— Вера Михайловна, уже знаете, кого ждёте? — спрашивает медицинская сестра, заполняя бумаги перед скринингом.
— В смысле?
— Ну, мальчика или девочку, — смеется она. — Вам сразу сказать или написать на бумажку для кондитера?
— Для кондитера? — удивляюсь.
— Ну да. Вы ни разу не видели гендер-пати?
— «Гендер» что, простите? Это вообще сейчас законно?
— Конечно, — смеется медсестра. — Будущие родители заказывают торт с розовой или голубой начинкой, и разрезают его в присутствии гостей. Это очень весело.
Задумчиво потираю висок.
— Ах да. Я видела что-то подобное с воздушными шарами.
— Ну, можно и так. И что вы решите? Как поступим?..
— Я подумаю, сообщу врачу.
Следующие полчаса провожу в клинике, а потом сразу еду в телецентр. По дороге Стёпа ворчит, что этой весной асфальт в городе снова размыло, а я, смеясь, обещаю водителю, что обязательно заставлю редакторов проработать эту тему для эфира.
Примчавшись, быстро сажусь на грим с прической, болтаю с Ирой о своем походе к врачу и сразу бегу в павильон. В заполненном массовкой зрительном зале раздаются громкие аплодисменты.
— Прошу прощения за опоздание, — произношу, накидывая просторный пиджак на плечи.
Ассистентка терпеливо ожидает, пока я сменю туфли, затем бережно поправляет мои волосы.
— Мы сняли общие планы, Вер, — предупреждает Марсель. — Всё получилось.
— Молодцы, — хвалю.
Съемки проходят практически без серьезных конфликтов, если не считать сюжет о матери-одиночке, вынужденной воспитывать троих детей в квартире, из-под потолка которой хлещет вода. Мои девчонки постарались, поэтому в студии присутствуют все — и та самая женщина, и соседи, и представители коммунальной службы.
Героиня не выдерживает — переходит на личности, плачет. Я, чувствуя какую-то женскую солидарность, тоже позволяю себе несколько грубых фраз в адрес уполномоченных лиц.
После съемки взвинчены все. Массовку распускают по домам.
— Я вас засужу, — орет коммунальщик, брызгая слюной.
— Это не ко мне, — отвечаю любезно. — Юридический отдел на третьем этаже. Но рекомендую сначала подготовить и отправить официальную претензию.
Усаживаюсь в кресле поудобнее и снова меняю туфли на уютные тапочки. Всем видом даю понять, что разговор окончен.
— Ну не могу я сейчас капремонт им сделать, понимаете? — кричит мужик.
Извлекает из кармана несуразного пиджака сложенный вдвое платок и вытирает залысину. Перенервничал, бедняга.
— Почему не можете?
— По плану капитальный ремонт у них в доме назначен только на следующий год.
— Ах по плану, — язвлю.
— Да… по плану, — прикрикивает он. — Вот вы девушка, кроме того, чтобы глупостями здесь заниматься, что-нибудь полезное сделали?
— Хотелось бы надеяться.
— А мы каждый день делаем!
— Ну вы нимб-то снимите, — тоже повышаю голос. — Это ваша работа и каждый житель города ежемесячно за неё платит. А героине, — киваю на женщину. — Зная о её проблеме с осени, вы могли заранее хотя бы скинуть снег с крыши. Ведь могли бы?..
Мужик только воздух ртом глотает.
— Ну вот видите, — снова ныряю в бумаги.
— Да пошла ты, — орет коммунальщик, грохотом вышагивая в сторону выхода. — Сикилявка меня учить работать будет.
В зале создается неловкая тишина. А я в который раз ловлю себя на мысли, что безнадежно от всего устала. И пожалуй, впервые в жизни согласна с Макрисом — декретный отпуск мне бы не помешал.
— Да сколько можно? — нервничаю.
— Вер, человек явно болен, — произносит Марсель, подходя ко мне с полупрозрачным стаканом. — Выпей воды, успокойся…
— Спасибо, — вздыхаю тяжело и делаю пару жадных глотков.
Присутствующие быстро забывают инцидент и в павильоне снова создается привычный шум толпы.
— Адриан Константинович, здравствуйте, — слышу с другого конца площадки.
— Начальство пожаловало, — бурчит Марсель, глядя за моё плечо.
Кивнув мне, он разворачивается и уходит.
Я же делаю усилие, чтобы не обернуться.
Не поднимая головы, пытаюсь вникнуть в смысл следующего сюжета, для которого необходимо записать подводку. Попутно разминаю затекшие стопы. День такой сумасшедший, что просто мечтаю поскорее оказаться дома.
— Привет, — слышу над головой знакомый акцент.
— Привет.
Вмиг жарко становится.
Краем глаза замечаю, как Адриан останавливается у стола и как ни в чем не бывало по-хозяйски перебирает стопку с бумагами. И не скажешь ничего. Реально ведь начальство.
— Как… вы? — он интересуется тихо.
— Если ты про приём у врача, то всё хорошо, — отчитываюсь.
— И про него тоже, Вера, — подтверждает Адриан.
— Всё в норме. Опасность вроде миновала, — довольно произношу, наконец-то поднимая глаза.
Смотрим друг на друга. Он выглядит очень бодрым. Лицо светится, волосы аккуратно уложены, черный костюм безупречно отглажен, как и кипельно белая рубашка под ним. Я по сравнению с Макрисом выгляжу так, будто меня забыли отнести в химчистку.
— Я рад, что опасность миновала, — искренне признаётся.
— Адриан Константинович, — окликает руководителя Ирина.
— Да, — он резко отвечает.
— Уговорите Веру, пожалуйста. Мы предлагаем ей сделать гендер-пати перед пятничным выпуском. Это когда…
— Я знаю, что это, — отвечает Адриан, разворачиваясь.
Проезжается по мне взглядом, словно бульдозером, останавливается на животе.
— А что, уже известен пол? — спрашивает озадаченно.
Меняется в лице.
У меня сердце стучит бешено.
Только он мог задать настолько личный вопрос при моей съемочной группе. Теперь все будут с утра до ночи обсуждать, что мы скоро станем родителями, при этом совершенно не общаемся.
— Результат здесь. Я не вскрывала, — Зажав между пальцами конверт, поднимаю руку.
— Вот как?
Адриан забирает его у меня, случайно касаясь. Потом вертит в ладони, о чем-то размышляя.
Снова смотрит на меня.
Физически между нами не больше двух метров. Всего два. Подойди, протяни руку, поговори. Вот только внутри чувствую километры из предательств, обид и невысказанных слов. Так сразу и не доберешься…
И ребенок…
Наш малыш, пол которого написан в маленьком квадрате, сжатом в его руке.
Пропадаю во внимательном взгляде Адриана, пока редактор продолжает:
— Я ей говорю, что в пятницу, за десять минут до эфира — лучшее время. С анонсом, конечно. Соберем такие рейтинги, что и федералам не снилось, плюс спонсоров найдем.
Закатываю глаза, размещая руку на животе.
Редакторская работа в этом и заключается — найти фишку, классный сюжет. Поэтому не обижаюсь. И Иру уважаю.
— Ну… как вы считаете Адриан Константинович? — с надеждой спрашивает она.
Пожалуй, если бы всё не случилось так по-глупому… С его враньём и моими поспешными выводами. С предательством Шурика, которому я доверилась, потому что сердце не вмещало размер обрушившейся на него боли…
Если бы не всё это… мы бы в данную минуту ни за что не обсуждали вопрос раскрытия пола нашего долгожданного ребенка в прямом эфире. Но ничего уже не изменить, поэтому Адриан наконец-то отворачивается и, развернувшись к выходу, выговаривает:
— Сделайте так, как Вера Михайловна решит. И проветрите помещение! Дышать нечем!..