Быть с тобой, думать о тебе

СЕМНАДЦАТЬ

— Но разве мы не были тут вместе? — спросил я себя, опустившись на край постели.

Мне мучительно захотелось немедленно позвонить ей, я даже подумал, что если возьму такси, то догоню ее на вокзале, где она ждет поезда, и мы сможем поговорить. Но что-то остановило меня. Я подумал: пусть лучше пройдет ночь.

Я поднялся, очень долго стоял под душем, потом оделся и решил пройтись по Вероне. И оказался в тех самых местах, где мы гуляли с ней всего несколько часов назад.

Я представил, как мы выглядели со стороны. Никто и не подумал бы, что вскоре расстанемся, такими мы казались в тот момент счастливыми, влюбленными, полными желания. Все говорило об этом — наши реплики, взгляды, смех, сплетенные пальцы рук.

Куда все это могло деться? Как такие прекрасные отношения могли внезапно обернуться такой болью?

Я не находил ответа на этот вопрос.

Я видел свое отражение в витрине магазина, рядом не было никого, главное — не было ее.

Когда я вернулся в отель, мне показалось, будто бродил по городу целую вечность, даже забыл поужинать.

Комната приведена в порядок, постель убрана. От нас с Сильвией, от того, что произошло, не осталось и следа. Время не остановилось в ожидании.

Все казалось таким далеким, что могло быть только фантазией.

Я подумал, что никогда больше не смогу уснуть, однако неожиданно провалился в глубокий сон.

Когда открыл глаза, мне показалось, будто спал всего несколько минут. Я забыл задернуть темные шторы, как делаю всегда, когда сплю в отеле, и меня разбудили первые лучи утреннего солнца.

Как только я вспомнил, что произошло, меня охватила тревога, и я схватился за телефон — нет ли сообщений, но ничего не было.

Вновь дала знать о себе вся боль, испытанная накануне.

Я с трудом переживал неведение. Мне необходимо было понять, что же будет с нами дальше. Позвонить ей я мог только после презентации. Утром никогда не посылал ей сообщений, зная, что в это время она не одна.

Чтобы отвлечься, я стал думать о совещании, на котором вскоре предстояло выступить.

У меня была условлена встреча с Оскаром в баре на площади делле Эрбе, мы хотели обменяться последними соображениями и затем вместе отправиться к Адзолини.

Оскар ждал меня за столиком в отдельном, внутреннем зале. Читал газету. Он был уверен, что никто на него не смотрит, и теперь в очках, сползающих на кончик носа, выглядел на свой возраст. Впервые за много лет у меня сложилось впечатление, будто он стал самим собой, а не тем персонажем, которого изображал, и я невольно проникся к нему симпатией.

— В такой солнечный день разве не лучше посидеть снаружи? — спросил я, подойдя к столику.

— Там слишком много народу, много толкотни. Рано утром я предпочитаю спокойствие.

Я улыбнулся: он и в самом деле постарел. Я заказал кофе и открыл ноутбук, чтобы показать ему последние поправки, которые сделал в поезде.

— Ты уже показывал мне их позавчера.

— А вчера в поезде я еще кое-что переделал…

— Я уже сказал, что все хорошо, и я доверяю тебе. Ты ведь многие годы занимаешься этим делом, и нет нужды контролировать каждый твой шаг.

Я посмотрел на него как на инопланетянина. Давно ожидая от него чего-то подобного, теперь я не верил своим ушам.

— Не смотри на меня так, рано или поздно ты должен был это услышать. — Он допил свой свежевыжатый сок. — Сегодня утром я едва не опоздал на поезд, — сказал он, сделав последний глоток.

Я решил, что какая-то неведомая сущность завладела им, ведь настоящий Оскар всегда гордился тем, что никогда в жизни, ни разу за всю свою долгую карьеру никуда не опоздал. Впервые я увидел в нем нормального человека.

— Я не спал до шести утра.

— Тебе нездоровилось?

— Нет, ждал, когда сын вернется домой.

— Он, конечно, проводил время с девушкой. — И я подумал, как же часто не спали из-за меня мои родители.

— Он сделал это нарочно. Вчера вечером у нас состоялся с ним довольно крупный разговор.

— Твой сын мне всегда казался разумным мальчиком. — Я попытался успокоить его. Оскар выглядел очень озабоченным.

— Да, так и есть. Мы поссорились из-за того, что он не хочет поступать в университет.

— А что же он хочет делать?

— Рисовать комиксы.

— Он хорошо рисует?

— Очень хорошо. У него настоящий талант.

— Так в чем же дело?

— Как в чем?! Тут ведь нет никакой карьерной перспективы. И ничего не поделаешь! Когда спросил его об этом, знаешь, что он ответил?

Я молча посмотрел на него в ожидании.

— «Папа, ну скажи мне, какого черта я должен похоронить себя заживо в каком-то офисе, как это сделал ты. Ради чего, скажи мне! Ради виллы у моря, куда всегда ездили только мы с мамой, без тебя?» — Оскар говорил со мной откровенно. — И знаешь, о чем я думал до шести утра? — Он посмотрел на меня, словно ожидая вопроса, но я по-прежнему молчал, и тогда он закончил: — Наверное, этот засранец прав.

Поначалу мне показалось, будто я ослышался, он ставил под сомнение свои жизненные устои, резоны, по которым каждое утро вставал с постели и занимался боксом. В эту минуту мне захотелось рассказать ему о Сильвии, может быть, он понял бы меня сейчас и мог бы дать хороший совет — совет мудрого отца.

Но тут подошел официант с кофе и разрушил возникшую было между нами атмосферу доверия. Я упустил момент и ничего не сказал.

— Пока ты пьешь кофе, пойду заплачу. Время выдвигаться.

Он поднялся и оставил меня за столиком одного. Это опять был тот Оскар, каким его знали все, человек, который ни за что не подождет двух лишних минут.

Мысли о Сильвии снова захватили меня, легли камнем на сердце.

В зале для совещаний я подключил ноутбук к Сети и проверил, все ли работает.

Когда Адзолини и Альдо, ответственный за связи с общественностью, заняли свои места, я попросил задвинуть шторы и включил видео.

На экране появилось изображение космоса. Трехмерная анимация показывала, что годовой цикл равен одному обороту Земли вокруг Солнца.

«Каччаторино» Адзолини сделал более пятидесяти оборотов, его круги вокруг Солнца — это синонимы качества.

Видео закончилось, кто-то раздвинул шторы, и я увидел лицо Адзолини.

— Это принцип рекламной кампании, — заключил я.

Никто ничего не говорил, никто не улыбался.

Моя идея никого не восхитила.

Адзолини отпил воды, поерзал на стуле и проговорил:

— Видите ли, наши клиенты — семейные люди, и я полагал, что вам сообщили об этом. — Тут он бросил взгляд на Альдо, и тот немедленно уточнил:

— Это первое, что мы сделали в Милане.

Я посмотрел на Оскара в надежде, что он придет мне на помощь, но тот молчал, явно выжидая, как я стану выкручиваться.

— Я знаю это. Я подумал, что реклама обычно полна нереальных семей, которые притворно улыбаются, изображая столь же нереальное счастье. И вместо того, чтобы ради поддержания традиции ставить рядом дедушку и внука, я подумал, что получилось бы интереснее, если отправить «каччаторино» в космос.

Адзолини, не глядя на меня, произнес:

— Это ваша задача — придумывать рекламные семьи. Я же хочу видеть накрытые столы, мамаш в фартуках и тепло семейного очага, а не холодные астероиды, похожие на огромные камни в почках.

Сраженный и убитый, я не знал, что сказать.

Адзолини посмотрел на меня:

— И это все? Вы не подумали о какой-нибудь альтернативе?

У меня не было никакой альтернативы я сделал ставку на космический «каччато-рино».

Я чувствовал себя так, словно по мне проехал танк. Одна половина меня не могла не думать о Сильвии и поглядывать на телефон, вдруг на дисплее появится ее имя, другая отчаянно пыталась найти какую-нибудь идею, которая вызволила бы меня из этой чертовой ситуации.

Альдо, Оскар и Адзолини молча уставились на меня. Вот уже второй раз за сутки я поставил на кон свою жизнь.

Единственное, что мне пришло в голову, это шутка Луки: «Свинья, которая получает столько удовольствия, может давать только отличную колбасу».

Я закрыл глаза. Все выглядело настолько абсурдно, что я невольно рассмеялся. Когда же открыл их, увидел, что все смотрят на меня.

Адзолини, потеряв терпение, поднялся:

— Вернемся к этому разговору, когда у вас найдется что-нибудь получше. Всего доброго.

Альдо поспешил за ним, словно верный пес. В зале остались только мы с Оскаром.

Он помолчал немного, прежде чем окончательно добить меня:

— Я все могу понять. Идея не понравилась, и в этом не только твоя вина. Бывает, это этап игры. Но смеяться в ответ на вопрос заказчика, нет ли у тебя альтернативного варианта, мне кажется, глупо. Я считал тебя умнее, Габриэле.

Я летел в свободном падении и не знал, за что ухватиться.