Бумеранг

Конец путешествия

тобы завершить наше долгое путешествие во времени и пространстве, оставалось вернуться на восточное побережье, в нынешний век. Для этого было два пути. Либо ехать обратно в Алис-Спрингс и добиваться места на афганском экспрессе, либо рискнуть прокатиться по шоссе, соединяющему Северную Территорию с Брисбеном в приморской части Квинсленда. Почему-то мы все трое испытывали отвращение к экспрессу, и нам не хотелось торчать в ожидании билетов в Алис-Спрингсе. Единодушно решили испытать дорогу через Квинсленд.

От Дарвина до Брисбена три тысячи шестьсот километров, но первые тысяча шестьсот в счет не шли, эта часть дороги асфальтирована. Остальные две тысячи километров называются на всех картах Грейт-Вестерк-хайвей (Большая Западная магистраль). Но мы уже знали, что так называемые магистрали подчас не лучше скотогонной тропы, и не строили себе никаких иллюзий. Наученные опытом, решили также, что нет смысла пытаться заранее получить какие-нибудь сведения о дороге. Поедем, там будет видно. Главное, держать прямой курс (компас поможет), и рано или поздно окажемся на побережье.

Возле Теннантс-Крика, на полпути между Дарвином и Алис-Спрингсом, мы свернули с первого из двух шоссе Северной Территории на второе, тоже построенное во время войны для стратегических целей. Я говорил, что шоссе север — юг очень пустынное, но оно не шло ни в какое сравнение с магистралью запад — восток. Здесь на протяжении четырехсот тридцати пяти километров мы увидели только два дома и не встретили ни одной автомашины. В конце этого отрезка мы сразу поняли, в чем дело. Шоссе просто-напросто обрывалось у Маунт-Айсы, важнейшего рудника всего Квинсленда. Сколько мы ни искали, нигде не было видно продолжения. Дежурный полицейского участка, в который мы зашли, любезно отложил в сторону американский комикс и разъяснил нам, что строители почему-то не удосужились довести шоссе до того места, куда подходит магистраль с побережья. Вот и получился небольшой разрыв в сто тридцать километров между Маунт-Айсой и Клонкарри. «Уже давно» собираются что-нибудь предпринять, но, по мнению дежурного, спешить с этим делом незачем, ведь есть постоянное железнодорожное сообщение с Клонкарри. Мол, следуйте примеру других автомобилистов, погрузитесь на поезд. Мы неохотно поехали на станцию, где молодой парень радостно сообщил нам, что все товарные платформы заняты. Впрочем, когда мы отыскали на запасном пути пустой товарный вагон, парень без всяких возражений разрешил нам занять его.

Мы уже приготовились сами грузить машину и фургон, но откуда-то появились пять-шесть рабочих, которые вызвались помочь. Я неосмотрительно согласился. Машину погрузили без труда; с фургоном дело обстояло сложнее — для него осталось места в обрез, никак не развернешь. Рабочие не растерялись. Повернув фургон боком к вагону, они стали его раскачивать и подталкивать. Десять толчков, и фургон очутился на месте. При этом полетели обе рессоры, но грузчики заверили меня, что совсем без поломок никогда не обходится, это все пустяки.

В составе было два десятка товарных вагонов и два пассажирских. Мы заняли места на поломанных скамейках. Как только поезд тронулся, мы пожалели, что отказались от афганского экспресса…

Дорога делала большую петлю, огибая горный хребет, поэтому до Клонкарри было не сто тридцать, а двести километров. Когда мы выезжали из Маунт-Айсы в пять часов вечера, машинист сказал, что в Клонкарри будем, наверно, около полуночи. В половине третьего мы и в самом деле добрались до цели. Спать легли в фургоне, а когда проснулись в девять утра, то на станции не было ни души, если не считать десятка коз, которые щипали траву между путями. Нам удалось найти автомастерскую, и механики помогли нам сгрузить наше имущество и починить рессоры. Радуясь тому, что самое страшное позади, мы уже через несколько часов продолжили путешествие своим ходом.

Сразу за Клонкарри начиналось поле, изборожденное глубокими следами автомашин. Увидев фермера на побитом «лендровере», мы спросили его, где тут Грейт-Вестерн-хайвей. Он без тени улыбки указал на среднюю колею. Двинулись по ней, но это было не так-то просто, потому что колею проложили грузовики, когда почва была размыта дождями. Мы поминутно задевали грунт и останавливались. Потеряли глушитель, выхлопную трубу и другие детали, названия которых я не знаю, но мотор продолжал прилежно рокотать, а это главное. Попадались и каменистые участки, иногда приходилось даже откатывать с дороги булыжник, чтобы проехать.

Разумеется, нам на каждом шагу встречалось типично австралийское явление природы — крик. У австралийцев криком называется русло реки, достигающее десяти метров в глубину и тридцати — сорока в ширину. В зависимости от времени года, крик заполнен либо водой, либо песком.

Первые крики на нашем пути были совсем сухие; тяжело нагруженные машина и фургон все время зарывались в песок. Выходи, клади доски под колеса и толкай… Крики попадались нам через каждые три-четыре километра, и несколько дней мы ехали со скоростью двадцать километров в час. На крутом подъеме сожгли сцепление; понятно, это только сократило нашу скорость. Все без исключения встречные машины были либо «лендроверы» либо малолитражки типа «моррис», «фольксваген», «рено». Я долго не мог понять, как люди отваживаются ехать здесь на таких маленьких машинах. И, только увидев, как двое сильных мужчин переносят свой «моррис» через крик на руках, понял, в чем дело.

Однако пересохшие русла были ничто по сравнению с заполненными водой, а их становилось все больше и больше. Иногда воды было всего на десять сантиметров, но попадались глубокие речушки, где нам приходилось на поезде на самолете укутывать мотор мешками, чтобы перебраться на другой берег. Многие речки служили водопоем для тысяч коров, которых гнали из Северной Территории на побережье. Коровы с таким усердием пили воду, что нам приходилось ждать по нескольку часов, пока они утолят жажду.

Дождь, заполнивший русла водой, превратил грунт в глинистую размазню. Местами мы вообще не видели никаких следов Грейт-Вестерн-хайвей. Это нас не особенно огорчало, хуже было смотреть, как пастухи на своих фургонах обгоняют машину.

С промежутками в несколько сот километров попадались поселения, которые в Австралии называют городами. Хоть было где заправиться бензином. Разумеется, владельцы бензоколонок ничего не знали о состоянии дороги за пределами их родного поселка. Но один человек, только что приехавший из Брисбена, посоветовал нам подождать, пока дорога высохнет. Ждать надо было месяца два, и мы решили, что его совет нам не годится.

Между горами жилья не было, хотя где-то по соседству размещались фермы — вдоль дороги валялись тысячи дохлых овец. В сезон дождей много овец гибнут оттого, что шерсть намокает, становится тяжелой, и животное, упав, уже не в силах подняться на ноги. Массовый падеж на этот раз был еще связан с тем, что девятый месяц бастовали стригали, и овцы отрастили особенно длинную шерсть.

Две недели спустя мы добрались до более цивилизованных мест, поселки стали встречаться чаще. Но так называемая дорога была и здесь ничуть не лучше. Мы не поверили собственным глазам, когда увидели впереди целый караван: девять грузовиков, нагруженных кипами шерсти, завязли в глине. Шоферы рубили деревца и кусты, чтобы вымостить ими дорогу. Грунт по обе стороны раскис настолько, что объехать их было невозможно. Судя по темпу работы, шоферам платили повременно. Сами они считали, что смогут двинуться дальше в лучшем случае на следующий день. И мы, вместо того чтобы помогать им, стали мостить собственную дорогу. Подъехали еще три автомобилиста, уроженцы Квинсленда. Они обладали немалым опытом в таких делах и везли с собой множество досок. Вместе нам удалось миновать коварный участок, и мы зашлепали дальше по грязи. (Несколько месяцев спустя состоялись ежегодные автогонки; из ста машин шестьдесят четыре застряли и вышли из соревнований как раз в этих местах.)

Под вечер семнадцатого дня мы въехали в настоящий город (он назывался Рим). Здесь нас заверили, что после Кондамайна Грейт-Вестерн-хайвей отвечает своему наименованию. До Кондамайна было сто шестьдесят километров, и мы нажали, чтобы поспеть туда до ночи. Местами развивали поразительную скорость — сорок километров в час! Но время от времени приходилось вытаскивать машину из глины; крики тоже задерживали нас. В конце концов мы сдались и стали на ночевку в лесу возле дороги. В четыре утра Мария-Тереза разбудила меня:

— Слышишь, какой ливень барабанит по крыше? Если не поедем сейчас, можем застрять здесь в глуши на несколько недель. Мне этого совсем не хочется.

Не теряя времени я вскочил на ноги, выбежал во мрак, прицепил фургон к машине и пустил мотор. Через три часа мы въехали в Кондамайн — сонные, полуодетые, вконец измотанные. Впрочем, Маруиа, как всегда, чувствовала себя преотлично и незаметно для родителей принялась вырезать бумажных куколок из красочных карт, которые нам вручили в «Доме Австралии» в Лондоне. Почему я не отдал ей карты на растерзание до начала путешествия?.. Это уберегло бы нас от многих разочарований и ненужных усилий.

Через два-три дня после возвращения к «цивилизации» я пошел в библиотеку и попросил дать мне подшивки газет за последние месяцы. Хотелось посмотреть, что произошло за это время в восточных штатах. Было много статей о трудовых конфликтах. (В частности, почтальоны отказались разносить письма в конвертах с целлофановым окошечком — мол, целлофан очень сильно блестит на солнце, глазам больно, когда читаешь адрес). Опять бастовали докеры… Произошли новые наводнения, несколько раз нарушалось сообщение между Сиднеем и Мельбурном… В Южной Австралии и Виктории водой смыло несколько городов… Лесные пожары причинили большой ущерб… По субботам на скачках красивые женщины щеголяли в умопомрачительных нарядах… Прибыли десятки тысяч новых иммигрантов… Политические деятели поносили друг друга и давали предвыборные обещания, которые заведомо не могли сдержать… Поезда сходили с рельсов… Сыграно множество крикетных матчей…

И только о проблеме аборигенов я не нашел ни слова.