Бумеранг

Потерянный город

каймленная серо-голубыми и фиолетовыми горами долина, которая открылась перед а нами в получасе езды от Ясса, была сказочно хороша. Но где же столица? Сколько мы ни всматривались, сколько ни искали, никаких признаков города… Наконец указатель возле дороги возвестил о том, что мы приехали. Показались первые дома — новенькие коттеджи, многие из них были еще не достроены. Их без всякого перехода сменили огромные, в целый квартал, здания, окруженные колоннадами в мавританском стиле. Мелькали лавки, кафе, всевозможные учреждения.

— Остановимся, спросим, как проехать в отель, — предложила Мария-Тереза.

— Зачем, доедем сначала до центра, — ответил я.

И был очень удивлен, когда за мавританскими колоннами застройка внезапно кончилась. Видимо, это было предместье города. Но куда ехать теперь? Впереди — пригорок, поросший травой и кипарисами. Налево — поле и дорога, ведущая к низенькой церкви. Справа — тоже поле и дорога, но она несколько более обнадеживала, так как упиралась в большие светлые дома. И мы повернули вправо. Пересекли временный деревянный мост, непомерно широкий для худосочного ручья, через который он был перекинут, и по великолепной аллее въехали в парк, где одиноко маячили два белых здания.

— Парк красивый, — заметил я, — но дома прескверные. Теперь спрашивается, как поскорее выбраться отсюда?

На дороге не было ни души, не нашли мы и указателей, пришлось наудачу свернуть налево. Короткая аллейка заканчивалась маленькой площадью, ее окаймляли церковь, кинотеатр, гараж и несколько лавчонок. Не сомневаясь, что путь выбран правильно, я промчался дальше между коттеджей и очутился… в поле. Куда ни глянь — поля, огороды, пашня. Поблизости от дороги мирно паслись овцы.

— Тебе не кажется, что пора все-таки кого-нибудь спросить? — терпеливо произнесла Мария-Тереза. — Вон там что-то вроде железнодорожной станции. Наверно, и люди найдутся.

Станция! Нехитрое деревянное сооружение, какие можно увидеть где-нибудь в шведской глуши. Войдя внутрь, я встретил человека, который, видимо, объединял в одном лице начальника, дежурного и кассира, и спросил, как называется станция.

— Канберра, как же еще! — Он заподозрил подвох в моем вопросе.

— Канберра! — ахнул я, обводя глазами грязный зал ожидания. — Уж не хотите ли вы сказать…

Меня перебил другой человек, который читал газету, сидя в углу на потертом чемодане.

— Он именно это хочет сказать. Здесь центральный вокзал Канберры. А точнее — единственная в городе станция. Большинство приезжих, как увидят этот сарай, тоже не верят, проводник долго уговаривает их выходить.

Я пробормотал что-то невнятное, потом спросил, где же город. Человек с газетой показал в ту сторону, откуда мы приехали, и громко рассмеялся.

— Я, конечно, видел какие-то предместья, парк, — подтвердил я, — но где центр города, отели, магазины, административные здания?

Он стонал от хохота.

— Центра нет. Канберра — семь небольших предместий без центра. Административные здания существуют только на бумаге, их, наверно, никогда не выстроят. Канберра — потерянная столица.

Потрясенные, но еще не совсем убежденные, что над нами не подшутили, мы повернули назад. После долгих поисков удалось-таки найти отель — он прятался в парке, который мы уже проезжали.

— Зачем вам отель, когда у вас есть фургон? — спросил один из постояльцев, глядя, как мы выгружаем свое имущество.

— По чести говоря, — отпарировал я, — мне не приходило в голову, что разрешается устраивать кемпинг на улицах столицы.

Он пожал плечами.

— Насчет разрешения вы, возможно, и правы. Но здесь можно совершенно спокойно ставить фургон где угодно, не боясь, что вас обнаружат. Только приметьте место хорошенько, а то еще потом не найдете дорогу обратно…

В самом начале путешествия идти на такой риск нам не хотелось, и мы поселились в отеле.

Конечно, я и не думал, что Канберра с ее тридцатью тысячами жителей окажется большим городом. Но исколесить столицу Австралии вдоль и поперек, не заметив ее, — этого я никак не ожидал. Впрочем, узнав, при каких обстоятельствах Канберра появилась на свет, я удивился, как тут вообще что-то построили. Обычно возникновение города связано с удобной гаванью, важным стратегическим положением, природными богатствами или иными, не менее существенными обстоятельствами. Канберра — плод неудачного компромисса, и обращались с ней, как с нелюбимой падчерицей.

Обеспокоенные германской экспансией в Тихом океане, особенно захватом немцами Новой Гвинеи, шесть самоуправляющихся австралийских колоний в конце девятнадцатого века поняли, что нужно объединиться в федерацию с общим правительством и вооруженными силами[4]. Но каждая колония ревниво стояла на страже местнических интересов, никто не хотел поступаться своими правами. Лишь после десяти лет бурных дискуссий представители колоний разработали проект конституции нового государственного образования. Чтобы осуществить мечту, оставалось только добиться одобрения конституции всенародным голосованием. Но как раз накануне голосования в Новом Южном Уэльсе и в Виктории началось движение протеста против одного из параграфов проекта. Злополучный параграф, который до тех пор никого не беспокоил, предоставлял парламенту будущей федерации решать, какой город будет служить резиденцией правительства. И вот оба штата ревниво принялись настаивать, чтобы этот вопрос был решен до плебисцита, путем переговоров. Они отказывались положиться на мнение парламента, о составе которого еще ничего не было известно. Нужно ли добавлять, что жители Нового Южного Уэльса предлагали сделать столицей Сидней, самый старинный город Австралии, а уроженцы Виктории возражали, доказывая, что Мельбурн, наиболее крупный и богатый из городов, подходит гораздо лучше.

Обе колонии стояли на своем, и весь великолепный план грозил рухнуть. Но тут некий остроумный деятель из третьей колонии выдвинул компромиссное предложение: последовать примеру американцев и построить для столицы новый город на «нейтральной» территории. Идя навстречу Новому Южному Уэльсу, постановили отвести эту территорию в его пределах. Но расстояние столицы от Сиднея должно было составлять не меньше ста английских миль — уточнение, которое потребовалось, чтобы уломать Викторию.

Это предложение ни у кого не вызвало особого восторга, однако иного выхода не было. Предложение утвердили и поспешили устроить плебисцит, пока не обнаружилось еще какое-нибудь яблоко раздора. Во всех колониях абсолютное большинство одобрило проект конституции, и появился наконец Австралийский Союз.

Впервые парламент федерации собрался в 1901 году в Мельбурне. Представители Нового Южного Уэльса отнюдь не намеревались долго засиживаться в оплоте своих врагов и потребовали тотчас выбрать место для новой столицы и начать строительство. Создали комиссию, раздобыли карту. Естественно, наиболее разумным решением казалось поместить столицу где-нибудь на полпути между Сиднеем и Мельбурном. После долгих переговоров комиссия остановилась на трех городках, расположенных в этом районе, и в полном составе выехала на место, чтобы сделать окончательный выбор. У кого не закружится голова при мысли о том, что его родной городок может стать федеральной столицей! К тому же это сулило блестящие экономические перспективы. И все три городка устроили комиссии великолепный прием, стараясь наперебой завоевать расположение гостей. Тут спохватились и мэры ближайших городов — роскошные банкеты и пикники последовали один за другим. Через два года не было городка или поселка в Новом Южном Уэльсе, который не заручился бы поддержкой одного или нескольких членов парламента. Шли бесконечные дебаты, надежды вспыхивали и гасли, цены на землю росли и падали, по мере того как депутаты склонялись то в одну, то в другую сторону. Спекулянты и биржевики загребали деньги лопатой.

Лишь в 1904 году парламент наконец остановил свой выбор на Делегите, небольшом городке в горах у границы Виктории. Одновременно приняли разумное решение включить в федеральную территорию также и ближайший порт Иден. Но забыли спросить хозяина, а Новый Южный Уэльс наотрез отказался уступить этот район. Дескать, в конституции сказано «в пределах территории Нового Южного Уэльса», а выбранный район граничит с Викторией. Подлинной причиной было скорее всего опасение сиднейцев, как бы Иден не стал опасным торговым конкурентом.

Снова начались разъезды и банкеты, и только в 1908 году вопрос был поставлен на голосование в парламенте. Теперь было предложено целых одиннадцать кандидатур, что, конечно, никак не облегчало выбор. Восемь голосований не дали результата. Лишь на девятый раз каким-то чудом с перевесом в один голос приняли предложение разместить столицу в неизведанной пустынной горной местности к северу от Делегита. Народ с естественным удивлением воспринял неожиданную новость.

Зато премьер-министр облегченно вздохнул — хотя решение трудно было признать мудрым — и тотчас послал землемеров установить границы нового федерального округа, площадь которого была определена в две тысячи четыреста квадратных километров. Густые заросли на склонах гор затрудняли работу; наконец в 1911 году граница была обозначена, и Новый Южный Уэльс официально передал округ в ведение федерального правительства. В ту пору на всей территории округа стояла только церковь да десяток ферм, владельцы которых держали овец. Чтобы побыстрее превратить пастбище в столицу, правительство, проявив похвальную беспристрастность, объявило международный конкурс на лучший проект. Победил чикагский архитектор У. Б. Гриффин, вторую премию получил финн Элиель Сааринен.

Великолепный проект Гриффина отлично учитывал природные особенности. Архитектор расположил все административные здания будущей столицы на холмах на фоне гор, отделив их от магазинов и жилых домов искусственными водоемами. Видимо, Гриффин вдохновлялся планировкой и Вашингтона, и Парижа одновременно: одни улицы лучами расходились от холмов, другие пересекали их прямыми или извилистыми линиями.

В 1913 году на самом высоком холме был заложен большой монумент, и новую столицу окрестили Канберрой. Подумывали о том, чтобы назвать ее Шекспир, но это предложение отклонили. До сих пор никто не установил происхождение названия «Канберра»; непонятно также, почему тогда же постановили выговаривать его «Канбра», с ударением на первом слоге. Впрочем, англосаксы, как известно, всех превзошли в искусстве затруднять произношение и написание.

Под руководством Гриффина приступили к прокладке улиц и посадке деревьев, но дома строить еще не начали — разразилась первая мировая война, и у австралийского правительства появились более серьезные заботы. Однако в 1921 году проект Гриффина был снова извлечен на свет. Основательно поразмыслив, парламентская комиссия по вопросам строительства столицы объявила, что этот план чересчур грандиозен, на первых порах лучше ограничиться зданиями попроще, не то члены парламента не доживут до переезда. (Разумеется, поторапливали со строительством представители Нового Южного Уэльса, которым надоело двадцатилетнее ожидание в Мельбурне.) Всем на удивление временное здание парламента в Канберре было готово уже в 1927 году. Открытие его было обставлено очень торжественно, пригласили даже тогдашнего герцога Йоркского, впоследствии короля Георга VI. Правда, из прочих объектов успели закончить только административное здание на 174 служащих. А так как намечалось перевезти 37.707 служащих, пришлось оставить все министерства в Мельбурне. Жилья вообще не было, даже для членов правительства и депутатов парламента, но эту проблему решили просто, соорудив два отеля — один для лейбористов, другой для консерваторов.

Строительство нового города стоит больших денег, а в эти годы в Австралии, как и в других странах мира, разразилась депрессия, с деньгами было туго, и работа почти не двигалась с места. Впрочем, и после кризиса строительство в Канберре развертывалось очень медленно. Его тормозили сами депутаты: они учитывали недовольство избирателей тем, что слишком много средств тратится на «непроизводительные» работы, да и полчищам чиновников не хотелось менять комфортабельную жизнь в Мельбурне на провинциальные условия Канберры. И когда началась вторая мировая война, лишь несколько учреждений успело переехать во временные бараки; многие ухитрялись работать одновременно в Канберре и в Мельбурне, и население столицы достигло всего десяти тысяч.

Даже в мирное время было затруднительно управлять страной из-за разбросанности министерств; еще труднее стало, когда Австралия в сентябре 1939 года выступила на стороне Великобритании против Германии. Дело в том, что все три военных министерства (авиации, флота и сухопутных сил) остались в Мельбурне, большинство новых военных учреждений тоже разместили в этом городе. Но когда американцы, придя после японской агрессии на помощь Австралии, учредили свою военную миссию в Сиднее за неимением места в Мельбурне — это было верхом нелепости.

Один из министров, которому довелось на себе испытать трагикомические последствия получившейся карусели, так описывает ее:

«Часто министрам или начальникам ведомств приходилось на протяжении одной недели поспевать во все три столицы. Скажем, отработает понедельник в своем ведомстве в Мельбурне, вечером садится на поезд и во вторник прибывает в Сидней. В тот же день снова на вокзал, ночь в пути, среду, четверг и пятницу проводит в Канберре. В ночь на субботу едет в Мельбурн, чтобы поработать там день в своем департаменте. В воскресенье либо высыпается, либо наверстывает упущенное по службе за неделю. Многие руководящие работники пять-шесть лет жили по такому расписанию. Ежедневно группа чиновников выезжала из Канберры в Мельбурн или Сидней на трех-четырехчасовое совещание, которое могло состояться только в одном из этих городов. Иногда в путь отправлялась целая армия, семьдесят-восемьдесят человек — министры, чиновники, журналисты, помощники и прихлебатели. Эта бессмысленная трата времени и денег порождала путаницу, раздражение, тормозила решения, вызывала конфликты, чрезвычайно затрудняла работу».

Учитывая все эти неприятности, естественно предположить, что парламент сразу после окончания войны должен был энергично взяться за дело и завершить строительство столицы. Но темпы прежние — одно временное административное здание в десять лет. Причина? Все та же. Канберра — вынужденный компромисс, который никак не может воодушевить политических деятелей, пораженных недугом местничества. Вот почему и сорок три года спустя после основания Канберра остается то ли прекрасной мечтой, то ли предварительным наброском столицы, далеко превосходящим нынешние потребности. Пожалуй, слово «набросок» подходит лучше всего. Ведь весь город — это десяток административных зданий да несколько дачных поселков, беспорядочно разбросанных на территории, почти равной площади Стокгольма.

Одиночные здания и коттеджи разделены участками почти нетронутой природы, и Канберра может похвастаться тем, что она единственная в мире столица, где чиновники могут собирать грибы по пути домой со службы и стрелять кроликов с балкона или террасы своего дома. В городе есть и пастбища, и луга — вот почему можно между временной резиденцией парламента и недостроенным военным музеем увидеть мирно жующих коров, а между американским посольством и анатомическим институтом — рокочущую молотилку. Кстати, анатомический институт занимается преимущественно вопросами питания и по праву гордится своей этнологической коллекцией.

Надо ли говорить, что временные правительственные здания уродливы. Чтобы увидеть красивый дом, нужно проехать в городок дипломатов. Здесь особенно выделяется простое и изящное белое двухэтажное строение шведской миссии, получившее недавно премию австралийских архитекторов. Наряду с домом американского посла это единственный во всей Канберре жилой дом с отоплением.

Но что в Канберре может вызвать только одобрение — это парки, аллеи, клумбы. Гриффин и его помощники посадили два миллиона деревьев всевозможных видов, и они успели основательно подрасти. Те чиновники, которым удалось обзавестись коттеджами, последовали примеру главного садовода и окружили свои дома деревьями и кустарниками, которые цветут круглый год. Но ориентироваться среди этой зелени довольно сложно, тем более что аллеи извиваются согласно замыслу Гриффина. Когда (вернее, если) город наконец достроят, найти дорогу в нем будет не труднее, чем, скажем, в Вашингтоне или Париже. Но пока нет приметных зданий, которые могли бы служить надежными ориентирами, здесь проще простого запутаться.

Да и постоянно забываешь, что в Канберре прямая не кратчайший путь между двумя точками. Наметишь себе цель вдали, смело двинешься к ней — ан нет, тебя ждет невообразимый лабиринт, и ты выезжаешь в поле. Ведь многие аллеи настолько схожи между собой, что различить их невозможно. В Канберре любят рассказывать историю о незадачливом сиднейце, который, покружив до одурения в одном из самых запутанных лабиринтов, где единственный ориентир — статуя Роберта Бернса, вернулся в отель, потрясенный тем, как много в городе памятников великому шотландскому поэту!