом, просил не разорять его землю, а в благодарность за это обещал показать броды через Оку.

Наконец узнал и Дмитрий Иванович, великий князь всея Руси, что идет на него Тохтамыш. Дмитрий выступил было навстречу татарам. Но на этот раз не поддержали его остальные русские княжества: в русском невеликом войске начались разногласия. Пришлось распустить эту «силу».

И отправился князь через Переславль и Ростов в Кострому, чтобы собрать крепкое войско и затем двинуться на Тохтамыша. Дмитрий знал, что хан пойдет на Москву, и надежда у него была одна — стены Кремля выдержат осаду, пока он подоспеет с большой ратью на подмогу.

Князь Владимир Андреевич отправился собирать силу в Волок-Ламский.

А между тем Тохтамыш перешел Оку, взял и разграбил Серпухов и, двигаясь к Москве, сжигал по пути все деревни и села.

И хлынули в Москву потоки жителей окрестных сел и волостей, надеясь спрятаться за ее белокаменными стенами. Игумены и монахи ближних монастырей спасали церковную серебряную и золотую утварь, рукописные книги. На телегах везли их на сохранение в Москву, бережно складывали одну на другую в кремлевских церквах и соборах вместе с книгами, принесенными сюда со всей Москвы. Их было столь много, что занимали они церкви от пола до самых сводов.

Всех принимала Москва. Простые люди полны решимости защищать свой город. У всех крепка надежда — соберет князь Дмитрий Иванович силу, придет и прогонит врага от Москвы, а они отсидятся в осаде, в город татар не пустят, а стены кремлевские высокие, каменные, выстоят.

Знают москвитяне, что и брат князя, Владимир Андреевич, времени зря не теряет, сзывает рати на подмогу Москве, утешают друг друга, подбадривают:

— Чего бояться? Вон и великая княгиня Евдокия Дмитриевна с детьми тут, в городе, и митрополит Киприан.

Прошло несколько дней, и пополз черной гадюкой из одного боярского дома в другой слушок: «Отзывает великий князь Дмитрий Иванович из Москвы свою жену Евдокию с детьми. Велит ехать к нему в Кострому».

Тут же стали собираться и бояре, говорили по своим хоромам:

— Голому нечего терять, а у кого добра много, надо бы его и спасти.

— Да и в осаде страха натерпишься. Не лучше ли загодя покинуть град?

— Не устоять Москве!

Паника поднялась среди людей именитых: один собирается, за ним другой, и поехали бояре со своим добром из Москвы.

Увидев такое, заволновался простой люд. Ударили в набат. Часто-часто бьет звонарь в самый голосистый, всполошный колокол, что звонит при пожарах или иной беде.

В такт его ударам быстро бьется кровь в висках людей. И они бросают свои дела и бегут к звоннице, чтоб узнать, о какой беде оповещает их колокол.

Когда люди узнали об измене бояр своему городу, вспыхнул в Москве мятеж. Порешили никого не выпускать — каждый должен оборонять свой город.

Поставили во всех вратах кремлевских стражу, чтобы никто не смог уйти. И не напрасно поставили: по улицам Кремля погромыхивали тяжело груженные боярские подводы.

— Бежать из Москвы не дозволено! — закричал стоявший у ворот человек с обнаженным мечом боярину, подкатившему к вратам.

— А ты кто таков, что мне указываешь? — гневно спросил в ответ боярин.

— Я защитник градский, стражник. Покуда князь Дмитрий Иванович не придет с силой, не выпустим никого.

— Твой князь Дмитрий убежал наперед всех, себя спасая, — озлился боярин.

— Брешешь, пес нечестивый! — громко закричал стоявший тут же у ворот молодой ремесленник и, замахнувшись копьем, всадил его в грудь вельможи. Не своим голосом закричала жена убитого и выпрыгнула из богатого возка, вслед за нею вывалился на мостовую узел с каким-то добром. Слуги подхватили узел, увели боярыню и спешно стали поворачивать коней вспять.

— Добро тут оставьте, народом решено у изменников скарб на пользу города изымать! — закричали в толпе.

Улица быстро заполнялась вооруженными людьми. Толпа грозно гудела.

Вдруг из-за угла показался возок митрополита, а за ним второй возок выехал — великой княгини.

Улица замерла. Все ждали, что будет.

— Тоже бежите? — спросил человек, убивший боярина, — великую княгиню с детьми выпустим, а тебя, владыко, нет. Будешь в граде молить бога о помощи нам.

Киприан долго убеждал. Наконец ворота открылись. Но злато-серебро, драгоценности, которые хотели увезти с собой великая княгиня и Киприан, остались в городе.

Великая княгиня направилась в Кострому, к Дмитрию Ивановичу, а Киприан поехал в Тверь.

— Не выпускайте боле ни единого! — закричал кто-то из толпы. — Люди, метайте каменьями в каждого, кто захочет выйти!

Вдруг дозорные увидели конный отряд. Насторожились. Кто бы это? Оказалось — находившийся на Руси литовский князь Остей, прислал его Дмитрий Иванович.

Вошел в Москву Остей, тут же приказал сжечь все посады вокруг Кремля:

— Жгите чисто, ни единого дерева, ни тына не оставьте, чтобы не из чего было делать врагу примет.

Всем, кто мог стрелять из луков и самострелов, Остей приказал быть на стенах. Велел заготавливать камни и бревна, сказал:

— Близко уже Тохтамыш.

Приготовили большие котлы. В них будут кипятить воду, плавить смолу и лить на головы врагам, коль полезут на стены.

Ворота Кремля накрепко заперли.

Двадцать третьего августа в послеобеденное время увидели стражники с высоких башен Кремля приближавшихся татар. Тотчас запели тревожно трубы. Их высокие и звонкие голоса возвещали москвитянам, всем, кто укрылся в Кремле: враг у ворот…

Не доезжая до стены, татары остановили своих коней. Русские, приготовив самострелы и подняв луки, смотрели, что будет.

Несколько всадников отделились от отряда и подъехали к стене. Один из них спросил:

— Есть ли князь Дмитрий в граде?

— Нет его в граде! — прокричали в ответ.

Татары отъехали к своим. Потом поскакали вокруг города, внимательно всматриваясь, словно измеряли глубину рвов, высоту стен, оценивали прочность ворот, будто выбирая место для приступа.

Русские были удивлены и обрадованы, что татарская рать оказалась немногочисленной.

— Ну, этих-то мы одолеем! — говорили защитники Кремля.

— То против нас не сила!

— Да они и сами не пойдут, побоятся!

Спокойнее засыпали в эту ночь люди в Кремле.

…А наутро под стенами города увидели гражане самого царя Тохтамыша.

Он привел такую огромную силу, что ужас поселился среди осажденных. Мужественные ободряли приунывших:

— Да не устрашимся пришествия татарского, имеем бо град камен и врата железные! Еды у нас хватит! Питья хватит!

— Не вытерпят враги долго стоять под стенами нашими.

— Убоятся нас и князей наших, что скоро придут к нам на выручку.

— Ишь, а град-то со всех сторон облепили… — слышались голоса.

— Что же стоим, не бьем врагов наших?

Первые стрелы полетели в татар.

В ответ из татарского стана взметнулись тучи стрел. Многие тысячи их ударились о стены, многие убили и ранили защитников Кремля…

Долго сплошным дождем сыпались стрелы татарские.

Наконец приказал Тохтамыш идти на приступ. С криком бросились татары к кремлевским стенам, приставляли к ним лестницы и лезли вверх. Потоки кипятка и горячей смолы потекли на них.

Стоны, дым, вопли…

Отошли татары.

— Победа! — кричали защитники Кремля.

На второй день начался новый приступ.

Опять жужжали стрелы, летели пущенные из метательных снарядов камни, а с кремлевских стен стреляли из тюфяков[21] и пушек.

— Смотри, какой важный татарин, не иначе как мурза, — сказал стоявший над Фроловскими вратами купец-суконник Адам своему соседу, боярскому холопу.

— Где?

— Да вон, нарядный, сановитый, гляди…

Адам выпустил из самострела стрелу. Знатный татарин упал. Окружавшие его засуетились. В ответ на защитников Фроловских ворот взметнулась туча стрел.

И снова лезли на стены татары. Снова лили на них защитники Кремля кипяток и кипящую смолу.

Второй приступ был отбит. Три дня стояли татары, смертоносным поясом сжимая город. А на четвертый день, двадцать шестого августа, защитники увидели, что к стенам направились, подавая знаки, что идут для переговоров, несколько знатных татар и с ними два родных брата великой княгини Евдокии Дмитриевны, сыновья нижегородского князя — Семен и Василий.

Выехал вперед богато одетый старый татарин и закричал по-русски:

— Вас, людей своего улуса, царь Тохтамыш хочет жаловать! Вы пред ним ни в чем не повинны. Пришел хан беглого холопа казнить, Дмитрия. Он говорит вам: «Я не пришел владения своего истеряти, но соблюсти!» Царь не будет разорять ваш город.

Заговорил второй посланник Тохтамыша:

— Царь ни от кого ничего не требует. Разве только чтоб вышли к нему с честью и легкими дарами! Это честь для вас — легкие дары.

Заговорил и третий татарин:

— Хочет царь Тохтамыш увидеть град ваш и в нем побывать. А вам всем дарует мир и любовь свою! Отворите ему градные ворота!

— Ишь, ворота ему отвори! — закричали со стены в ответ.

— Мы еще не ополоумели!

— Знаем мир и любовь ваши.

Выступили вперед Семен да Василий, сыны нижегородского князя.

— Верьте нам! — сказал Семен. — Мы, ваши князья христианские, вам то же говорим и клянемся на том. — С этими словами он снял с себя крест и поцеловал его.

— Не прячьтесь от хана Тохтамыша! — поддержал брата Василий. — Клянусь на святом евангелии.

Русские стали совещаться.

— Чем кровь проливать, лучше поклониться. Поклонившись, голова не отломится, — сказал кто-то из бояр.

— А по мне — нельзя ворота открывать, — усомнился гражанин, простой человек. — Говорят, бойся козла спереди, коня сзади, а татарских вельмож, я мню, со всех сторон.

— Родные братья нашей великой княгини клянутся, что правду говорят татарове, — вступился кто-то третий…

И решил народ московский: поверить татарам. Вон и княжичи нижегородские к тому зовут.

Медленно, как бы думая, а стоит ли им отворяться, раскрывались все шире и шире железные, крепкие главные ворота Кремля.

Впереди шел князь Остей и знатные люди, архимандриты, игумены, попы с крестами, а потом и простой народ московский. Не с оружием вышли, а с дарами.

Выпустили татары доверчивых людей, а потом внезапно, как нападает хищник на добычу, бросились на безоружную толпу и начали рубить. Первым погиб князь Остей. Ордынцы ринулись в ворота, лезли по лестницам на стены. Началось избиение. Люди в панике метались по улицам в одиночку и целыми толпами. Всюду настигала их смерть.

Богатых грабили, раздевая донага. Бедных рассекали кривыми саблями надвое — что с них взять? Опьяненные удачей, врывались в церкви, входили в алтари, обдирали с икон златые и серебряные оклады, жемчуг и драгие каменья. Книги раздирали, топтали конскими копытами, искали, не спрятано ли что за их грудами.

Дочиста разграбили богатые дома, добрались и до великокняжеской казны.

Скоро грабить было уже нечего, и зажгли татары город с разных концов, и он пылал днем и ночью…

…А когда огонь потух, некому стало ходить по пожарищу.

Это была месть за Куликово поле, это было желание уничтожить силу Москвы, дерзнувшую подняться против Орды.

Захватив Москву, Тохтамыш решил навести страх и на другие русские города. Он разделил свое войско на части и послал во Владимир, в Переславль, в Звенигород, в Можайск, в другие города и села. И понесли они повсюду смерть и разорение. Людей или убивали, или угоняли в плен.

Пошло было татарское войско к Твери, но успел тверской князь отправить навстречу Тохтамышу своего посла Гурленя.

Поначалу ратники ордынские схватили посла, не жалея били, ограбили, а потом уж привели к хану.

Низко кланяясь, Гурлень сказал, что князь Михаил Александрович признает власть великого Тохтамыша, шлет многие дары… Вспотел посол от страха — нет тех даров, разграбили.

— Да вот, великий хан, — осмелился сказать Гурлень, — забрали твои люди те дары.

И повелел Тохтамыш все вернуть послу, что у него отняли.

Низко кланяясь, преподносит Гурлень дары хану. А взамен повез своему князю ярлык на тверское княжение и посулы на великое.

Между тем князь серпуховской Владимир Андреевич встретил татарский отряд под Волоком-Ламским и разбил его.

А когда донесли хану, что и Дмитрий Иванович собрал силу и идет в Москву, засобирался Тохтамыш в обратный путь, боясь потерять добычу. Спешно уводил он большой полон и увозил награбленное богатство.

По дороге разграбил Коломну, не пощадил и рязанскую землю. Пришлось бежать князю Олегу Ивановичу из своего стольного города.

Так заплатил Тохтамыш ему за дружбу — должно быть, забыл, что указывал ему Олег броды на Оке.

Скорбным было возвращение Дмитрия Донского и его брата Владимира.

Вместо дворца князя — пепелище. Сгорел и златоверхий набережный терем со стекольчатыми оконцами, где плакала великая княгиня Евдокия, провожая своего мужа на битву с татарами.

И повелел Дмитрий собирать разбежавшихся по лесам людей.

Ездили глашатые и возвещали:

— Князь великий, Дмитрий Иванович, скликает простых людей хоронить погибших от Тохтамыша.

— За восемьдесят погребенных князь великий платит один рубль каждому!

…Среди людей, кто откликнулся на зов великого князя всея Руси, были Ерофей и Степан-плотник, который, вернувшись с Куликова поля, жил у своего приемного сына.

Оба отправились на пожарище Москвы, хоронили погибших.

Однако были вести, что уцелели дети Юрки-сапожника и Доронки-кузнеца.

— Не кручинься, Ерофеюшка, — сказал Степан. — Встанет опять Москва. Теперь же иди домой. Анюте и старой Пелагее от меня низко кланяйся.

— Как же так, батюшка? — удивился Ерофей.

— Я тут останусь. Плотнику сейчас много дел в Москве. Ты же ступай к семье, землю паши, детей расти.

Обнялись они, поклонились земно друг другу и разошлись в разные стороны.

Вернулся Ерофейка домой, вошел в свою избу, молча сел на лавку, вздохнул. Ни жена Анюта, ни Пелагея ни о чем его не спрашивали. Без слов ясно.

— Говорят, издержал великий князь Дмитрий на погребение погибших от Тохтамыша триста рублей, — начал рассказывать Ерофейка.

— Народ что бор дремучий: весь до корня не вырубишь, — ответила ему бабушка Пелагея.

— А я думала, — вступила в разговор Анюта, — что после Куликовской битвы пришел конец нашей неволе.

— Неволе не конец, а битвы великой начало. Начало же концом славится! — ответил Ерофейка.

— Вот Москва пала… — начала было снова Анюта.

— Упасть не беда, беда не подняться! — перебил ее Ерофейка.

— Кабы князь-то Дмитрий Иванович побыстрее к Москве-то пришел, — молвила Пелагея.

— Винить надобно не князя, а тех, кто на его зов не откликнулся и не пришел к нему, — вздохнул Ерофей. — Собирать-то против Тохтамыша не сотни, а тысячи воинов надобно было. А где их взять? Спят воины на Куликовом поле. Ну ничего, сегодня не без завтра.

В избе становилось все темнее, темнее, а надо было повечерять засветло. Анюта поставила на стол пшенную кашу, принесла молоко. Ерофей взял большую округлую ковригу ржаного хлеба, прижал к груди и начал резать толстыми ломтями, подавая каждому кусок.

Он резал хлеб не спеша, аккуратно, чтобы не было крошек. Потом легонько стукнул ложкой о край миски, и все начали есть, зачерпывая кашу деревянными ложками.

Продолжается жизнь на Руси.

Много забот у великого князя московского. А силы жизненные иссякают, болеет князь. Иногда, особенно по ночам, чудится: вот-вот остановится сердце.

Никому не говорит Дмитрий Иванович о своей хвори — ни жене, ни детям, ни боярам знатным. Занимается великокняжескими делами, по-прежнему приводит князей под свою руку. Сызмальства знает — в единении сила. И куликовская победа всем показала это.