Быть с тобой, думать о тебе

ТРИНАДЦАТЬ

В перерыв я ждал, пока Лука выйдет из туалета, чтобы пойти вместе пообедать.

— А почему ты ходишь в туалет сюда, а не в тот, что на нашем этаже? — спросил я, когда он появился. — Сюда ходят все, тут всегда очередь и не очень чисто.

— Потому что в туалете на нашем этаже рядом с раковиной есть электрическая розетка, которая похожа на смайлик.

Я посмотрел на него, не веря своим ушам:

— Что за херню ты несешь?

— Габо, ты только представь: стоишь над писсуаром, и она смотрит на тебя, а я не могу писать под напряжением.

Я расхохотался.

— После обеда пойдем туда, сам увидишь, — добавил он.

— Думаешь, отправлюсь с тобой в туалет рассматривать смайлики? В любом случае после обеда мне нужно домой.

Лука усмехнулся, он уже обо всем догадался.

— Не слишком ли далеко ты зашел с этой историей?

Я посмотрел на него, пытаясь понять, что он хочет сказать.

— Встречаться с замужними женщинами опасно, рискуешь пораниться.

— Не беспокойся, я видел, что собой представляет ее муж — не самый тяжелый вес.

— Опасность не в нем, а в ней. Замужние путают секс с чувствами. Если хорошо и долго трахаешь их, они влюбляются.

Я задумался, а может ли такое случиться с Сильвией.

— Какой же ты зануда. И потом, с ней никакой опасности нет. Она — совершенно особый случай. Нет такой категории женщин, к которой я мог бы ее отнести.

— Ну да, конечно, она не такая, как все, — с иронией ответил Лука.

— Во всяком случае, нет такого смайлика в туалете, который назывался бы парейдолия[11].

— А что это? Какая-нибудь дисфункция? Болезнь?

— Да нет, бывает со всеми. Это связано с мозгом, когда знакомые картинки накладываются на реальные.

— А когда повсюду видятся жопы, это как называется? Есть название и для этого?

Он все время подшучивал надо мной, и это забавляло.

— Да ты балда!

За обедом мы говорили о фирме, которую он собирался привлечь в агентство. Лука был одним из лучших сотрудников, и если бы ему удалось заполучить такого клиента, это стало бы большой удачей.

После обеда мы попрощались, и я отправился домой.

— Что с тобой? — спросил я Сильвию, как только она вошла.

— Немного устала. Лоренцо простудился, и я вот уже две ночи почти не сплю.

— Иди ко мне, — сказал я, взяв ее за руку и привлекая к себе. — Дай обниму тебя.

Мы молча постояли в тишине, обнявшись.

— А еще я поссорилась с мужем.

Этого я не предвидел, мне не хотелось, чтобы ее проблемы помешали нашей послеобеденной встрече.

— Садись на диван, сейчас вернусь. — Я прошел в ванную, наполнил ванну водой и зажег несколько свечей. Потом вернулся к ней и потянул за руку.

Когда мы вошли в ванную, она улыбнулась:

— Еще и свечи?

Казалось, она расслабилась, успокоилась.

Она начала раздеваться, а я пошел в кухню за бутылкой белого вина и бокалами. Когда вернулся, она уже скрылась под пеной.

Я улыбнулся:

— Горячая ванна, охлажденное вино. — И протянул ей бокал.

— Не найдется ли у тебя чего-нибудь, чем можно подвязать волосы?

— Не думаю, хотя поищу. Пожалуй, моя бывшая что-то оставила. — Я открыл нижний ящичек под раковиной и нашел черную резинку. — Вот; попробуй это.

Она взглянула на резинку и не пожелала даже притронуться к ней.

— Нет, спасибо, лучше обойдусь полотенцем.

Похоже, и резинка вызвала у нее раздражение. Я взял два полотенца и сложил их вместе, превратив в подушку. Поставил бутылку на пол и забрался в ванну. Не сразу, но мы нашли удобное положение.

Пару секунд мы молчали, она закрыла глаза.

Я подумал, что горячая вода делает свое дело, но Сильвия заговорила:

— Уже давно думаю, что жизнь несправедлива со мной, что муж несправедлив со мной и, как бы нелепо это ни звучало, сын тоже несправедлив. Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь заметил, что и у меня есть свои потребности. Никто меня не благодарит за то, что делаю, никто не замечает моих жертв, все всё воспринимают как само собой разумеющееся. Утром, едва проснувшись, я уже мысленно ссорюсь.

А теперь не хочу больше ничего говорить, хочу получить удовольствие от ванны.

Я впервые слышал, чтобы она так жаловалась и оставалась такой мрачной. Я не знал, что и сказать. Взяв телефон, включил музыку, и зазвучала «Arms of a Woman»[12] Эймоса Ли.

— Я все еще жду сборник классической музыки, который ты обещала.

Она лежала с закрытыми глазами, погрузившись в свои мысли, и даже не слышала меня.

— Иногда я думаю, что моя жизнь — сплошная ошибка, все решения и выбор сделаны против моей воли. — Сегодня она была очень строга, когда говорила о себе. — Я недовольна жизнью и даже тем, что собой представляю.

— А ты знаешь кого-то, кто мог бы сказать, что доволен? — спросил я в надежде отогнать от нее дурные мысли.

Лежа в горячей и ароматной воде, я рассказал ей, как слушал однажды передачу по радио, в которой ведущий убеждал, что каждый из нас может взять в руки свою судьбу и управлять ею. Во время передачи некоторые слушатели звонили, чтобы рассказать свои истории о том, как бросили все и, изменив свою жизнь, были счастливы.

— При одной только мысли об этом уже теряюсь, — ответила она. — Но у кого хватает сил на все это? — Потом она закрыла глаза и добавила, что прежде, чем отваживаться на что-то новое, лучше было бы жить прежней жизнью, лишь урывая для себя какие-то небольшие радости. — Мне кажется, это лучшее решение.

А я задумался, не меня ли она подразумевает под этими небольшими радостями.

— Когда говоришь, что твоя жизнь — сплошная ошибка, что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Не знаю точно, в чем именно я ошиблась. Понимаю только, что должна делать больше и меньше опасаться. Но, боюсь, все равно была бы недовольна.

Что-то явно не давало ей покоя, даже горячая ванна не помогала. Она продолжала:

— И вдобавок проблема отношений. Думаю, я недовольна вне зависимости от того, как поступаю. Это как если бы все время приходилось выбирать между двумя противоположными вариантами: продолжать ли занятия музыкой или нет, выйти замуж или не выйти, родить сына или не рожать. Я уверена, что если бы я, как ты, не имела семьи, то спрашивала бы себя, а как это — иметь ее.

И вот опять эта история про семью. Я не понимал, надо ли воспринимать ее слова как тонкую провокацию в отношении меня или она обрушивает на меня все это только из желания выплеснуть накопившуюся досаду.

Наверное, она почувствовала мое недоумение, потому что спросила уже более мягким тоном:

— А ты что поменял бы в своей жизни?

Мне не понравился ее вопрос, но я постарался ответить как можно спокойнее:

— Еще больше занялся бы своей карьерой.

— Мне кажется, ты и так немало занят ею.

— Я не говорю о работе как таковой. Карьера требует и многого другого: ума, хитрости, проницательности, стратегии. Нужно иметь связи в обществе, бывать на разных ужинах, праздниках, встречах. Все это я терпеть не могу.

Я думал, что обошел острые углы, как вдруг она сказала:

— Знаешь, я не представляю тебя в работе, которой ты занят.

— То есть как это?

— Мне кажется, это не твое.

Я возразил:

— Видишь ли, я ведь хорошо делаю свое дело.

— Не сомневаюсь, более того, видно, что преуспеваешь.

— Так в чем дело? Что ты хочешь сказать?

— По-моему, это не твое призвание, даже если ты и справляешься. — Она явно хотела вовлечь меня в водоворот своего плохого настроения и подыскивала цель для нанесения удара. — Мне кажется, твоя работа — это скорее случайный, чем осознанный выбор. Она позволила тебе жить лучше, чем живет твоя семья, и этого тебе оказалось достаточно. С тем же успехом ты мог бы заниматься чем угодно.

Она сделала превосходный анализ, но я испытал сильную досаду. Мне пришлось защищаться, и я коротко бросил:

— Мне нравится моя работа.

У меня впервые возникло впечатление, будто Сильвия осуждает меня. Меня обидели не столько ее слова, сколько тот факт, что ей хотелось ранить меня.

За прошедшие месяцы она несколько утратила свою робость, неуверенность и стыдливость, которые я видел в ней поначалу и которые были так привлекательны.

— Ао своей собственной семье ты никогда не задумываешься? — вновь заговорила она. — Ты не устал жить один?

Мне следовало остановить ее.

— А тебе не надоело, вернувшись домой, сознавать, что ни на минуту не можешь остаться одна? Не устала от того, что никогда нет времени для себя?

— Конечно, это иногда удручает. — Она снова перешла в наступление: — Что тебя не устраивает в прочных отношениях?

— Ничего, просто не нравится. Не хочу просыпаться утром и уже мысленно ссориться, готовя кому-то завтрак.

Я понимал, что это нечестно, нельзя признаваться в этом человеку, который был искренен с тобой. Я пытался понять, почему она так себя ведет. Может, прав Лука и она начинает испытывать ко мне глубокие чувства. Она подкалывала меня, но на самом деле требовала большего. Хотела, чтобы я взял на себя ответственность за нас и решился сделать шаг вперед.

Она продолжала в том же духе:

— Понятно, что для тебя отношения — лишняя морока. Но ты ошибаешься.

Я почувствовал, как меня бросило в краску.

«В конце концов, вы все одинаковы», — сказал я себе, не произнося этого вслух. У меня впервые возникло желание показать ей, что я сильнее ее, даже если причиню ей при этом боль.

Я немного помолчал, потом, глядя ей прямо в глаза, произнес:

— Это все слова, но в конечном счете правда заключается совсем в другом. Ты сейчас здесь, со мной, и ты замужем за другим человеком.

Она мгновенно изменилась в лице — я перешел границу.

— Извини, — сказал я секунду спустя. Я произнес это искренне.

Она молча посмотрела на меня, закрыла глаза и попыталась расслабиться. Я сделал то же самое, но мне не удалось. Я перестарался.

Она поставила бокал на край ванны.

— Ты прав, — сказала она равнодушным тоном. Поднялась и выбралась на пол. — Поздно, мне нужно идти. Спасибо за ванну и вино. — Она взяла мой халат и попыталась надеть его, но никак не могла попасть в рукава.

Я тоже вылез из ванны. Я чувствовал себя идиотом, мне не верилось, что я мог так ответить ей.

Она уже оделась и готова была уйти.

— Не уходи так.

— Поздно.

Я понял, единственное, что мне оставалось, это позволить ей уйти. И даже не проводил ее до дверей. Я вытерся полотенцем и оделся. Вынул пробку, и вода быстро убежала в слив. На дне остались клочья белой пены.

Волшебство окончилось.