Чаша Бланшара

ГЛАВА З

Поколения Бланшаров жили и работали на Фостер-лейн. Великолепная мастерская когда-то была самой модной в Лондоне, и соседний дом, в котором жила семья, был роскошно обставлен, поскольку Бланшары всегда считали свое ремесло значительно выше других профессий. За обедом они ели из серебряных тарелок, а в двух канделябрах в виде коринфских колон горела дюжина лучших свечей из пчелиного воска. Патриарх семьи, Николас Бланшар, утверждал, что это вовсе не экстравагантность: хорошо накрытый стол не только приятен, но и очень полезен для дела. Можно пригласить к обеду клиентов. Ничто так не помогает получить выгодные заказы, как прекрасно зажаренная утка, поданная на великолепном серебряном блюде, или пунш в восхитительной вазе, или соленья в искусно изготовленных раковинах устриц.

Теодор Бланшар, единственный сын Николаса, вовсе не был так в этом уверен. Год назад после долгих увиливаний Николас передал управление мастерской сыну. Но когда Теодор просмотрел счета и книгу заказов, он обнаружил, что их с виду процветающее дело далеко не такое доходное, как пытался изобразить отец. Продавалось совсем немного мелких серебряных предметов, в течение многих месяцев не поступало никаких специальных заказов, за одним-единственным исключением — заказом на гигантскую чашу для охлаждения вина. Теодор ломал голову, почему так сократился доход и что следует предпринять, чтобы изменить ситуацию. Он начал экономить: ограничил развлекательные мероприятия, проводимые его женой Лидией, хозяйкой дома, сократил расходы на хозяйство и велел экономке быть бережливой.

Но стоило Николасу услышать об этих мерах, как он отказался подчиняться. Он сомневался в пессимистической оценке счетов сыном. Если Бланшары стали менее зажиточными, чем раньше, то лишь из-за недостатка опыта у Теодора и его неумения руководить делом. Возможно, Теодор предпочтет, чтобы отец снова взял бразды правления в свои руки? А тем временем — не важно, сколько за столом собиралось народу, три человека или тридцать, — он желал, чтобы были выставлены все тарелки и супницы, напоминающие ему о том, что он создал.

В тот вечер в конце января за обеденным столом темного красного дерева не было гостей, собралась только семья. Теодор Бланшар сел на свое место между Николасом и Лидией, а лакей Джон снял с супницы выпуклую крышку, взяв ее за изящное украшение сверху, и разлил миндальный суп. Теодор всегда отличался завидным аппетитом, и сегодняшний день не был исключением. Он съел ложку, наслаждаясь сливочной сладостью и отмечая, что миссис Мидоус исхитрилась не дать супу свернуться и идеально приправила его мускатным орехом, лавровым листом и специями. Затем он повернулся к отцу:

— Я хотел бы узнать, сэр, подумали ли вы над нашим разговором неделю назад?

Николас Бланшар повернул к сыну худое, морщинистое лицо:

— И о чем шла речь?

— О переезде нашей мастерской в более модный район города, — сказал Теодор. — Я уже объяснял вам, что одной из причин ухудшения наших дел является то, что город стал расти в западном направлении. Другие ремесленники уже начали туда перебираться. Сегодня в Сохо работают несколько весьма доходных мастерских.

— И всего им хорошего, — ответил Николас. — Пусть остаются там, я за ними не последую, можешь быть уверен. С незапамятных времен наше ремесло находилось в этой части города. Зачем мне переезжать?

Он продолжал в том же духе, точно так же, как делал это неделю назад, две недели назад и во всех других случаях, когда Теодор предлагал какие-то изменения. С той поры как Бланшары прибыли в эту страну, они жили и работали на Фостер-лейн. Улица находилась в самом центре квартала ремесленников, чья профессия принесла семье состояние. Теодору достаточно было повернуть голову к окну, чтобы увидеть большой Зал золотых дел мастеров, а на улицах поблизости — Чипсайд, Гаттер-лейн, Кэрри-лейн и Вуд-стрит — уже несколько веков работали и процветали мастера золотых и серебряных дел.

Теодор еле сдерживался.

— Все это очень хорошо, отец, но ничего не остается вечным. Меняется мода, перестраиваются города. Имя Бланшаров уже не пользуется таким уважением, как раньше. Если мы это не признаем и не найдем способа исправить дело, наш доход еще больше сократится, и в конечном итоге мы обанкротимся. Я убежден, что наш оборот значительно возрастет, если мы переберемся на запад, в новые районы. Например, на Кавендиш-сквер или Сен-Мартин-лейн.

Николас потряс головой:

— Зачем нам переезжать? Чтобы каждый день тратить часы на дорогу в Зал и обратно, дабы поставить клеймо на изделиях? Чтобы мы потеряли из виду наших конкурентов и они бы этим воспользовались?

— В последние месяцы мы получили крайне мало значительных заказов, — заметил Теодор.

Ничуть не убежденный, Николас впился своими стальными серыми глазами в лицо сына:

— А как же чаша для охлаждения вина для сэра Бартоломео Грея? Мы таких ценных предметов никогда не делали!

— Да, сэр, но это исключение, и я полагаю, что в ближайшее время подобного заказа ждать бессмысленно, — возразил Теодор.

— Какие еще мастерские могут похвастать таким заказом? — Николас шумно уронил нож и вилку на рыбную тарелку и махнул Джону, чтобы он убрал ее. — Я сказал все, что хотел, по этому поводу, Теодор. Ты мое мнение знаешь. Оно основано на тридцатилетнем опыте. Можешь игнорировать его себе во вред, но не жди, что оно изменится.

На улице ветер набирал силу, зарядил сильный дождь. Теодор слышал, как ветер монотонно стучится в окна, сотрясая стекла в подъемных рамах. Он сидел с мрачным видом, опустив плечи. Лакей убрал посуду после первого блюда и поставил чистые тарелки. Мистер Мэттью долил в кубки бургундского. Теодор попытался заговорить с женой, приступая к большому куску тушеного кролика, своему любимому блюду, и маринованной цветной капусте. Но то ли кролик был слишком жирным, то ли его аппетит испортило препирательство с отцом. Лидия тоже не была склонна к общению. Ответив на вопросы о детях, она замолчала и не делала попытки поддержать разговор. Ему тоже ничего не приходило в голову.

Теодор взглянул на свою тарелку, на парад серебряных тарелок и посудин, на кусок оленины, покрывающийся жиром на сервировочном столике. Садясь за стол, он умирал от голода, теперь один вид такого количества еды вызывал у него тошноту.