Цена свободы

Закат

Лучи осеннего солнышка пробивались в комнату сквозь почти оголенную берёзку, кем-то давно посаженную под окном Владимира Николаевича. При сильных порывах ветра её ветви слегка постукивали по стеклу, словно напрашиваясь в гости. Порой он подходил к окну и общался с ней. Дерево, даже оголённое, было по-своему привлекательно. Вспоминалась та берёзовая роща, где они с женой Анастасией зачастую прогуливались по вечерам и говорили, говорили… О далёком прошедшем грустном, вспоминалось и весёлое, а то строили планы на будущее…

Схоронив Анастасию, а с ней он прожил долгую счастливую жизнь, почувствовал одиночество, непреодолимую тоску. Всё как-то быстро пролетело, вот уже и старость подкралась, промчались годы… Давно на пенсии, не работает. Грусть и тоска стали посещать его всё чаще и чаще. Посещают и дети, и внучата, чему он радуется и с нетерпением ждёт их визита. Тогда в квартире оживает всё: звонкий голосок правнучки, её смех, детское шлёпанье по полу, вкусный запах из кухни — это старшая дочь печёт пирожки с ливером, а младшая до блеска намывает пол, всё это придаёт силы Владимиру Николаевичу и хочется жить. Но у каждого своя жизнь. Суетная жизнь. Да и проживает далеко от детей — часто не наездишься…

Поэтому большее время проводит один, с нетерпением ожидая телефонного звонка от близких, знакомых. По телефону тоже мало общается, так как плохо слышит. Старость распорядилась по-своему, всё как-то враз начало побаливать, напоминать о себе: то заноет спина, то подскачет давление. Ноги стали подводить, вот уже и тросточка понадобилась, а когда-то бегал, крепкий был, спортом увлекался, взахлёб читал книги. Любовь к ним была привита с детских лет его родителями, но это всё было. Было…

А сейчас он уже разменял девятый десяток, и с досадой поглядывает на гири, которые пылятся под диваном, на книги, аккуратно стоящие на полках, — он их уже не читает, не в силах, слепнуть стал… Сегодня ветра нет, день удался сухим и солнечным. Можно было бы и поспать, но не спится. Улыбнулся осеннему утру, кивнул берёзке — тоже стареет… Взглянул в зеркало, затем аккуратно заправил кровать, помолился за здравие всех близких, родных, усопших и побрёл на кухню. Ест мало, заставляет себя.

— Вот бы в то время такую еду, уплетал бы за обе щёки, — скажет он сам себе, вновь окунувшись в прошлое… На столе, в фарфоровой тарелочке, лежит несколько штук хурмы. Взял одну, надкусил — вкусно. Взгляд упал на картину, висящую над столом, на ней изображён вечерний закат.

— Вот так и моя жизнь, как это солнце, клонится к закату…

И вдруг вспомнилось прошлое. Тогда ему было шестьдесят, не больше, и за хорошую работу выделили путёвку на курорт, сначала за границу, чему сильно обрадовался, ведь не бывал там. Потом начальство почему-то переиграло, заменив загранку на Лазаревское. К сожалению, так бывает. Хотя Владимир Николаевич и этому был рад.

— Да ладно, — смирился он, — хорошо, что совсем не отобрали.

На сборы много времени не понадобилось, в его небольшой дипломат поместились пара рубах, свитер, который сильно любил, но сомневался, взять его или нет, зная, что там куца теплее, чем в Томске. Анастасия же настоятельно убедила:

— Бери, не раздумывай!

— Да я же плащ взял.

— Плащ плащом, к тому же он тонюсенький, а в дороге всякое может быть, в поезде сквозняк кто сделает, а тебе ехать почти четверо суток, ночи холодные могут быть. Не ляжешь же в плаще на полку… Уговорила. Согласился. И шляпу взял, новенькая, недавно приобрёл, он ей дорожил, тогда они в моде были, как и дипломат. Денег немного взял, да много-то у них и не было. Так, на дорогу туда и обратно и на скромные подарочки, хотелось что-то детям привезти, жене, да и о книгах мечтал, тоже в дефиците были. Их он купил ещё на первой остановочной станции. Довольный. Одну прочитал сразу же, две другие оставил на потом. В поезде скучно не было. То любовался видом из окна, то вслушивался в такт колёс, а когда проезжали какую-либо деревню — всплывали в памяти те незабываемые годы, прожитые в своём посёлке. Вспомнить было что… Да и попутчики попадались интересные. Но у каждого свой путь, кто-то выходил раньше, кто-то сутки, а то и больше ехал с Владимиром Николаевичем. Общались. Осталось совсем немного, каких-то часа три, и будет Лазаревское. Защемило сердце от волнения, на курортах никогда не был. В купе зашли трое молодых ребят, одному из них чуть больше сорока, а двум другим едва за тридцать.

— А с вами никто не сидит? Место свободно?

— Свободно, — кивнул Владимир Николаевич, — присаживайтесь.

Обменялись рукопожатием. Разговор как-то завязался сам собой. Самый старший из них назвался Владимиром Ивановичем, фиксатый — Фёдором, а парень с длинными волосами, собранными в пучок, буркнул что-то непонятное: не то Толя, не то Коля. На «ты» они долго не переходили, то ли из вежливости, а то ли… Вроде и сдружились. Затем стали играть в карты, бросались красивыми репликами, без матов, всё как-то воспитанно, спокойно. Вскоре они и Владимира Николаевича пригласили сыграть. — А что, присоединяйтесь, всё время быстрее скоротаете, поди, надоело уже трястись столько суток? — Уговорили…

— Ну разве только пару раз, баловался когда-то в молодости.

Сначала играли в подкидного, Владимир Николаевич то и дело выигрывал. Затем каждый за себя, и опять ему везло.

— Ну-у-у ты, тёзка, и даёшь, да ты словно всю жизнь в карты играл, — подытожил Иваныч, так зачастую ребята к нему обращались.

— День, наверное, у меня такой везучий, — отвечал Владимир Николаевич, удивляясь самому себе. За время игры ребята несколько раз выходили в тамбур покурить, звали и Владимира Николаевича, но тот отказывался, так как вообще не курил.

— А давайте-ка по червончику на кон да сыгранём, — предложил всё тот же Иваныч.

— Я не, я пас, ребята, на деньги никогда не играл и не играю, и лишних нет. — Да у кого они лишние-то, и у нас нет, а коль у тебя день счастливый, так пользуйся, — плавно перейдя на «ты», улыбаясь, подытожил фиксатый, и снова стал раскидывать карты на четверых.

— Кх, и точно ваш день, — сказал длинноволосый, собрав все четыре червонца, протянул Владимиру Николаевичу.

— Да ну, ребята, не надо. Не надо, оставьте себе, — отмахивался он.

— Бери, бери, как это не надо, всё по честности, ты выиграл ты и получай.

Владимир Николаевич заметил, что по сравнению с ним ребята действительно слабо играют. Червончики всё же взял. «Ладно, — подумал он, — была не была, сами захотели играть». И снова выиграл. Затем проиграл, не ожидал, но решил отыграться и снова выиграл, и снова, снова… Вот как-то оно так и получилось, что в итоге проиграл все свои денежки, и которые у него были, и которые выиграл в течение всего времени.

— Ребята, давайте ещё попробуем, ведь у меня ни гроша не осталось, я хоть чуть отыграюсь.

— Не-е, браток, так дело не пойдёт, тебя силком никто не заставлял, — изобразив сожалеющий вид, протянул Иваныч.

Как быстро исчезли деньги, так же быстро исчезли три «друга». Вот и остановка, станция Лазаревское. Сердце уже по-иному заёкало, хорошо, что на курорте кормёжка бесплатная, хотя дома, бывало, Владимир Николаевич мог и перекусить перед сном.

«Да ладно с перекусом, — вздохнул он, — а подарки… Что я детям подарю, а жене?» Хотелось бы и друзьям по работе сувенирчики из тёплых мест привезти. А самое главное, как назад добираться, в кармане ни гроша! Осталась трёшка, припрятанная в дипломате, но с ней далёко не уедешь. Добравшись до места назначения, устроившись, Владимир Николаевич все же обратился в милицию. Так, мол, и так, аферисты воспользовались мной, не знаю, что теперь делать? Повозили его тогда по Лазаревскому, долго катали в милицейской карете, бесплатно, всё ребят высматривали, вроде и похожих нашли — да нет, не они…

— Вот что жене скажу, как быть? — мучился Владимир Николаевич, коря и упрекая себя, зачем с ними связался? Урок будет на всю жизнь, урок…

«Столько лет миновало, — подумал он и укусил хурму, — сладенькая, во рту не вяжет, точно такую же и в Лазаревском тогда ел, на сохранённые три рубля, каждый день по одной брал ближе к вечеру и смаковал, растягивая удовольствие».

Не повезло ему тогда и с соседом по койке, такой храпун оказался!.. А днём спокойный, скромный, даже интеллигентный. И что только не перепробовал Владимир Николаевич, чтобы хоть как-то угомонить храпуна: кашлем громким, и тапочкой по полу стучал и по кровати, и сам притворялся храпеть во всю мощь, да только толку мало. Просил, чтобы переселили, мест лишних нет — получил ответ.

— Терпите, а что вы хотели? А хотите, за ваши денежки любой каприз, отдельно поселим, только платите, — на что Владимир Николаевич вежливо отказался:

— Да я уж как-нибудь потерплю, — махнул рукой, укоряя себя в душе. Но всё же выход нашёлся. В очередной раз, когда мужчина смачно захрапел, Владимир Николаевич, взяв с тумбочки газету, невольно зашуршав ей, решил почитать — всё равно не уснуть. Вдруг храпун смолк, приоткрыл глаза и посмотрел на Владимира Николаевича.

Ах, вот оно в чём дело, тебя пугает шелест бумаги? Отлично… Таким методом и вылечил соседа. Похоже, у того было много денег, и даже во сне переживал, не украдут ли? Потом долго лежал, не храпя, а Владимир Николаевич ловил момент и засыпал. Справился он и с денежной проблемой. Пересилив себя, так как на работе занимал немаленькую должность, отбил туда телеграмму с текстом: «Срочно вышлите триста рублей на обратную дорогу. Жене не сообщайте. Объясню по прибытии». Деньги через день-другой получил. На душе было скверно, и мучила совесть. Перебарывал себя, как мог. Назад полетел самолётом до Москвы, а дальше поездом. Однако же в самолёте тоже произошла небольшая оплошность. Его вдруг резко укачало и затошнило, под рукой ничего не оказалось, пришлось воспользоваться той самой шляпой, которую он так сильно любил, она ему очень шла. Снял с головы и… А что делать?.. В аэропорту со шляпой пришлось попрощаться. И снова мучился, коря себя за непредусмотрительность. А в поезде фортуна улыбнулась. Народу набилось столько много, что на нижних полках порой вместо одного человека сидело двое, а то и трое, и от этого становилось еще жарче и душнее. Владимир Николаевич в очередной раз вышел в тамбур подышать, туда где прохладнее, а проходящая мимо девушка, указав пальцем на лежавший у него под ногами бумажник и обронив какую-то фразу, прошмыгнула в вагон, он и слова вымолвить не успел. Конечно, поднял бумажник, конечно, заглянул туда, и сердце вновь заколотилось, да не так, когда проиграл свои кровные денежки, и вовсе не так, когда со шляпой расставался. А совсем иначе. Деньги там были, и немалые. Это какой миллионер здесь прошёл? «Как можно было с такими деньжищами куда-то ехать», — размышлял Владимир Николаевич. На некоторое время он просто оторопел. Как быть? Разные мысли путались в его голове. На те деньги раз десять, а то и больше можно было слетать в Сочи и обратно. Именно слетать, а не поездом… Да квартиру, в конце концов малогабаритку приобрести в Томске. Но сунув кошелёк в карман, поборов в себе жадность, совладав с соблазном, он кинулся искать проводницу:

— Вот возьмите, в тамбуре валялся, кто-то выронил, верните хозяину. Та растерянно взяла кошелёк, кивнула и со словами «всяких зевак хватает» закрыла в своей коморке дверцу.

— Всяких, — мысленно повторил Владимир Николаевич, вспомнил «дружков» и побрёл на своё место. На душе стало легко и светло, он сидел и радовался. Деньги товарищу, который сумел сохранить тайну и выручил в нужный момент, с каждой получки отдавал частями. От жены пришлось скрыть, чтобы не волновалась лишний раз. Но в памяти так и не стёрлось, прошло более тридцати лет, а нет да и вспомнится тот толстенный кошелёк, набитый деньгами, шляпа, которая ему была дорога, те ушлые ребята. Скольких они ещё обманули? Сегодня вот хурма напомнила. «Я больше никуда не поеду, некуда спешить, осталась одна дорога…» — с грустью подумал он, устремив взгляд на картину под названием «Закат».