Бумеранг

Афганский экспресс

конце апреля прекратились тропические ливни в северной части Австралии. Это значило, что в ближайшие месяцы мы сможем без особых затруднений разъезжать по огромной Северной Территории, единственной части Австралии, где нам еще не удалось побывать. Но как туда попасть? Задолго до приезда в Западную Австралию я начал подозревать, что шоссе, соединяющее этот штат с севером, может оказаться довольно скверным. Однако действительность приготовила мне сюрприз похуже: большая часть шоссе существовала только на карте! Я долго отказывался верить этому, но, побеседовав с десятком фермеров, правительственных чиновников, землемеров и других лиц, знающих северную часть штата, убедился, что премудрые австралийские картографы еще раз подвели меня.

Я сказал одному зоологу из местного университета, что служащий «Дома Австралии» в Лондоне заверил меня, будто нет ничего проще, как объехать вокруг Австралии на машине. Мой собеседник чуть не умер со смеху.

— Должно быть, этот служащий подразумевал гонки «Редекс», — объяснил зоолог. — Действительно, раз в год устраивают автомобильные гонки вокруг всей Австралии, и отдельные участники добираются до цели. Но на что похожи к этому времени их машины! И большая часть их застревает как раз на границе Западной Австралии и Северной Территории. Я хорошо знаю те места, участвовал во многих научных экспедициях. Там песок и низкие горные гряды, иссеченные множеством лощин. У нас были «лендроверы» и специальное снаряжение, и то мы сплошь и рядом попадали впросак. Будь у вас машина с повышенной проходимостью, да если бы вы могли рассчитывать на бензозаправочные станции и автомехаников, которых на время гонок размещают по этапам, я бы, возможно, посоветовал вам интереса ради сделать попытку. Но без обслуживания, да еще с фургоном на буксире!.. Дальше Порт-Хедленда не проедете. К тому же в следующем месяце на островах Монте-Белло у северо-западного побережья будут испытывать новую атомную бомбу, так что вся область закрыта.

Я знал, что иногда удается проехать на машине в Северную Территорию из Южной Австралии напрямик по компасу и что туда ведет скотогонная дорога с побережья Квинсленда. Но перед самым выездом из Аделаиды меня предупредили, что эти пути, которые и в хорошую-то погоду недоступны для обычных автомашин, теперь перерезаны наводнением. А другой дороги даже на карте не было. Правда, Перт связан авиалинией с Дарвином на севере, однако машину и фургон в самолет не погрузишь, а без них мы в тамошней глуши далеко не уедем. В пароходстве нам сказали, что все места на судах, идущих в Дарвин, забронированы на год вперед, к тому же суда автомобилей не перевозят. Оставался последний шанс — так называемый афганский экспресс до Алис-Спрингса, который ходит по единственной железной дороге, связывающей юг с Северной Территорией. Название поезда — пережиток тех времен, когда сообщение с Северной Территорией осуществляли афганские погонщики верблюдов[25]. Железная дорога начинается в Аделаиде. Значит, надо возвращаться через Нулларборскую равнину… Впрочем, нас это не очень пугало, мы уже знали дорогу. И я с трепетом приступил к изучению таинственной загадки, именуемой австралийскими железными дорогами.

Во второй половине прошлого века, когда в Австралии начали строить железные дороги, штаты были еще совершенно самостоятельны. Чтобы ограничить торговлю рамками своих границ, каждый штат ввел свою ширину колеи. В Новом Южном Уэльсе избрали нормальную колею, то есть тысяча четыреста тридцать пять миллиметров, а в Квинсленде узкую (1067 миллиметров), в Виктории, наиболее богатом штате, широкую (1600 миллиметров). Казалось бы, на этом исчерпаны все возможные варианты, но в Южной Австралии придумали особо узкую колею, семьсот шестьдесят два миллиметра, и перешли на тысячу шестьдесят семь миллиметров, когда оказалось, что на игрушечных рельсах поездам трудно удерживать равновесие.

В Западной Австралии и Тасмании, которые самой природой отрезаны от остальных штатов, можно было спокойно применить ту же колею, что в Квинсленде. А чтобы помешать плохим патриотам из купцов в обход постановлениям перегружать свои товары с одной дороги на другую, власти проложили линии так, что они кончались, не доходя до границ. В итоге, как и было задумано, торговля каждого штата сосредоточилась вокруг столицы. Например, фермерам западной части Виктории приходилось посылать свою пшеницу и баранину в далекий Мельбурн, а не в Аделаиду, до которой было рукой подать через границу. Поселенцы севера Южного Уэльса могли торговать только с Сиднеем, хотя им выгоднее было бы поддерживать торговые связи с Брисбеном в Квинсленде. И так далее.

Казалось бы, цель достигнута, но, конечно же, австралийцы, к своему замешательству, очень скоро обнаружили, что зависят друг от друга, что торговля через границы экономически необходима. Мысль о федерации победила уже в 1900 году, тогда же отменили все местные таможенные пошлины, но разная колея осталась. Неудобство такого порядка давало себя знать на каждом шагу. И уж совсем катастрофическое положение возникло в годы второй мировой войны, когда стране угрожало японское вторжение, а необходимость частой перевалки сильно тормозила транспортировку военных материалов и войск. Все государственные деятели торжественно поклялись ввести стандартную колею, как только кончится война. Но этот проект остался на бумаге.

По-прежнему расходуется много времени и денег на перевалку товаров, посылаемых по железной дороге. На сравнительно коротком участке пути от Брисбена до Мельбурна перевалка происходит дважды: сперва на границе между Квинслендом и Новым Южным Уэльсом, потом на границе Уэльса и Виктории. Если груз идет дальше, до Перта в Западной Австралии, его надо переваливать еще три раза. Даже Сидней и Мельбурн не соединены прямым сообщением, тысячи пассажиров ежедневно сходят на границе и меняют поезд. Причем те, кто едут с севера на юг, должны пересаживаться среди ночи. От планов стандартизации колеи еще не отказались, поэтому ни один штат не хочет покупать новых локомотивов и вагонов (вдруг придется их потом списывать). В результате подвижной состав настолько изношенный, что поезда то и дело останавливаются или сходят с рельсов. В Новом Южном Уэльсе положение лучше, чем в других штатах, и то в январе — феврале 1956 года не было дня, чтобы не сошел с рельсов поезд. Правда, из-за медленного движения опасность невелика, но все-таки трудно при таких порядках соблюдать расписание.

Меня, когда я начал изучать возможности доехать по железной дороге до Алис-Спрингса, заботили не столько эти неполадки, сколько то, что различные железнодорожные компании Австралии не объединены, и неизвестно, куда обращаться за справками и билетами. По простоте душевной я пошел на вокзал в Перте и спросил, можно ли купить расписание поездов. У служащего был такой вид, словно я справился о времени отправки следующей ракеты на луну.

— Расписания нет, — сказал он. — Но вы скажите, куда вам надо, и я отвечу, когда идет поезд.

Я объяснил, что хочу попасть в Алис-Спрингс.

— Алис-Спрингс? — Он даже сел от удивления. — Но там не наша дорога. Мы продаем билеты только на поезда в пределах Западной Австралии и на трансконтинентальные маршруты. Железная дорога до Алис-Спрингса — во всяком случае, ее последний отрезок — принадлежит федеральному правительству. Первый отрезок, если не ошибаюсь, собственность южноавстралийского правительства.

У федерального правительства была в Перте железнодорожная контора, но она заведовала только товарными перевозками. Тогда я пошел в южноавстралийское туристское бюро. Здесь мне смогли дать нужные справки. Я узнал, что афганский экспресс не только обеспечивает пассажирам все удобства, но и перевозит автомашины. Правда, мой восторг поумерился, как только я услышал, что:

1. Поезд идет раз в неделю.

2. Места надо заказывать за два месяца.

3. Билеты продаются только на вокзале в Аделаиде.

Я решил не сдаваться, сочинил длинное письмо начальнику вокзала в Аделаиде и подробно рассказал про наши затруднения. Он ответил незамедлительно, предлагая места на август. Я снова написал слезницу, и мое письмо, видимо, тронуло его, потому что он сразу сбавил срок ожидания до каких-нибудь нескольких недель. Но это меня тоже не устраивало, и я продолжал переписку. Моя тактика оправдалась: пришло короткое извещение — для нас, машины и фургона забронированы места на поезд, идущий через восемь дней.

Мы поспешили в обратный путь через Нулларборскую равнину. На этот раз для разнообразия поломали две рессоры и пробили дыру в кузове снизу. Тем не менее скорость была вполне приличной, и мы достигли нашей цели — Порт-Огасты — еще накануне отхода поезда.

Мы попрощались со Стеном — ему надо было возвращаться на работу в Сидней — и отправились во временный кемпинг, где гостили по пути в Западную Австралию. Нам отвели то же место, что в прошлый раз. Бумеранг снова завершил свой полет…

Почему-то машины пассажиров алисспрингского экспресса грузят на поезд в маленьком поселке Куорн, недалеко от Порт-Огасты. На всякий случай мы приехали в Куорн в девять утра, хотя экспресс отправлялся во второй половине дня. Вокзал — неприглядное деревянное здание — был заперт, служащих не видно. Я спросил двух местных жителей, загоравших на лавке в сквере по соседству, где искать билетного кассира и начальника станции.

— Кассир — я, а вот это — начальник, — последовал сердитый ответ.

Как я сразу не догадался?.. Забыл, что австралийские железнодорожники редко носят форму. (В отличие от почтальонов, телеграфистов, таможенников и других государственных служащих у них есть форма, но они ее почти никогда не надевают.) Зная требования австралийского этикета, я непринужденно подсел к ним, поболтал и лишь потом перевел разговор на такие темы, как расписание поездов и билеты. Ни тот, ни другой не проявили особого интереса к железнодорожным делам, но потом кассир все-таки любезно сообщил мне, что человек по имени Боб начнет грузить машины возле переезда в половине второго. Билетов продать он мне не мог, так как не знал, включены ли мы в список пассажиров. Я вежливо полюбопытствовал, нельзя ли посмотреть список. Оказалось, нельзя — он еще не получен из Аделаиды. Когда отходит поезд, кассир точно не мог сказать. «Вечером…»

Итак, пока нам было известно только одно: погрузка машин начинается в половине второго. Мы решили заполнить ожидание знакомством с окрестностями. Случайно проехали как раз тот переезд, где должен был работать Боб. И увидели, что на товарный состав — тридцать открытых платформ — уже давно начали грузить автомобили! Невысокий человечек в потертом комбинезоне и свитере жестом показывал владельцу желтой легковой машины, чтобы тот проезжал в край состава. Видимо, это и есть Боб, и, видимо, ему списки не нужны… Мы последовали примеру других автомобилистов и поспешили занять место. Это оказалось не так просто, потому что перекинутые с платформы на платформу рельсы были очень уж узкие. Только мы закончили маневр, как появился целый караван грузовиков, которые везли снаряжение для нового уранового рудника в Северной Территории. Они попытались пробиться своим ходом — не получилось. Водители, разумеется, не заказывали заранее мест, но это не тревожило ни их, ни Боба. Весь караван погрузился на платформы. В половине двенадцатого Боб ушел перекусить. Машины продолжали прибывать, и владельцы отлично обходились без его помощи. К половине первого все платформы были заняты. А возле полотна росла очередь… Боб закусывал. В двадцать пять минут второго подкатила роскошная красная машина, ее владелец — американский турист — выскочил из кабины и нетерпеливо спросил, где идет погрузка. Мы показали на заполненные платформы.

— Что за безобразие! — воскликнул он. — Я заказал место два месяца назад, и на вокзале в Аделаиде мне сказали, что надо быть здесь в половине второго.

Несколько голосов из очереди поддержали его. Мы со времени прибытия в Австралию впервые увидели иностранную машину (к тому же с нью-йоркским номерным знаком) и сразу прониклись сочувствием к владельцу. Объяснили, что и как, и он вместе с еще двумя пострадавшими помчался на станцию. Любопытство заставило меня присоединиться к ним. Теперь кассир сидел за загородочкой в станционном здании и чистил ногти. С недоумевающим видом выслушал американца и ответил:

— Ах вот что, машину не погрузили. Да вы не волнуйтесь, оставьте ее у переезда, я позабочусь, чтобы она была отправлена в следующий четверг.

Американца такой ответ, естественно, не устроил, и он, выкрикивая страшные угрозы, помчался на почту слать телеграммы своему правительству и посольству. Его австралийские товарищи по несчастью пожали плечами и сдали кассиру ключи от своих машин. Они явно привыкли к таким злоключениям. Возражали только две семьи, которых даже не оказалось в списке пассажиров. Но кассир напомнил им, что можно завтра улететь самолетом в Алис-Спрингс, если не хочется ждать в Куорне, и они безропотно ретировались.

Время шло, поезд не показывался. Железнодорожные служащие ничего не знали, они успели к этому времени захмелеть. Осень, смеркалось рано, к вечеру стало холодновато. Зала ожидания не было, скамеек тоже, поэтому мы пошли к товарному составу и забрались в свой фургон. Странное совпадение: одновременно вернулся Боб, неся охапку сучьев. Я решил, что он сейчас разожжет костер для озябших пассажиров, и с любопытством следил в окошко. Но Боб прошел вдоль состава и положил по четыре сука на каждую платформу. Потом принес откуда-то веревки и тоже положил по четыре штуки на платформу. После этого вернулся в голову состава, сложенной вдвое веревкой захватил переднюю ось первой машины, зацепил петлей крюк под платформой и с помощью сука стал затягивать веревку. За два часа он таким способом привязал десять машин, оставалось двадцать три. Было совсем темно, и, опасаясь, что платформы простоят до следующего четверга, если Боб не управится вовремя, я вышел из фургона и предложил свою помощь. Но Боб явно понял мои эгоистические мотивы. Он заверил меня, что отлично справится сам и вообще спешить некуда, потому что поезд всегда опаздывает на несколько часов.

— Ну, слава богу, — облегченно сказал я. — А когда все-таки он будет здесь?

— Да часов около шести.

Я смиренно возразил Бобу, что уже семь. Он бодро ответил:

— Значит, придет в восемь.

И почти угадал: ровно в девять к станции в облаке дыма и пара подкатил поезд. Семь спальных вагонов первого класса, ресторан и в самом конце общий вагон, который мало чем отличался от товарного и был битком набит пассажирами. Зато спальные вагоны почти могли сравниться с нашим европейским третьим классом. Только мы отыскали свои полки (проводник почему-то не показывался), как поезд без всяких предупреждений дернулся и пошел. Множество пассажиров/ которые блуждали во мраке, держа в руках багаж и детей, стали прыгать на ходу. Это было очень не просто: перрон отсутствовал, а первая ступенька находилась в метре над землей. Отойдя на несколько сот метров, машинист дал задний ход, чтобы забрать грузовые платформы.

Уже к половине одиннадцатого сцепка была закончена, и поезд, по-прежнему без сигналов, вдруг рванулся на север. Не скажу, что колеса были квадратные, это было бы небольшим преувеличением, но уж, во всяком случае, восьмиугольные, судя по страшной тряске. Это еще куда ни шло, но вагоны почему-то кренились, точно корабль в шторм, и пассажиры то и дело шлепались на пол. Пожилой человек, которого вместе со мной швырнуло в угол прохода, объяснил мне, в чем дело: вагоны рассчитаны на нормальную колею, а колеса — на узкую. Я поблагодарил за разъяснение и снова закувыркался.

Было уже поздно, и мы решили ложиться спать. Мария-Тереза и Маруиа заняли свое купе, я пошел в соседнее, где одна полка почему-то оставалась свободной. Усталость взяла свое, и через часок я, несмотря на грохот и тряску, задремал.

Среди ночи я проснулся оттого, что кто-то вошел в купе и зажег свет. Это был плечистый мужчина в синем комбинезоне. Сбросив привычным движением ботинки, он, одетый, растянулся на нижней полке и спросил:

— Эй, сосед, спите?

Я заверил его, что не сплю.

— Слава богу, — обрадовался он. — А ведь я и на этот раз с ней справился. Выпьем по этому случаю?

Мы стали пить теплое виски из грязных стаканов, а я ломал себе голову: с кем из пассажирок он справился и каким образом? Но тут выяснилось, что «она» всего-навсего машина (паровоз), а мой спутник (его звали Генри) по специальности ремонтник. После выхода из Аделаиды он уже дважды чинил паровоз, и похоже было, что ему предстоит еще не раз показать свое искусство в ближайшие дни.

— Не понимаю, чего они не заведут новых паровозов, — сказал Генри. — Это же в конечном счете дешевле, чем все время возить ремонтников. За сверхурочные мне платят вдвойне, работа хорошая, но все-таки уйду я скоро отсюда, теперь не то стало. Прежде машинист, как увидит диких индеек, кенгуру или какую-нибудь другую дичь, останавливает поезд, все пассажиры хватают свои ружья и идут на охоту. Любой мог пройти на паровоз и попробовать вести его. Все знали друг друга, отношения были самые простые. А теперь вот всякие новые моды завели, за эффективностью гонятся, все спешат, требуют, чтобы соблюдали расписание.

Но тут появился проводник (до сих пор я его не видел) и передал Генри, что паровоз опять хандрит. Ремонтник вздохнул, проглотил остатки теплого виски и побрел на работу.

Опасаясь, что мне больше не придется увидеть проводника, я поспешил спросить его, когда мы будем в Алис-Спрингсе.

— В субботу, — ответил он. — Самое позднее — в воскресенье. Если, конечно, не будет серьезных неисправностей.

Я горячо поблагодарил за исчерпывающий ответ и погасил свет. Уснул сразу благодаря виски.

Когда я проснулся, поезд стоял неподвижно. В чем дело? Я открыл окно и выглянул наружу. Сперва мне показалось, что кругом ровная песчаная пустыня, но когда глаза свыклись с ярким утренним солнцем, я различил, что земля покрыта гравием и лишь кое-где торчали пучки жесткой травы. Пассажиры прогуливались вдоль полотна, несколько громко смеющихся мужчин окружили моего приятеля Генри. Быстро одевшись, я поднял полку и вышел. Впервые я увидел наш поезд днем и невольно удивился — как может крохотный музейный паровозик тащить такой длинный и тяжелый состав? Длинный состав… Но чего-то не хватает? Ну да, товарных платформ!

Я испуганно спросил Генри, что произошло.

— Не волнуйтесь из-за ерунды, — сказал он. — На этот раз платформ было столько, что паровоз не осилил их. И к ним подали другой локомотив. Да он нас скоро догонит.

— Возможно, — согласился я. — Если наш паровоз всю дорогу до Алис-Спрингса будет вот так ломаться.

— А сейчас никаких поломок нет, — возразил мне один из собеседников Генри. — Просто перерыв на завтрак.

— Перерыв?

— Ну да. У паровозных машинистов есть право на пять перерывов в день. Одновременно завтракать и вести паровоз нельзя, вот и стоим.

К сожалению, для пассажиров таких остановок не делали, а надо бы. Чтобы пробраться по всем коридорам в вагон-ресторан, требовался дар канатоходца и выносливость боксера-профессионала. А там уже все было занято, и приходилось три-четыре раза проделывать сложный путь, чтобы захватить место. Но это пустяки, куда сложнее оказывался самый процесс еды. Как ни примеряйся, вилка или ложка почему-то попадает в волосы, глаза, воротник — куда угодно, только не в рот. Правда, с супом дело обстояло проще. Половина выплескивалась на стол, едва официант выпускал тарелку из рук, вторая половина оказывалась на коленях пассажира, прежде чем он успевал зачерпнуть ложкой. То и дело во время особенно сильного крена кто-нибудь летел со стула. Официанты двигались рывками, ускоренным темпом, как в старых чаплинских фильмах (единственная разница — они не кидали нам нарочно еду в лицо). Пассажиров эта кутерьма страшно потешала. Сначала мы тоже смеялись, но когда голод взял свое, наш смех стал уже не таким непринужденным.

Торчать все время в спальном купе было скучно и жарко, и мы даже радовались частым остановкам, которые позволяли немного размяться. Местность кругом была все такая же сухая и пустынная, лишь изредка мелькали похожие на кустарник деревья мульга (разумеется, тоже из эвкалиптовых)[26]. Некоторое разнообразие вносили многочисленные холмы и низкие горные гряды. Издали они переливались фиолетовыми, серыми, голубыми оттенками, но вблизи были коричневыми или темно-красными. Из жилья мы видели только палаточные лагеря для путейцев. Все рабочие были недавно прибывшие эмигранты, преобладали итальянцы, югославы, греки и люди без государственной принадлежности. Ради бесплатного проезда они еще в Европе подписали обязательство два года работать там, куда их пошлет федеральное правительство. Я говорил с некоторыми из них; они уверяли, что ни за что не взяли бы такого обязательства, если бы представляли себе возможность существования таких железных дорог, как Алисспрингская. Зато другие были очень довольны высоким заработком, который поневоле сберегали, так как в пустыне не на что его тратить. Если поезд проходил мимо лагеря, не останавливаясь, бригада на ходу сбрасывала рабочим фрукты и газеты. Судя по их лицам, они предпочли бы, чтобы им сбросили несколько пассажирок.

Возле одного сарайчика, — очевидно, станции — сошли двое мужчин с какими-то железными ящиками на груди и вещевыми мешками за спиной. Это искатели урана решили попытать счастья среди красно-бурых гор. В поезде было немало их коллег, кроме того, ехали богатые фермеры, скотоводы, миссионеры, государственные служащие и конторщицы. Все они возвращались в Северную Территорию из отпуска на побережье. Чиновников и помещиков, а также их жен сразу можно было отличить по элегантной одежде: мужчины — в шерстяных костюмах, с галстуками; женщины — в платьях, туфлях на высоких каблуках, нейлоновых чулках. Несколько дам постарше даже щеголяли меховыми воротниками.

Скоро все пассажиры называли друг друга по имени и стали ходить в гости к соседям.

Совершенно случайно поезд под вечер остановился у озера Эйр, самого большого в Австралии (на этот раз машинисты решили пройти вперед по путям, проверить рельсы).

Несмотря на страшный зной, мы вышли поглядеть на Эйр.

— Ура, папа, на озере лед! — радостно закричала Маруиа. — Можно я покатаюсь?

Но это был не лед, а соль и не на поверхности, а на дне — в озере не было ни капли воды. Твердая раскаленная корка отражала солнечный свет, как зеркало, и мы поспешно отступили. Возвратившись в прохладный вагон, где было всего тридцать два градуса, я взял несколько книжек из своей путевой библиотеки и принялся изучать странное явление, которое в Австралии невесть почему называют озерами.

Если посмотреть на любую карту Австралии, можно подумать, что в середине материка есть полтора десятка больших озер. В действительности они почти всегда сухие, и береговая линия обозначает лишь предельное распространение воды в прошлом. А голубой цвет, очевидно, символически передает мечту картографа о том, что когда-нибудь в этих местах снова пойдут дожди. Причина катастрофической нехватки воды в том, что почти все реки, текущие к сердцу континента, бесследно теряются в песках, не дойдя до озер. И речь идет не о каких-нибудь ручейках! Многие реки вначале достигают в ширину пятидесяти-ста метров, в глубину — пяти-десяти метров. Легко понять удивление и разочарование первых поселенцев, когда они после долгого и опасного плавания по реке вдруг оказывались на мели в пустыне… Приходилось брести назад на побережье и сообщать, что новая река приказала долго жить.

Иногда, после очень бурных и долгих ливней на побережье, реки добираются до озер и пополняют их. Но это чрезвычайно редкое событие. Лишь однажды одно из таких пересыхающих озер Южной Австралии случайно оказалось наполненным водой, когда к нему впервые вышел путешественник. Счастливчик настолько обрадовался, что помчался в Аделаиду, ценой немалых расходов построил пароход и на верблюдах по частям отправил его к озеру. Но караван шел медленно, и, когда они добрались до цели, озеро высохло так основательно, что его не сразу нашли. Говорят, пароход до сих пор лежит в песках в ожидании более благоприятной обстановки…

Еще капризнее озеро Джордж, неподалеку от Канберры. Оно единственное на всем восточном побережье, и, поскольку эта область колонизована больше ста лет назад, мы располагаем точными данными о его переменчивой судьбе. С 1816 по 1830 год озеро было заполнено водой, потом оставалось сухим до 1874 года, если не считать кратковременного наполнения в 1852 и 1864 годах. Вода держалась с 1874 до 1900 года, а затем вдруг пропала, и дно поросло густой травой. Сорок пять лет спустя воды все не было, и в конце второй мировой войны правительство решило разделить отличное пастбище между ветеранами. Только осуществили этот благой проект, как начался страшный ливень, и постепенно озеро наполнилось вновь. В начале нашего путешествия, по пути в Канберру, мы проехали мимо озера Джордж и видели на нем целую флотилию парусных яхт и моторных лодок. Недавно пять кадетов из военно-морского училища Канберры утонули на ветеранском пастбище…

Озеро Эйр хотели было совершенно убрать с карты — оно как было безводным в год открытия (1840), так и оставалось. Однако летом 1949–1950 годов наступила перемена. В Австралии привыкли к катастрофическим наводнениям, но такого потопа в Квинсленде никогда не видели. Вода отрезала города, затопила дороги, смыла хутора, погубила десятки тысяч коров и овец. Все сухие русла на западных склонах приморских гор заполнились могучими потоками. И произошло невероятное: эти реки пробились сквозь высокие дюны и дошли до озера Эйр. Несколько месяцев лил дождь. В августе 1950 года двое географов совершили разведочный полет и увидели синее море, окруженное зеленым лугом с миллионами чудесных цветов. Вдоль берегов кишели чайки, лебеди, пеликаны, утки, зуйки и другие водные птицы. Другая группа ученых приехала из Аделаиды на джипах. Они захватили с собой катер и смогли установить, что глубина озера четыре метра, а полуметровый пласт соли совершенно растворен дождевой водой.

Однако сильный зной вызвал бурное испарение, и годом позже новая экспедиция обнаружила, что озеро Эйр наполовину высохло. В северной части на обнажившемся глинистом дне уже снова отложилась соль, в южной части содержание соли в воде составляло двадцать три процента — в семь раз больше, чем в море. Температура воды была тридцать пять градусов, но участники экспедиции с наслаждением искупались, так как температура воздуха была сорок — сорок пять градусов. Трава, цветы, птицы исчезли, вдоль берегов лежали тысячи погибших кроликов, отравленных солью. В живых остались только черные осы, которые довели ученых до безумия.

Не успело Эйр пересохнуть опять, как в январе 1953 года его наполнил новый рекордный ливень. Недавно оно вернулось все-таки в свое обычное состояние, став, как и все австралийские так называемые озера, безжизненной соляной пустыней.

Через несколько часов после Эйра состав остановился так резко, что я упал и выронил из рук книгу, которую читал. (Кажется, в этом поезде только тормоза действовали безотказно, и машинист на радостях включал их, не сбавляя хода.) Мария-Тереза и Маруиа раньше меня поднялись с пола и открыли окно посмотреть, в чем дело.

— Мираж, — уныло произнесла Мария-Тереза.

Я выглянул, протер глаза, опять поглядел. Действительно, мираж: в ста метрах от полотна посреди пустыни деревянное строение с вывеской, на которой большими черными буквами написано «Уильям-Крик». Может быть, это не мираж, а заброшенный хутор? Вдруг мы заметили, что пассажиры и поездная бригада спешат к зданию.

— Как насчет того, чтобы выпить пивка? — спросил наш сосед, войдя к нам в купе. — Правда, оборотистый парень? Открыл здесь пивную!

— Возможно, — неуверенно ответил я. — Но покупа-телей-то нет, если не считать пассажиров.

— Этого вполне достаточно. Вы забываете, что в Австралии не продают пива в поездах.

Разумеется, мы присоединились к остальным. Хотелось познакомиться с предприимчивым кабатчиком, который обеспечил себе, наверно, самую спокойную работу во всей стране: за неделю здесь проходило только два поезда — один на север, другой на юг. Он жил в полном одиночестве и клялся, что чувствует себя превосходно. Дела его явно шли хорошо — пассажиры нагрузились бутылками теплого пива, тащили целые ящики. Началось состязание, кто больше выпьет. Только и слышно было, как летит из окон пустая посуда. Приподнятое настроение, которое царило всю дорогу, переросло в ликование, отовсюду доносились песни и смех. Вот уже проводник и несколько механиков тащат отчаянно отбивающегося пьянчужку…

— Не беспокойтесь, на первой же станции высадим, — утешил нас проводник.

Следующая станция называлась Уднадатта. Когда мы подъехали к ней, было совершенно темно. Неужели проводник. выгонит пьяницу в пустыню? Я вышел посмотреть, чем все это кончится, но оказалось, что Уднадатта — настоящий городок, насчитывающий два десятка домов. На перроне стояли двое полицейских и еще четверо мужчин — как потом выяснилось, их ссадили здесь неделей раньше за разные провинности и они уже отбыли свое наказание. Видимо, в здешней тюрьме было место только для четверых: ровно столько гуляк увела полиция. Впрочем, одна угроза застрять на неделю в этой глуши усмирила всех буянов в поезде.

Когда мы легли спать, до Алис-Спрингса было еще далеко, я даже сомневался, что мы завтра прибудем на место. Но утром нам сказали, что осталось всего двести километров. От Генри мы узнали, чему обязаны таким достижением: за ночь паровоз ни разу не ломался, и подъем у Финк-Крика удалось одолеть с первой попытки. Бывает, составу приходится снова и снова отступать и набирать скорость, чтобы пройти критическое место. Иногда на эти маневры тратят несколько часов.

За ночь ландшафт несколько переменился; теперь мы видели не только многочисленные мульги, но и высокую траву. Долго старались высмотреть какое-нибудь животное, которыми изобилуют эти места, но приметили только одного эму (австралийский страус). Он выскочил из-за куста и пустился бежать вперегонки с поездом.

Победил страус. Это нас нисколько не удивило. Мы уже подсчитали, что средняя скорость движения на пути из Куорна была двадцать семь с половиной километров в час.

Около полудня появился первый признак того, что мы приближаемся к населенным местам. К сожалению, этим признаком была корова, которая преспокойно прогуливалась по железнодорожному полотну. Чтобы не наехать на нее, машинист, как обычно, прибег к своим обожаемым тормозам и тотчас дал задний ход. Корова осталась цела, хуже пришлось пассажирам, которые полетели с полок. Я вовремя поймал Маруиу, но Мария-Тереза стукнулась головой об оконную раму так сильно, что потеряла сознание. В соседнем купе свалились на пол трое детей. Кому-то попало по голове графином, и в каждом вагоне минимум два-три человека растянули руку или ногу.

Мы еще не пришли как следует в себя после коровьего инцидента, когда въехали в Алис-Спрингс. Почему-то никто не встречал поезд. Кажется, мы побили все рекорды скорости, и нас в это время просто не ждали. После усиленных поисков мне все-таки удалось найти человека, который неохотно признался, что работает на железной дороге. Когда придет товарный состав? Никакого представления…

События последних суток сделали нас пессимистами.

В унылом настроении мы поселились в одной из двух местных гостиниц, где кучка громогласных золотоискателей и скотоводов до половины двенадцатого ночи развлекала всех постояльцев частушками времен первой мировой войны. Остальную часть ночи они ходили друг к другу в гости из номера в номер. Утром мы, совершенно обессиленные, побрели к вокзалу и сели под самым развесистым деревом, решив не уходить со станции, пока не дождемся машины. Товарный состав пришел в половине четвертого, но по случаю воскресенья никто не хотел разгружать платформы. Мы, как и остальные пассажиры, иного и не ждали, обошлись без посторонней помощи.

А потом вывезли свой фургон в тихую пустыню, отцепили его и повалились на койки. Напоследок я еще расслышал голос Марии-Терезы (у нее болела голова, а вокруг глаза расцвел синяк):

— Жаль, что верблюжий экспресс заменили железнодорожным. Я бы предпочла проделать этот путь верхом на верблюде. Уверена, что было бы и быстрее и удобнее.

Я тоже так думал.