Бумеранг

Обоюдное удивление

а неделю до того, как из моря вынырнул песчаный берег Австралии, я уже столкнулся с одним из острых вопросов австралийской политики и экономики. Первые же сообщения радиостанции Аделаиды, которые нам удалось поймать, были посвящены надвигающейся забастовке докеров. Эта новость стала предметом оживленнейшей дискуссии среди пассажи-ров-австралийцев. Я даже удивился сначала такому интересу, но потом смекнул, что это естественно. В стране, представляющей собой остров, длительная забастовка портовых рабочих парализует всю экономику и задевает каждого жителя. Пассажиры в один голос советовали нам высаживаться в первом же порту, то есть в Аделаиде, не ждать до Сиднея (еще три недели плавания в обход Тасмании).

— В год докеры устраивают с десяток небольших и не меньше одной продолжительной забастовки, — сказал один из наших австралийских друзей. — Похоже, что на очереди как раз большая забастовка. В Австралии чаще всего бастуют летом, получается как бы дополнительный отпуск…[2]

Другой пассажир поведал печальную историю о своем друге, который, прожив несколько лет в Англии, вернулся с семьей в Австралию в разгар большой забастовки. Докеры отказались сгружать даже их мебель, и пришлось беднягам два месяца жить в пустых комнатах, спать на полу. А машина, которую они отправили на другом судне, так и уплыла обратно в Англию!

Поздно вечером «Баррандунья» бросила якорь на рейде Аделаиды. Стоя на прогулочной палубе, мы смотрели на огни порта. Неужели застрянем? Буксир мешкал, и мы не выдержали, пошли спать. А когда проснулись утром, судно уже стояло у пристани. Я поспешно открыл иллюминатор и выглянул наружу. Прямо напротив меня вытянулся огромный железный пакгауз, поодаль стояло еще несколько. И все заперты на замок. На пристани ни души, мертвая тишина.

— Что, забастовка началась? — крикнул я штурману, который спускался по трапу, принарядившийся, щеголеватый.

— Нет, — ответил он смеясь, — просто сегодня воскресенье, а в воскресенье в Австралии никто не работает.

Мы облегченно вздохнули, оделись и пошли завтракать. В ресторане царило оживление. Особенно выделялся веселым нравом только что поднявшийся на борт симпатичный загорелый мужчина в рубахе с расстегнутым воротом, судя по всему пароходный агент. Он сообщил, что «Баррандунья» вполне успеет разгрузиться в Аделаиде, а вот поспеем ли мы в Сидней до начала забастовки, еще неизвестно. Выходит, лучше, чтобы не рисковать, сойти на берег в Аделаиде. Это означало лишних полторы тысячи километров по суше до столицы — Канберры. Ничего, надо же привыкать к австралийским расстояниям.

Прежде чем сходить на берег в чужой стране, положено поставить штемпель в паспорте, и я спросил загорелого весельчака, когда придет полицейский. Он ответил, что сам и есть полицейский, тут же проштемпелевал наши паспорта, сунул их в карман и попросил зайти за ними через несколько дней в иммиграционное управление.

— Охотно, — ответил я. — Но скажите, нельзя ли получить паспорта завтра, чтобы мы могли ехать в Канберру, как только сгрузят нашу машину и фургон?

— Пожалуйста, я все сделаю, но боюсь, вас так быстро не сгрузят. Желаю удачи. Привет!

Увы, на следующее утро я убедился в его правоте. В восемь часов появились пять-шесть рабочих, отворили двери пакгаузов. Дальше ничего не происходило до половины девятого. Затем четыре человека вышли из пакгауза на солнышко и сели вокруг радиоприемника, который принес один из докеров. В четверть десятого молодой парень привез на тележке канаты и сети и сбросил их на мостовую под застывшими стрелами корабельных кранов. Сбросил и исчез, опять воцарилась бездеятельная тишина. Наконец я не выдержал и заглянул в пакгауз, где к этому времени собралось уже четыре бригады. Несколько человек что-то переносили с места на место, остальные мирно беседовали.

— Здорово, приятель, — весело приветствовали они меня. — Чем можем быть тебе полезными?

Не совсем такого приема я ожидал от рабочих в порту, где вот-вот должна была разразиться забастовка. Не прошло и пяти минут, как мы уже были на «ты», друзья-приятели, и ребята обещали, как приступят к разгрузке, первым делом снять мою машину и фургон. А для начала они посоветовали мне разыскать таможенника. Их на пристани дежурит несколько человек, подходи к любому.

Я долго и терпеливо искал, но среди многочисленных рабочих, которые стояли, сидели и лежали на пристани, не мог найти никого в форме таможенного чиновника. Так и вернулся ни с чем к своим друзьям в пакгаузе. Они уже приступили к чаепитию.

— А что, — спросил я, — таможенники в Австралии носят какую-нибудь форму?

— Форму? Зачем она им? — рассмеялся один из докеров. — Да ты приглядись как следует, увидишь парней в шляпах. Они и есть таможенники.

Уже легче! Я вышел на пристань и сразу нашел таможенного чиновника. Он внимательно осмотрел мою машину, спросил, что за марка, удивился, почесал в затылке, наконец сказал:

— Первый раз вижу такое. Но бумаги как будто в порядке, ладно, поставлю печать. Только вы сперва побывайте в городском отделе уличного движения, получите там разрешение пользоваться у нас этой машиной. У вас же руль не с той стороны![3]

Мне явно не оставалось ничего иного, как поскорее заручиться позволением водить машину с неправильным расположением руля. Я остановил первое попавшееся такси, сказал водителю адрес и дернул заднюю дверцу, собираясь сесть.

— Сразу видно, ты приезжий, — произнес водитель, качая головой. — Ну-ка, садись рядом. Меня Билом звать. А тебя?

И машина покатила между складами и заводами к Аделаиде, а Бил принялся сурово разъяснять мне, что Австралия — страна демократическая и если пассажир один, он всегда садится рядом с водителем. Логика этого рассуждения показалась мне не совсем убедительной. Но поскольку представился случай запросто поболтать с Билом, я не стал возражать. Вернее, говорил-то все больше сам Бил. Он смекнул, что я приехал «оттуда», даже обронил какое-то замечание о «бедных европейцах», но вообще-то моя личность его мало интересовала. С тем большим рвением он рассказывал о себе, и уже через пять минут я знал все о Биле, его работе, семье, как он объяснился в любви своей Бесс.

— Австралия — самая демократическая страна в мире, — самодовольно твердил он. — Никто не может помыкать другими. Допустим, я работаю на владельца этой машины, все равно я сам себе хозяин — не захочу на работу выйти, могу дома остаться. Живу в таком же доме, как мой босс, у меня в комнатах не хуже, чем у него. Конечно, он владеет собственной машиной, зато я могу сколько угодно пользоваться этой. Каждое воскресенье вывожу семью за город.

Внезапно Бил нажал ногой тормоз, да так, что машина с полквартала ехала юзом. Я удивленно вертел головой: что случилось? Ничего особенного, просто Бил приметил еще двоих клиентов: тощего юнца и краснощекого здоровяка, от которого попахивало пивом. Им нужно было в совсем другой конец города, но это Била ничуть не смущало.

Новые пассажиры были поглощены обсуждением предстоящих скачек, они стали допытываться у меня, что я думаю о фаворитах. Пришлось с сожалением признаться, что я плохо осведомлен об австралийских рысаках. Оба чрезвычайно удивились, но их утешил Бил, великолепный знаток конного спорта. Обо мне они совсем забыли, и я даже обрадовался, когда Бил подобрал еще одного пассажира, который заговорил о погоде.

Тема и впрямь злободневная: было безветрие, температура воздуха — тридцать восемь градусов. Новый собеседник заверил меня, что в Аделаиде летом далеко не всегда так жарко. Обычная дневная температура — около тридцати градусов. Зато зимой холодно, приходится надевать пальто, шляпу, перчатки.

Аделаида оказалась почтенным и несколько престарелым городом; дома затейливо разукрашены в викторианском стиле. Внезапно Бил опять затормозил так, что нас всех швырнуло вперед. Я спрашивал себя, куда он втиснет еще людей, но оказалось, что любители скачек выходят. Расплатившись по таксе, которую Бил определил неведомо по какому принципу, они непринужденно перелезли через ограду великолепного парка и улеглись на травке под развесистым деревом. С удивлением я обнаружил, что всюду между роскошными клумбами лежат или сидят люди. Кто-то спал, кто-то ел, две женщины вязали, дети играли в прятки среди цветов, влюбленные нежно обнимались, точно они были в лесной глуши, а не в нескольких метрах от заполненного пешеходами тротуара.

— Видимо, в ваших парках нет объявлений «По газонам ходить воспрещается», — заметил я.

— Конечно, нет, — подтвердил Бил. — У нас свободная страна.

Немного погодя он снова остановил машину, теперь у большого здания, в котором помещались всякие учреждения. Я вышел, вышел и тот пассажир, которого занимала погода. По привычке я дал Билу чаевые, но он возмутился.

— Оставь их себе, приятель. Здесь демократическая страна. Привет!

Он дал газ и влился в поток машин.

— А что, все австралийские таксисты такие, как Бил? — спросил я нового знакомца.

— Конечно. А чему вы так удивляетесь?

Я пробормотал, что впервые приехал сюда, не знаю здешних порядков, попрощался и поскорее вошел в подъезд, над которым висела вывеска: «Отдел уличного движения». Обратился со своей проблемой к первому же служащему, но он счел, что дело слишком сложное, и предложил мне пойти к боссу. Начальник, плечистый мужчина лет шестидесяти, сидел за своим столом без пиджака, в одной рубашке, и пил чай. Только я открыл рот, чтобы объясниться, как он прервал меня, указав жестом на кресло:

— Садитесь. Как раз к утреннему чаю поспели. Вам с сахаром, с молоком?

— С сахаром, без молока, — ответил я, твердо решив отныне перенимать австралийскую простоту нравов, тем более что она пришлась мне по душе.

— С сахаром, без молока! — крикнул босс в полуоткрытую дверь, и тотчас появилась миловидная секретарша, неся стакан горячего чая.

— Слышу по выговору, вы из Европы, — продолжал босс. — Как там дела идут?

— Смотря где, — ответил я. — В некоторых странах…

Но босс, подобно Билу, явно предпочитал рассказывать, а не слушать.

— Я ведь побывал в Европе. Еще во время первой мировой войны. Вы знаете, конечно, что мы, австралийцы, помогли выиграть войну. Да, вот это жизнь была…

И он принялся со всеми подробностями описывать, как проводил отпуск в одном французском городишке. Я внимательно выслушал все до конца, после чего очень вежливо и скромно напомнил ему о своем деле.

— Ага, значит, вам нужно разрешение пользоваться в Южной Австралии машиной с левосторонним управлением.

— Простите, не только в Южной — во всей Австралии.

— К сожалению, — сказал босс, — я могу дать разрешение только для Южной Австралии. В каждом штате свои власти.

Достав бланк, он начал заполнять его, а потом спросил:

— У вас есть указатель?

— Указатель?

— Ну да, указатель поворота.

— Конечно, световой сигнал.

— Световые сигналы в Австралии не приняты. Нужно сигналить рукой или — если руль слева — указателем.

— Даже когда темно и руки не видно?

— Даже когда темно.

Он достал откуда-то длинный железный прут с большой жестяной рукой, выкрашенной в желтый цвет.

— А жена не годится? — осторожно справился я. — Я всегда с женой езжу. Она будет сидеть рядом со мной и высовывать руку, когда мне надо повернуть направо. Для левого поворота буду сам сигналить. Еще у меня есть дочь. Она сядет сзади и будет подавать сигнал «стоп».

— Ладно, — сказал босс. — Пойдем вам навстречу.

И он вручил мне разрешение.

— Спасибо, привет! — обрадовался я.

— Привет! — ответил босс.

Я возвращался в порт в отличном настроении. Шофер такси показался мне двойником Била, настолько он был на него похож. Как и надлежит настоящему австралийцу, я сел рядом с водителем и стал помогать Стану (так его звали) высматривать других пассажиров. В благодарность он не только подробно рассказал мне о последней рыбалке, но и одобрительно похлопал меня по плечу, когда мы расстались.

У докеров был обеденный перерыв, а после обеда они в рабочее время устроили собрание по важному вопросу — бастовать или нет. Так в тот день они и не приступили к разгрузке. Но мне сказали, чтобы я не волновался: моя машина и фургон стоят первыми на очереди. Их слова не очень-то меня успокоили, да что толку унывать? И под вечер я снова поехал в город, решил забрать паспорта.

В иммиграционном управлении меня встретили очень сердечно и тотчас провели в один из кабинетов.

— Рад видеть скандинава, — сказал гладко выбритый невысокий человек в ослепительно белой рубашке с «бабочкой» и засученными рукавами. — Садитесь. Как раз к чаю поспели.

— Спасибо, — ответил я. — Мне с сахаром, без молока.

В комнате собралось около десятка служащих, они весело переговаривались со мной, как со старым другом, и даже пригласили зайти в бар по соседству, где можно было развлечься, кидая стрелы в мишень.

— Где вы решили поселиться? — спросил меня коротышка в белой рубахе, когда я вернулся из бара и скова занял место в кресле у его стола.

— Извините, но я не иммигрант. Это полицейский почему-то отправил сюда мои бумаги.

Служащий уставился в потолок и после десяти секунд усиленного размышления радостно поделился со мной своим выводом:

— А ведь он прав. Иммигрантская книжка вам не повредит. Может быть, еще передумаете, захотите остаться в Австралии. Это же лучшая страна в мире, как вам известно.

— Если я соглашусь, бумаги можно получить немедленно? — справился я.

— Через десять минут.

Это решило вопрос. Действительно, через десять минут, получив три синие книжечки, я покинул управление. На пути у меня оказался книжный магазин, и я зашел туда, чтобы заодно купить путеводитель. Обожаю путеводители, особенно написанные чуть устаревшим языком и сообщающие вперемешку сведения о битвах, королевских любовницах, женских монастырях и национальных блюдах.

Выбор книг был очень богат. Я увидел десятки изданий, посвященных Англии, около дюжины повествующих о Париже и несколько путеводителей по прочим странам Европы, популярным среди туристов. Но сколько ни искал, не мог найти ни одной книги об Австралии.

— Об Австралии? — удивился продавец. — Таких нет.

Я ушел ни с чем. Было пять, час пик. Раздобыть такси удалось далеко не сразу, и в порт я попал не скоро: водителю нужно было сперва отвезти в четыре предместья других пассажиров.

На следующее утро докеры вообще не пришли. К счастью, забастовка еще не началась, просто они разгружали другие суда, почему-то пользовавшиеся привилегией. В среду грузчики появились снова, все такие же веселые и приветливые. Один бригадир даже поднялся на борт посмотреть мою машину. Он настолько увлекся, что попросил разрешения поближе ознакомиться с конструкцией фургона. Несколько рабочих его бригады тоже заинтересовались необычным экипажем.

— Да вы спустите их на пристань, там будет лучше видно, — предложил я.

Через полчаса машина и фургон стояли на берегу. Как только докеры окончили осмотр, мы попрощались с ними и тронулись в путь.

Я сравнительно быстро определил, какая из улиц выведет меня на нужное шоссе, но тут Мария-Тереза напомнила мне про совет служащего «Дома Австралии» в Лондоне: прежде чем отваживаться в путешествие, узнать в дорожном управлении, в каком состоянии дороги. Стоит ли? Мы ведь находились в наиболее густо населенной части Австралии, и купленная в Лондоне карта показывала, что местность здесь плоская, как блин. Подумав, я решил, однако, что Мария-Тереза права. Вдруг где-нибудь разлилась река или снесло мост. Это в Австралии не редкость. Но кого бы мы ни спросили, никто не мог сказать, где справочное бюро дорожного управления. Один полицейский надоумил нас обратиться в Королевский южноавстралийский клуб автомобилистов. Клуб помещался в великолепном здании, в нем были отделы регистрации, налогов, ремонта, путевого обслуживания, продажи карт, справок. Учтивый служащий, объявив, что Австралия сердечно приветствует членов всех королевских клубов мира, поглядел на нашу карту и показал совсем не на ту дорогу, которую я облюбовал.

— Послушайте моего совета, — перебил его другой человек, ожидавший возле конторки. — Если у вас возникнет сомнение насчет дороги, выбирайте ту, вдоль которой валяется больше всего пивных бутылок. Это и будет главное шоссе.

— Пивных бутылок?

— Конечно, я согласен, это дурная привычка выбрасывать из машины пустые бутылки. Но ведь не будешь останавливаться каждый раз, как управишься с пивом?

— Мда… — неуверенно согласился я.

— И не забудьте прикрыть радиатор сеткой от саранчи, — добавил служащий. — Как раз в эти дни большие рои пересекают дорогу.

— Ну, что тебе сказали? — спросила Мария-Тереза. Пока я наводил справки, она и Маруиа ходили по другим помещениям, любуясь спортивными призами — кубками и серебряными блюдами.

— Велели следить за пивными бутылками. Но сперва нужно раздобыть сетку от саранчи.

— Ты перегрелся на солнце. Скорей едем за город, пусть тебя продует немного.

По городу мы ехали без задержки: при виде нашего необычного экипажа регулировщики тотчас останавливали все движение и пропускали нас вперед. Но развить полную скорость за городом, как мы задумали, оказалось не так-то просто. Только мы оставили позади коттеджи предместья, как дорога полезла круто вверх. К тому же она была узкой и извилистой. Я справился со специальной картой, полученной в Клубе автомобилистов. Да, высота указана, и не такая уж она большая… Я спокойно включил вторую скорость и выжал до отказа педаль акселератора. Несколько сот метров все шло хорошо, но потом машина стала замедлять ход и в конце концов остановилась. Стрелка указателя температуры стояла на «опасно». Все понятно, перегрелась вода в радиаторе, только и всего. Задним ходом я свернул на проселок, чтобы выждать немного, пока остынет вода. Потом снова выехал на шоссе, но уже через несколько километров повторилась та же история.

— Что-нибудь неисправно, — сказала Мария-Тереза.

— Что ты, — возразил я. — Все нормально: тридцативосьмиградусная жара, крутой подъем и тяжелый фургон на прицепе — вот и закипает.

— Нормально, говоришь? Очень жаль: нам целый год возить этот прицеп, и жара будет похуже сегодняшней, и горки покруче.

Что верно, то верно… Я даже приуныл слегка, но тут меня осенило. Радиатор ведь полон антифриза, я сам его заливал в Швеции, когда начались заморозки! Спустив антифриз, я хорошенько промыл радиатор, и сразу дело пошло лучше. Мы быстро одолели горки и выехали на безбрежную травянистую равнину, среди которой кое-где торчали эвкалиптовые рощицы. Дорога была по-прежнему узкая, но прямая и асфальтированная.

Час за часом катили мы по бесконечной степи. Местность становилась все более пустынной. Машины встречались очень редко, и мы никак не могли взять в толк, кто накидал все эти бутылки, которые сплошной цепочкой лежали вдоль обочин. Жилья никакого; редкие поселки, отстоящие друг от друга на пятьдесят, а то и сто километров, представляли собой несколько деревянных строений, сгрудившихся вокруг церквушки или лавки. Красно-белые птицы безбоязненно порхали возле машины, точно мы попали в уголок девственной природы. Даже трудно поверить, что сейчас 1955 год, а не 1855-й или 1755-й.

— Так и ждешь, сейчас откуда-нибудь выскочат дикари с копьями, — сказал я. — Хотя всем известно, что их здесь давно истребили.

— А я пытаюсь представить себе, как выглядят внутренние области страны, если эта часть называется цивилизованной, — отозвалась Мария-Тереза.

Пустынная равнина напоминала море — то же ощущение широкого приволья, как на корабле посреди океана.

Начало нашего сухопутного плавания складывалось даже лучше, чем мы ожидали. Мы уже поговаривали шутя, что не худо бы плыть так всю ночь, пустив наш корабль по ветру. Но усталость взяла свое, и мы бросили якорь под одиноким эвкалиптом, который источал почти одуряющий аромат. Могучий ветер слегка покачивал фургон. Полная иллюзия морского путешествия… Мы уснули сразу.

На следующий день после нескольких часов езды бурый цвет степной травы сменился желтым. Присмотревшись, я, к своему удивлению, убедился, что это вовсе и не трава, а низкорослая чахлая пшеница. Эвкалиптов стало больше, и они были выше. Где-то я уже видел такой ландшафт… Ну конечно, в музее в Амстердаме. Именно такие пейзажи — светящиеся оранжевые поля и темно-зеленые деревья — писал Ван-Гог, живя в Арле. Не хватало только скособочившихся ослепительно белых строений. Вообще на нашем пути не было в поле ни одного строения. А так называемые поселки, помеченные на карте, чаще всего состояли из элеватора или сарая, заполненного в пять ярусов мешками с зерном. К зернохранилищам подходили железнодорожные пути.

В одном поселке я спросил автомеханика, где же обитают владельцы этих полей.

— Да тут кругом, — он обвел степь рукой. — Если посмотрите внимательней, приметите у дороги бочки на деревянных помостах. Каждая бочка — почтовый ящик. Где-то поблизости и ферма должна быть.

Мы стали наблюдать за почтовыми бочками, но они встречались редко, через десять-двенадцать километров. Не хотел бы я быть почтальоном в этих краях!

— Смотри, папа, — вдруг закричала Маруиа, показывая на странную тучу, повисшую над шоссе, — дождь идет, а на небе солнышко светит!

Это была не дождевая туча, а рой саранчи. Мы поспешили закрыть все окна и быстро промчались сквозь него. Все обошлось благополучно, только из мотора долго пахло жареными кузнечиками. За полчаса нам встретилось еще с полдюжины роев, и запах становился все сильнее. Мы решили последовать доброму совету, который получили в Аделаиде, и в первом же городке купить сетку для радиатора. Но нам попадались все какие-то крохотные поселения без магазинов.

Лишь возле Бендиго, старого города золотоискателей, расположенного в ста пятидесяти километрах к северо-западу от Мельбурна, началась более густо населенная местность. Вдоль шоссе потянулись ограды, и, когда подошло время остановиться на ночлег, мы не придумали ничего лучшего, как заехать на пашню. И были наказаны: за ночь сухая красная пыль проникла во все уголки фургона, а нас самих превратила в краснокожих…

До Канберры оставался всего один день пути, но мы решили, что в столицу надо въезжать при всем параде. Привести себя в порядок очень просто: в первой же реке умоемся сами и отмоем машину. И мы весело покатили по шоссе, соединяющему Мельбурн с Сиднеем, высматривая подходящий водоем. Вот уже и день на исходе, и хоть бы одна река! Правда, кое-где в поселках мелькали вывески: «Горячая вода». Не иначе пансионаты с горячим душем.

В конце концов мы остановились возле дома с надписями: «Место отдыха» и «Горячая вода». Вдоль обочины стояли другие машины, их владельцы выстроились в очередь перед домом. Мы присоединились к ним.

— Что тут происходит? — полюбопытствовал я.

— Как что — пора чай пить, — ответил, обернувшись, один из автомобилистов.

В самом деле, у каждого в руках был чайник с заваркой. За один шиллинг им наполняли чайники горячей водой. Только тут я заметил, что во многих машинах уже в разгаре чаепитие.

Хотя термометр показывал всего тридцать три градуса, на наш взгляд, было слишком тепло, чтобы пить горячий чай. Мы попытались незаметно отступить, однако хозяин уже приметил нас. Наше странное поведение убедило его в том, что мы иностранцы, и он предложил нам вместо чая горячий кофе. Вежливо, но твердо мы отказались и объяснили, что нам надо помыться.

— Тогда остановитесь в Яссе. Это перед самой Канберрой, там кемпинг для фургонов.

— Для фургонов?

— Ну да, в Австралии у каждого есть фургон.

Замечательно, даже не верится! Окрыленные приятной новостью, мы помчались дальше по извилистому шоссе. Найти кемпинг было очень легко: при въезде в Ясс путь к нему указывали две огромные стрелки. Приятный сюрприз: кемпинг располагался в небольшом красивом парке. Под елями выстроилось в два ряда около двадцати фургонов.

— Добро пожаловать, — приветствовал нас сторож. — Место стоит три шиллинга. Уборные и душевая прямо, вон в том кирпичном доме. Опустите в автомат один шиллинг, пойдет горячая вода. Рядом помещения, где можно постирать и погладить. Вечером привезут лед. Поставьте перед дверью фургона бутылку и положите деньги, в шесть утра получите молоко. Если думаете задержаться здесь подольше, предупредите, чтобы вам доставляли газету и почту.

Придя в себя, я спросил, есть ли подобные кемпинги в других местах Австралии. Разумеется, ответил сторож, в каждом городе есть, а в крупных городах даже несколько. Лишь столица представляет собой исключение, там кемпинг еще не достроили. К счастью, мы заблаговременно заказали себе номер в отеле, так что слова сторожа нас ничуть не смутили и не омрачили нашего восхищения отличным сервисом. В Европе, обкатывая фургон, мы убедились, что в больших городах главная трудность — найти место для стоянки. Тут эта проблема явно не существовала.

Поставив фургон на свободную площадку, мы поспешили в душ и потратили много шиллингов на мыло и горячую воду. Снаружи лежал подле стены аккуратно свернутый шланг; объявление сообщало, что он предназначен для мойки машин. Мы бодро принялись смывать трехдневный слой красной пыли и пятна от кузнечиков; скоро «ведетта» засверкала, как новенькая.

Осталось только выспаться как следует, и завтра мы будем готовы для торжественного въезда в федеральную столицу.