Бонус в наследство

ГЛАВА 10

Поймать чужого мужа или чужую жену на измене не так уж сложно. Сложнее зафиксировать факт измены – для того и существуют мелкие детективные конторы, которые почти ничем больше и не промышляют. Застать человека голым недостаточно, надо изловить его с поличным в недвусмысленной позе и изобличающей компании. И непременно предоставить доказательства адюльтера!

В самом начале второй эпохи, в сто пятидесятом году, для этой цели был изобретён портативный фотоаппарат моментальной съёмки. Размером примерно со среднюю дамскую сумку-бочонок. И такой же увесистый, как эта сумочка в руках опытных дам, которые никогда не забывают набить её предметами первой, второй и третьей необходимости. Стоил такой аппарат дёшево, примерно ещё столько же стоили картриджи мгновенной печати. Фотоаппарат исправно плевался маленькими жёсткими карточками. На их желтоватом картоне быстро проступали изображения самого скверного качества. Владельцы респектабельных фотоателье при виде этакого устройства плевались ядом. В их мастерских стояли на треногах длинномордые «Фокусы», которые независимо от года выпуска отличались солидными размерами. Печать «фокусных» фотографий была истинным священнодействием, а готовые изделия назывались искусством.

Но детективы и шпионы всех мастей были счастливы приобрести именно «Глаз-да-глаз», как назвал своё изделие предприимчивый изобретатель.

Став свидетелем потрясающего зрелища в спальне, девушка потихоньку отошла к огромному обитому кожей столу, поставила на него пакет с обедом и взяла взамен «Глаз-да-глаз». Так же тихо, крадучись, вернулась к приоткрытой двери и осторожненько просунулась в щель вместе с фотоаппаратом. При нажиме кнопка издавала тихий звук, а затем слышалось негромкое жужжание, после чего карточка стремительно вылетала наружу – успевай ловить! Бывали случаи, когда горе-детективы и не успевали. Кто-то, говорят, уже изобрёл сетку, в которую падали карточки, а ещё ходили слухи, что следующая модель «Глаза» будет выдавать фотографии плавно.

Щелчок. Жужжание. Щелчок. Жужжание. Щелчок. Карточки с мутноватым изображением, ещё тёплые, падали на пол.

На третьем «жжж» Деми, наконец, опомнился, оторвался от своего занятия и повернулся к Рене.

– А теперь в такой позе, – сказал он с улыбкой, приподнял лопаточку в победном жесте и приосанился.

– У тебя б-блинчик сгорит, - с трудом проговорила Рена.

Это было великолепно и смешно: мужчина, который в единственной жилой комнате, являющейся и спальней, и кухней, и столовой для двоих людей, готовит на электрической плитке блинчики. Вот что за запах поманил Рену в офис! Именно он распространялся по всему крошечному агентству. Передника у Деми не было, а его запас рубашек оставлял желать лучшего, поэтому он не придумал ничего лучше, чем раздеться до пояса. Рена не преминула заметить, что это, конечно же, убережёт от жира рубашку, но не кожу.

– Да, спасибо, я уже понял, – парень смущённо почесал живот. – Я тут получил двадцать квадратов, значит! Яиц купил, молока, муки. Думаю, сейчас придёшь вся такая мокрая, усталая, а тут едаааа!

И Деми сделал забавные глаза: большие и голодные. Но тут от сковородки потянуло горелым, и он азартно кинулся на блинчик с лопаткой наперевес. Рена щёлкнула кнопкой ещё раз. Уж очень забавно выглядел парень. Разве что язык не высунул набок от старания!

Давно они так вкусно и много не ели! Рена, хотя и успела пообедать с Хагганой, уплетала на сей раз за обе щеки. Как оказалось, сидеть боком за буфетной столешницей напротив Деми (уже надевшим рубашку) было куда веселее, чем за удобным столом в кафе в компании с инспектором. К тому же инспектор выводила Рену из равновесия сменой своих настроений. Пугала, сбивала с толку, вызывала неоднозначные чувства.

– Много поклеила?

– Долго возился с клиенткой?

Они спросили одновременно, с секунду с лёгким недоумением пялились друг на друга, а потом слаженным дуэтом сказали:

– Давай сначала ты!

Рена прыснула со смеху и начала:

– Я правда промокла. Но тут на меня со спины напала сан Хаггана. Представь, она меня там подстерегала! Что-то, говорит, вы в Содействии не появляетесь… а я и забыла уже про это её Содействие. А она, оказывается, ждала. Потащила меня обедать, а сама заплатила и ушла. Визитку вот оставила…

Деми слушал, слегка нахмурив тёмно-русые брови. Рена поймала себя на том, что любуется им, особенно когда парень прикусил губу. И сама прикусила свою так же.

– Что сказала перед тем, как уйти? – спросил он.

– Кажется, она расстроилась, – пояснила Рена. – Сказала, что я могу не ходить в контору к Содействию, если буду её личным осведомителем. Приглашала домой, сулила денег. Ну, я и сказала, что лучше в Содействие пойду. Тогда она мне сунула визитку и сбежала. Да так быстро!

– Ты её зацепила, Рен. Она у тебя на крючке.

– Да брось, – засмеялась девушка, – я её боюсь теперь ещё больше. За руки трогает, в глаза заглядывает… брр. Это она меня на крючке держит, всё тюрьмой грозится.

– Да нравишься ты ей. Вот готов поспорить – она всё это время за тобой подглядывала. Инспекторы КДС умеют быть незаметными, знаешь ли.

Рена перестала смеяться. Ей вдруг сделалось зябко. Она скатала блинчик трубочкой, как всегда любила делать в детстве, когда ещё мать жарила их по субботам на завтрак. Жаль только, что не было вкусного сливочного соуса, яблочного джема или еще чего-нибудь сладкого. Она откусила блинчик и закрыла глаза.

И почувствовала, что сейчас заплачет.

– Что? Так невкусно? – тут же испугался Деми.

Рена покачала головой.

– Совсем такие, как в детстве. Просто очередное чудо арана Моосса или ты волшебник?

– Ох, я же забыл сегодня его поприветствовать, – вдруг подпрыгнул Деми. – Ну ладно, молоко еще осталось, пойду, значит, подниму стаканчик в его честь!

И поспешил в кабинет. Рена чуть-чуть успокоилась, хотя чего таить – она устала и, кажется, снова перенервничала. Заныли виски, засаднило горло – правда, пока чуть-чуть. Надо бы выпить горячего чаю, а лучше, конечно, вина. Но где ж его взять?!

Рена потёрла лицо ладонями, вздохнула тяжело, как столетняя старушка, и откинулась на стуле. Именно в это время из кабинета вдруг донеслись необычайно хриплые, сиплые и надсадные звуки. Что-то неприятно заскрежетало. Рена чуть со стула не упала, но тут хрип и скрежет как по волшебству превратились в музыку. Раз, два, три, четыре! Ритм такой чёткий и манящий! И голос певца – приятный тенор с лёгким придыханием. Рена вдруг подумала, что так мог бы петь Деми, будь у него тембр чуточку повыше.

«Ты признайся, детка, мне так надо знать: буду повторять и просить опять!» – напевал жалобно неизвестный Рене парень.

Рена выглянула из спальни робко, словно мышка, и увидела Деми возле граммофона. Он смотрел, как крутится пластинка, и отбивал такт ногой.

– Ты хорошо танцуешь?

– Хм, – откликнулся Котт. – Конечно! Это же «Уличные танцы Викки Делира», под них затанцует даже диван. Не слышала о таком, значит? Старые записи уличных музыкантов. Викки ездил по всей стране с огромным звукозаписывающим аппаратом, пел под разные бродячие оркестры, а уличная пыль танцевала под его голос.

– Уличная пыль, – повторила Рена.

Давно она уже не слышала таких выражений.

– Да, городские босяки, - улыбнулся Деми. - В квартале, где я вырос, очень любили Викки Делира. Знаешь, он отказался от офицерского звания и титула ради музыки улиц.

– И что ты делал в трущобах, сан Котт? – спросила Рена.

Тут певец стал звать свою детку еще более настойчиво. Он прямо-таки требовал её на свидание, и музыка, под которую он звал, и хор, который подпевал бывшему арану Викки Делиру – всё манило и тянуло в танец.

– Поставь сначала, - попросила Рена. – В старших классах гимназии мы, бывало, включали на танцах похожую музыку. Я попробовала бы станцевать с тобой. Ужасно давно не топтала пол.

– Вот, значит, какие выражения допускают хорошие девочки? Топтать пол? - усмехнулся Деми и поднял граммофонную иглу.

Установил её на начало пластинки ииии… раз, два, три, четыре…

-

О нас идет молва, что хочешь ты меня,

Что ищешь встреч и вроде тянешься ко мне,

Но я готов признать, что это болтовня,

Пока сама не скажешь это ты в один из дней.

-

Ты признайся, детка, мне так надо знать:

Буду повторять

И просить опять,

Хочешь или нет, скорее дай ответ,

Детка, мне так нужно знать,

Прошу опять:

Ты признайся, детка,

Мне так важно знать.

Мне надо знать,

Мне надо знать,

Завтра ты придёшь и я спрошу опять.

Мне надо знать,

Мне важно знать,

Детка, ты признайся, я прошу опять…

-

– Начинай, а я подстроюсь, - сказал Деми, хотя его тело уже начало танец, словно музыка исподволь, незаметно, настроила его, как диковинный инструмент.

Рена сделала несколько шагов, покачиваясь в такт. Она вслушивалась в слова и думала, что песня «уличной пыли» не отличается богатыми эпитетами и красотой слога. Но зато ритм её звал двигаться совсем по–особенному, во всяком случае уж не так, как на гимназических танцах под надзором строгих дам в длинных платьях с высокими воротниками. Рена вспомнила прямые юбки ниже колена, толстые, непременно чёрные чулки, высокие чёрные ботинки. Вспомнила платья с пуговицами сзади. Пуговицы не давали прислониться к спинке стула или к стене. Вспомнила чинные движения топчущихся по танцевальному классу девочек. И вот, о боже, надзирательницы ушли попить чаю в надежде, что девочки и дальше будут танцевать скучный полонез. Толстенькая, энергичная Ната тут же взбрыкивает ногами и бежит к пианино. Отталкивает от него подслеповатую Гэррити, у которой толщина стёкол в очках никак не меньше двух пальцев… И, пока девочки катают Гэррити по залу на вертящемся табурете с колёсиками, стоя наигрывает ни на что не похожую музыку. Ритм жёсткий, а мелодия течёт, как мёд сквозь пальцы: чудесная музыка, от которой происходит нежное шевеление в низу живота.

И девочки, разделившись на пары, танцуют уже совершенно иначе – раскованно, потому что мелодия велит им двигать не столько ступнями, сколько бёдрами. Танцевать и мечтать о мальчиках. Куда приводят такие мечты? Правы были дамы-надзирательницы: не в самые хорошие места. Иначе разве позволила бы выпускница гимназии Рена сан Марна после таких вот танцев какому–то мальчику сначала потрогать себя за грудь, а потом, в пустом классе, поднять себе юбку выше колен?

Вот какие воспоминания в один миг пронеслись перед глазами Рены. Движения Деми стали вдруг деланно-ленивыми и изумительно гибкими. Одной ногой он отодвинул с середины кабинета мешавший ему стул, другой совершенно непринуждённо прижался к ноге Рены – точнее, бедром к бедру.

И больше Рена уж не помнила, как двигалась – Деми повлёк её за собой во что–то большее, чем танец, в маленький отрывок жизни, где каждый жест и каждое движение было исполнено значения, куда более глубокого, чем слова. Он прижимал девушку к себе и отталкивал прочь, в последнюю секунду подхватывая кончиками пальцев. Она летела навстречу, изгибалась, словно змейка, радостно вскрикивала от волнения, когда руки Деми отрывали её от земли. От самой Рены здесь зависело немногое – пожалуй, только держать равновесие да, когда надо, оставаться на ногах. Хорошо только, что темп оказался не слишком быстрым, иначе Рена бы непременно задохнулась. А ведь когда-то она казалась себе смелой и дерзкой, скидывая с ног ботинки и вместе с другими девочками изображая запретные танцы «босяков»! Какими неуклюжими и до непристойности смешными показались теперь ей их наивные попытки…

Почти так же неуклюже и нелепо они с мальчиком-гимназистом занимались любовью в тёмном классе. Он тыкался в неё, как щенок, а она повизгивала, пытаясь подстроиться под его неровные телодвижения. В книгах Рене приходилось читать, что влюблённые после такого вот совместного «тыканья» непременно должны пожениться. Но после того, как всё случилось, ей хотелось не замуж, а убежать от парня подальше. Да и он, по счастью, не испытывал после «тыканья» особого притяжения. Несколько раз они гуляли вдвоём по Диварре, целовались в парке или за речными складами, а потом, не найдя подходящего местечка, что бы продолжить изучение друг друга, разбежались. При воспоминаниях о том пареньке Рена ощущала стыд и неловкость.

Второй роман накрыл девушку, когда она уже поступила на работу и ухаживала за животными. Он окончился плачевно. Ренин избранник был симпатичный, хоть и полноватый, счетовод. Он приглашал Рену к себе на квартиру, торопливо мял её грудь сквозь бельё, быстро овладевал девушкой, никогда не раздевая её полностью, и спустя пару минут судорожно и как-то суетливо кончал. Рена после таких встреч обычно уходила в смешанных чувствах: она не успевала почувствовать что-то по меньшей мере приятное, но по неопытности полагала, что это – серьёзные и взрослые отношения. Однажды она попробовала взять всё в свои руки. Когда мужчина в очередной раз быстро и уверенно скинул с себя всё до лоскутка, Рена так же сноровисто разделась, но стоило встать перед ним на колени, как услышала, что это всё неприлично и таким занимаются только шлюхи. Впрочем, он позволил Рене довести дело до конца. И бросил девушку в тот же вечер. Сказал, что она всё равно не девственна, да и повадками её остался недоволен.

После увольнения у Рены уже не было возможности завести кавалера, встречаться с ним и заниматься сексом, да и негде было приткнуться. Вся её жизнь свелась к уходу за больным отцом… Но теперь фривольный танец с Деми вдруг заставил девушку ощутить что-то похожее на ту истому, непонятно и исподволь начавшую тлеть, кажется, ещё в то время, когда она увидела парня закутанным в одеяло.

Мелодия на четыре четверти закончилась. И заиграла другая, более плавная и лиричная – на три четверти, в ритме укачивающем и волнующем одновременно. Голос Викки Делира стал чарующе-ласковым, проникновенным, и зазвучал несколько ниже.

Деми обнял Рену куда как плотнее, чем полагалось танцу, и девушка не стала отстраняться для того, чтобы сохранить необходимое для приличий пространство. Во вкрадчивых и нежных движениях парня было куда больше личного и интимного, чем во всех связях Рены до сего дня. Она не могла понять, почему это происходит и почему Деми, не лапая её за грудь и не подбирая юбку всё выше, будит в её теле и душе нечто неизведанное ранее.

То, от чего трепещет внутри, словно крылья по воздуху. И от чего хочется продолжать танец вечно.

Но пластинка скрипнула, музыка закончилась, и граммофонная игла перескочила на пустую часть чёрного диска, таящего в себе голоса давно ушедшего певца, его чуть нестройного хора и уличного оркестра с разнузданными ритмами.

Деми сделал ещё два или три поворота, прежде чем остановился, а после отпустил Рену. Не до конца – лишь слегка отстранив от себя. Его рука чуть подрагивала на талии девушки. Она замерла, приподнявшись на цыпочки, и слушала, как шуршит игла по пластинке. А за окном вновь разыгрался дождь, стучал в стекло мелко и дробно, вызывая в теле дрожь.

– Перевернуть пластинку или поставить сначала? – спросил Деми шёпотом.

Рена медленно-медленно выдохнула и отпустила его руку. И свою ладонь с его тёплого плеча убрала. Нет, пожалуй, на сегодня было довольно. Достаточно волнений. Эмоции и без того переполняли сердце. Девушка только боялась, что Котт может начать настаивать, а она не сумеет отказать.

– Дем, я…

– Я твой раб, хозяйка, – сказал Деми. – Как прикажешь, так и будет.

– Не… Кхм… Тыыы… ты мне так и не рассказал о том, как получил с клиентки двадцать квадратов вместо шестнадцати, – Рена с самым независимым видом уселась на стул, задвинутый в угол, и сложила руки на колени. – Рассказывай.

Деми негромко засмеялся.

– Как прикажешь, хозяйка, - сказал он, сел на стол и принялся болтать ногами. – Она, конечно, довольно долго стояла на своём – шесть квадратов за нашу с тобой работу, потому что снимки мутные и не понять, на самом ли деле это её муж. Ну не увидела она на его гладкой попке главную примету – родинку.

Рена поперхнулась воздухом и закашлялась.

К такой подробности она оказалась не готова.

– Ну, я, значит, и пообещал ей чудо. Бонусом. Она, конечно, не поверила, но ты ж меня знаешь – я же хоть дьявола могу убедить, что ему надо помолиться.

– И она получила обещание чуда, приплатила сверху и ушла? – недоверчиво спросила Рена.

Такое было слишком неправдоподобно даже для такой наивной девчонки, как она! А клиентка, стервозная тётка, уж точно бы ему не поверила.

– У неё была зажата шея. Знаешь, как бывает? Спишь как-то не так, и потом голову не можешь повернуть без боли. Так-то вроде и не особо больно, а стоит повернуть, и… Ну так я знаю, как это исправляется.

– И как же?

Деми пожал плечами.

– У тебя-то шея не болит, как я покажу? – лукаво спросил он.

Рена расхохоталась.

– Ты сделал ей массаж?

– Ну почти. Тут главное – найти, где зажато, а потом потихоооонечку оп… и готово! Думаешь, моя услуга не стоит дополнительных денег?

– Думаю, стоит, – слабо улыбнулась Рена. – Пожалуй, сегодня ты заработал больше, чем я. Да и то, что я получила, отдала официантке.

– Ну и правильно, – сказал Деми. – В следующий раз так и скажи своей Хаггане: не всё продаётся и покупается.

– Не всё?

Рене вспомнилось, как зло Хаггана сказала, что бесплатно никто и никому не поможет. Наверно, она бы и сейчас возразила, что купить и продать можно всё, что угодно. Если уж люди детей готовы продать…

– Многое, но не всё, – уверенно сказал Деми. – Позвольте идти, хозяйка?

– А… куда? – растерялась Рена.

– Гулять. Хочу гулять сам по себе. Напиши мне расписку, что я могу погулять, ладно? Я вернусь не позже десяти. И за это можешь спать в кровати сегодня и завтра!

– Сегодня и так моя очередь, – заявила Рена.

– Так ведь еще и завтра, – Деми сделал умильное лицо. - Ну Реееееен!

Рена выхватила из-под парня листок желтоватой писчей бумаги и написала расписку.

– Держи уж, - сказала она. - Гуляка.

– Вовсе нет, – ответил Деми, – я твой раб и никакой не гуляка.

Он спрыгнул со стола и с видом независимым, словно у дворового кота, прошествовал к двери.

– Шляпу надень, – сказала Рена ему вслед.

И лишь когда Деми ушёл, подумала: а всё-таки, куда его понесло? Ведь дождь, слякоть, холодина такая, что руки даже в перчатках стынут. Но ведь ушёл, и надолго: ещё и трёх часов нет, а он сказал, что вернётся в десять. И что делать столько времени одной?

– Наверное, всё-таки рассчитывал на что-то после таких танцев, – сказала девушка портрету арана Моосса на портрете. - Не иначе! Но я ещё не уверена. Да и сан Хаггана говорила, что спать с ним мне не стоит…

Рена не успела договорить: в тишине, которую нарушал только её голос, пронзительно и резко зазвонил телефон.