— Какой позор, — произношу, усаживаясь в машину возле родительского дома спустя час.
Ненадолго прикрываю лицо руками.
Адриан отправляет теперь уже грязный пиджак на заднее сидение и награждает меня снисходительным взглядом.
— Перестань, дорогая. В жизни чего не бывает.
— Да, но только не со мной, — отворачиваюсь к окну. — Я каждый раз так боюсь, что папа ещё выкинет, что у меня дар речи пропадает, когда подобное происходит. Просто ступор какой-то.
— И часто это у него бывает? Пристегнись, пожалуйста.
— Так как сегодня — впервые, — качаю головой и хватаюсь за ремень.
Щеки всё ещё горят от стыда.
Когда Адриан практически волоком затаскивал отца в квартиру, тот совершенно ничего не соображал. Ну а вспоминая полнейший бардак в отцовской комнате и выставку из распитых бутылок, и вовсе снова досадно прикрываю глаза. Хорошо хоть мама чувствовала себя получше и тоже, пока мы находились в квартире, постоянно извинялась.
Вспомнив о себе, отодвигаю солнцезащитный козырек и привожу своё лицо в порядок.
— Почему ничего не рассказывала? — спрашивает Адриан, изредка на меня поглядывая.
Наш автомобиль выезжает из двора и тут же замирает на светофоре.
Макрис посматривает в зеркало заднего вида. Нахмуривается. Я пытаюсь обернуться, но он кивает на светофор и снова спрашивает:
— Почему, Вера?
— О том, что мой отец просто обожает выпить и прикорнуть на дневной сон в подъезде? — озадаченно спрашиваю. — Не знаю, Андрей. Не всякому ведь такое расскажешь.
— Высоко же ты меня оцениваешь, — усмехается он и, включая поворотник, резко уходить направо. — Пообедаем в ресторане?
— Хорошо, — соглашаюсь и тут же продолжаю рассуждать. — Нет, ты не подумай. Я не считаю тебя «всяким» и ни в коем случае не хочу, чтобы ты думал, что я тебе не доверяла. Скорее наоборот. Не желала, чтобы ты воспринимал мою жизнь через эту старую, полуразрушенную призму. Мы ведь познакомились, когда я уже была успешной телеведущей…
— Мне жаль расстраивать твоё раздутое эго, но я никогда не воспринимал тебя как «успешную телеведущую», Вера, — иронично замечает Андрей.
Обмениваемся короткими взглядами.
Осматриваю мужские ладони на руле, аккуратно подвернутые рукава рубашки. Часы Адриан снял, чтобы не повредить. Они до сих пор в моей сумке и это почему-то кажется мне очень милым.
— Ты ведь понял, о чем я, — улыбаюсь. — И хватит иронизировать на тему моей успешности, будто её нет, и я всё выдумала. Не обесценивай мой путь. Я очень горжусь всем, чего добилась.
— Я тоже тобой горжусь, — с теплотой произносит он. — Но это не мешает мне воспринимать тебя как женщину, а не ходячий график с телевизионными рейтингами.
Прикрыв рот ладонью, смеюсь, но тут же замолкаю, потому что Адриан снова смотрит в зеркала и стискивает зубы.
— За нами едет кто-то? — вдруг пугаюсь.
Замечаю, как его плечи тут же расслабляются.
— С чего ты взяла? Нет там никого. Машина грязная. Надо вызвать Степана, чтобы отвёз на мойку, пока мы будем обедать.
— Боже, хитрый грек, ты считаешь я совсем безмозглая? — ворчу, складывая руки на груди.
Дуюсь, хотя понимаю, что выглядит это по-детски. Будто у меня куклу отобрали. Вместе с тем душой я всё-таки улыбаюсь, потому что в жизни не так много случаев, когда я могу позволить себе подобные капризы.
Андрей оставляет моё поведение без внимания. Отчего-то тоже широко улыбается и продолжает управлять автомобилем, а когда паркуется рядом с рестораном, разворачивается ко мне и сгребает мои пальцы ладонью, потирая их.
— Хватит дуться, успешная Вера Стоянова, пойдем скорее кормить нашего ребенка.
— Ты так и будешь до конца беременности, обращаться к дочери как «к ребенку»? — намеренно его дразню.
— Медицина может ошибаться, — замечает Адриан, выбираясь из автомобиля. Морщится, когда вспоминает, что пиджак в непотребном виде. — Я просто не спешу с выводами.
Озираясь по сторонам, он ведет меня к входу.
В зале ресторана практически нет людей, нам выделяют лучший столик у окна и сразу же приносят воду. Разместив заказ, откидываюсь на спинку удобного дивана и по привычке размещаю правую руку на животе.
— Мой отец тоже порядком выпивал, — признается он, откладывая меню на стол.
Мазнув внимательным взглядом по моему лицу, смотрит на улицу. Словно вспоминает. Воротник белоснежной рубашки резко контрастирует с загорелой шеей и подбородком, покрытым щетиной. Под глазами у Адриана заметные тени, что говорит о том, что он тоже живой человек, хотя я привыкла воспринимать его кем-то вроде робота-волшебника.
— Хм… Он от этого умер? — спрашиваю негромко.
— Нет, — отрицательно качает головой. — Болел. Но думаю, алкоголизм тоже повлиял на общее состояние организма. Поэтому, не переживай, Вера, я не собираюсь думать о тебе хуже из-за того, что увидел. У нас у всех есть скелеты в шкафах, а дети не должны отвечать за своих родителей. Поэтому не вини себя и никогда не стыдись места, где ты выросла.
— Спасибо, — часто дышу и запиваю водой неловкость.
— Вообще, я с ужасом представляю, что Хлоя увидит когда-нибудь меня в таком состоянии. Поэтому приложу все усилия, чтобы такого не случилось. А твоего отца нужно лечить. Давай займемся этим, пока не стало поздно. Я бы хотел поговорить с ним, когда он… оклемается.
— Думаю это возможно…
Пока официант накрывает стол, каждый из нас молча размышляет о своём.
Не знаю, о чем он думает, а я о том, что оказывается открываться совершенно нестрашно. И проблема, которую я за собой носила несколько лет, для другого человека может показаться близкой. А самое главное, решаемой.
— Твой отец… хмм… был строгим? — спрашиваю, когда мы остаемся одни.
— Нет, — пожимает плечами Адриан. — Больше отстраненным… Знаешь, такой тип отца, который вроде бы есть там, где-то за газетой, но по факту не знает дату твоего рождения. В нашей жизни с Фиалой он практически не участвовал, но жили мы довольно неплохо.
— А мама? Расскажи, какая она? Я немного боюсь нашей встречи, — признаюсь с опаской.
Аж дух захватывает. Я снова говорю то, что чувствую. Сердце трепещет, как у нарушителя.
— Не стоит бояться, Вера. Мама — прекрасный человек, — глаза Адриана с быстротой теплеют. — Добрая, сострадающая, принимающая. Наш дом всегда был гостеприимным и светлым. Она обожает проводить время на кухне или ухаживать за своими розами в саду. А ещё думаю к моменту нашего приезда, она свяжет ребенку носочков вплоть до семилетнего возраста. Ты ей понравишься. И надеюсь, что она тебе тоже.
— В последнем я не сомневаюсь, — заверяю, приступая к еде.
Надеюсь, мама Макриса не будет винить меня в том, что случилось два года назад, а может, даже выслушает и поймёт.
— Кстати, из-за этого всего совсем забыл тебе сказать. Шенгенскую визу тебе одобрили. Моя помощница уже выбирает самый удобный способ для нашего вылета.
Откладываю приборы и дрожащими руками выдергиваю салфетку из салфетницы.
— Но… так быстро. Нужно ведь ещё оформить маму в больницу.
— Ты говорила, что её уже готовы принять. Или появились проблемы?
— Да… Нет… — растерянно произношу.
Мою руку накрывает мужская ладонь. Успокаивающе поглаживает.
— Давай поторопимся, Вера, пожалуйста, — проговаривает Адриан, коротко посматривая в окно. — Не хочу, чтобы здесь у нас возникли проблемы.