— И что ты сделала? — усмехается Адриан, продолжая легкими касаниями поглаживать мою вытянутую руку.
— Пришлось перепрыгнуть через забор…
— Ненормальная, — цедит он сквозь зубы, но его движения всё такие же плавные.
Значит, не злится.
— Мне просто необходимо было это интервью, — беззаботно пожимаю плечами. — Хотя сейчас понимаю — швы на моей пятой точке — слишком высокая плата за того политика.
— Швы…
— Ну да, ты ведь видел, — ерзая на стуле той самой задницей, напоминаю.
— Я в шоке, Вера. Думал, ты в детстве на горке неудачно прокатилась.
— Нет, в детстве я не была такой шебутной.
— Шебутной?
— Ну да, — закатываю глаза. — Это синоним «непослушности».
— Ясно.
Адриан задумчиво качает головой и подносит мою руку к лицу. Нежно прикладывает к губам и целует.
Он весь день этим занимается — выводит из равновесия с помощью прикосновений, а ещё легких, как перышко, поцелуев и крепких, как Великая Китайская стена, объятий.
Пожалуй, самый запоминающийся момент за сегодня — то, как мы любовались закатом. Вместе. Адриан обнимал меня сзади, бережно прислонив к своей груди, и снова рассказывал про детство, про Грецию, про обычаи своего народа и то, как они на протяжении многих веков им следуют.
Мужские руки, обнимающие меня, и губы, шепчущие слова ласковым тоном — это вообще не то, на что я рассчитывала в этом вынужденном отпуске. Отсюда чувствую себя немного обескуражено.
А вернее, совсем растерянно.
— И когда в тебе выросла эта «непослушность», Вера? — вздыхает Адриан, окидывая взглядом стол на нашей кухне.
Мы слишком устали на прогулке, чтобы ждать очередь в забитом людьми ресторане, поэтому заказали еду и пришли ужинать домой.
Удивительно, но здесь — под неустанным контролем Макриса — я впервые за долгое время почувствовала себя дома. Видимо, так действительно бывает. Ты много трудишься в своем городе, но в какой-то момент, понимаешь, что чужая. А потом прилетаешь в гости, и душу щемит ощущение сопричастности и родственности, что ли.
— Не знаю, Андрей, — задумчиво произношу. — Наверное, когда поняла, что я сама за себя. И надеяться не на кого.
— У тебя был отец.
— Был…
— Потом был я.
— Был…
Прикусываю язык, чтобы не наговорить лишнего.
— Хочешь моё мнение? — спрашивает он предусмотрительно, и я легко и непринужденно смеюсь.
Что это, как не компромисс от Адриана Макриса? Он наконец-то не лепит свою шовинистическую правду-матку мне в лицо, а спрашивает, хочу ли я её услышать.
— Чувствую, что оно мне не понравится, но давай уж, — отвечаю, поглаживая животик.
Не знаю, каких именно размеров будет наша дочь, но есть ощущение, что я с каждым часом прибавляю по сто грамм. Это ощущение обостряется тем, что мы оказались в курортном городе и повсюду нас с Андреем окружают хорошенькие женщины. С красивыми, ухоженными лицами, стройными фигурами. Манкие, тонкие. Я и сама была такой. Именно подобной этим девушкам я и была, когда Адриан, как он говорит, в меня влюбился.
Страшно признаться, но я впервые в жизни настолько комплексую. И лишние сантиметры на талии, и появившиеся растяжки на бедрах, и отекающие к вечеру ноги — всё это не придаёт мне уверенности.
— Вы, русские дамы, вообще не умеете брать, — с тяжелым вздохом произносит он.
— А что же мы умееем?
— Давать. Давать вы умеете, как никто.
— И многие русские женщины тебе «давали»? — сама не ожидая, с неприкрытой обидой выговариваю.
Андрей смеется.
— Не опошляй, девочка моя. Ты ведь поняла.
Греюсь в лучах его нежности. Давно забытой, между прочим.
— Я не о сексе, — продолжает. — А вообще, о вашем жизненном укладе и роли женщины в семье. Часто ведь она ключевая.
— Что в этом плохого?
— То, что из этого ролевой модели в семьях вырастают бойцы, а не женщины. А бойцы созданы для того, чтобы воевать. Как правило, с мужчинами.
Деликатно молчу, стараясь не вступать в полемику, но Адриан не унимается.
— Почему за полгода совместной жизни ты не рассказала мне, в какой ситуации ты находишься? Про маму? Про отца?
— Нет. Ответа на твой вопрос у меня нет, — зевая выговариваю. — И я хочу спать.
Вернее, ответ есть, но я тебе его не скажу.
— Ты просто хотела быть самостоятельной. Независимой.
— Возможно, Андрей. И у меня получалось.
— Любой успешный бизнесмен со мной согласится — глупо отказываться от имеющихся ресурсов в угоду того, чтобы пощекотать своё внутреннее величие. Я мог тебе помочь, но ты хотела «сама».
Наш «тупиковый» разговор прерывает звук его мобильного телефона и пока Адриан короткими ответами реагирует на речь собеседника, я рассматриваю свою ладонь в его огромной руке.
Спать с ним всю прошлую ночь оказалось несусветной глупостью только лишь потому, что я больше не хочу отправляться в постель одна. Никогда.
Когда Адриан заканчивает разговор, я не сразу вижу изменения на его лице, но вздрагиваю от резкого голоса:
— Скажи мне, пожалуйста, ты кому-нибудь рассказывала, где мы? Кроме Соболевых.
Сужаю взгляд, потому что он снова чужим становится. Разъяренным, с бешеными глазами и сжатыми кулаками.
— Я? — судорожно пытаюсь хоть что-то вспомнить.
Эмоциональная разница в поведении Адриана такая поразительная, что я неожиданно впадаю в ступор.
— Только редактору, — внутри всё холодеет. — Ире. Они ведь встречаются со Степа…
Обрываю свою речь на полуслове, потому что Адриан с резким стуком ставит на стол стакан с водой и смачно матерится по-гречески.
— Что случилось? — дрожу.
Он меня пугает. Ненамеренно, но всё же.
— Я просил тебя. Никому. Вера… — качает он головой пораженно.
— Я…
Черт.
Действительно, просил. Но я была так счастлива.
— Я не подумала, Андрей, — виновато тру переносицу. — Прости.
— Не подумала? — срывается он с места и начинает ходить из угла в угол.
— Забылась, — киваю. — Сказала это на автомате. Я что, должна все помнить? И поверить не могу, что Ирина…
Взгляд его глаз такой обвиняющий, что замолкаю.
— Тебе не надо было думать. Я говорю — ты выполняешь. Какие тут могут быть варианты? — он разводит руками.
— Знаешь, что? — тоже вскакиваю. Голова кружится, так стремительно я это делаю. — Вот только не нужно разговаривать со мной в таком тоне. Не забывай в каком я положении. Я не помню, что ела сегодня на завтрак. И Ире тоже рассказала всё на эмоциях. Слишком радовалась.
В его глазах бунтуют пожары, которые так или иначе поджигают и меня. И молчать больше не хочется.
Сам того не ведая, он вскрыл уже загнивающую рану.
— И я бы отлично научилась брать, Андрей, если бы ты что-то давал, — со злостью выговариваю.
Он останавливается возле окна и, стоя спиной, делает поворот головы.
— И чего же я не давал? — усмехается. — Что было не так?..
— Стабильности. Уверенности. Ты позвал с собой в Грецию, но не предложил мне выйти за тебя. Странно, что вообще об этом заговариваю я, а не ты.
— Когда я должен был предложить? Может, когда ты заявила, что работа — это главное, что есть в твоей жизни? Что без неё себя не представляешь?
— Так и было ровно до тех пор, пока ты не появился, — тихо произношу.
Приглаживаю волосы и срываюсь. Он снова кричит на меня, снова в чем-то обвиняет.
Ничего не поменялось.
И уже не поменяется. Увы.
Моё лицо будто каменеет, но я всё же нахожу в себе гордость задрать подбородок и, пытаясь спрятать обиду за независимостью, произнести:
— В любом случае, это не важно. Сейчас уже поздно. Я никогда не поверю, что тебе нужна я, а не ребенок.
— Вот как, — произносит Адриан, закидывая руки в карманы брюк. Приближается ко мне и награждает ненавистным взглядом. — Просто, блять, прекрасно.
Прикрываю глаза, когда он словно ураган проносится мимо, и в очередной раз вздрагиваю от жуткого удара входной двери.
Смаргиваю стеклянные слезы, потому что Адриан Макрис вместо того, чтобы извиниться и успокоить меня… просто ушел! Ушел, черт возьми.!..