Божий Глашатай Уильям Фетлер

Конечно, такое заступничество Фетлера не понравилось православным священникам. Впоследствии, они использовали эту связь со штундой против Фетлера, объявив его немецким шпионом и выслав его из России. Обвинения против него усугублялись тем, что он получил высшее образование в Англии и имел американские связи.

Так как Православная церковь и государство имели тесную взаимосвязь, то, что угрожало церкви, автоматически угрожало государству. Любое новое религиозное движение государство воспринимало как угрозу официальной церкви особенно, если это были сектанты, которые верят в разделение церкви и государства. Особому подозрению подвергались те группы, которые испытывали Западное влияние или имели с Западом хоть малейшую связь. Поэтому, представители других религий: лютеране, католики, и особенно, штундисты и баптисты считались если не настоящими предателями, то очень близкими к предательству. Тысячи «сектантов» - проповедников и простых верующих были сосланы в Сибирь.

Провозглашение религиозной свободы в 1905 году немного ослабило гонения на баптистов и евангельских христиан, но штундисты страдали по-прежнему. В 1921 году Фетлер издал сборник стихотворений в Лондоне под названием: «Штундист в Сибирской Ссылке», который ярко описывает испытания и трудности в жизни ссыльных штундистов.

Иконы

Одно из самых больших препятствий, с которым столкнулся Фетлер работая среди русских - это суеверное отношение к иконам. Для жителей Запада,

икона - это просто странная устаревшая картинка какого-нибудь религиозного персонажа. Однако, русский, выросший в православной церкви, верит, что икона обладает целительными свойствами. Святые образы были неотъемлемой частью повседневной жизни в России. Так их можно было увидеть не только в каждой церкви, но и в каждом бедном или богатом доме. У знатных людей иконы были обрамлены золотом, серебром или драгоценными камнями; у крестьян иконы были простыми, купленными на местном рынке. Средний дом располагал не одной иконой, а как минимум, одной иконой на каждую комнату. Самой главной иконой была Божья Матерь, а на других иконах были изображены исторические религиозные фигуры, в основном русские, которых наделяли особым святым статусом. Иконы позволяли обрести связь верующего с небесами. Они были частью личной жизни каждого искренне верующего православного христианина от его рождения и до смерти. Ни одно важное мероприятие не происходило без священника, который благословлял иконы: на семейном праздновании, или на общественной церемонии. Иконы служили инструментом для подчинения простых верующих православным священникам.

Для Фетлера православные обычаи, церемонии и иконы не имели ни малейшего значения, и он никогда не высказывал критики или неуважения в адрес православных. Однако, будучи евангельским христианином, он ясно выражал свое мнение против суеверного использования икон. Вызывая негодование у священников и торговцев икон, он учил своих обращенных, что иконы не имели никакой чудодейственной силы, но в лучшем случае, являлись просто картинками, наподобие тех, которые евангельские христиане использовали в воскресных школах для иллюстрации Библейских историй. Уильям Фетлер и его соратники проповедовали евангельское учение, которое говорит, что виновному грешнику нечего добавить к совершенной искупительной жертве Христа; прощение грехов обреталось только через Благодать Божию, через спасительную работу Иисуса Христа. Для многих русских проповедь Фетлера была революционной, потому что она освобождала человека и призывала его жить по своей чистой совести и поступать в жизни, как учит Слово Божие.

Испытание

Когда православное главенство заметило популярность Фетлера, что он стал известен не только в стране, но и за границей, и что Фетлер собирает многотысячные толпы, в то время, когда их церкви пустуют - они решили изменить тактику.

Однажды, когда Фетлер вел служение в Москве, он получил телеграмму от высокопоставленного церковного лица, срочно вызывающего его на беседу в Санкт-Петербург. Вот как описывает эту беседу Освальд Д. Смит, пастор из Торонто, услышавший этот рассказ от самого Фетлера, который назвал это событие - «Золотая Колесница Дьявола»:

Это было в Санкт-Петербурге, где строительство Дома Евангелия уже было закончено и Уильям Фетлер был там пастором. Открытие нового молитвенного дома было большим событием и эта новость быстро облетела весь город. Ничего подобного раньше в России не случалось. Большие толпы любопытных слушателей набивались в здание и с живым интересом слушали красноречивые проповеди молодого пастора. Многие обращались к Иисусу Христу, отрекаясь от мертвой религии Православной Церкви, в которой они находились всю жизнь. Его превосходительство (высокопоставленный церковный чиновник) всегда был ярым противником Фетлера, но на этот раз он пригласил Фетлера прямо к себе для дружественного разговора.

Фетлер думал: «Что же это значит? Неужели Его превосходительство покаялся? Что же случилось?» Его превосходительство встретил Фетлера в своём шикарном, обставленном роскошной мебелью кабинете. Он приветливо улыбался, но это был облик кота, готовящегося поймать мышь. Пастор Фетлер сел напротив и стал ждать. Его превосходительство начал: «Брат Фетлер, кто ты на самом деле? Бедный сектантский проповедник? У тебя даже нет приличного оклада, не правда ли?» Пастор Фетлер ответил: «Совершенно верно, ваше превосходительство». Благодушно улыбаясь, подавшись навстречу, Его превосходительство сказал: «Переходи к нам в Православную Церковь, главой которой является Его Величество царь - и ты станешь епископом!» Фетлер подумал: «Ах, вот оно что», - и улыбнулся. Его превосходительство, думая, что уже победил, придвинулся ещё ближе и шёпотом произнёс: «Может быть даже архиепископом!»

Фетлер изобразил удивление на своём лице. Не было нужды перечислять все последствия этого предложения. Человеку такого сана предоставлялась роскошная, четырех-конная карета, люди целовали бы край его золотой ризы, а так-же оказывалось бы множество других почестей и привилегий. Но как он заслужил такую честь? Он был простым проповедником, сыном бедного баптистского пастора из Курляндской провинции. Его превосходительство с выжидающей улыбкой ждал ответа.

Фетлера тогда осенило: «Ну конечно! Им необходимо устранить угрозу распространения евангельского движения в Санкт-Петербурге!» Он кивнул головой, как будто принимая окончательное решение и сказал: «Ваше превосходительство, если бы Вы предложили мне стать Папой Римским, то я бы ещё подумал!»

Возможно Фетлер был ещё слишком молод и дерзок, обращая это предложение в шутку. Позже, он осознал, что его ответ был звонкой пощёчиной для православного чиновника.

Предложение чиновника было также возмутительно для Фетлера. Во-первых, он должен был отказаться от своей жены, так как епископы и архиепископы должны были быть монахами (хотя младшие священники могли состоять в браке). Но самое главное - Фетлер вынужден был бы предать свои евангельские убеждения, которым он был верен всю свою жизнь.

Пастор Смит вспоминал: «Лицо великого чиновника мгновенно изменилось. Поняв, что над ним насмехаются, он со злобой воскликнул: «Пошёл вон! Но запомни: ты однажды заплатишь за свои слова»

Фетлер, несомненно, поступил не дипломатично. «Ну и пусть!» - он уже думал о более важных вещах, о таких, как предстоящая проповедь в Доме Евангелия. Народ жаждал, и его нужно было напоить Евангельской вестью!

Глава 5

Распутин

Фетлеру исполнилось тридцать два года. Он проповедывал против нечестия и разврата царившем в высшем обществе и против мертвой религии Православной Церкви. Своей деятельностью он нажил себе много врагов в столице, особенно среди последователей «безумного монаха» - Распутина.

Проповедуя против процветающей коррупции и растления, Фетлер не упоминал имени Распутина. Но последователи Распутина, которые были неофициальными членами партии «Черной Сотни», принимали все слова Фетлера, как атаку и критику на Распутина, который стал близким другом императрицы. Все, кто осуждал и критиковал аморальные и развратные учения «безумного монаха» подвергался опасности, в чем Фетлер скоро убедился.

Распутин родился примерно в 1872 году. Он был сибирским крестьянином, с тёмными завораживающими глазами, с длинными неухоженными волосами и одетым в бедную, несвежего вида одежду. Он появился в Санкт-Петербурге в 1903 году, а затем исчез в неизвестных краях. Он вновь объявился в 1906 году, утверждая, что всё это время был в Греции, 81 в знаменитом монастыре на Святой горе Афоне. Он стал выдавать себя за «Святого Старца», получившего целительную силу. Он стал почитаем среди некоторых аристократов, занимающихся оккультной деятельностью. Они воспринимали его неопрятный внешний вид, как знак того, что он истинный Святой Старец.

Распутин был женат, но сам учил, что нужно сначала согрешить, чтобы удостоиться спасения. Ходили слухи, что он обладал особенными чарами соблазнения женщин. У него было много любовниц из аристократического круга, с которыми он, по слухам, участвовал в развратных оргиях. Его настоящее имя было Григорий Ефимович Новых, но по прибытии в Санкт-Петербург, из-за его облика и распространившуюся молву, его стали называть Распутиным. Это имя осталось с ним навсегда, и таким оно вошло в исторические книги и учебники. Аристократы представили Распутина императрицы, и вскоре он стал пользоваться огромным авторитетом не только у нее, но и у всей царской семьи.

Случилось это после того, как Распутин увиделся с сыном императрицы, наследником престола, который страдал редким недугом - гемофилией. Император и его супруга были убеждены, что Распутин исцелил их сына, или по крайней мере, сильно облегчил его недуг. Любая критика или жалоба на Распутина категорически отвергалась царской семьей. Пользуясь покровительством императрицы, Распутин продвинул преданных ему людей на различные высокие государственные посты, а все противники были выдворены из столицы. Дело дошло до скандала, который был описан во всех газетах в 1911 году. Позже, в 1912 году письма Распутину, якобы написанные императрицей, опи-сывали интимные отношения между ними. Даже если все эти обвинения в итоге оказались неправдой, влияние Распутина имело негативный эффект на императорский двор и на всю верховную власть. Его противники из правительственной среды, опасаясь дальнейшей государственной коррупции и разложения, пошли на крайние меры. В 1916 году на Распутина было совершено покушение, в результате которого он погиб.

Вдобавок к внутренним проблемам в стране, в июне и июле 1914 в Европе вспыхнули военные действия. В ночь с з-го на 4-е августа, выступая войной против Франции, немецкие войска вторглись в Бельгию. В сентябре Франция, Великобритания и Россия заключили Союз в Лондоне, который принудил Россию вступить в войну с Германией. Это было началом Первой Мировой войны.

Атака Врага

Главное обвинение против Фетлера состояло в том, что он получал поддержку из-за рубежа: Америки, Великобритании и других стран. Точно такой же позиции царское правительство придерживалось и по отношению к генералу Уильяму Буту.

Несмотря на то, что Англия была союзником России, военное командование относилась крайне подозрительно ко всем, кто имел хоть какое-нибудь отношение к Западу. Генерал Бут приехал из Англии, а Фетлер, тоже жил и получил там образование.

Фетлер был очень осторожен и никогда не касался политических тем в своих проповедях и публикациях. Он выступал против беззакония и коррупции, а не против политики. Но конечно, Православная Церковь и сторонники Распутина не стали замечать такой тонкой разницы, и вскоре, почуяв возможность атаковать, тайно завели на Фетлера дело.

Ссылка в Сибирь

В последнюю субботу ноября 1914 года Фетлер проводил вечернее молитвенное служение в Доме Евангелия. То, что случилось тем вечером, Фетлер много раз вспоминал позже:

Я увидел главного привратника, который направлялся ко мне и подзывал меня. Я сразу же подошёл, предполагая, что вопрос был незначительным и тривиальным. Служитель прошептал: «Пастор, вас спрашивает полиция!» Он был взволнован и бледен. Однако, я не почувствовал страха, так как мне уже довольно много раз приходилось быть в подобных ситуациях и иметь дело с разного рода чиновниками. Наше служения проходили без определённого порядка, неформально, под предводительством Духа Святого. Собравшиеся привыкли к тому, что я не находился постоянно на одном месте, но часто подходил то к кому-нибудь из дьяконов, то к кому-нибудь из членов церкви. Так и в этот раз, я потихоньку вышел в вестибюль, полагая, что нужно уладить какую-нибудь формальность. Когда я увидел трех полицейских, ожидающих меня, я сразу понял, что дело было серьезным.

Один из офицеров спросил моё имя, и получив ответ, вслух прочитал какой-то документ: «По приказу военного правительства Санкт-Петербурга, вы, пастор Василий Андреевич Фетлер, арестованы и немедленно отправляетесь в ссылку в Сибирь».

Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Слова «ссылка в Сибирь» были знакомы каждому русскому. Эта ненавистная фраза означала почти неизбежную кончину в непроходимых диких лесах, в вечной мерзлоте необъятной тундры. Я не совершил ничего, чтобы удостоиться такой участи. Я был очень осторожен, чтобы ни в чём не оказаться виновным перед Русской Православной Церковью, как в Санкт-Петербурге, так и в Москве, откуда меня изгнали. Приговор казался настолько несправедливым и чудовищным, что я воскликнул: «Господин офицер, это какое-то недоразумение!»

Но лицо офицера оставалось непроницаемым. Он тоже хорошо понимал, что такое ссылка в Сибирь. Для него это означало, что я виновен, осуждён и заслуживаю этой страшной участи.

Вся тяжесть этой ужасной вести начала наваливаться на меня. Я вспомнил, что собравшиеся ждут продолжения служения, и для меня это было самым важным сейчас. Я взмолился, чтобы мне дали немного времени: «Господин офицер, пожалуйста, дайте мне хотя бы три часа, чтобы собраться!» Это позволило бы мне завершить служение. Но полицейский был непреклонен. Он грубо отчеканил: «Приказ говорит: «немедленно!» У вас есть ю минут и не более!»

В этот момент подошла моя жена Варвара и встала возле меня. Заметив взволнованного привратника и затем мой выход из зала, она почувствовала тревогу. Мы жили в здании церкви, и наш трехмесячный ребёнок спал на втором этаже в нашей квартире. Стараясь оставаться спокойным, я сказал ей: «Варвара, дорогая, иди собери мне несколько вещей в дорогу. Я должен ехать в Сибирь».

Ее лицо исказилось. Она тоже хорошо понимала, что значит ссылка в Сибирь. Как в страшном кошмаре, она прошла в квартиру и трясущимися руками собрала несколько вещей в дальнюю дорогу: одеяло для холодных ночей, несколько вещей из одежды, кусок хлеба. Поверх маленькой стопки она положила Библию.

Когда она возвратилась в вестибюль, терпение полицейского было на исходе. Он воскликнул: «Ваше время вышло!» Но я надеялся выпросить еще несколько минут. Я попросил: «Гражданин начальник, позволь мне попрощаться с моими близкими людьми в зале!» Полицейский категорично ответил: «Нет! Никогда. Немедленно идемте!» Увидев церковного секретаря, подошедшего к нам, я, ещё на что-то надеясь, взмолился: «Господин офицер, пожалуйста, позволь моему секретарю рассказать собравшимся, что происходит, чтобы они вышли на улицу и увидели, как меня уводят!» На этот раз офицер закричал: «Нет! Если это случится, я закрою церковь!»

Ещё какое-то мгновение я медлил, чувствуя замешательство и смятение в душе. Полицейский приказал: «Шагом, марш!» - как будто я уже был сибирским заключённым. Двое других полицейских встали позади меня, и я вынужден был идти, чтобы избежать побоев. Мы вышли на тёмную улицу, и полицейские не стали останавливать Варвару, когда она пошла вслед за нами.

Уличные фонари безуспешно старались прогнать темноту в мёрзлом тумане. Но в моём сердце тьма была еще темнее и гуще. У меня не было ни одной звездочки, ни одной надежды на избавление. Ссылка в Сибирь означала почти то же самое, что и смертный приговор. Я навсегда разлучался с женой и со своими близкими верующими друзьями, которые доверялись мне, полагались на моё руководство. И вот пришёл всему этому конец - бесследное исчезновение. О да, всем было хорошо известно об участи многих русских верующих.

Моя несчастная жена брела в снегу неподалеку от меня. Я хорошо представлял её мысли: «Как же мне жить дальше без мужа, с трехмесячным ребёнком на руках? Как мне всё это перенести? Неужели это всё наяву, а не страшный сон?» Но нет, вот он, этот полицейский конвой, и вот я, идущий под этим конвоем. Я слышал всхлипывания моей жены, пока мы добирались до тюрьмы.

Когда мы наконец добрались, мне разрешили попрощаться с женой. Я наклонился и поцеловал её как в последний раз, и в следующую минуту железная дверь разлучила меня с ней. Охранник провел меня по коридорам тюрьмы и втолкнул в одну из камер.

Помещение освещалось только одной тусклой лампочкой, и я не сразу смог разглядеть трёх человек, лежавших на нарах. Они были грязными и оборванными, наверняка кишащими вшами. В камере других кроватей не наблюдалось. Когда я спросил у охранника, где мне придётся спать, он ответил, кивнув в их сторону: «С ними!»