Черный фотограф

28

Влада Петровна была наэлектризована, как кошка, которую долго терли янтарем.

— Вы представляете, Соколовский, — быстро и нервно говорила она, — наш директор на нужды редакции выделил за последние полгода какие-то копейки, а сам построил за казенный счет дачу в Перхушкове, купил новый «СААБ», а его жена, на которую без слез и смотреть-то невозможно, каждое лето отдыхает на Лазурном берегу.

— Ну и что, — отмахнулся от нее Леня. — Я тоже отдыхал на берегу. Сейчас это доступно почти всем, это же Украина, там цены ниже, чем в Сочи.

— Имеется в виду Лазурный берег во Франции… А откуда у него такие деньги, скажите на милость, если все знают, что завод на грани банкротства?

— Не знаю, — честно ответил Леня и задумался. А правда, откуда?

Он заглянул в приемную директора завода, где сидела одна секретарша, закрывавшая своим телом доступ к начальству. В кармане Лени лежала заготовленная шоколадка. Влада Петровна активно толкала своего фотокора сзади, вынуждая его к действиям. Они пришли просить деньги на газету.

— Если не даст, я ему такое устрою, — угрожающе шипела редактор. — Он нас еще вспомнит в страшном сне.

— К Пал Сергеичу можно? — спросил Леня, усаживаясь на стул перед густо накрашенной Галочкой.

Она замахала руками:

— Нет-нет-нет, только не сегодня — у него совещание.

— Какое совещание? — ехидно спросила Влада Петровна. — Кого сократить и что продать?

— Кто у него? — интимно спросил Леня, кивая на обитую дверь. Подтаявшая шоколадка перекочевала из кармана на стол.

— Уткин. Из газеты «Московский народоволец».

— Интервью? — спросил Леня.

— Мы с ним на журфаке учились, — сказала редактор. — А о чем речь?

— Не знаю, ничего не знаю. Завтра приходите, может быть, примет, — простонала утомленная секретарша.

Леня, проходя мимо бюро пропусков, достал еще одну шоколадку и вручил ее вахтерше Зине.

— Теть Зин, дай глянуть, правда ли к нам Уткин приходил?

— Да смотри, — милостиво согласилась тетя Зина. — Не жалко.

Соколовский раскрыл журнал, куда записывали тех, кто посещал завод по разным производственным поводам. Также туда вписывались командированные и те, кто робко подходил к окошку с паспортом в руке и несмело спрашивал: — Скажите, а как мне пройти… Те же, кто ничего не спрашивал и паспорт не предъявлял, спокойно проходили на территорию завода и столь же спокойно выходили. Проходная — это последний бастион порядка, за который держалась дирекция, как будто этим она могла укрепить производственную дисциплину, давно уже не существующую.

На странице, относящейся ко вчерашнему дню, было записано: «Уткин Модест Игоревич, редактор». На предыдущей странице стояло: «Бурянский, зам. главного редактора газеты «Биржевые новости». Леня перевернул еще страницу и увидел: «Копылов, редактор газеты «Вечерние экономические известия».

«Странно, — подумал Леня. — Что тут, журналистский слет, что ли? Заводу-то хвастаться нечем, кроме своих долгов».

В газетном киоске он купил штук пять нераспроданных газет, чьи названия значились в книге для регистрации посетителей, и стал их бегло просматривать.

«Ага, — обрадовался он. — Есть!» Это были «Вечерние экономические известия», газета, содержащая информацию о котировках акций на бирже, текущем курсе доллара, о рынке ценных бумаг и прочих столь же малоинтересных вещах. Статья называлась «Из какого металла сделан «Металлист» и повествовала о проблемах завода, неприятностях, связанных с отсутствием государственного заказа, долгах банкам и снижении мировых цен на цветные металлы, которые и составляли основу благосостояния завода.

Леня внимательно прочитал статью с начала до конца и ничего в ней не понял. Общий тон ее был следующий: все плохо, и одно из лучших предприятий столицы скоро пойдет по миру. Говорилось, что близок день, когда завод будет продан с аукциона вместе со своими долгами и всем движимым и недвижимым имуществом. Что дирекция завода — это сплошные бездарности, ничего не соображающие в рыночной экономике, а потому предприятию грозит крах. Что «Имиджкомбанк» рано или поздно понесет сплошные убытки во всех своих операциях, связанных с кредитованием «Металлиста».

«Что же скажут теперь «Московский народоволец» и «Биржевые новости»?» — задал себе вопрос дотошный Леня.

На следующий день он сидел и мило болтал с секретаршей директора. А потом как бы невзначай вспомнил, что в буфет привезли дешевую ветчину в банках.

— Ой, мне надо! — подхватилась секретарша и поскакала в буфет.

— Я пока здесь посижу, подожду директора! — крикнул ей вдогонку Леня, хотя директор его совершенно не интересовал. Он остался один в приемной и плотно прикрыл дверь.

На столе секретарши лежала папка, на которой большими буквами было надписано «Копии договоров». Соколовский как бы от нечего делать полистал ее. В папку подшивались копии договоров с заказчиками, всякими субподрядными организациями и прочая ерунда.

«Вот оно!» — обрадовался Леня, вцепившись в папку, и прочитал: «Договор с редакцией газеты «Московский народоволец». В нем говорилось о том, что согласно этому договору газета печатает статью о заводе «Металлист», а дирекция завода оплачивает гонорар журналистам, а также перечисляет сумму редакции по расценкам косвенной рекламы. Сумма договора оговаривалась. Внизу стояли подписи главного редактора и директора завода.

Тут же были аккуратно подшиты аналогичные соглашения с газетами «Биржевые новости» и «Вечерние экономические известия». Леня зачем-то сфотографировал копии договоров со всеми тремя газетами.

«Интересно, что эти две запоют?» — подумал он и стал ждать.

Ждать пришлось не очень долго. Через неделю в «Биржевой газете» появилась статья «Серьезные проблемы у «Металлиста», а «Московский народоволец» разразился язвительной передовицей под крупным заголовком «Довели страну до кузькиной матери». Обе газеты в голос кричали о том, что завод стоит на грани банкротства и будет распродан по остаточной стоимости, а котировки акций акционерного общества, владеющего заводом, близятся к номиналу и, возможно, в ближайшем будущем упадут ниже номинала.

«К чему эта шумиха? — изумлялся Леня. — Все на предприятии вроде нормально…»

Интуиция подсказывала ему, что есть здесь что-то такое, что стараются тщательно скрыть от широкой общественности и подать под соусом, который кому-то очень выгоден. Но кому? И зачем? Что происходит на самом деле? — Неопытный в производственных вопросах репортер не понимал, но внутренний голос призывал Леню покопаться в этом деле — как-никак его оно тоже непосредственно затрагивало как работника завода.

Между тем на «Металлисте» еще во время майской предотпускной расслабухи ходили смутные, никем не опровергаемые слухи о том, что половину работников скоро сократят, другую половину отправят в административные отпуска, а завод закроют. Тревожные ожидания усугубило собрание работников завода, являвшихся одновременно его акционерами, на котором выступил сам директор, он же председатель правления акционерного общества «Московский металл» Геннадий Ряшко.

Директор стоял на трибуне какой-то поникший, с опущенными плечами и потухшим взором и говорил, то трагически усиливая голос, то понижая до проникновенного шепота:

— Господа акционеры! Работники нашего предприятия! Все вы, конечно, чувствуете на своей, как говорится, шкуре ухудшившееся положение нашего с вами родного завода. Уменьшился фонд заработной платы, цеха простаивают, мы были вынуждены отправить часть работников в административные отпуска. Перспектива далеко не радужная. В этом повинны не мы с вами, а ряд серьезных внешних причин, с которыми администрация борется в меру своих сил, но не всегда способна им противостоять. Во-первых, произошло снижение мировых цен на цветные металлы при увеличении предложения на международных рынках. С этим мы могли бы бороться путем интенсификации производства, увеличения производительности труда, но нам мешает устаревшее изношенное оборудование, не обновлявшееся в течение последних десяти лет. Уступая натиску внешних условий, мы вынуждены были для закупки оборудования выпустить векселя на сумму, эквивалентную примерно половине оценочной стоимости завода и взять у «Имиджкомбанка» под эти векселя средства на закупку оборудования в Англии с обязательством погасить задолженность к концу текущего года.

— А «СААБ» ты на эти деньги купил? — раздался негодующий голос из темного зала.

— Прения по докладу будут потом, — сдержанно поднял ладонь Ряшко. — Во-вторых, нас подвели поставщики оборудования, оно еще даже не закуплено, несмотря на оговоренные сроки, а ведь еще требуется время на его установку, наладку и пуск! Из-за дважды увеличившихся в последнее время тарифов на перевозку грузов по железной дороге произошло удорожание руды и увеличилась себестоимость продукции. Все это сказывается на нашей с вами зарплате, на нашем с вами будущем. Не буду от вас скрывать, оно не слишком радужное, но администрация нашего завода сделает все возможное, чтобы предотвратить банкротство нашего родного предприятия, на котором я лично проработал более тридцати лет. — Директор смахнул скупую мужскую слезу и, как бы не в силах справиться с собой, сошел с трибуны под скорбное молчание зала.

Все готовились к худшему. Среди работников ходили упорные слухи, что, пока не поздно, надо потихоньку сбывать акции родного предприятия, чтобы выручить хотя бы свои кровные, без расчета на прибыль, а то потом достанется шиш с маслом.

После собрания разгневанная Влада Петровна усиленно распространяла слухи, что режим экономии дирекция решила проводить за счет свободной прессы. Но пока все висело в воздухе.

Леня в последнее время очень подружился с секретаршей директора Галей и просиживал у нее целыми днями, будто бы ожидая вестей о закрытии многотиражки, а на самом деле усиленно разнюхивал, ловил витающие в воздухе слухи, пытаясь понять, почему, собственно, и происходит тайная возня вокруг такого жирного куска, как завод.

Мелкокудрая Галина относила затянувшиеся посиделки своего нового друга исключительно за счет своего обаяния и в последнее время спешила прийти на работу пораньше, чтобы успеть навести марафет и поправить сползающие с ее худых коленок колготки. Фотокор не спешил разуверять девушку. Зато он внимательно прослушивал все Галочкины служебные разговоры по телефону и по селекторной связи и уже делал кое-какие выводы.

Эти выводы заключались в том, что дела завода не так уж плохи, как могло было показаться на первый взгляд. Во-первых, директор в обыденной жизни не выглядел столь уж расстроенным и подавленным ходом производственных дел. Он даже позволял себе в приватной беседе посмеяться, пошутить, рассказать скабрезный анекдотец и потрепать Галочку по щечке. Главная мысль его недавней речи о том, что все рушится и летит в тартарары, более не срывалась с его начальственных уст.

Во-вторых, слухи о том, что цветной металл стало невыгодно производить и продавать, были сильно преувеличены. Леня сам лично слышал из-за двери разговор директора по телефону, в котором он просил уменьшить поставки сырья, мотивируя тем, что у него мало покупателей готовой продукции. А когда звонили брокеры с товарно-сырьевой биржи и просили сказать, сколько завод планирует продать в третьем квартале и нельзя ли увеличить объемы продаж, пользуясь резким повышением спроса на рынке цветных металлов, директор скорбно говорил, что у него не хватает сырья для производства, подводят поставщики, да и железнодорожники задерживают составы с рудой.

Даже малокомпетентному в экономических вопросах Лене было понятно, что это саботаж чистейшей воды, и этот саботаж не мог быть так ловко организован, если бы это не было кому-то, в частности дирекции, выгодно. Но самолично устраивая дела так, чтобы они шли из рук вон плохо, зачем при этом громогласно заявлять, что это-де объективные обстоятельства и с ними невозможно бороться?

Леня был далеко не патриотом по отношению к родному предприятию, растившему его, неопытного фотокорреспондента, с младых ногтей. Да, оно давало ему «крышу», халявные двести тысяч, выручавшие в минуту безденежья, и возможность свободно пользоваться удостоверением корреспондента, которое позволяло проходить в самые тщательно оберегаемые от праздношатающихся граждан места.

Но не эти эфемерные чувства мнимой благодарности двигали им. На самом деле он чувствовал, что в этой возне кроется что-то такое, на чем можно поживиться. Чем труднее были условия для работы, тем упорнее он лез в самые дебри — чисто из спортивного интереса. В данном случае криминала, кажется, не было, но существовала какая-то тщательно охраняемая коммерческая тайна.

Как-то, сидя утром с Галочкой, которая печатала очередной приказ, попеременно то откусывая шоколадку (ими подкармливал ее новоявленный ухажер), то пригубливая чашечку с кофе, то улыбаясь вертевшему в руках какую-то мелочь Лене, репортер понял — вот сейчас что-то обязательно произойдет.

Требовательно зазвонил телефон.

— Нет, Геннадия Алексеевича сейчас нет, он на коллегии в министерстве, будет только после обеда, — любезно прощебетала Галочка. — Завтра в одиннадцать? Хорошо, да-да. До свидания.

— Жена или любовница? — игриво спросил Леня, мастеря бумажный самолетик.

— Нет, всего-навсего из «Финишбанка» звонили насчет совещания.

— Ха, а я-то думал… А что за совещание?

— Не знаю, — пожала плечами Галочка. — Главного инженера и еще кое-кого из руководства надо предупредить. Сейчас побегу.

— А почему вдруг с «Финишбанком»? Вроде бы завод имеет дела с «Имиджкомбанком»? — полюбопытствовал Леня.

— Ах, я ничего не знаю, — сказала Галочка, доставая отпечатанный лист из машинки, потянулась и мечтательно сказала: — Я хочу к морю, к солнцу, полежать на теплом песочке, поесть фруктов, а тут приказы, распоряжения… Надоело!

Она, встряхнув кудряшками, умчалась по своим секретарским делам.

Леня еще некоторое время сидел неподвижно, размышляя о только что состоявшемся разговоре. А действительно, почему «Финишбанк», при чем тут он? Ведь все прекрасно знают, что кредитует и все дела завода ведет «Имиджкомбанк» — один из тех больших банков, что все время на слуху. Это не мелкая сошка, его все знают. Странно.

Вот тут-то, наверное, и зарыта собака! Леня прошелся по комнате. Интересно, в это надо влезть поглубже. Он попробовал зайти в директорский кабинет. Дверь кабинета была закрыта. Где же ключ? Должен же быть у Галины ключ? Она же поливает цветы, моет оставшиеся чашки из-под кофе и вообще наводит там порядок. Ага, кажется, он у нее где-то в столе.

Нашарив ключ, Соколовский открыл кабинет: длинный стол темного дерева, несколько телефонов, официальная мебель. А что, если ему тоже как-нибудь послушать, о чем они будут разговаривать? Может, он поймет. Нет, тут даже спрятаться негде. Одни стулья и шкафы с сочинениями Маркса. «Жучок»? Это идея!

С утра пораньше, когда уборщицы еще орудовали швабрами в полутемных пустых коридорах, фотокор уже был на рабочем месте. Он поставил «дипломат» с приемником в угол, «жучок» уютно лежал в кармане. Надо было успеть уложиться в тот момент, когда уборщица уйдет, а Галочка еще не придет.

Соколовский был абсолютно спокоен. Здесь он был как у себя дома и совершенно ничем не рисковал. Не было леденящего кровь чувства опасности, желания выжить, подстегивающего сообразительность. Просто маленький опыт в области коммерческих тайн. Скорее всего он будет неудачным. Впрочем, его, шантажиста, временно оставившего карьеру, это не слишком волновало — деньгами он пока обеспечен.

Наконец уборщица перестала греметь ведром и, заперев швабры в свою каморку, ушла. Леня (руки в карманах, тело расслаблено) прошел в приемную директора. Взять ключ из ящика, открыть дверь, войти в директорский кабинет и прицепить «жучок» под крышку стола было делом тридцати секунд. Вскоре ключ уже покоился на своем законном месте.

Теперь надо было выбрать укромный уголок, где можно было без помех и дурацких расспросов послушать переговоры с «Финишбанком». Леня с сомнением посмотрел на толстые кирпичные стены дореволюционной постройки и решил, что чем ближе от кабинета он устроится, тем лучше будет слышно.

В десять часов он организовал уютную засаду в бывшей ленинской комнате, выпросив ключ у вахтерши. Диктофон стоял на столе.

Настроившись на нужную частоту, Леня смотрел на часы. Стрелка не торопилась приближаться к одиннадцати. Наконец в наушниках раздались шорохи, отдаленные голоса и директорский бас:

— Проходите, господа, проходите. Галочка, ты всех предупредила? Садитесь, сейчас подъедет председатель правления, и тогда начнем. Галочка, пожалуйста, кофе и те документы, которые я вчера просил приготовить.

Дальше в наушниках гудел ничего не значащий разговор. Леня узнавал голоса местных руководителей, чьи портреты он неоднократно снимал для выпусков многотиражки.

Вскоре послышались приветственные возгласы и голос директора:

— Проходите, Юрий Николаевич, проходите. Рад видеть. Как супруга? Ну что ж, кажется, теперь можно начинать.

Начался многочасовой диалог, прерываемый только стуком каблучков Галочки, которая вносила кофе, и треском зажигалок. Леня записывал его на диктофон. После четырех часов бурных прений Ряшко произнес:

— Чтобы у руководства «Финишбанка» не осталось сомнений в отношении нашей благонадежности, прошу, господа, осмотреть цеха основного производства. Главный инженер нас проводит.

Послышался грохот отодвигаемых стульев, чьи-то слова: «Да, интересная ситуация у «Имиджкомбанка», — и все вышли. Галочка убирала окурки и чашки.

Леня подождал еще несколько часов, но гости не вернулись в кабинет директора. Вскоре на улице послышалось хлопанье дверцами машин, звук моторов. Леня выглянул. За ворота завода, мимо стоявших по стойке «смирно» вахтерш с проходной и глазеющих рабочих, мягко шурша шинами, проехали длинные иномарки гостей. Работа на сегодня была закончена.