Адриан проводит в больнице в общей сложности чуть больше месяца. Врачи утверждают, учитывая характер травм, на поправку больной идет семимильными шагами, да я и сама это вижу. Мы с Хлоей навещаем его по очереди, хоть Стёпа и ворчит, что выезжать из дома нежелательно.
При встречах практически не разговариваем. Только если по делу. Макрис недовольно выговаривает, что беременным в больнице делать нечего. Я, конечно, не слушаю.
В конце марта его наконец-то выписывают.
Ранним пятничным утром Адриан появляется в доме и всё сразу же меняется. Хотя бы в том, что теперь я не могу просто так прийти в его комнату. Уснуть на его подушке или открыть створку шкафа и провести ладонью по ровному ряду рубашек.
Отныне эта маленькая слабость под запретом.
— Я хотела отметить день рождения в боулинге. Позвать одноклассников. А мама сказала, что я не плебейка, и нужно обязательно собрать всех греков на приём, — жалуется Хлоя за воскресным обедом, который мы устраиваем прямо на кухне.
Дом огромный. Конечно, здесь есть большая, светлая столовая комната, но, обедать там втроём — это слишком официально.
Молча отпиваю свежевыжатый апельсиновый сок и без энтузиазма ковыряюсь в салате. С утра чувствую себя немного подавленной, а ещё начала мучить изжога.
— Естественно, ты пригласишь одноклассников куда хочешь, Хлоя, — произносит Адриан с легкой улыбкой. — Что касается приёма, мы обсудим это с твоей мамой.
— Но я не хочу, пап. Мы ведь даже не дружим!
— И зря. Ты знаешь, как важно для нашего народа быть вместе?
— Я не хочу дружить с кем-то только лишь потому, что они греки. Что за бред?
Почувствовав на себе внимательный взгляд, поднимаю голову и тоже осматриваю Адриана. Волосы в творческом беспорядке, гладковыбритый подбородок, белая футболка и светло-голубая лангета на правой руке.
Невозмутимо отвожу глаза и продолжаю трапезу.
С каждым днем мне становится всё сложнее находиться с ним вблизи и практически не поддерживать общение. Во мне так много чувств. Горный водопад, который вот-вот начнет функционировать и зальёт все окрестности ледяной талой водой.
Проваливаюсь в собственные мысли настолько, что и не сразу замечаю, как Хлоя обращается ко мне.
— Ты что-то сказала? — нахмуриваюсь, откладывая вилку.
— Если всё же будет приём, — дочь Адриана смешно закатывает глаза. — Ты придешь меня поздравить, Вера?
— Хм-м, — хрипло отвечаю. — Думаю, это возможно. Но я бы предпочла боулинг…
— Кру-то!
Адриан награждает меня ироничным взглядом, я на него не реагирую. Снова утыкаюсь в тарелку. Хлоя быстро управляется с обедом и убегает в свою комнату, оставляя за собой гнетущую тишину.
Поднимаюсь с места. Развернувшись, отправляю тарелку в мойку и завариваю чай.
Почувствовав шаги сзади, напрягаюсь. По позвоночнику мурашки табуном пробегаются.
Сегодня выходной, в доме мы практически одни.
Краем глаза замечаю, Макрис отставляет свою тарелку, а затем чувствую, как в спину упирается твердая грудь, а в ягодицы внушительный пах. Момент соприкосновения отзывается взрывом в душе.
Щеки заливаются жаром.
— Пфф… — единственное, как могу отреагировать.
Лицо Адриана прячется в моих волосах. Он замирает, тяжело дышит. Мне кажется, я даже слышу, как наши сердца начинают биться в унисон.
Внутри адская воронка. От всего. От чувств, от недавнего страха, за его жизнь. А ещё что-то, пожалуй, гормональное, природное. Всё же это отец моего ребенка. Малыша, который вот уже неделю отчаянно пинается изнутри.
— Ты плохо себя чувствуешь? Совсем ничего не поела, — тихо шепчет Адриан.
— Завтрак был плотным.
— Как наш сын? Хорошо себя ведёт?
— Всё в норме.
Облизываю пересохшие губы и отчаянно закусываю нижнюю, когда мужская ладонь накрывает округлый животик. Опускаю голову, чтобы запечатлеть этот момент на память. Не для себя, а для того, кто внутри.
— Вы подросли, — хвалит Адриан, ласково поглаживая.
— Мы старались.
Поначалу чувствую себя скованно, но медленно расслабляюсь. Как кошка на солнце, почти мурлыкать начинаю. В промежности приятно разливается тепло. Клетки тела понемногу оживать начинают, напитываются знакомым запахом.
Черт.
Всё это обрывается в момент, когда холодные, жесткие губы касаются горящей щеки.
Словно отрезвляет.
Что мы делаем? Что я делаю, черт возьми?
Осторожно выскользнув из-под его руки, откашливаюсь.
— Хочу поговорить с тобой, — произношу, усаживаясь.
Жду, пока он разместится напротив. И только после этого начинаю:
— Степан сказал, что виновный был найден.
Взгляд Адриана сужается, он почти незаметно кивает.
— Если действительно этот человек случайно там оказался, я бы хотела вернуться к себе.
Молча наблюдаю за тем, как он поднимается и подходит к окну. Опустив голову, разглядываю незамысловатый узор на скатерти.
— Тебе здесь плохо? — Адриан оборачивается лишь на секунду, чтобы зацепить взглядом моё обескураженное лицо.
— Нет, — мотаю головой. — Но моё нахождение здесь… это неправильно.
— Есть ты. Есть я. У нас будет ребенок. Что в этой конструкции неправильного, Вера?
— Эм…
Вздыхаю полной грудью и морщусь.
— Я не хочу играть в семью.
— Считаешь, я играю?
— Не знаю.
Зато честно.
Адриан разворачивается. Приподнимает брови, видимо, пытается подобрать слова.
— Правда, не знаю, Андрей, — повторяю чуть мягче.
Разговаривать с ним начистоту — моя слепая зона. Никогда этого не умела.
— Эти две недели я много размышляла. В том числе, над тем, что рассказала мне Хлоя.
— Она ещё ребенок. Не вини её.
— Конечно, я её не виню, — возмущенно выговариваю. — За кого ты меня принимаешь? Я, наоборот, благодарна твоей дочери, что она открыла мне глаза. Но я в недоумении, Адриан. Почему я узнала об этом вот так… Почему?
— Не побеги ты в тот вечер с камерой наперевес на тот приём, узнала бы раньше.
Уму непостижимо. Снова я виновата? Это звучит так оскорбительно, что окончательно доказывает — моё решение единственное верное.
— Я хочу, чтобы всё осталось так, как есть сейчас.
— То есть никак? — усмехается он.
— Знаешь, я ведь всё время винила себя. Во всем. И два года назад в том, что не улетела вместе с тобой. И сейчас. А теперь осознала — ты виноват не меньше, Андрей. Между нами нет главного — доверия. И его никогда не было.
Адриан снова усаживается напротив.
— Для доверия нужны как минимум двое, Вера.
— Согласна. Почему ты мне ничего не сказал? Про Хлою, про Эрику?
— А что я должен был сказать? — безэмоционально выговаривает. — Здравствуй, Вера. Объявилась девица, с которой у нас когда-то был мимолетный роман и, возможно, у меня есть дочь-подросток? Я сам был ни в чем не уверен.
— А потом? — срываюсь. — Когда вернулся за прииском? Почему умолчал? Когда Эрика тем утром пришла к нам в дом?
— Потому что это были мои проблемы, — чеканит.
Злится. Я тоже.
Усиленно сминаю подол обычного облегающего платья из трикотажа.
— Твои, — горько повторяю. — Твои проблемы, Адриан. Так и получается. У тебя свои проблемы, а у меня свои. Представляешь?
— Ты можешь рассказать мне, и я возьму их на себя.
Невозможный человек.
Это ведь как раскрывать карты перед соперником. Знать, что они могут быть использованы против тебя и всё равно делать.
Решительно поправляю волосы и складываю руки на стол.
— Нет, Андрей. Я уже сказала, что хочу оставить всё так, как есть.
В уголках глаз появляются слёзы. Украдкой их стираю.
— Я сейчас, как выжженная земля. Ничего не чувствую, — тихо признаюсь. — Ты своим недоверием, а потом и своей грубостью всё вытоптал.
— У меня были для этого все мотивы, — жестко напоминает.
— Были, — обезоружено соглашаюсь. — Для себя ты прав. Я уже поняла. Но предположи хоть на секунду, — снова начинаю заводиться. — Хоть на секунду, Андрей. Предположи, что я тоже могу считать тебя виноватым. Могу не понимать причин твоих поступков. А почему? Потому что ты об этом не говоришь. Потому что тебе всё равно.
Прикрываю глаза, чтобы успокоиться.
— Мне не всё равно. Но я хочу послушать, что ты предлагаешь? — слышу сиплый голос.
Поднимаюсь с места, понимая, что надо срочно заканчивать этот бесполезный разговор.
— У нас будет ребенок, но мы не вместе. Так было, так есть. Так и останется.
Мой подбородок дрожит и этого не скрыть.
— Не нервничай так, — недовольно отпускает Адриан. — Мы не ругаемся, просто обсуждаем формат наших отношений.
— Нет никаких отношений, — взрываюсь.
— Если тебе спокойнее думать так — не буду тебе мешать.
Мотаю головой. Он пуленепробиваемый.
Вдруг злость накатывает. Такая разрушающая и жгучая, до рези в горле.
— Конечно, — усмехаюсь едко. — В конце концов, «слава богу, в России есть ещё женщины». И они «не менее красивые».
Уголки его губ дрожат.
— Как будто ты не знаешь, что я как пацан вижу тебя одну. Может, и есть красивые, но тебе они в подмётки не годятся. Серьезно думаешь, хоть кого-то замечаю вокруг, Вера?
— Я не знаю, Андрей, — отвечаю подавленно. — Ты был слишком жесток со мной. Непростительно жесток. А я хочу просто жить спокойно. Не думать, сказал ли ты правду или снова что-то скрываешь. Поэтому оставаться здесь больше не вижу смысла. Сегодня же перееду…
Словно в поисках поддержки, размещаю руки на животе и сжимаю единственное дорогое, что у меня имеется. Адриан около минуты неподвижно размышляет, кружит взглядом по моему телу, а затем коротко кивает и хрипло произносит:
— Хорошо, я всё организую. В любом случае Степан останется с тобой…
Сглатываю сформировавшийся ком в горле.
Я пока сама не знаю… Не знаю, правильно ли поступаю.
Не знаю, прощу ли себя за это позже?.. Но сейчас так чувствую.
Мне двадцать восемь лет и совсем скоро я впервые стану мамой. Пожалуй, пришло время жить так, как хочу этого я…