Цена весны

Глава 16

Дождь шел два полных дня. Время от времени вместо воды сверху падал мокрый снег или град, маленькие скопления рыхлого льда начали образовываться в укромных уголках дворика. Маати закрыл ставни, отгородившись от низких облаков, и сел поближе к огню, дождь стучал по дереву, как пальцы по столу. Было бы почти приятно, если бы одеревеневшая спина не так болела.

Холод вкупе с отсутствием Эи сделали его жизнь тихой и медленной, словно у медведя, готовящегося проспать всю зиму. Утром Маати шел в кухню и ел вместе с остальными. Большая Кае и Ирит декламировали старые песни, чтобы провести время. Они пели пока готовили, и мелодии были приятнее, чем Маати мог себе представить. Когда при этом находились Ванджит и Ясность-Зрения, андат становился беспокойным, его глаза перебегали с одной певицы на другую и обратно, пока Ванджит не начинала волноваться и не уносила своего подопечного прочь. У Маленькой Кае не было музыкального слуха, и она читала старые тексты, по которым был создан Ясность-Зрения и задавала вопросы о тонкостях их заново созданной грамматики.

Большую часть дня Маати проводил в своих комнатах или, одетый в несколько толстых платьев, ходил по коридорам. Он никому не говорил, но школа казалась тесной и замкнутой. Вероятно, он ощущал это только потому, что внутрь вторглась зима.

Учитывая время, необходимое для поездки в Патай и обратно, вместе с покупками, он не мог ожидать, что Эя вернется раньше, чем дней через десять. Он не ожидал, что такое тяжелое бремя ляжет ему на плечи, поэтому вздрогнул — от радости и страха, — когда Маленькая Кае прервала его полусон:

— Она вернулась. Ванджит смотрела из класса, и она говорит, что Эя уже повернула с большой дороги и, если дорога будет не такой грязной, приедет еще до наступления темноты.

Маати поднял и открыл ставни, словно мог, как Ванджит, прищуриться и пронзить взглядом серый воздух. Порыв холодного мокрого ветра потащил ставень из его руки. Ему захотелось найти плащ из промасленного шелка и пойти встречать ее, но он себя остановил. Это было бы глупо, конечно, и ничего бы ему не дало. Он пробежал рукой по жидким оставшимся волосам, спросив себя, когда он принимал ванну и брился в последний раз, и потом осознал, что Маленькая Кае еще здесь и ждет его слов.

— Ну, — сказал он, — давай возьмем самое лучшее, что у нас есть, и приготовим для нее еду. Эя-тя собиралась привести свежие продукты, так что нет смысла сохранять старые.

Маленькая Кае усмехнулась, приняла позу согласия с приказом и ушла. Маати повернулся к открытому окну. Лед, грязь и сумрак. За ними невидимая Эя и новости.

В этот день заката не было, и Эя появилась вскоре после того, как темнота поглотила облака. Свет шипящих факелов вырвал из тьмы колеса тележки, забрызганные грязью и глиной. Лошадь шаталась от истощения, ее слишком быстро гнали через дождь. Большая Кае, неодобрительно щелкнув языком, повела бедное животное в конюшню, чтобы обтереть и согреть, а все остальные столпились вокруг Эи. Та, стряхнул бледным пальцами воду с волос, ответила на первый вопрос, который ей не успели задать.

— Ашти Бег ушла. Она сказала, что не хочет возвращаться. Мы были в предместье к югу отсюда, на большой дороге. Она сказала, что мы должны поговорить об этом, но когда я встала утром с кровати, ее уже не было. — Эя посмотрела на Маати. — Извини.

Он принял позу прощения и пренебрежения событием, потом взмахнул рукой, зовя ее внутрь. За ней последовала Ванджит, потом Ирит и Маленькая Кае. Еда уже была приготовлена и ждала. Ячменный суп с лимоном и куропаткой. Рис и сосиска. Разбавленное вино. Эя села около жаровни и ела как голодающая, не забывая рассказывать с набитым ртом.

— Мы так и не добрались до Патая. На полдороге в город мы нашли большую ярмарку. Палатки, тележки, люди; постоялые дома были настолько забиты народом, что сдавали даже пол на кухне. Был и посыльный, который собирал письма из всех окружных городков.

— Значит ты послала письма? — спросила Ирит. Эя кивнула и положила в рот очередную порцию риса.

— Ашти Бег, — сказал Маати. — Расскажи мне побольше о ней. Она сказала, почему решила не возвращаться?

Эя нахмурилась. На ее щеки уже вернулись краски, но губы оставались бледными, волосы цеплялись за шею, как плющ.

— Из-за меня, — сказала Ванджит, андат елозил на ее коленях. — Моих рук дело.

— Возможно, но она так не сказала, — ответила Эя. — Она сказала, что устала и чувствует, что мы все прошли мимо нее. Она не видит, что сможет сама завершить пленение или что ее идеи как-то нам помогают. Я попыталась разубедить ее, дать какую-нибудь перспективу. Если бы она осталась до утра, я, возможно, смогла бы.

Маати хлебнул вина, спрашивая себя, сколько правды сказала Эя, и сколько она смягчила из-за того, что Ванджит и Ясность-Зрения находились в комнате. Казалось куда более вероятным, что Ашти Бег обиделась из-за плохого поведения Ванджит и не сумела простить. Он вспомнил сухой тон Ашти, ее резкие шутки. Она была не самой простой женщиной или особенно талантливой ученицей, но он будет тосковать по ней.

— Есть какие-нибудь другие новости? Что-нибудь о гальтах? — спросила Ванджит. В ее голосе было что-то странное, но, быть может, только потому, что Ясность-Зрения начал выть, бессловно и жалобно. Эя, казалось, не заметила в вопросе ничего странного.

— Были бы, если бы я добралась до Патая, как ожидала, — сказала она. — Но поскольку я все сделала раньше и мне там просто нечего было делать, я решила быстрее вернуться.

— А, — сказала Ванджит. — Конечно.

Маати подергал пальцами. Голос девушки был какой-то разочарованный. Словно она ожидала кого-то, кто не пришел.

— Ты готова работать? — спросила Маленькая Кае. Ирит махнула на нее тряпкой, и Маленькая Кае приняла позу отмены вопроса. Эя улыбнулась.

— У меня есть несколько новых мыслей, — сказала она. — Дайте мне обдумать их сегодня вечером, после того, как мы разгрузим повозку, и утром мы поговорим о них.

— О, тебе не нужно сегодня работать, — сказала Ирит. — Ты все это время была в дороге. Мы сами сгрузим все с повозки.

— Конечно, — сказала Ванджит. — Ты должна отдохнуть, Эя-кя. Мы будем счастливы помочь.

Эя поставила на стол суп и приняла позу благодарности. Что-то в положении ее запястий привлекло внимание Маати, но поза исчезла так же быстро, как и появилась, и Эя откинулась назад, попивая вино и наклонив все еще мокрые волосы к огню. К ним присоединилась Большая Кае, от которой пахло мокрой лошадью, и Эя рассказала всю историю еще один раз, специально для нее, а потом пошла в свои комнаты. Маати почувствовал импульс последовать за ней и поговорить наедине, но Ванджит схватила его за руку и повела разгружать повозку, вместе с остальными.

Припасов оказалось меньше, чем ожидал Маати. Два ящика с соленой свининой, несколько кувшинов со свиным жиром, мукой и оливковым маслом. Мешочки с рисом. Нельзя сказать, что этого было мало; они спокойно проживут на этом недели, но, безусловно, не месяцы. Мало специй и совсем нет вина. Большая Кае отпустила пару язвительных замечаний о падении торговли на ярмарках предместьев, и остальные одобрительно хихикнули. Дождь ослабел, а потом, когда Ванджит уравновесила на одном бедре последний мешочек с рисом, держа на другом Ясность-Зрения, пошел снег. Маати вернулся в свои комнаты, поставил чайник на огонь и обсудил с собой, стоит ли пытаться подогреть столько воды, что хватит для ванны. Он был уверен, что погрузиться в горячую воду — единственный способ изгнать холод из суставов, но усилие, которое требовалось для этого, казалось хуже непроходящего холода. И еще было дело, которое он предпочитал закончить.

Свет просачивался через щели в двери Эи. Слабый и мигающий, он все равно был сильнее того, который могла дать единственная ночная свеча. Маати поскребся в дверь. Какое-то время ничего не происходило. Возможно Эя уже в кровати. Возможно она где-то в школе. Слабый звук, скорее шепот, привлек его обратно к двери.

— Эя-кя? — тихо сказал он. — Это я.

Дверь открылась. Эя переоделась в простое платье из толстой шерсти и завязала волосы назад на всю длину шнурка. Она выглядела сильной, как ее мать. Комната, в которую она ввела Маати, когда-то была кладовкой. Койка, жаровня и низкий стол — вот и вся мебель. Окна не было, жаркий воздух был наполнен угольным дымом.

Бумаги и свитки лежали на столе вперемешку с восковыми табличками, наполовину белыми от новых заметок. Медицинские тексты на языках западников, более ранние наброски пленения Ранящего. И также, он знал, полное пленение, которое они разработали для Ясности-Зрения. Эя села на непрочную койку, которая заскрипела под ней. Она не смотрела на него.

— Почему она ушла? — спросил Маати. — Правда, пожалуйста.

— Я тоже спросила ее, — сказала Эя. — Она боится возвращаться назад. Я сказала, что понимаю ее. Что случится, если между двумя поэтами начнется конфликт? При этом если у одного поэта есть кто-то вроде Плывущего-в-Воздухе, а у другого — Тонущий.

— Или один поэт может ослеплять, а другой — лечить раны?

— Как пример, — сказала Эя.

Маати вздохнул и сел рядом с ней. Койка громко пожаловалась. Он переплел пальцы, глядя на слова и диаграммы и не видя их.

— Я не слишком хорошо об этом знаю. За все время моей жизни такого не было. Несколько поколений такого не было.

— Но все-таки когда-то было, — сказала Эя.

— Война. Та самая, которая уничтожила Вторую империю. Когда это было… десять поколений назад? Андаты телесны, потому что мы дали им тела, но они также и идеи. Абстракции. Воли поэтов могут заставить их сражаться друг с другом. Что-то вроде соревнования борцов, но через андатов. Побеждает тот, чей ум сильнее и андат более подходит для борьбы. Или, возможно, идеи обоих андатов абсолютно не сопоставимы, и они будут сражаться физически. В мире, где обитаем мы. Или…

— Или?

— Или случится что-нибудь еще. Грамматика и смысл одного пленения могут иметь отношение к структуре или нюансам другого. Представь себе двух соревнующихся певцов. Что, если они выберут песни на похожие мелодии? Что, если слова одной песни смешаются со словами другой, и из них получится нечто третье? Песни — плохая метафора. Нет ничего странного, что слова двух наудачу взятых песен можно произносить друг за другом. Но если пленения связаны общей концепцией, если идеи достаточно близки, может произойти что-то вроде резонанса. Случайно.

— И что тогда?

— Не знаю, — ответил Маати. — И никто не знает. Но я могу сказать, что там, где когда-то была земля с пальмовыми рощами, реками и сапфировыми дворцами, сейчас раскинулась убивающая пустыня. Я могу сказать, что люди, которые путешествовали к развалинам Старой империи, обычно там и умирали. Быть может от каких-то физических явлений, вызванных старой борьбой. Или, быть может, от влияния пленений. Ни в чем нельзя быть уверенным.

Эя промолчала. Она стала перевертывать страницы медицинской книги, пока не достигла иллюстрации, которую Маати узнал. Глаза с разрезами посредине, глаза, разрезанные сзади. Он видел их тысячи раз, когда Ванджит готовила свое пленение, и ему всегда казалось, что они хранят страшные тайны. Но тогда он не задумывался, было ли каждое изображение результатом настоящего, физического опыта, когда скальпель исследователя пронзал зрачок, или все эти глаза рисовались не с натуры.

Он скорее почувствовал вздох Эи, чем услышал его.

— Что там произошло? — спросил он. — На самом деле, а не то, что ты сказала остальным.

Эя наклонилась вперед. На мгновение Маати показалось, что она плачет, но тут она опять выпрямилась. Глаза сухие, подбородок выставлен вперед. Она вытащила из-под койки красивую шкатулку, сделанную из дуба, и протянула ему. Маати открыл ее, крышка повисла на мягких кожаных петлях. Внутри лежали шесть сложенных листов бумаги, зашитые по краям и запечатанные личной печаткой Эи.

— Ты не послала их?

— Про ярмарку все правда. Мы нашли ее. Она была не слишком хорошей, но хоть какая-то, так что мы остановились. И там повсюду были гальты. Они приехали из Сарайкета, так что, скорее всего, советники и двор все еще там. Но там были другие, повсюду. Те гальты, которые верят, что план моего отца сработает.

— Те, кто видит в нем выгоду. Работорговцы?

— Брачные посредники, — сказала Эя таким тоном, словно это было одно и то же. — Они ездят по предместьям и составляют списки мужчин, которые хотят, чтобы гальтские крестьянки стали племенными кобылами на их фермах. Восемь полосок меди, если хочешь, чтобы твое имя включили в список тех, кто поедет в Гальт. Или две серебра для другого списка, если хочешь, чтобы девушку привезли сюда.

Маати почувствовал, как живот скрутило. Это пошло дальше, чем он осмеливался думать.

— Конечно, большинство из них мошенники, — продолжала Эя. — Берут деньги у отчаявшихся людей и исчезают. Не знаю, сколько их там. Сотни, мне кажется. Но, Маати-тя, ты знаешь, что произошло той ночью, когда я уехала? Все гальты ослепли. Все, одновременно. Больше никто не беспокоится о том, что произошло с моим братом и девушкой, на которой он собирался жениться. Больше никто не говорит об императоре. Все говорят об андате. Они знают, что какой-то поэт пленил Слепоту или что-то в этом роде, и напустил его на гальтов.

Из комнаты словно выкачали воздух. Маати внезапно почувствовал себя на верхушке горы. Он дышал быстро и неглубоко, сердце стучало. От радости, страха или от обоих.

— Я понял, — сказал Маати.

— Дядя, они ненавидят нас. Все. Фермеры, торговцы и пастухи. Все эти люди думают, что у них могли бы быть жены и дети. И все женщины, которые считают, что могли бы иметь детей, о которых можно заботиться, даже если те выйдут не из их тел. Они считают, что мы украли их. Я никогда не видела большей ярости.

Маати почувствовал себя так, словно его ударили, словно он оказался в мгновении между ударом и вспышкой боли. Он что-то сказал, слова бессмысленно нанизались одно на другое, потом замолчал и спрятал лицо в руках.

— Ты не знал, — сказала Эя. — Она тебе не сказала.

— Это сделала Ванджит, — сказал Маати. — Она может все исправить. Я могу… — Он замолчал, пытаясь отдышаться. Он чувствовал себя так, словно бежал. Руки дрожали. Потом Эя заговорила спокойным и размеренным голосом, которым целитель объявляет о смерти:

— Второй раз.

Маати повернулся к ней, его руки приняла позу вопроса. Эя поставила руку на стол, страницы зашуршали под ее пальцами, словно песок по стеклу:

— Второй раз, Маати-тя. Первый с Ашти Бег, и вот опять… Боги. Теперь это все гальты.

— Именно поэтому ушла Ашти Бег? — спросил Маати. — Это настоящая причина?

— Она боится Ванджит, вот настоящая причина, — сказала Эя. — И я не смогла ее разубедить.

— Дети, — сказал Маати. Боль в груди ослабла, потрясение от новости сгладилось. — Я поговорю с Ванджит. Она это сделала. Она может и исправить. И… и это говорит о цели. Мы хотели объявить, что андат вернулся в мир. Она это сделала, и очень громко.

— Маати-тя, — начала было Эя, но он продолжал говорить, быстро и громко.

— Вот почему они все это делали, знаешь ли. Все эти проверки, обманы и возможности показать себя. Или потерпеть поражения, пытаясь показать себя. Сначала они ломали нас, превращали в сталь, и давали силу только тогда, когда знали, что мы можем ей управлять.

— Если это альтернативная стратегия, то, похоже, более мудрая, — сказала Эя. — Ты думаешь, она тебя послушает?

— Выслушает, да. Могу ли я приказать? Не знаю. И не знаю, что я от нее хочу. Она учится ответственности. Она изучает собственные пределы. Даже если я расскажу ей о них, она не поймет моих слов. Она… исследует себя.

— Она убила тысячи людей, по меньшей мере.

— Гальтов, — сказал Маати. — Она убила гальтов. Мы никогда не собирались спасать их. Да, Эя-кя. Ванджит зашла слишком далеко и, поскольку в ее руках андат, мы имеем последствия. А когда ты убиваешь целый город? Когда посылаешь армию, чтобы убить семью маленькой девочки прямо у нее перед глазами? И после этого появляются последствия. Или, во имя всех богов, они должны появиться.

— Ты говоришь, что это справедливость? — спросила Эя.

— Мы заключили с гальтами мир, — ответил Маати. — И никто из семьи Ванджит не отомщен. Для них нет никакой справедливости, поскольку для Оты проще проигнорировать их смерть. Точно так же, как проще проигнорировать всех женщин в городах. У Ванджит есть андат, так что сейчас ее желание важнее, чем желание твоего отца. И я не вижу, что делает ее желание более справедливым или менее.

Эя приняла позу почтительного несогласия, потом опустила руки.

— Я не спорю, она зашла слишком далеко, — сказал Маати. — Она убила овода кузнечным молотом. Но это не так плохо, как поначалу кажется. Она еще молода. И только начинает узнавать свою силу.

— И это прощает все? — иронически спросила Эя.

— Нет, — ответил Маати более резко, чем собирался. — Но не суди ее так быстро. Ты очень скоро будешь в ее положении. Если все пойдет хорошо.

— Интересно, а что я забуду? И не пойду ли слишком далеко? — сказала Эя и вздохнула. — Почему мы никогда не думали, сможем ли делать добро, имея в руках такие орудия?

Маати какое-то мгновение молчал. В его памяти всплыли Хешай и Бессемянный, Семай и Размягченный Камень. Мучительное воспоминание о Неплодной проскользнуло через его сознание, как угорь через мутную воду.

— Разве есть другой способ все исправить? — спросил Маати. — Разве есть другой способ сделать мир целым после работы Неплодной? Все эти женщины, которые неспособны родить ребенка. Все эти мужчины, на чьи деньги покусились гальтские обманщики. Разве есть другой способ, кроме нашего, снова сделать мир приличным местом?

— Мы можем подождать, — сказала Эя серым монотонным голосом. — Через какое-то время мы все умрем и все забудется.

Маати не ответил. Эя закрыла глаза. Пламя ночной свечи трепетало над наброском пленения, который пах свежим снегом и мокрой одеждой. Эя глядела куда-то внутрь, ее взгляд сосредоточился на каком-то ландшафте внутри сознания. Маати не думал, что ей нравится то, что она видит. Она открыла рот, словно хотела что-то сказать, потом опять закрыла его и отвернулась.

— Ты права, — сказал Маати. — Это был второй.

Они нашли Ванджит в ее комнате, андат безутешно выл, она качала его в руках. Маати первым вошел в дверь, Ванджит приветствовала его радостной улыбкой. Но ее лицо побелело, когда за ним вошла Эя и закрыла за собой дверь. Черные глаза андата заметались между Эей и Ванджит, потом он радостно завопил и вытянул свои короткие толстые ручки к Эе, словно просил взять его на руки.

— Значит вы знаете, — сказала Ванджит. — Это было неизбежно.

— Ты должна была сказать мне, что собиралась сделать, — сказал Маати. — То, что ты сделала — опасно и безрассудно. И может иметь ужасные последствия.

Ванджит поставила Ясность-Зрения на пол у своих ног. Создание жалобно заверещало, и она наклонилась к нему, сжав челюсти. Маати узнал столкновение воль поэта и андата. И он не сомневался в исходе еще до того, как андат захныкал и замолчал.

— Вы, в любом случае, собирались сказать миру о том, что мы сделали, — сказала Ванджит. — Но вы не были уверены, что это остановит императора, верно? Теперь же они не смогут идти вперед.

— Почему ты не сказала Маати-кво о том, что собираешься сделать? — спросила Эя.

— Потому что он запретил бы мне это делать, — с гневом ответила Ванджит.

— Да, — согласился Маати. — Запретил бы.

— Это нечестно, Маати-кя, — сказала Ванджит. — Это неправильно. Они собираются придти сюда и занять наше место. И они были убийцами, не мы. Они принесли меч в наши города. Любой из поэтов мог уничтожить Гальт в любое мгновение, но мы никогда, никогда этого не делали.

— И ты считаешь правильным уничтожить их сейчас? — спросила Эя.

— Да, — сказала Ванджит со слезами в глазах.

Эя склонила голову набок. Давнее знакомство сказало Маати, какие мысли занимают голову Эи. Девушка, сидевшая перед ними обоими, овладела силой маленького бога благодаря их работе. Маати и Эи. Остальные помогали, но принимали решение трое, сидевшие в комнате. И они взяли на себя вес последствий.

— Это была плохая мысль, — сказал Маати. — Предместья были нашими союзниками и поддержкой. А сейчас они разозлены.

— Почему? — спросила Ванджит.

— Они не знают наш план, — сказал Маати. — Они ничего не знают об Эе и Ранящем. У них был проблеск надежды. Да, я знаю, это слабая и обманчивая надежда, но на безрыбье и рак рыба.

— Это глупо, — сказала Ванджит.

— Это кажется глупым только потому, что мы знаем больше их, — сказала Эя.

— Мы можем им рассказать, — предложила Ванджит.

— Если сможем успокоить на достаточно долгое время и заставить себя выслушать, — сказал Маати. — Но я пришел сюда не для этого. Я — твой учитель, Ванджит-тя. Мне нужно, чтобы ты сделала две вещи. Ты понимаешь?

Девушка посмотрела в пол, ее руки сложились в позу подтверждения, подходящую для студента, обращающегося к учителю.

— Во-первых, ты больше никогда не будешь совершать подобных поступков, не поговорив со мной. У нас слишком много планов, и они слишком сложные, чтобы кто-нибудь из нас действовал, не извещая других.

— Эя отослала Ашти Бег, — сказала Ванджит.

— И мы обсуждали эту возможность еще до того, как она уехала, — сказал Маати. — Во-вторых… Только ты можешь исправить то, что сделала гальтам.

Ванджит посмотрела вверх. В ее глазах мелькнул гнев. Андат загулил и захлопал маленькими ручками. Маати поднял палец, приказывая ей подождать, пока он закончит.

— Если ты сохранишь слепоту, — сказал он, — погибнут тысячи людей. Женщины и дети, невиновные ни в каких преступлениях.

— Именно это они и сделали нам, — возразила она. — Это то, что они сделали мне. — Маати наклонился вперед и взял ее за руку.

— Я понимаю, — сказал он. — И не говорю тебе это исправить. Но я прошу тебя подумать обо всех этих смертях, о том бремени, которое ляжет на тебя. Сейчас тобой владеет гнев, и он дает тебе силу. Но, когда он растает, ты все еще будет ответственна за все, что сделала.

— Я подумаю, Маати-кво, — сказала Ванджит.

Горло Эи издало непонятный звук. Маати улыбнулся и положил руку на плечо Ванджит:

— Отлично. С этим покончено. Теперь, я полагаю, настало время вернуться к работе. Надо дать людям предместьев что-то такое, что можно праздновать.

— Так ты сделала это, Эя-кя? — спросила Ванджит. — Ты нашла необходимые сведения? Ты понимаешь Ранящего?

Эя какое-то время молчала, глядя сверху вниз на Ванджит и Ясность-Зрения. Потом ее губы сложились в тонкую безрадостную улыбку.

— Ближе, — сказала Эя. — Я подошла ближе.