Большая Игра (СИ)

Глава 4. Сила. Часть 5

Уже на следующий день она убедилась в справедливости своих опасений. Едва она вышла из лаборатории, как в коридоре встретила целую делегацию техников, обычно сопровождающих Алголя — кажется, Чуйков и Кира называли их операторами. Чем они управляли, Рин не сказали, но она полагала, что тем самым блоком, что затаился возле сердца ретранслятора.

А в зале уже ждал её новый тренер, все так же одетый в свой облегающий комбинезон, поблескивавший бородавками головок пневмонасосов и каких-то странных разъемов, о назначении которых она еще не знала. Быстренько переодевшись, девушка выбежала в зал и подошла к нему.

Операторы снова устроились возле стены, и там же была Кира со вчерашним военным — она так и не сказала ей ни слова. Впрочем, военные её сейчас волновали далеко не в первую очередь. Замерший в центре зала ретранслятор неотрывно и очень внимательно следил за ней. Она коротко поклонилась и подошла к нему:

— Добрый день…

Алголь нахмурил брови, взгляд его опустился на нижнюю часть её тела. Тренер медленно прошел вокруг неё и зашел за спину:

— Пройдись.

— Что?.. — Рин покраснела, борясь с желанием прикрыть ладонями то место, куда пялился ретранслятор.

— Вперед иди, — прозвучавший с нажимом голос эхом разнесся по залу. Вздрогнув, девушка сделала шаг вперед. Еще шаг, еще… Зачем ему смотреть на то, как она ходит? Попялиться на ее задницу? Алголь не был похож на того, кто на это способен. Не было похоже, что ему вообще интересны девушки. Тогда для чего? Рин дошла уже до стены и, развернувшись, пошла обратно. И снова он смотрел на ее ноги, переводя взгляд сверху вниз, от ступней до талии, и от этого взгляда было откровенно не по себе. По телу бегали мурашки, пальцы даже начали вздрагивать от волнения. Остановившись в нескольких шагах от ретранслятора, она посмотрела ему в глаза:

— И что?..

— Ходить не умеешь, — безапелляционно заключил он, поднимая глаза на девушку. Рин оторопела:

— Ч-чего?.. А чем я тогда тут занималась?..

— Повернись, — приказал он, подходя ближе к девушке. В его голосе и словах была какая-то особенная сила, противиться которой действительно не хотелось. Подавив внутреннее сопротивление, Рин коротко кивнула и повернулась к нему спиной. На ее талию легли две ладони, довольно деликатно стиснувшие бока:

— Иди вперед.

Вздрогнув от прикосновения, она на секунду замешкалась — сердце застучало как бешеное. Девушка забыла, когда к ней последний раз прикасался парень, тем более вот так — а было ли вообще такое? Кое-как справившись с нахлынувшим волнением, она сделала шаг вперед. Еще один…

Ладони Алголя плавно, но неуклонно повели ее вбок — девушка неловко переступила с ноги на ногу, едва не запинаясь. Еще шаг… теперь ее мотнуло в другую сторону.

— Что ты делаешь? — возмутилась она и повернулась к нему. Ладонь соскользнула с подвздошной кости, легонько надавив на живот — девушка вздрогнула, краснея. Ещё бы чуть-чуть…

— Ты идешь, но неправильно, — медленно изрек Алголь — казалось, он с трудом подбирает слова, силясь передать что-то более емкое и объемлющее. Убрав руки, он встал рядом с ней и повернулся к дальнему концу зала. «Светофор» на стене мигнул, через мгновение в воздухе задрожали и, словно материализовавшись, возникли фигуры множества людей — весь тренировочный зал заполнила толпа, через пару секунд начавшая беззвучно передвигаться. Рин посмотрела на Алголя — они очутились среди оживленного потока людей, бывших не более чем крайне умелой и правдоподобной визуализацией. Девушка замерла от восхищения — будучи очень способным визуализатором, она хорошо понимала, чего стоит одновременно сотворить такое количество столь подробно детализированных и сложных проекций. А эти люди двигались, наделенные пластикой, мимикой, индивидуальной внешностью… поразительно.

— Иди за мной и не задевай их, — скомандовал он и двинулся вперед. Девушка кивнула и направилась за ним. Ретранслятор шел вперед вроде бы прямо, но она заметила, как он легонько покачивается и скользит, то влево, то вправо, ловко разворачивается на носке и протискивается между очередными фигурами. У неё так ловко не получалось — она ступала за ним след в след, но то и дело проходила сквозь очередного не вовремя сдвинувшегося человека. Спина Алголя все время мелькала где-то впереди, и Рин старалась его догнать и одновременно идти так, как надо.

Кажется, теперь она начинала понимать, что он имел ввиду под «уметь ходить». Уметь ходить так, чтобы продвигаться вперед, к своей цели, обходя все препятствия, умело маневрируя и пользуясь всей подвижностью суставов. Раскрыть весь потенциал движения ног, спины, тела, смещать центр тяжести и поворачивать себя вокруг него. Он будто вел ее вперед, вводил в поворот, заставляя опираться только на боковую поверхность ступни, резко поворачиваться на носке, подкручивать бедром направление движения, резко меняя вектор и траекторию. Принципиально другая, маневренная и гибкая система движения, шага, а может быть, и бега тоже. И все же, даже понимая это, она не справлялась. Несмотря на кажущуюся простоту, это было изматывающее испытание — по ее лицу градом катил пот, напряженные ноги будто набили ватой, носки и пятки резало от непривычных и довольно интенсивных нагрузок, в ушах стучала кровь. Наверняка на ногах будут здоровенные мозоли. Кажется, он почувствовал это — в одно мгновение все люди пропали, и они снова очутились совсем одни посреди большого пустого зала.

— Подожди минутку… — тяжело дыша, девушка уперлась руками в колени — по переносице прокатилась капелька пота, слипшиеся волосы пристали к разгоряченной коже. Алголь повернулся к ней — Рин отметила, что и он вспотел, хотя ничто не выдавало в нем усталость.

— Впереди разминка, — подходя к краю трека, проходящего вокруг всего зала, он жестом подозвал ее к себе. Тяжело и шумно выдохнув, девушка поплелась к нему. Присев на старте, они синхронно сорвались с места и побежали к виражу. Быстрым и выносливым бегом она похвастаться не могла, но и последней в своем классе никогда не была — однако Рин отстала от новоиспеченного тренера уже через несколько секунд. Но даже так она продолжала смотреть на его движения. Изгиб ноги, закованной в армированную ткань комбинезона, переливающиеся под ним мышцы, взмах руки — толчок, бросок вперед, наклон… и всё — настолько быстро, органично и красиво, что она не могла не восхититься им. И в то же время от каждого движения веяло хищностью и силой. Как от гепарда, несущегося к обреченной антилопе. Как от акулы, настигающей свою жертву.

С досадой мотнув головой, Рин вложила остатки сил в бег — толчок ногой, наклон на вираже, еще сильнее, еще… воздух словно загустел, нехотя пропуская сквозь себя взмокшую, задыхающуюся девчонку. Пятый круг… нет, уже шестой, или седьмой? Она сбилась со счета, сколько раз он её обогнал, и все силилась хоть в чем-то подражать его манере движения. Неумело рыская из стороны в сторону, она едва не спотыкалась, рискуя свалиться и наверняка сломать себе нос или ногу. Скорее бы это закончилось… Ретранслятор вновь обогнал ее, окатив волной прохладного воздуха, и ушел на вираж. Она снова напряглась, и, невзирая на ноющую боль под правым боком и отчетливый привкус крови во рту, бросилась в погоню.

— Пока хватит, — спустя какое-то время, Алголь остановился и холодно посмотрел на Рин. Девушка, судорожно дыша, упала на испещренный каплями пота пол — ее скрутил кашель. Казалось, вместе с невесть откуда взявшейся мокротой она ощущала во рту отхаркивающиеся кусочки легких. Сердце стучало так сильно, что даже кожа на руках вздрагивала в такт его ударам. Но вместо заслуженного перерыва он потащил ее на перекладину — и пытка продолжилась.

— Сто раз, — его острый взгляд уперся в обнявшую стойку тренажера девушку, едва утершую пот с лица, и он добавил:

— Пока не сделаешь, не уйдешь.

— Что?..

От досады и несправедливости у неё выступили слёзы. Он определенно издевался над ней, не иначе. Садист. Разве она сможет после всего этого хотя бы тридцать раз подтянуться? Девушка посмотрела на свои дрожащие, покрытые гусиной кожей руки — пальцы подрагивали, никакой силы в них она уже не чувствовала. А ретранслятор, вытерев рукавом комбинезона влажный висок, легко подпрыгнул и повис на соседнем тренажере. Всхлипнув, она полезла на перекладину.

Как Рин и ожидала, её не хватило даже на пять подъемов. Бессильно повиснув на ослабших руках, она неловко соскользнула и грохнулась на пол. Да разве у неё вообще может получиться? Она же всего лишь девушка, просто человек… и что за зверские нормативы? Где её любимые три подхода? Какого черта её любимого тренера подменили этим изувером и садистом? Тем временем садист ритмично подтягивался, кажется, уже раз двадцатый — заметив усевшуюся на полу девушку, он перевернулся и спрыгнул.

— Вставай.

Рин послушно встала, стараясь не смотреть ему в глаза. Она точно знала, о чем он думает. Слабачка. Бесхребетная девчонка, бессильная и никчемная, и почему-то он должен с ней нянчиться. Или может, он думает о том, каким еще пыткам ее повергнуть?

— Залезай, — он кивнул на перекладину. Девушка до скрипа стиснула челюсти.

— Не могу… — еле слышно прошептала Рин. Секунду подождав, Алголь подошел в ней и, бесцеремонно и грубо подхватив за бока, поднял вверх: — Еще девяносто шесть.

— Да не могу я! Сил уже нет!.. — едва не плача, воскликнула она, но ретранслятор словно оглох. Он держал ее, пока девушка, всхлипывая и размазывая слезы по лицу, наконец, не схватилась за турник.

— Пять, — с нажимом произнес он, отпуская руки. Рин изо всех сил напряглась, дергаясь, словно выброшенная на берег рыба — кое-как ей удалось дотянуться подбородком до перекладины.

— Шесть, — оставив девушку, он забрался на свой тренажер и подтянул тело к напряженным ладоням.

Нет, это бесполезно. Это вообще какой-то бред, никаких передышек, сплошное издевательство. Так ведь можно себе запросто что-нибудь сорвать! Связки там, или мышцы. А ему плевать. Наоборот, чем больше она страдает, тем ему лучше. Вон как он смотрит… Рин, снова свалившись на пол, прижимала к груди горящие, словно ошпаренные кипятком, ладони. Вот же изверг.

Подождав минуту, Алголь снова подошел к ней и, не обращая внимания на протесты вяло трепыхавшейся девушки, закинул ее обратно наверх. И снова… раз за разом, через боль, через слезы, через «я больше не могу», она снова делала свои жалкие два-три подъема и, как вареная сосиска, падала на пол. Она уже не пыталась остановить бегущие по щекам слезы, не пыталась вытирать покрытые засохшим потом щеки и виски, не пыталась думать о том, какой жалкой и никчемной выглядела перед Кирой, военными, техниками, Алголем. В голове билась одна тупая и прямая мысль — сделать эти чертовы сто раз, а что дальше — наплевать. Упадёт и умрет. И всё же ей иногда было так жалко себя, что хотелось провалиться под землю. Но снова и снова она делала это, уже не веря, что сможет хотя бы поднять голову.

— Всё, — коротко сказал ретранслятор после очередного, наверное, тысячного по счету её падения. Девушка невидящими глазами посмотрела на него — холодный, спокойный, и кажется, даже ни капли не уставший. Неужели она сделала?.. Все сто? Губы задрожали, по щекам снова прокатились обжигающе горячие слезинки — Рин опустила голову и посмотрела на свои ладони. Красные и дрожащие, покрытые здоровенными кровавыми мозолями, а сами руки были словно набитые ватой — она даже не чувствовала их. Завтра она не сможет ни согнуть, ни разогнуть их, но это будет завтра. А пока — крошечная, выстраданная потом, кровью и слезами победа…

— Встань, — снова донесся голос ее мучителя. Рин охватил ужас, она замерла — неужели ещё не всё?..

— Теперь шест, — изрек Алголь и взял со стойки две отполированные до блеска палки. Девушка, издав полный отчаяния стон, поплелась следом за ним.

***

— Как дела? Ты как вообще, живая?.. — Кира села на край дивана, протягивая ей мягкую упаковку с фруктовым пюре. Рин лежала в позе трупа, не в силах согнуть свободно висящие руки, и слепо смотрела куда-то перед собой.

— Спасибо, хреново… — без выражения ответила девушка, пытаясь ухватить ватными пальцами подарок. Опухшие руки невыносимо болели и едва сгибались, она не могла отделаться от ощущения, что у неё определенно где-то что-то порвано. Но еще утром осмотревший её доктор Штерн не нашел никаких катастрофических нарушений и, намазав её какой-то отвратительно пахнущей дрянью, отправил в капсулу. Рукам и, правда, стало легче, но при мысли о том, что через час ей снова нужно идти в спортзал, становилось дурно. Наконец, не без помощи Киры открыв свое лакомство, она смогла насладиться его вкусом.

— Тяжело тебе приходится, — сочувственно покивала женщина, поправляя берет. Полированный значок на ее груди блеснул в свете диодов — два скрещенных копья на фоне щита и шара-планеты, эмблема подразделения стратегического планирования и тактики. Его уже давно упразднили, но Кира продолжала его носить, в память о том, что было.

— Он меня ненавидит, — пробормотала Рин, опустошая половину пакета с пюре:

— Вы можете с ним поговорить, чтобы он так не глумился надо мной? Я даже рук не чувствую…

— Я говорила, — вздохнула Кира, вспоминая лицо ретранслятора. Сперва он даже не услышал её, и только когда майор повторила свою просьбу, он строго посмотрел на неё и сказал: «Я не говорил, что будет легко». Именно этого она и боялась, когда просила его помочь. Но тогда Рин будет бояться его даже больше тех парней, что выжили после взрыва лаборатории. Но и это его не смутило: «Пусть лучше меня боится». Немного подумав, Кира пришла к тем же выводам.

Когда она только поступила на службу в армию, ей тоже приходилось тяжело. Наверное, даже тяжелее, чем сейчас — Рин. Но их старшина, испещренный шрамами и седой на пол-головы мужик, неустанно твердил выработанную веками формулу: тяжело в ученье, легко в бою. Девочка тоже поймет это, потом. А пока…

— Терпи, Рин, — голос Киры звучал ободряюще, и Рин позволила себе еще немного пожаловаться:

— Но я же девочка… зачем так сурово?

— Ты будущий ретранслятор. А жизнь вообще штука суровая, — женщина поднялась, поправляя юбку: — Вставай, нам нужно продолжать тесты.

***

Её голос звал снова и снова, откуда-то издалека, он был везде, окружал его. Он искал взглядом ту, что называла его имя, но вокруг была лишь тьма. А потом она сменялась заревом пожарища, вокруг метались тени, жуткие пляшущие фигуры, окружающие его, подступающие все ближе — казалось, он мог видеть страшные изуродованные лица сквозь оранжевые языки пламени. А потом он видел её.

Девочка смотрела на него и грустно улыбалась. Она звала его по имени, которое он снова и снова не мог расслышать. Она звала его… просила бежать, говорила, что любит, и умоляла оставить её там. Где-то, где такой невинной душе, как она, быть не полагалось. Там — только смерть.

У неё были сказочно красивые, большие голубые глаза — такие, что в них могла отразиться целая вселенная. По-детски мечтательные, со смешливыми искорками. И маленькие прохладные ладошки — когда она обнимала его лицо, он закрывал глаза от удовольствия. Эта прохлада умиротворяла.

Он любил прохладу.

В отличие от тепла. От ощущения тепла, струящегося по коже. Тепла от ее крови. Текущей по его рукам, по его лицу. Оставляющей омерзительный солоновато-сладкий привкус на губах. Он бы с радостью отдал свою жизнь только ради того, чтобы никогда не почувствовать этого страшного вкуса.

Лица… множество лиц. Сотни, тысячи, бесконечная вереница, злые, гордые, страждущие, безразличные — и все смотрят на него. Под ногами разверзается холодная, вязкая и плотная тьма — как болото, всасывающая в себя, не дающая вырваться. Тяжелая, заливающая одежду, обувь, подступающая к лицу, вливающаяся в легкие и пищевод… утопая в ней, он слышал, как где-то рядом бьется огромное, мощное сердце — словно сама тьма была живым существом, пожравшим его без остатка. Сквозь тьму, рассеивающуюся под натиском мерцающего багрового свечения, он мог видеть свои руки — их покрывала кровь, еще живая, шевелящаяся, тянущаяся к лицу. Кровь всех тех, кто погиб от его рук, хотела мести, жаждала её, как жаждали жить её обладатели.

Сны подступали темной волной. В них были лишь смерть и горе, прошедшие и грядущие. Он видел сквозь туман, как небеса взорвались, сквозь грозовые облака к земле летели звезды.

Она снова смотрела на него, и на лице читалась детская обида пополам с грустной улыбкой.

— Всё хорошо… — шептали ее губы. По нежным детским щекам, еще только начавшим приобретать черты будущей девушки, катились большие капельки, а из-за ее спины к распластанному на земле телу тянулись руки, десятки рук…

— Нет!.. Стойте!.. — кричал он не своим голосом и рвался вперед, тянулся к ней, спасти, уберечь от расправы, но снова и снова они забирали ее, уносили от него прочь…

— Верните её!.. — стоял в ушах его собственный крик.

— Нет!..