Цена весны

Глава 15

Вскоре после полудня Ота шел по извилистой дорожке, ведущей из дворцов к бывшему дому поэта. Он был почти мальчишкой, когда в первый раз прошел этим путем, и с тех пор многое изменилось. Дорожка была сделана из белого разбитого мрамора с бордюрами из промасленного дерева. Мост, перекинутый через пруд, почернел от времени; даже волокна дерева, казалось, огрубели. Одна из рощиц, придававших дому поэта ощущение разъединенности от дворцов, сгорела. На место сгоревших деревьев посадили белые саженцы дубов, выглядевшие тонкими, неловкими и какими-то юношескими. Когда-нибудь, лет через десять, они будут нависать над дорожкой.

Он задержался на верхней точке арочного моста и поглядел в темную воду. Карпы-кои лениво плавали под поверхностью, оранжевые, белые и золотые спины появлялись из-под кувшинок и опять исчезали. Человек, отражавшийся в поверхности пруда, выглядел старым и усталым. Белые волосы, серая кожа. Время согнуло его плечи и сделало щеки впалыми. Ота вытянул руку, и отражение повторило его жест, словно они были старыми друзьями, приветствовавшими друг друга.

Когда он добрался до дома, тот показался менее изменившимся, чем ландшафт. Нижний этаж все еще имел стены, которые скользили по пазам, как жалюзи; когда они раздвигались, дом превращался в открытый павильон. Полированное дерево, казалось, сверкало под светом осеннего солнца. Он почти представил себе Маати, сидящего на ступеньках лестницы, как тогда. Ему шестнадцать зим, и он носит коричневое платье поэта так, словно это знак почета. Или Хешая с лягушачьим ртом, поэта, которого Ота убил, чтобы помешать убийствам невинных. Или Бессемянного, прекрасного и непостижимого раба Хешая.

Вместо них на обтянутой шелком кушетке сидел Фаррер Дасин, с книгой в одной руке и трубкой в другой. Ота небрежно подошел с дому, словно они были торговцы или рабочие, люди, не несущие на плечах бремя достоинства. Гальт закрыл книгу, когда Ота поднялся на первую ступеньку.

— Высочайший, — сказал он на хайятском.

— Фаррер-тя, — ответил Ота.

— Никого из них здесь нет. Они, вероятно, собрались в одном из дворцов поменьше. Мне кажется, что одна из высокоавторитетных дам вашего двора хвастает своим богатством под видом обсуждения шелковой одежды.

— Обычное дело. Особенно, если есть кого впечатлить, — сказал Ота. — Но я удивлен, что Ана-тя решила поучаствовать.

— Я тоже, откровенно говоря. Но я уже отчаялся когда-нибудь понять женщин.

Легкий, неформальный тон, который говорил гальт, мог быть предложением мира, а мог быть и оскорблением. Трудно сказать. Скорее всего ими обоими. Из трубки поднимался тонкий серый дым, пахнувший вишнями и корой дуба.

— Я не собирался навязываться, — сказал Ота.

— Да, — сказал Фаррер Дасин. — Насколько я могу себе представить, не собирался. Я отослал слугу. Если хочешь, можешь сесть.

Ота, император городов Хайема, притащил деревянный стул с высокой спинкой, поставил перед гальтом, сел и откинулся назад.

— Я немного удивился, что ты решил поговорить со мной, — сказал Фаррер. — Мне казалось, что мы общаемся только через мою семью.

В воздухе прозвенел комар, Ота задумался. Фаррер Дасин ждал с радушным выражением на лице. Сложная задача.

— За прошлый год мы много раз встречались и разговаривали, Фаррер-тя, — сказал Ота. — И я не верю, что когда-нибудь отказывался общаться с тобой. Что касается твоей семьи… В первый раз у меня не было выхода. Совет собирался отказать мне, и был шанс, что ваши женщины могут стать союзниками. Во второй раз Ана сама пришла ко мне. Я не искал с ней встречи.

Фаррер посмотрел на Оту серо-зелеными глазами, такими же загадочными, как море.

— Что привело тебя сюда, высочайший? — спросил Фаррер.

— До меня дошли слухи, что решение ссудить мне корабли ослабило твою позицию в совете. И я надеялся предложить какую-нибудь помощь.

Фаррер затянулся и показал на пруд, дворцы, окружающий мир. Потом заговорил, и дым трубки, казалось, сделал его слова твердыми и серыми.

— Я потерпел неудачу. И это знаю. Меня заставили силой согласиться на союз между нашими домами, как и половину других советников. Обо мне не стали думать хуже, за исключением тех немногих, кто по-настоящему поддержал твой план. Они никогда не думали обо мне хорошо. А потом я дал соблазнить себя и стал помогать тебе, так что те, кто полюбил Ану после ее маленькой речи, решили, что мной правят капризы девушки, еще не достигшей двадцати зим. И, хуже всего, я не могу сказать, что они ошибаются.

— Ты любишь ее, — сказал Ота.

— Я люблю ее слишком сильно, — сказал Фаррер с мрачным выражением на лице. — Это дает мне возможность не обращать внимания на собственные мысли.

На мгновение мысли Оты задрожали и понеслись на запад — к Идаан и ее охоте. Он с трудом вернул их назад.

— Город, который ты помогаешь защитить, бесценен, — сказал Ота. — Люди, чьи жизни ты спасаешь, не посчитают тебя хуже, услышав мудрые слова от твоей дочки.

— Да, — хихикнул Фаррер, — но они не советники, верно?

— Да, не советники, — сказал Ота. — Насколько я понял, ты вкладываешь деньги в сахар. К востоку от Сарайкета есть плантации сахарного тростника, но большая часть того, что у нас есть, идет из Бакты. Там земля намного лучше. Если Чабури-Тан падет, последствия почувствуем не только мы, но и все Западные земли.

Фаррер неопределенно хмыкнул.

— Просто удивительно, как много бактианских товаров течет через Чабури-Тан. Не так много, как через Сарайкет, но все равно очень много. До острова легко добраться. Это хорошее место для торговли с югом. Обаром, Эймоном. И Дальним Гальтом, кстати. Ты знаешь, что почти вся руда из Дальнего Гальта проходит через порт Чабури-Тана?

— Меньше, с тех пор, как ты поднял налоги.

— Не я устанавливаю эти налоги, — сказал Ота. — Я назначаю руководство порта, Обычно они платят определенную сумму за эту привилегию и потом пытаются вернуть деньги, пока не истек срок их полномочий.

— И как долго длятся их полномочия?

— Пока императору нравится, что они занимают это место, — ответил Ота. — Пока я считаю, что они хорошо работают, поддерживая порт и поток кораблей, идущих через него. Тогда они могут занимать свои посты годами. Но, если они плохо управляются с делами и требуется флот, чтобы спасти город, их можно заменить.

Хмурое лицо Фаррера было самым приятным, что видел Ота за утро. Правда состояла в том, что гальт нравился Оте не больше, чем он гальту. Их нации давно враждовали друг с другом, и, несмотря на все усилия Оты и Иссандры, их поколение умрет врагами.

Но как бы мало Фаррер не нравился Оте, то, что он делает сейчас, предназначено для людей, которые еще не родились, не зачаты. Ота играет в долгую игру, которая будет длиться дольше, чем ему осталось жить.

Гальт кашлянул, цыкнул зубом и наклонился вперед.

— Прости меня, высочайший, — сказал он официальным тоном. — Но о чем мы говорим?

— Я назначу тебя или твоего представителя присматривать за портом Чабури-Тана, — сказал Ота. — Это, как мне кажется, продемонстрирует, что я действительно стремлюсь объединить наши народы, а не только хочу заполучить ваших дочерей.

— И тогда совет решит, что мной управляют не только дочь и жена, но и император. Что он купил меня, верно? — Тон Фаррера был скорее веселым, чем агрессивным.

Ота вынул из рукава маленькую книгу и протянул ему.

— Отчет о работе порта Чабури-Тан, — сказал Ота. — Мы — империя павших городов, Фаррер-тя. Но раньше мы стояли так высоко, что, падая все эти годы, мы все равно находимся выше большей части мира.

Гальт зажал трубку между зубов и взял протянутую книгу. Ота ждал, пока Фаррер листал тонкие страницы. И увидел, как брови гальта взлетели вверх, когда тот добрался за итоговых сумм за четверть года, и еще раз, за полгода.

— Ты захочешь ответной услуги, — сказал Фаррер.

— Ты уже ссудил мне корабли, — сказал Ота. — И своих моряков. Давай посмотрим, какое впечатление это произведет на совет.

— Ты можешь позволить себе потратить так много золота, чтобы заставить их ревновать?

— Я знаю, что Ана-тя не хочет выходить замуж за Даната. Я надеюсь, что это может изменить ее позицию. Поэтому я без сожаления отдаю золото деду моего внука, — ответил Ота.

— А если она не изменит своего решения? — нахмурился Фаррер. Его глаза сузились, словно у купца в порту, услышавшего о подозрительно выгодной сделке.

— Тогда я сделал плохую ставку, — сказал Ота. — Мы все играем, Фаррер-тя, с утра до вечера.

Фаррер Дасин не ответил, но расслабился, засмеялся и сунул книгу за пояс. Ота принял позу конца встречи. С оттенком положительного результата, который Дасин, скорее всего, не заметил, но Оте было все равно. Он сделал это как себя, так и для гальта.

Дорога во дворцы показалась короче, его не так преследовала ностальгия. Вернувшись в свои комнаты, он разрешил переодеть себя в официальную одежду, и началась долгая медленная дневная работа. Двор традиционно жужжал, как ритуалами, так и требованиями. Из-за постоянных домыслов о судьбе договора с гальтами, каждая грань политической и экономической жизни империи колебалась, как мачта корабля в бурном море. Ота делал все, что мог, чтобы залить маслом бушующие волны. И, по большей части, ему это удавалось.

Стояла середина осени. До раннего заката Ота увидел, как главы гальтских и хайемских гильдий каменщиков обсуждают контракт, по которому уже принял решение гальтский Верховный Совет. Он принял двух членов Верховного Совета и троих из высших семей утхайема. И — самое яркое мгновение дня — появился внешне совершенно невозмутимый представитель Обара, который принес подарки и уверения в добрых отношениях между его маленькой страной и городами Хайема.

Никаких посыльных от Идаан или Эи. Вероятно его сестра все еще в дороге, мчится из Сарайкета в Патай. Нет никаких оснований ожидать письмо так скоро; тем не менее, когда слуга вошел в покои со сложенным листом, живот Оты скрутило, пока он ломал печать.

Вечер начался с банкета в честь Баласара Джайса и того, что гальтский Совет называл вторым флотом, а утхайем — пренебрежительно и в беседах между собой — другими кораблями. В большом зале развевались прекрасные одежды и шелковые флаги. Музыканты и поющие рабы, скрытые за занавесками, наполняли воздух нежной музыкой гальтских композиторов. Свет фонарей из цветного стекла вселял чувство принадлежности к другому, более нежному миру. Ота сидел на высоком помосте, рядом с Баласаром. Данат, одетый в официальное черно-золотое платье, сидел среди высших утхайемцев. Там была и Шиия Радаани. Ота заметил Фаррера и Иссандру, сидевших вместе с другими гальтами, но не смог найти Ану. Он попытался не нервничать и не думать об ее отсутствии.

Еда и напитки были приготовлены лучшими поварами, которых Ота сумел найти. Классические гальтские блюда были сделаны если не легкими, то менее тяжелыми; плюс блюда, приготовленные в духе всех городов Хайема; все они подавались вместе с пиалами лучшего вина, которое мог предложить этот мир.

Мир, вот что говорил Ота этим праздником. Мы посылаем наших солдат и моряков сражаться и умирать вместе, так что пусть будет мир между нами. Если не может быть мир во всем мире, пускай, по меньшей мере, мир будет здесь. Ему нравилось, что молодые люди обеих стран сидят вместе и разговаривают; его беспокоило, что так много мест утхайемцев остались пустыми.

Он не видел, что Иссандра исчезла, пока не получил от нее записки. Очень молодой слуга, не более шестнадцати зим, подошел к Баласару со шкатулкой из кованого золота. Баласар вынул из нее сложенный лист, прочитал, кивнул и отослал юношу. Музыканты, стоявшие совсем близко, перешли к легкой задумчивой песне. Баласар наклонился к Оте, словно собирался сказать что-то о музыке.

— Это для тебя, — прошептал генерал.

Генерал Джайс, передайте, пожалуйста, эту записку императору, быстро и в как можно большей тайне. Я бы предпочла, чтобы никто не знал, что я переписываюсь с ним, но у меня нет времени.

Император. Пожалуйста, простите мою записку, но, как мне кажется, кое-что произойдет в лунном саду третьего дворца в самом начале развлечений. Я уверена, что вы бы хотели это увидеть. Выберите нужное мгновение и присоединяйтесь ко мне.

Записка была запечатана личной печаткой Иссандры Дасин.

Баласар молча глядел на него. Ота сунул записку в рукав. До начала выступления акробатов и танцовщиц оставалось меньше пол-ладони, сейчас выступали дрессированные собаки и глотатели огня. Времени осталось немного.

— Мне это не нравится, — сказал Ота, наклоняясь к Баласару так, чтобы никто не подслушал.

— Ты думаешь, это заговор, — сказал Баласар. — Кто-то хочет убить тебя.

— Не исключено, верно?

Баласар улыбнулся и посмотрел в зал, его глаза мигнули, словно он искал спрятанных лучников.

— Она послала письмо через меня, — сказал Баласар. — Обеспечила свидетеля. Если бы я, скажем, собирался убить тебя, я бы так так не сделал. Тем не менее, если пойдешь, возьми с собой стражника.

Ота чувствовал тяжесть записки в рукаве; легкая, как пух, она все таки привлекала все его внимание. Он уже почти решил проигнорировать ее, но, когда фанфары протрубили о начале развлечений, заметил, что Данат исчез. Он тоже соскользнул с задней стороны помоста, выбрал двух стражников, которых знал, и поторопился к третьему дворцу.

Лунный сад был построен в форме театра; большие полукруги вырезанных из камня ярусов, сходившихся к сцене, были покрыты мхом и снежным плющом. В глубине сада прятались три старых деревянных двери, которые вели в коридоры, где могли посидеть актеры или музыканты, ожидавшие своей очереди. Когда Ота появился, в саду было темно, никакой фонарь не освещал тропинки. Стражники, шедшие сзади, были молчаливы, как тени.

— Ота-тя, — прошептал женский голос. — Сюда. Быстро.

Иссандра сгорбилась в темноте под задушенной плющом ивой. Ота неуверенно пошел вперед, сложив руки в форме вопроса. Иссандра не ответила, уставившись на стражников за его спиной. На ее лице, еле заметном в полумраке, появилось неодобрение, которое быстро сменилось пониманием. Она жестом показала, что они все должны подойти к ней.

— Что это? — спросил Ота, тоже сгорбившись в темноте.

— Тише, — прошептала Иссандра. — Они уже почти здесь. А, вот они. Тише, вы все.

Одна из деревянных дверей в начале сада открылась, свет фонаря пролился на зеленый мох и черную землю. Ота прищурился. Из двери вышла Ана Дасин. Она надела грубый плащ на то, что казалось простым крестьянским платьем, но лицо и прическа выдали бы ее в самой захудалой чайной. Она выглядела девушкой, захотевшей путешествовать инкогнито без понимания, как. Пока Ота глядел, она подняла свой фонарь, осветила широкий каменный изгиб и села на него.

— Что за… — прошептал он.

Иссандра зажала его рот ладонью. Один из стражников шевельнулся, но Ота махнул ему оставаться на месте. Никто не имел права затыкать рот императору Хайема, но он был слишком заинтересован, чтобы портить все из-за этикета. Кроме того, ему было наплевать на этикет.

Еще одна дверь задвигалась и со скрипом отворилась. Появился Данат. Ота скорчился под ивой, пытаясь быть очень-очень тихим. Ему совсем не хотелось, чтобы дети застали его за таким малодостойным занятием, как подслушивание. Данат заговорил, его слова были отлично слышны.

— Я получил твое письмо. Я здесь.

— И я получила твое стихотворение, — сказала Ана.

Из-за темноты Ота не видел, вспыхнули ли щеки Даната, но заметил беспокойство в позе сына.

— О. Это, — сказал он.

Ота коснулся плеча Иссандры и беззвучно произнес слово «стихотворение», словно задал вопрос. Иссандра показала на их детей.

— Я не игрушка, — сказала Ана. — Если это еще одна интрига твоего отца или моей мамы, можешь передать им, что это не работает. Я отлично знаю, что не могу доверять тебе.

— Ты думаешь, что я вру? — спросил Данат. — Что из того, что я тебе говорил, неправда?

— Как будто ты дашь поймать тебя, — сказала Ана.

Данат сел на землю, подогнув одну ногу под себя и согнув другую. Он выглядел, как актер в какой-нибудь старинной эпической пьесе. В полумраке его лицо казалось озадаченным.

— Спроси что-нибудь, — сказал он. — Сейчас. Я тебе не совру.

Ана сложила руки перед собой, глядя на Даната сверху вниз, как какой-нибудь судья в предместье, и сморщила лоб.

— Ты пытаешься соблазнить меня?

— Да, — сказал Данат спокойным голосом, твердым как камень.

— Почему?

— Потому что я думаю, что тебя стоит соблазнить, — ответил Данат.

— Только для этого? А не для того, что порадовать твоего отца и мою мать?

Данат хихикнул. Один из стражников задвигался, листья под ним захрустели. Никто из детей ничего не услышал.

— Так это началось, как мне кажется, — сказал Данат. — Политический союз. Чтобы переделать мир. Все это имеет смысл, но стихотворение я написал не по этой причине.

Ана пошарила в поясе и вытащила сложенный лист бумаги. Данат заколебался, потом протянул руку и взял его. Какое-то время они молчали. Ота почувствовал напряжение в сгорбившемся теле Иссандры. Ана отвергла подарок. Потом девушка заговорила, и ее мать расслабилась.

— Прочитай его, — сказала Ана. — Прочитай его мне.

Ота закрыл глаза и взмолился всем богам, чтобы ни он, ни Иссандра, ни стражники не чихнули и не закашлялись. Он никогда не присутствовал во время более мучительно-неудобной сцены. Данат прочистил горло и начал декламировать.

Да, совсем плохо. Познания Даната в гальтском не простирались до умения рифмовать. Простые и ребяческие образы, под поверхностью слов таилась сексуальность, но неуклюжая и неуверенная. Хуже всего было то, что Данат говорил искренне, как жрец в храме. В конце последней строфы его голос сорвался. В саду наступило молчание. Один из стражников вздрогнул, подавил смех и опять застыл.

Данат медленно сложил лист бумаги, потом протянул Ане. Она на мгновение заколебалась, но потом взяла его.

— Я вижу, — сказала она. Несмотря ни на что, ее голос стал мягче. Ота не мог поверить своим глазам, но, похоже, она действительно была тронута. Данат встал и оказался на пол-ладони ближе к ней, чем раньше. Фонари замигали. Двое детей совершенно серьезно глядели друг на друга. Ана отвела взгляд.

— У меня есть любовник, — сказала она.

— Ты об этом уже говорила, — весело ответил Данат.

Ана покачала головой. Темнота скрыла выражение ее лица.

— Я не могу, — сказала она. — Ты прекрасный человек, Данат, и больше похож на императора, чем твой отец. Но я поклялась. Поклялась перед всеми…

— Я не верю в это, — сказал Данат. — Я совсем мало знаю тебя, Ана-кя, но не верю, что сами боги смогут остановить тебя, если ты действительно чего-то захочешь. Скажи, что ты не хочешь меня, но не говори, что отказываешься от меня из-за страха перед чем-то там.

Ана начала было говорить, но запнулась и замолчала. Данат шагнул вперед, и девушка тоже шагнула к нему.

— Ханчат знает, что ты здесь? — мгновением позже спросил Данат.

Ана секунду молчала, потом почти незаметно покачала головой. Данат положил руку ей на плечо и мягко повернул ее к себе. Быть может Оте показалось, но голова девушки слегка склонилась на руку его сына. Данат поцеловал Ану в лоб, а потом в губы. Она уперлась ладонью в грудь Даната, но слишком слабо, чтобы оттолкнуть его. Данат шагнул назад.

Он что-то прошептал, очень тихо, поклонился по-гальтски, взял свой фонарь и ушел. Ана медленно опустилась на землю. Они ждали, затаив дыхание. Девушка, одна, в темноте, и четверо шпионов, чьи ноги и спины начали медленно затекать от напряжения. Без слова и предупреждения, Ана дважды всхлипнула, встала, взяла собственный фонарь и вышла через ту же дверь, в которую вошла. Ота болезненно выдохнул и неловко вышел из-под ивы. На его платье остались зеленые полосы, там, где его колени упирались в плющ. Стражники, с бесстрастными лицами, отошли на несколько шагов.

— Мы все делаем хорошо, — сказала Иссандра.

— Не услышал объявления о свадьбе, — сказал Ота. Он чувствовал разочарование, хотя, очевидно, сердце Аны изменилось. И еще он чувствовал себя непорядочным человеком, и это его удручало.

— Если не произойдет что-нибудь этакое, дойдет и до объявления. Нужно время. Я знаю свою дочь. Я уже все это видела.

— Неужели? — сказал Ота. — Как странно. Я знаю своего сына, и никогда такого не видел.

— Значит Ане повезло, — сказала Иссандра. Ота удивился, услышав нотку грусти в голосе женщины. Луна вышла из-за высоких облаков, углубив темноту вокруг них, потом исчезла. Иссандра стояла перед ним, высоко и гордо подняв голову и насмешливо улыбаясь Она была, подумал он, интересной женщиной. Не прекрасной, в традиционном смысле, но все еще привлекательной.

— Свадьба — это то, что вы из нее делаете, — сказала она.

Ота обдумал ее слова и принял позу, которая выражала как согласие, так и мягкую грусть. Он не знал, сколько из этого она поняла. Но Иссандра кивнула и ушла, оставив его со стражниками.

Ота прострадал остаток банкета и вернулся в свои апартаменты, уверенный, что не заснет. Ночной воздух остыл. Огонь в очаге согрел его ноги. Страх, который грыз его все последние месяцы, не исчез, но ослабил хватку. Что-то происходит под звездами прямо сейчас: Данат и Ана играют свою драму с касаниями и шепотками; Иссандра и Фаррер Дасин — молча и со знанием о долгом союзе. Идаан охотится, Ашуа Радаани охотится, Синдзя охотится. И он один, не спит и ему нечего делать.

Он закрыл глаза и попытался почувствовать присутствие Киян, попытался принести какое-то ощущение о ней из запаха дыма и далекого пения. Попытался обмануть себя, подумать, что она здесь, но не слишком хорошо, поскольку не смог забыть, что это обман.

Завтра еще куча мужчин и женщин потребуют его время. Еще одно расписание ритуалов, аудиенций и встреч. Возможно, все пройдет так же хорошо, как сегодня, и он закончит день в своих комнатах, чувствуя себя старым и сентиментальным, несмотря на успех. При дворе — и в мире — так много женщин и мужчин, мечтающих о власти. Ота, который ее имел, всегда знал, как мало она меняет.

Он спал глубоко и без снов. Когда он проснулся, все гальты были слепы.