Цари мира

XXVIII

Мы оставили безутешных сестру и вдову Дюпона в ту минуту, когда они, сообразив, что опасность быть убитыми мафией угрожает и им, решили скрыться. Надо было сделать это как можно осторожнее, чтобы не привлечь внимания. Взяв вещи, они незаметно вышли, пользуясь собравшейся толпой любопытных, окруживших остерию, где произошло преступление. Они прошли к вокзалу, где справились, есть ли в Генуе пароходы, отправляющиеся в Англию или Францию. Такового в этот день не было, но был на другой день идущий в Марсель.

— Ну, мы его и возьмем, — сказала монахиня и прибавила: — Ночь проведем в гостинице «Лигурия», там недорого.

И она взяла билет в Геную. Все это было сделано, чтобы сбить с толку преследователей.

Выйдя на перрон, они сели на поезд, идущий во Францию, и в тот же вечер проезжали Ниццу. Жанна хотела было заехать домой распорядиться, но сестра Мария (она же Анна Дюпон) ей этого сделать не дала, найдя, что это будет неблагоразумно. На другое утро они въезжали в Париж.

— Дитя мое, ввиду твоего положения, я не могу тебя взять с собой в монастырь, где и сама я гостья. Я знаю, что сделаю: у меня здесь в Париже знакомая вдова, очень бедная. Я тебе напишу к ней письмо, и она охотно даст тебе приют. Я уверена, что вы сразу подружитесь. Я же поеду прямо в Англию и оттуда буду вам писать и устрою твои дела. Я тебя рекомендую как вдову Дюпон. Под этим именем запишись в префектуру. Это важно для твоего будущего ребенка.

В эту минуту поезд вошел под навес вокзала. Обе женщины вышли из вагона и прошли в уборную, где сестра Мария написала письмо к своей знакомой. Затем они расстались. Жанна заплакала.

— Я теперь одна, одна на свете!

— Courage[34], дитя мое, ты не одна, так как я беру на себя заботу о тебе и о ребенке Анри. Я чувствую, что вы с Габриэль полюбите друг друга, как родные сестры. Прощай!

Они вышли, монахиня села в паровой трамвай, идущий к Северному вокзалу, а ее усадила на фиакр, дав точный адрес Габриэль.

Жанна осталась совершенно одна в большом городе, который знала только понаслышке. Вспомнив о дорогом убитом, она заплакала… В окне моросил дождь.

Между тем, в Савойе пятеро матросов с «Ла-Стеллы», довольные, что спаслись, сидели в трактире и ничего не знали о совершившемся убийстве.

К вечеру они были пьяны, затеяли драку и попали в жандармерию. Там один из них упомянул что-то про Лебюфона и про французов, захваченных на «Ла-Стеллу» и с нее бежавших перед катастрофой.

Это возбудило подозрение, и на другое утро, когда они проспались, их повели к допросу и арестовали за личное соучастие в убийстве. Самого же убийцу не нашли. Но знали его приметы и, главное, узнали от матросов, что он также убил их капитана, владельца «Ла-Стеллы». Весть о трагической смерти де Коржака тотчас же распространилась, и все газеты пестрели подробностями этого нового обстоятельства. Теперь полиция энергично принялась за розыски. Если бы наши дамы знали заранее, какой оборот примет дело и что теперь они в совершенной безопасности, так как их единственный враг сам находится под угрозой возмездия со стороны своих собратьев, они, наверное, не покинули бы Савойю, не отдав последний долг своим дорогим усопшим. Похороны убитых состоялись на другой день при большом стечении народа, и тела их упокоились в освященной земле савойского Кампо-Санто, под тенью скалистых гор и вечнозеленых кипарисов.

Наконец извозчик остановился: Жанна была в Пасси, перед домом, где жила Габриэль.

— Здесь живет Габриэль Лекуврер? — спросила она камеристку.

— Здесь, — ответила та, видя даму, приехавшую в фиакре. — Только ее сейчас нет дома. Она в ателье на улице Николо. Там она служит надсмотрщицей над белошвейками.

— Далеко это?

— Нет, пройдите по улице Анонсиасьон до рынка Пасси, там повернете на улицу Пасси. Первая улица на противоположную сторону, то есть налево, будет рю Николо. Третий дом на правой руке, на углу рю Виталь.

Жанна поблагодарила и велела извозчику, взятому на час (он иначе с вокзала не соглашался так далеко ехать), довезти ее до ателье.

Извозчик знал лучше консьержи, где улица Николо. Он повернул в противоположную сторону и, проехав проулком мимо церкви и бань, очутился тут как раз против искомой улицы. Еще минута, и вдова Дюпон (мы ее теперь так будем звать) остановилась у ателье, содержимого на средства благотворительных дам Парижа, под высоким наблюдением его преосвященства кардинала Ришара.

Вдова Лекуврер осталась после мужа, умершего в Мартинике, во время одного из часто там бывавших землетрясений, после двухлетнего замужества, с годовалым ребенком.

Ее покойный муж отправился в Антильские острова по поручению фирмы «Пти Тома», в которой служил доверенным лицом. После его смерти торговый дом послал ей небольшую пенсию, а друзья из клиентуры устроили ее на небольшое ответственное место в дамской благотворительной мастерской.

Жанну проводили в приемную комнату. Через минуту вышла Габриэль и, думая видеть заказчицу, приветливо улыбаясь, спросила:

— Чем можем служить?

В ответ Жанна протянула письмо, данное ей сестрой Анри. Габриэль попросила гостью садиться, а сама, стоя, стала читать. По мере того, как она читала, ее лицо выражало все больший и больший интерес. Окончив письмо, она бросилась к Жанне, обняла ее и сказала:

— Мадам Дюпон! Вы вдова брата моей благодетельницы сестры Марии! Я для вас все, все, все сделаю, что только вам нужно! Какой ужас — убийство вашего мужа! У меня тоже недавно муж погиб на землетрясении и я только через месяц узнала о его смерти! О, как я вас понимаю и вам сочувствую! Подождите немного, я отпрошусь у директрисы и вас провожу к себе, у меня немного места, но мы с То-то потеснимся и устроимся вместе. Мы будем дружны, не правда ли? — сказала она, ласково обняв Жанну. — У нас в ателье есть ученицы старше вас!

Жанна, смущенная таким потоком слов, не знала, что отвечать, но упоминание об Анри и добрые слова и ласка ее новой подруги ее снова ввели в слезы. Не дожидаясь ответа, Габриэль, сама еще молодая женщина, вспорхнула и, живо собравшись и спросившись у начальницы, которой импонировало письмо монахини, явилась обратно и, взяв под руку Жанну, повела ее к себе на улицу Анонсиасьон, в дом против бывшего монастыря кармелиток, на четвертом этаже, из окон которого был виден, как на ладони, монастырский двор.