Черный фотограф

21

Тянулись дни, не заполненные стремлением к определенной цели, пустые, никчемные дни, которые некуда было размотать. Соколовский не мог ни с кем поделиться мыслями о своей работе, ни перед кем не смел похвастаться своими успехами. Перед знакомыми ему приходилось притворяться обыкновенным фоторепортером, а между тем, если кто-нибудь из них узнал бы хоть малую часть его похождений, он был бы немало поражен.

Угрызения совести почти не беспокоили шантажиста. Он полагал, что все методы работы хороши — ведь он не грабит несчастных людей, не отнимает кусок хлеба, а только забирает излишки. Лишь последний случай со стариком немного его смущал, да и то находились многочисленные оправдания собственным поступкам: мол, взял машину взаймы. Это все равно что у Женьки попросить — что тут такого, она все-таки ему не нужна…

Мучительно хотелось увидеть Елену и добиться у нее хотя бы малой толики понимания, ведь ничего особенно дурного он не совершал. Он не убивал Эдуарда. Он не был подлым Феофановым, испортившим жизнь его отцу, он не был хитрым придворным политиком Поташовым, на словах проповедующим одно, а за кулисами делавшим диаметрально противоположное. Только последний случай немного искажал стройную цепочку логических оправданий своих поступков. Ну и ладно! Нечего об этом думать!

Резко зазвонил телефон. Трубка мгновенно взлетела к уху.

— Привет! — послышался в трубке знакомый родной, давно не слышанный голос. Каждый звук его хотелось расцеловать, как будто он был материален, каждую интонацию запомнить и перебирать в памяти бесконечно. — Я тебе звонила, никто не подходил к телефону. Что с тобой случилось? Ты уезжал?

— В двух словах не расскажешь, — сказал ошеломленный Леня. — Я не мог ни позвонить, ни сообщить о себе. Как ты живешь?

— Хорошо. Как всегда. Или немного хуже, чем всегда.

Помолчали.

— Может быть, ты все-таки меня простила? — спросил Леня.

— Может быть.

— Может быть, ты согласишься со мной встретиться?

— Может быть.

— Может быть, эта встреча произойдет уже завтра, скажем, часов в пять?

— Может быть.

— Так может быть или да?

— Может быть, да…

Они шли по весеннему городу, который скинул надоевшую за зиму тяжелую теплую шубу и нарядился в цветные одежды. Леня смотрел на Елену во все глаза. Ему было так хорошо и спокойно, что он не представлял себе, как он мог так долго существовать без ее улыбки, без ее глаз, без ее внимательного взгляда и ироничных подтруниваний.

— Я так скучал без тебя, — сказал Леня между магазином «Одежда» и магазином «Диета».

— Я тоже, — прозвучало признание около «Диеты».

— Я попросил бы тебя выйти за меня замуж, если бы не знал, что ты мне откажешь, — послышалось около аптеки.

— А ты все-таки рискни, — сказала она около газетного ларька.

— Тогда тебе придется выслушать одну интересную историю, все главные действующие лица которой тебе известны, и после этого решить все самой…

Счастливый Леня, напевая, ходил по городу. Имелась веская причина для радости — они снова были вместе. Елена, может быть, не до конца поняла его, но все же простила и сказала, что попытается привыкнуть к мысли, что он не рядовой человек, который днем трудится на родном заводе (варианты — в банке, офисе, на бензоколонке), а ночью со спокойной совестью ложится спать с любимой женщиной, чтобы через пару лет стать обладателем парочки горластых и капризных отпрысков. К сожалению, он другой, он жестокий ночной волк-одиночка. Он рыскает по городу, полному опасности, грязи, угроз, и ищет людей, которые не потрудились получше скрыть свои нечистые делишки. Короче, санитар леса.

Она ставила в пример и его родителей, и своих, и собственную спокойную размеренную жизнь в благополучной среде — жизнь рядовой переводчицы с французского языка, ежедневно, с автоматической точностью делающей доброкачественные переводы договоров и составляющей докладные записки для своего шефа. Эта вполне нормальная жизнь хорошей жены была ей как раз впору, как платье по размеру. Но, когда Елена примеряла эту жизнь на Леню, она никак не лезла — жала под мышками, сдавливала грудную клетку, топорщилась, как костюм с чужого плеча, и поэтому была с негодованием отброшена после мучительных размышлений и споров.

По мнению Соколовского, в такой жизни, как в маринованных огурцах, не хватало соли, уксуса и перца. Она пресная и приедается быстрее, чем успеваешь ее прожевать. Впрочем, Леня был готов вести такую жизнь, но только после того, как ему наскучат его новые приключения, вскружившие бедовую голову своим закрученным голливудским сюжетом, переложенным на московскую землю.

Все-таки они решили пожениться, осознав, что друг без друга им гораздо хуже, чем вместе. Свадьба планировалась летом, двадцать пятого июня, и должна была совершиться со всевозможным размахом и пышностью.

— Куда нам спешить? У нас вся жизнь впереди, — шептал на ухо невесте влюбленный жених. — Надо получше подготовиться.

— Я боюсь, что с тобой может что-то случиться, — невесту томили печальные предчувствия.

— А что со мной может случиться? Я везучий. Иногда сам поражаюсь, как мне везет. Ничего плохого со мной не произойдет. Главное, верь в меня — и все будет о’кей.

Уже родители с обеих сторон были оповещены, осчастливлены и подсчитывали предстоящие расходы и радостные хлопоты. Уже невеста придумывала себе необыкновенный фасон свадебного платья и планировала, как обустроить уютное семейное гнездышко.

Вся эта торжественная неразбериха и суета в один прекрасный день незаметно и неожиданно для главного героя прервалась. Его захватило новое «дело».

Это случилось внезапно и до безобразия просто. Небо не упало на землю, не раскололось молнией, и не грянул ливень. Просто Леня зашел к своему другу Женьке, чтобы попросить его почтить своим присутствием торжественное бракосочетание и быть на оном свидетелем, поскольку он, Васюхин, являлся непосредственным виновником и участником исторического свидания и знакомства двух заинтересованных сторон. Его заслуги перед молодоженами были ценны еще и тем, что именно он, Женька, когда-то снизошел к мольбе друга и поделился с ним телефоном своей одноклассницы. Посему брачащиеся высказали единогласное желание, чтобы Женька освятил их брак своим участием как свидетель.

— Ребята, да вы с ума сошли! — сказал растроганный Васюхин. Опережая события месяца на три, друзья сели отметить предстоящее торжество.

Разговор долго крутился вокруг жизненных планов и финансовых проблем. Причем при упоминании о первых Леня загадочно улыбался и уходил в сторону от расспросов, а насчет вторых пренебрежительно махал рукой и говорил, что это его не волнует.

— Ты помнишь компанию Муромцева? — спросил Женька после паузы, неизбежной в любом разговоре по душам.

Муромцев — это был парень с их курса. Он пользовался благосклонностью преподавателей института, вызывал завистливые взгляды однокурсников и влюбленность самых красивых девушек потока. Он был сыном не то министра, не то директора какого-то секретного оборонного завода — короче, его родители были такими крупными шишками, что о них говорили только многозначительными намеками и недомолвками, а сам Муромцев воспринимался случайно залетевшей в их хороший (но не слишком престижный) вуз птицей.

В деканате его считали оболтусом. Но оболтусом, за плечами которого могущественная поддержка и защита самых влиятельных людей. Поэтому Муромцев с иронической улыбкой подавал зачетку на экзаменах и никогда не уходил без положительной оценки. Впрочем, голова на плечах у него имелась, но пользовался он ей не только для учебных целей.

Вокруг Муромцева сплачивались студенты ему под стать. Их фамилии всем о чем-то говорили, жили они в самых престижных районах столицы, денег никогда не считали, одевались с иголочки, а за стипендией иногда просто забывали заходить. Они презирали отличников, обитавших в общежитиях и считавших каждую копейку, и весь их счастливый и уверенный вид говорил о той недосягаемой высоте, которую им обеспечила привилегия рождения.

О них ходили на курсе противоречивые, но не совсем уж и неправдоподобные слухи. Говорили, что ночью, около вокзалов, они ловят приезжих девушек, сажают их в отцовские машины, издеваются над ними, а потом отвозят в другой город и затыкают им рты тем, что угрожают расправой. Ходили слухи о том, что они ритуально совокупляются около костра под сатанинский антураж и для остроты ощущений принимают наркотики.

Впрочем, никто никогда не видел, чтобы на сгибе локтя хоть одного человека из их компании виднелись следы от уколов. Бутылка дорогого коньяка — это куда правдоподобнее. Леня не был с Муромцевым особенно близок, но и чужаком не считался в силу своего почти аристократического происхождения. Просто у него были несколько иные интересы, кроме как надираться до бесчувствия на чьей-нибудь даче и потом носиться по окрестным лесам вокруг костра с безголовой курицей, звеня железными цепями.

Так что Женькин вопрос был излишен. Конечно, Леня помнил компанию Муромцева.

— И что они? — спросил он.

— Вообще-то что-то странное с ними случилось. Представь, что из всей компании реально остались в живых только человека два. А остальные…

— А что остальные? — с интересом спросил Леня.

— С ними какая-то чертовщина произошла, страшно рассказывать, даже мороз по коже… Представь, сам Муромцев разбился на машине еще в прошлом году, ну, ты помнишь… Его друган, Елисеев, убил человека выстрелом из отцовского табельного оружия и теперь сидит за непреднамеренное убийство. Петровская утонула в ванне. Говорили, что была трезвая. Бурдаков сейчас в психушке, на лечении. Диагноз — шизофрения. Левакина повесилась на чердаке своего дома. Кормулев отравился снотворным. Тебе все это не кажется странным?

Леня пожал плечами.

— Какую жизнь они вели, от той и погибли. Мы все погибаем только от той жизни, которую ведем.

— Блестящий тезис недипломированного философа, — ехидно похвалил Васюхин. — На курсе другие слухи ходили.

— Наш курс всегда отличался повышенной слуховосприимчивостью.

— Они употребляли наркотики.

— Это их частное дело. Это, как и самоубийство, сугубо индивидуально.

Помолчали.

— Наркотики, сатанинские прибамбасы… У них всегда была слишком богатая фантазия. Это их и сгубило, — заметил Леня.

— Но ты подумай, что ты тоже мог бы с ними быть…

— Мог бы, но не был… А разве они кололись? Это были слишком чистые ребята, чтобы пачкаться шприцами.

— Не знаю, но я сам однажды видел, как они покупали какие-то розовые бумажки у кудрявого парня с пятого курса. Может, ты его помнишь? Мы тогда были на третьем. У этого парня всегда были полные карманы гринов.

— А что за парень, как его фамилия?

— Кажется, его звали Слава. Набить бы ему морду, столько ребят из-за него погибло…

Леня задумался. Вырисовывалась загадочная, но интересная картина. Может, в этом ему стоит покопаться?

— А кто остался из компании?

— Мелешко и Беркман. С ней, с Натахой, вроде бы все в порядке, а Беркман давно бросил институт и уехал куда-то в другой город, о нем ничего не слышно.

— Интересно… — опять протянул Леня. — Наркотики, говоришь… Прибыльная штука, но опасная. Дай-ка мне на всякий случай адреса Наташки и Беркмана.

— Ты рассчитываешь сообразить статейку о тлетворном влиянии наркотиков на современную молодежь? У тебя нет фактов!

— Факты будут.