Когда хочешь порвать отношения, надо действовать постепенно. Хорошо было бы прожить это время будто в замедленном темпе.
Бывает, нужно выйти из машины, а из динамика звучит твоя любимая песня, и ты ждешь, пока она закончится. А не можешь ждать, выключаешь звук, но не резко, а лишь постепенно убавляя громкость.
Сильвия ничего не стала замедлять, она даже не проводила меня к выходу. Все произошло быстро и грубо.
Последнее воспоминание, которое у меня осталось о нас, тот день в Вероне. Я пребывал тогда на седьмом небе от счастья, кричал, представлял себя голым на крыше мира, а потом, секунду спустя, вдруг оказался на земле с переломанными костями. Реальность — твердый пол.
Время шло. В какой-то момент я уже не понимал, с кем боролся: с Сильвией, с собой, с любовью, с жизнью.
В моей голове постоянно роились вопросы, которые некому было задать. Я дошел до точки и, похоже, совсем потерялся. Я никак не мог понять, как человек, с которым встречался несколько месяцев, способен ранить так глубоко?
Я любил ее безоглядно и ничего не мог с этим поделать, я понял, что иначе и не бывает. Понадобились время и расстояние, чтобы осознать, что же произошло со мной.
Поначалу казалось, я совершенно не способен мириться с ее отсутствием. Оставалась крохотная надежда, что вдруг она передумает, вернется и позвонит в мою дверь.
Долгие месяцы каждый сигнал о сообщении или звонок с незнакомого номера заставляли думать о ней.
Иногда я фантазировал о нас с ней, представлял, как мы вместе ужинаем, вместе спим и вместе просыпаемся, вместе смотрим фильм, дела-ем покупки. В одном из моих самых любимых сюжетов мы находились дома в пять часов зимнего утра и собирались в горы кататься на лыжах. Мне даже казалось, будто я слышу шуршание наших курток, когда мы собираемся в дорогу.
Однажды я даже представил ее беременной и подумал, что мы вполне смогли бы жить все вместе — мы трое и ее сын, которого она родила раньше.
Погружаясь в эти фантазии, я чувствовал себя легче, это было мое обезболивающее. Но с каждым возвращением в реальность мне становилось все хуже.
Я обещал, что не буду больше искать встречи, и сдержал слово, но это оказалось крайне трудно. Я всеми силами старался забыть ее образ, пытался ненавидеть ее, но ничего не получалось. Трудно ненавидеть того, кого на самом деле хочешь видеть рядом.
По вечерам я бесцельно бродил по городу, шел в центр, смотрел на витрины закрытых магазинов. Иногда садился в машину и часами накручивал километры.
Когда чувствовал, что от боли перехватывает дыхание, позволял себе небольшие послабления. Отправлялся в наш книжный магазин и покупал там в баре ореховое печенье. Надевал рубашки, которые нравились ей. Слушал записи, которые она подарила мне. Даже купил «Веселую науку». Думал о том, что и она читала эту книгу страницу за страницей.
— Все еще с этой книгой? — спросил Лука, увидев ее у меня на письменном столе.
— Знаю, я смешон.
— Ладно, давай поднимайся. — И он сдернул со спинки стула мой пиджак.
— Куда пойдем?
— Прогуляемся.
Мы прошли до ближайшего к офису парка. — Знаешь что, кончай! — воскликнул он, закатывая рукава рубашки.
— Намерен поколотить меня?
— Стоило бы, но не стану добивать умирающего.
Я рассмеялся, впервые за долгие недели.
— Видишь, немного-то и надо. Не могу больше смотреть, как ты вползаешь в офис, еле волоча ноги, словно старик.
— Ничего не могу поделать.
— Не мели глупостей. — Лука посерьезнел. — Она не мужа предпочла тебе, она сделала другой выбор.
— И что же она выбрала? Оставаться несчастливой с другим мужчиной только потому, что у нее есть сын?
— Видишь, насколько ты ничего не понимаешь. Ты всегда жил как дикий пес и даже представить себе не можешь, насколько велико могущество этого «мы».
Он не внушал доверия в качестве гуру.
— Хотелось бы напомнить тебе, что ты не хотел жениться и сделал это только по обязанности.
Лука повернулся ко мне и посмотрел в глаза.
— Я женился на Маризе, потому что, когда любишь человека, шаг назад означает также и шаг вперед, сделанный вместе с ним. И обнаруживаешь в жизни то, чего один никогда не увидел бы.
Он говорил волнуясь, словно открывая мне что-то очень важное, делясь драгоценным секретом. И хотя я не все понял, его слова запали в душу и по какой-то странной логике заставили меня почувствовать себя лучше.
Однажды после работы я сел в машину и поехал за покупками. Потом, возвращаясь домой, свернул куда-то не туда, слегка заблудился и оказался на самой окраине города, у пустыря. Я остановился, выключил двигатель, вышел из машины. Прислонившись к капоту, огляделся. Час был закатный, небо из голубого становилось синим с полосками розовых облаков, воздух приятно охлаждал.
Я смотрел на дома, на освещенные окна, балконы с велосипедами, на пустые веревки для белья, металлические шкафчики и цветочные вазы, почти все пустые.
Представил людей, живущих там, тепло домашнего очага, запахи готовящейся еды, легкую суматоху, которая возникает, когда все усаживаются за стол.
Вспомнил, как в детстве играл в ванне, пока мама готовила ужин, и ждал, когда повернется ключ в замке, потому что через несколько минут войдет папа, вытрет меня полотенцем и наденет на меня пижаму. А потом мы будем ужинать все вместе.
Впервые спустя очень много времени я перестал ощущать боль.
Вечером я достал покупки. Я купил миндальное молоко и яйца. В супермаркетах они обычно лежат на полках, но я машинально отправил их, как всегда, в холодильник, а потом задумался, зачем кладу туда, если в магазине яйца держат при комнатной температуре. Глупый вопрос, но он заставил меня улыбнуться.
Из проигрывателя зазвучала «Honey Jars»[14]Брайана Джона Эпплби. Однажды я слушал эту музыку вместе с ней, в тот день, когда подумал про себя: «Ты женщина, в которую прекрасно было бы влюбиться».
Это добило меня. Я прошел в гостиную, где музыка звучала громче, опустился на диван и понял, что плачу. Я не пытался остановить слезы и позволил им течь, выпуская накопившееся внутри меня страдание.
Внезапно что-то словно толкнуло меня: я должен принять себя таким, каков я есть. Я принимал все, прекрасное и не очень, минуты силы и слабости. При этом что-то глубоко менялось во мне. Я понял, как перестать бороться и защищаться от всего. Я больше не чувствовал себя потерянным, я просто проживал другую версию себя.
Однажды утром я проснулся и не почувствовал боли — она ушла.