Чаша Бланшара

ГЛАВА 7

Обычно Агнесс Мидоус снов не видела, а если и видела, то, проснувшись, ничего не могла вспомнить. Но в ночь исчезновения Роуз Фрэнсис ей мешал спать шторм. Она провела беспокойную ночь и утром проснулась с незнакомым дурным предчувствием. Подушка была влажной, глаза опухли — все это было ей не свойственно. Она смутно припоминала какие-то подробности, но точно была уверена в том, что сон заставил ее плакать.

Сидя в постели, она заметила письмо, которое накануне ей наконец-то удалось извлечь из кармана болезной миссис Тули. И сразу сообразила: то, что она прочитала перед сном, и вызвало ее ночные кошмары. Она взяла письмо со столика и перечитала его.

Письмо одновременно и успокоило, и взволновало Агнесс. Она благодарила Бога, что Питер здоров, но требование миссис Кэтчпоул ставило ее в очень сложное положение. Где она за такой короткий срок найдет другую женщину, которая согласится присматривать за Питером? Ей полагался всего лишь один выходной в месяц, и до него еще оставалось две недели. Ей придется убедить миссис Тули дать ей дополнительный выходной. И, если экономка чувствует себя плохо, добиться этого будет нелегко.

Агнесс напомнила себе, что от дум о ее собственных проблемах пользы не будет никакой. Ее ждали обязанности, и их нельзя было игнорировать. Она обратится к экономке, как только подвернется удобный момент. Тем более что до субботы еще целых четыре дня.

Как и всегда, Агнесс встала в семь часов. Умывшись и протерев тело салфеткой, смоченной в ледяной воде, она надела то, что носила каждый день: коричневые шерстяные чулки, сорочку, нижнюю юбку, поношенные серые юбку и лиф, а также свежевыстиранный и выглаженный фартук. За исключением фартука, все эти предметы туалета когда-то принадлежали Лидии Бланшар, отдавшей их своей горничной Пэтси. Но Пэтси была несколько крупнее Лидии, и ей приходилось одежду перешивать. Те же вещи, с которыми ничего нельзя было сделать, она отдавала Агнесс или кому-нибудь из служанок.

Агнесс, по комплекции походившей на хозяйку, не нужно было ничего переделывать. Костюм подчеркивал ее узкую талию, пышный верх и низ, но сама Агнесс и не подозревала об этих своих достоинствах. Прошло уже несколько лет с той поры, когда она хоть сколько-нибудь интересовалась своей внешностью. Сегодняшний день не был исключением. Агнесс стянула густые темные волосы в пучок и надела чепец. Взглянув в зеркало, она обнаружила, что обычно спокойные янтарные глаза обведены красными кругами, а щеки впали — так на нее подействовали беспокойная ночь и волнения о Питере. Агнесс отвернулась, уверив себя, что все скоро разрешится. Больше не задерживаясь, она вышла из спальни и узким коридором направилась в кухню.

То, что она там увидела, заставило ее моментально забыть про свои собственные тревоги. К этому времени печь должна была уже во всю гореть. Сейчас же сквозь решетку видны были только нерешительные желтые язычки пламени и валил дым — явный признак того, что печь только что начали разжигать. Черный чайник, который должен был уже кипеть, чтобы можно было подать ранний завтрак, был чуть теплым. Подносы, на которых подавали чай наверх, не были выставлены, не было ни масла, ни джемов для завтрака. И на главном предмете в царстве Агнесс — кухонном столе — вместо посуды для завтрака слуг стояло сущее безобразие: пара грязных ботинок.

Если владелец этих ботинок временно не был известен (хотя у Агнесс были свои подозрения), в том, кто виноват во всем остальном, сомневаться не приходилось. Роуз Фрэнсис должна была встать час назад и заняться делом, но почему-то ее нигде не было видно. Агнесс некоторое время стояла задумавшись. Сегодня она не станет уклоняться от выполнения своих обязанностей. Небрежность Роуз была слишком вызывающей, чтобы ее можно было игнорировать. Как будто девица бросала ей вызов. Сегодня она примет этот вызов и выбросит из головы все мысли о кладовке. Она устроит Роуз выволочку, заставит ее работать и, если нужно, будет весь день стоять над ее душой.

Агнесс поискала Роуз во дворе, посудомоечной и, взяв себя в руки, в кладовке. Не найдя, она двинулась в буфетную комнату, и вид Филиппа, вышедшего оттуда, напугал ее. Филипп был того же роста, что и Джон, но шире в плечах и мускулистее. У него были точеные черты лица, большой рот с пухлыми губами, а блеск в его зеленых глазах говорил о том, что он знает, что красив. Сегодня, как отметила Агнесс, его глаза были мутными и налитыми кровью, а лицо на удивление бледным. Он тряс щеткой из кабаньей щетины, которой обычно чистил ботинки, и от него несло потом и пивным перегаром.

— Доброе утро, миссис Мидоус, — пробормотал он, едва скрывая зевок. — Что-то потеряли?

— Тебя я должна за это благодарить? — спросила Агнесс, жестом указывая на грязные ботинки, все еще нагло стоявшие в самом центре ее стола.

— Кто-то их туда поставил, не я, — ответил Филипп без малейших угрызений совести.

Он снова зевнул, на этот раз громко и не скрываясь, и унес ботинки в буфетную комнату, где они и должны были находиться. Агнесс нахмурилась, разглядев несколько ошметков грязи, оставшихся на столе, смахнула их в ладонь, зашла за Филиппом в буфетную и с резкостью, ясно демонстрирующей ее неудовольствие, высыпала грязь на стул рядом с ним.

— Кто же тогда? — спросила она ясным, но холодным тоном.

Филипп как раз сдвигал в сторону плащ и шарф, лежащие на столе дворецкого. При звуке ее голоса он поморщился:

— Не так громко. Я не глухой. Откуда мне знать? У вас что, других дел мало?

Агнесс склонила голову и сжала губы в тонкую линию.

— Каких дел, например? — спросила она так же громко, как и раньше. — Думаю, ты имеешь в виду Роуз? Куда она подевалась?

— Шшш, — прошептал Филипп, вставляя в каждый ботинок гладкую деревянную колодку и принимаясь их чистить. — Я понятия не имею, где она может быть. — Он поднял голову и кивнул в сторону кухни: — Почему бы вам не отстать от меня и не спросить Пэтси? Вон же она.

— О чем меня спросить? — поинтересовалась Пэтси, горничная Лидии, врываясь в буфетную и переводя взгляд с Филиппа на Агнесс. Она на секунду замерла, надув губы. В бледно-голубом шерстяном платье, доставшемся ей от Лидии, Пэтси казалась настоящей леди. Она поставила поднос и поправила кружевные оборки на рукавах. — По-видимому, вы о Роуз. Все сегодня запаздывает из-за нее. Я не собираюсь жаловаться, но вы же не прикажете мне выполнять не только свою собственную работу, но и ее тоже? Я не должна готовить завтрак для миссис Бланшар, я только отношу его наверх.

— Извини, — сказала Агнесс, чувствуя себя ответственной за промашки Роуз. — Понятия не имею, что на нее нашло.

Пэтси надула губы и пожала плечами:

— Какие бы причины она ни придумала в свое оправдание, от нее больше неприятностей, чем от кого-либо. Считаю, что она заслужила хорошую взбучку. Но мне надо торопиться. Миссис Бланшар будет беспокоиться, куда я подевалась. Мне придется объяснить ей, почему с чаем вышла задержка.

Она бросила на Агнесс многозначительный взгляд и заторопилась наверх по лестнице для прислуги.

Агнесс медленно вернулась в буфетную комнату, где Филипп все еще возился с ботинками над цинковой раковиной, делая вид, что чистит их щеткой.

— И где же она? — спросила Агнесс с не свойственной ей настойчивостью.

Филипп заупрямился:

— Я же сказал, не знаю.

— Ты уверен, что не знаешь? — Щеки Агнесс начали гореть. Перед ее мысленным взором снова возник Филипп с бриджами у щиколоток и ритмично двигающимися мускулистыми ягодицами. Она попыталась выбросить эту картинку из головы и взглянула через плечо, чтобы убедиться, что они одни. — Прости меня, — потише сказала она, — но прошлой ночью она не была с тобой?

— Нет, — ответил Филипп, тоже понизив голос. — Между нами, я провел вечер в «Синем петухе» на Ломбард-стрит. Но только не говорите ничего мистеру Мэттью, а то он меня накажет. И, положа руку на сердце, должен признаться, что я не услышал бы ее, окажись она в моей постели.

Агнесс хотелось сказать, что он должен знать не хуже ее: подобные ночные прогулки в течение недели запрещены, и у нее нет никаких оснований скрывать это от мистера Мэттью. Но она ничего не сказала. Ее сдержало смущение и уважение к иерархии в доме. Как кухарка, она была одной из старших слуг, но, как слуга мужского пола, Филипп не был у нее в подчинении. Так или иначе, ее не удивило нежелание Филиппа думать о том, где может быть Роуз. Да она ему и не поверила. То, что он был в «Синем петухе», не означало, что Роуз его туда не сопровождала. Вне сомнения, вчера парочка основательно перебрала, и он хотел защитить ее от неприятностей.

Агнесс вернулась в кухню, взяла палочку корицы из банки в буфете и откусила. Ее пальцы были в черных пятнах, наверное, от сапожной ваксы, что вовсе не улучшило настроения. Ее взволнованные размышления прервало шарканье и клацанье за ее спиной. Дорис, огненно-рыжая посудомойка, медленно передвигалась по кухне с ведром в одной руке и шваброй, волочащейся за ней, в другой.

— Самое время, Дорис, — резко сказала Агнесс. — Ты с этим уже на час опоздала. Что случилось с Роуз? Она заболела? Если так, ты должна была сказать мне; если нет, немедленно позови ее.

Простоватое лицо Дорис залилось краской.

— Простите, миссис Мидоус, — пробормотала она. — Я ни звука от нее не слыхала всю ночь, но я вообще-то сплю крепко. А сейчас темно, так что я встала и ничего не заметила. Но Нэнси говорит, что этим утром Роуз в койке не было. И раз ее нет здесь, значит, она ушла. — Дорис говорила без заикания, с нехарактерными для нее гладкостью и быстротой.

Агнесс смотрела на нее с открытым ртом.

— Ушла?

— Ага. Ее кровать была пустой. Нэнси подумала, что она ушла вниз раньше и не разбудила ее нарочно, чтобы Нэнси проспала. Они накануне жутко полаялись, даже подрались. Но вы же видите, что Роуз здесь нет. Это Филипп сказал, что она ушла. Прошлой ночью он видел, как мистер Мэттью все запирал, а сегодня утром, когда он пошел за углем, дверь была открыта.

— Еще повезло, что нас всех не поубивали в постелях, — сухо заметил Филипп.

Агнесс вспомнила про синяк на щеке Роуз. Нэнси и Роуз часто ругались, но она никогда не обращала на это внимания. Надо ли было ей вызнать, что случилось, и заставить девушек помириться? Был ли весь этот хаос ее виной?

— Из-за чего они поссорились? — спросила она.

— Не знаю, миссис Мидоус, — ответила Дорис. — Но орали они ужасно громко.

— Они обе в меня втюрились, — жизнерадостно сообщил Филипп. — Наверняка из-за меня подрались.

Агнесс бросила осуждающий взгляд на буфетную, где из-за полузакрытой двери виднелся профиль Филиппа. Он с демонстративным усердием очищал от грязи подол плаща.

— Мне послышалось, ты сказал, будто не знаешь, где она может быть, — заметила она.

— Она ссорилась из-за меня, но это не значит, что сказала мне, куда собралась.

Не утруждая себя ответом, Агнесс повернулась к Дорис:

— Могла бы додуматься позвать меня раньше.

Дорис сглотнула и моргнула, глядя вниз на свои опухшие руки. Грязная прядь волос выбилась из-под плохо пришпиленного чепца и прилипла к блестящему лбу. Она начала дергать край своего фартука ногтями, которые явно могли бы быть почище.

— Я не знала, что делать, мэм. Нэнси сказала, чтобы я не лезла ни к вам, ни к миссис Тули, иначе мы можем попасть в беду. Сказала, что нам надо постараться как можно больше сделать до вашего прихода.

— Нэнси всего лишь горничная, — мрачно сказала Агнесс. — Она не имеет права распоряжаться.

— Не слишком ли вы суровы, миссис Мидоус? — донесся голос Филиппа из буфетной. Затем он обратился к Дорис: — Не обращай на нее внимания, красотка. Я за тебя заступлюсь.

Подбородок Дорис задрожал, а щеки сравнялись цветом с волосами.

— Простите меня, миссис Мидоус. Ведь только после того как я вымыла пол и вычистила горшки, пришёл Джон и сказал, что он не знает, куда все подевались, и если я не разожгу огонь, мне здорово попадет за то, что я знала, что случилось, и ничего не сделала.

Агнесс взяла себя в руки и выдавила улыбку.

— Да, да, — сказала она. — Я вижу, ты сделала все, что могла, хотя было бы лучше, если бы ты сообщила мне, что она исчезла. Так или иначе, потом нам поможет Нэнси.

— Если вам повезет, — пробормотал Филипп, появляясь из буфетной.

Между большим и указательным пальцами он держал ботинки, а плащ перекинул через руку. Он послал Дорис воздушный поцелуй.

— Достаточно, Филипп, — рявкнула Агнесс, забыв про иерархию.

Он добродушно подмигнул ей и, насвистывая, пошел к лестнице черного хода.

Дорис, которой очень хотелось думать, что Филипп подмигнул ей, и которая дорожила его комплиментами, как золотом, сделала реверанс и собралась идти за ним. Агнесс подавила свое раздражение и осторожно попыталась раскочегарить огонь. Филипп дразнился только для того, чтобы все было, как ему хочется. Но какое право он имеет умасливать другую женщину, после того что делал с Роуз в кладовке? Заигрывания и комплименты Филиппа всегда раздражали Агнесс. Ее постоянно удивляло то, что остальные женщины из прислуги его боготворили. Ее мысли вернулись к Роуз. То, что девушка ушла, потрясло ее; но теперь, раздумывая над этим, она сознавала, что в глубине души не была удивлена.

Роуз нанялась на работу к Бланшарам год назад. По ее словам, до этого она работала в лондонском особняке лорда, где было тридцать слуг, включая полдюжины грумов для четырех карет, камергера и четырех прислуг только в детской. Она никогда не говорила, что заставило ее покинуть такое роскошное место ради столь скромного дома на Фостер-лейн, да Агнесс и не спрашивала. Тем не менее, наблюдая за повадками Роуз, она часто думала, что причиной ухода вполне мог быть мужчина. И теперь, когда она сбежала, Агнесс своего мнения не изменила. Скорее всего, какой-нибудь мужчина сманил Роуз, наобещав с воз до небес.

Больше всего Агнесс интересовало, кто этот мужчина и каковы его намерения. Собственный опыт заставлял Агнесс относиться к мужчинам с большим предубеждением. Ее отец был врачом и имел приличный доход. Суровый вдовец относился к единственному ребенку как к своей собственности, разрешая даже с соседскими девушками общаться лишь изредка, не говоря уже о потенциальных поклонниках. Он умер, оставив ей достаточно средств, чтобы жить независимо, но Агнесс хотелось общения, и она поспешила выйти замуж за одного из пациентов отца, обеспеченного торговца мануфактурными товарами. Только после свадьбы она обнаружила, что недомогания и неудачи ее мужа происходят главным образом от его глубокой привязанности к бренди, что после возвращения из таверны его обычно мягкий характер меняется и он начинает размахивать кулаками.

На шестую годовщину их свадьбы, когда ее муж погубил свое дело и истратил большую часть ее наследства, в их несчастливую жизнь вмешалась судьба. После ужина муж решил провести остаток вечера в кабаке «Золотистая болтунья». Когда часы пробили полночь, его случайно толкнула под ребра слишком дружелюбно настроенная официантка, он покачнулся, споткнулся о корзину с дровами и упал прямиком в камин, напоровшись грудью на железный прут.

Агнесс почувствовала облегчение, освободившись от него, но она осталась практически без гроша в кармане и с Питером на руках. И тогда она решила попробовать наняться на работу, чтобы содержать себя и сына. Стряпня всегда была для нее утешением. Достигнув такой значительной должности, как кухарка, Агнесс пришла к странному выводу: для независимой жизни отношения с мужчинами не нужны. Если она будет выполнять свои обязанности, то может быть уверена, что у нее будет крыша над головой, теплая постель и что никогда больше ее не разбудят среди ночи удары кулаком.

Роуз еще не получила такого урока, но Агнесс не сомневалась, что ей придется все это пережить. Она также была почти уверена, что, какие бы обещания тот мужчина ни давал Роуз, они не будут выполнены. Возможно, думала Агнесс со смесью опасения и надежды, Роуз через пару дней вернется.