Черный лис. Том 3

Глава 5

Решили разделиться. Мы с Коляном вновь сели в Ниву, а Фудзи выкатил из-за домика мотоцикл.

— Он же, поди, в угоне, — я недоверчиво рассматривал простенькую неброскую машинку с логотипом "ИЖ", — не чета тем монстрам, на которых мы гоняли по Сикоку.

— Сделать так, чтобы мотоцикл не стали искать, я ещё могу, — с достоинством ответил Фудзи.

Одет он был не совсем обычно для байкера: в яркий, в красно-синюю полоску, спортивный костюм, растоптанные кроссовки и смешную шапку с помпоном.

— Деревенский шик, — пояснил Колян, когда я послал ему немой вопрос. — Там, куда мы едем, самое оно.

Солнце начало клониться к закату. Белый раскалённый шар уступил место зловещему багровому глазу, подглядывающему за нами сквозь верхушки елей.

Дорога ещё какое-то время шла через лес, но скоро вынырнула на открытое место. Полей здесь уже не было, зато появился берег озера — заросшего камышом и ряской, с истоптанным крупными следами илистым берегом.

Те, кто оставил эти следы, по самое брюхо залезли в воду, и стояли там, сонно помахивая хвостами, чтобы отогнать мух…

Коровы, — я благоговейно уставился в окно, стараясь запечатлеть в памяти мирную пастораль.

Не скажу, что никогда не видел коров. Бывали такие миры, в которых от деревенских видов — и особенно, запахов — начинало тошнить. Но почему-то именно сейчас зрелище мирно пасущихся зверей доставило мне огромное удовольствие.

— Хорошо в краю родном… — пробормотал Колян, потянув носом из открытого окна.

…После того, как мы перегрузили из подпола в домике в багажник Нивы целый арсенал, Колян достал бумажную карту. Я с восторгом рассматривал огромный тонкий лист, который даже не помещался на столе. Прорисованные разным цветом дороги, реки, границы областей, звёздочки городов, значки автозаправочных станций…

— Раритет, — нежно пояснил Колян, и проворно огрел Фудзи по пальцам. — Руками не лапать.

Он показал нам место, где мы находимся — точка посреди лесного массива. Затем отметил, ведя толстым пальцем с коротко остриженным плоским ногтем, весь маршрут до областного центра Орехово — именно оттуда пришел сигнал о появлении графа. Что он забыл в этом глухом городишке — понять было трудно. Крошечная звёздочка на карте ничем не отличалась от сотен других, в кажущемся беспорядке разбросанных среди полей, лесов и рек необъятного края.

— Человечек будет ждать нас вот здесь, — Колян ткнул в значок водокачки. — За графом наблюдают, так же, как и за фургоном. Так что не ссыте. Никуда они от нас не денутся.

— Может, запросить подмогу? — неуверенно спросил Фудзи. — Думаю, Соболев не откажет.

— Слишком долго ждать придётся, — покачал головой Колян. — До Каховки — пятьсот километров.

— А те, кто сейчас следит за Бестужевым… Они как-то смогут помочь?

— Это не их драчка.

Я понял, что он имеет в виду. Граф — маг. Когда запахнет жареным, он не будет стесняться в выборе средств. Простецам против магистра не выстоять.

Фудзи давно умчался на своём мотоцикле, а мы всё тряслись и тряслись по разбитой грунтовке.

— Долго ещё? — спросил я, когда озеро осталось позади. Вокруг простирались какие-то унылые пустоши, испещренные оконцами луж и однообразными, покрытыми редкой травой кочками.

Бескрайние, незаселённые людьми просторы этого мира внушали трепет. На Ёшики я давно отвык от пейзажей, в которых глазу не за что зацепиться.

А ещё они начинали угнетать: едешь и едешь, машину мягко покачивает на ухабах, двигатель равномерно и усыпляюще урчит, и кажется, что это движение уже не кончится никогда…

— Через десять минут будем, — не сверяясь с навигатором, сообщил Колян. — Видишь, машин стало больше? Значит, скоро город.

Мы выехали на серую, покрытую растресканным асфальтом трассу. С дорогами Ямато её было не сравнить — там это было совершенно гладкое цельное полотно, украшенное яркой разметкой, флюоресцентными столбиками и фонарями.

Здесь всё было иначе. Узкая двухполоска, разметка давно стёрлась — остались лишь белёсые пятна. Никакого освещения.

В самой дороге то и дело мелькали промоины, даже откровенные ямы, наполненные чёрной, опасной на вид жижей…

Я удивлялся смелости водителей, которые умудрялись гонять на крошечных фырчащих малолитражках с удивительной лихостью.

Проехали мимо автозаправки — очередь из машин растянулась на сотню метров. Миновали придорожное кафе с деревянными лавочками и столиками. За двумя из них сидел народ. Ничего не ели, не пили. Проводили нашу Ниву взглядами.

— Это твои? — спросил я, кивая на народ за столиками.

— Что-то не пойму, — водитель недовольно крутил головой. — Может, мои. А может, и чужие… — А вон и водокачка, — приободрился Колян, ткнув пальцем в ржавое бочкообразное сооружение, возвышавшееся над небольшим домиком на узких растопыренных сваях.

Вспоминая эти события, анализируя, раскладывая по полочкам все нюансы, я так и не понял одного: почему я ничего не почувствовал?

Почему интуиция посланника, не подводившая никогда, начала давать сбои?

Может дело в том, что установки, вбитые в Корпусе, уже вступили в конфликт с психикой, с моим внутренним "я".

Или дело в Эфире. Пройдя сквозь Кладенец, побывав внутри Артефакта, я переродился. Стал другим. И просто не успел приспособиться.

Свернув с трассы на потрескавшуюся узкоколейку, Нива преодолела последние пятьсот метров до водокачки. Та располагалась на небольшом, судя по всему, рукотворном холме, окруженном забором из покосившихся, серых от времени деревянных столбов и натянутой между ними колючей проволоки.

Всё утопало в высокой траве.

— Ты надел браслет? — спросил Колян, заглушив двигатель.

— Давно.

Было жарко. Я открыл окно, в надежде вдохнуть свежего воздуха. Пахло горячей пылью, свежей зеленью и нагретым ржавым железом. Высунув голову, я оглядел циклопическое сооружение водокачки. Громадная, поставленная на торец бочка, сваренная из металлических листов. Даже снизу были видны грубые толстые швы и неровные заклёпки.

— Сейчас везде центральный водопровод, — сказал Колян. Он тоже смотрел на водокачку. — Но в старые времена такие штуки охранялись, как важные стратегические объекты.

В одном месте, возле забора из колючей проволоки, росло чахлое деревце. Оно давало жиденькую тень, пыльные листья трепетали на слабом ветерке.

Но вот от ствола деревца отделилась тень…

Уже привычным, доведённым до автоматизма движением я протянул руку за спину. Туда, где была рукоять меча.

— Спокуха, — Колян притронулся пальцами к моему колену. — Это мой.

Человек был весь какой-то перекошенный. Плечи на разной высоте, тощее тело двигается по-крабьи, боком, припадая на одну ногу. На глаза надвинута серая кепка, и виден только подбородок, покрытый редкой щетиной и кончик острого носа…

Человек открыл заднюю дверь и скользнул на сиденье.

Колян тут же тронул рычаг переключения скоростей, мы плавно двинулись в объезд водокачки, по узкой разбитой дороге, больше похожей на тропу.

— Эт Серый, — представил Колян, когда человечек устроился на заднем сиденье, ровно посередине. — Серый, эт Вован.

— Какой-то он нерусский, — буркнул Серый. Я видел его глаза, неодобрительно изучающие меня, в зеркале заднего вида.

На это заявление Колян заржал.

— Сам-то ты, больно русский? Абдул Каримович Безбородько.

— Не знал, что ты знаешь, как меня зовут.

Человечек явно нервничал. И пытался скрыть это за деланной воинственностью.

— Я много чего знаю, — Колян смотрел только на дорогу. Мы вновь выехали на трассу, и в этот момент он как раз пытался обогнать фуру. Водитель фуры пёр, как бешеный бык. Он то ли не видел Коляна, то ли принципиально не хотел уступать.

Колян шепотом ругался сквозь зубы и жал на гудок.

— Вот здесь поверни, — неожиданно сказал Серый.

Колян резко взял вправо. Я повалился на дверцу, наш пассажир вцепился руками в спинки передних кресел. Рядом с моим лицом мелькнули коричневые, с траурной каёмкой и заусенцами ногти…

А ещё от него пахло. Застарелым потом, ацетоновой сивухой, чесноком и солёными огурцами.

— Ещё раз поверни, — скомандовал Серый. Колян притормозил и аккуратно съехал с узкой асфальтированной дорожки на совсем уже коровью тропу. — Навес видишь? Загоняй.

Пробравшись через громадные лопухи — было слышно, как сочные стебли ломаются под натиском широких колёс, — мы заехали под просторный навес. С одной стороны его подпирала исполинская копна сена — старого, прошлогоднего, перепрелого до черноты. С другой была бетонная стена. По ней вился бледный плющ — ему не хватало света.

— Ну всё, дальше пешком, — Серый выпрыгнул из машины. Мы подошли. Очень хотелось подвигать руками, сделать несколько наклонов — часа два, пока ехали, мы просидели в Ниве почти неподвижно.

Но я сдержался. Перекрученный человечек доверия не внушал. Слишком нервничает. Слишком напуган, хотя и хорохорится изо всех сил.

Если я начну размахивать руками — он может счесть это агрессией, направленной против себя.

— Далеко? — деловито спросил Колян.

— Сначала бабки, — Серый шмыгнул носом. — Переводи на тот номер, с которого я звонил. Давай, чтоб я видел.

Телохранитель молча достал телефон, набрал несколько цифр, секунду подождал…

— Это половина, — сказал Колян. — Вторая — через полчаса. Как только я увижу то, что нужно.

— Не боись, — в кармане Серого негромко звякнуло.

Он тоже достал трубку, бросил короткий взгляд на экран, убрал. И заметно приободрился. Сдвинул кепку на затылок — оказалось, у него маленькие, глубоко посаженные, но очень цепкие глазки. Шмыгнул носом, утерев его рукавом несвежей клетчатой рубахи, и даже улыбнулся. Мелькнул неприятный серый язык…

— Недалеко, — ответил он и махнул рукой. — Метров пятьсот. Там заброшенный магаз, комбикормом раньше торговали. Сейчас пустой. Там они и…

— Ладно, — оборвал Колян. — Веди.

Серый повернулся и шагнул из-под навеса под вечернее солнце.

— Погодь, — остановил его Колян. — Охрана там есть?

— Я не заметил, — ответил Серый. — Он там вообще один. Ну, этот чувак с потёкшей рожей, уж не знаю, ожог это или ещё какая хрень…

— Это магический шар, — неожиданно сказал Колян. Я бросил на него удивлённый взгляд. — И сделал это вот он, — телохранитель качнул в мою сторону массивной головой. — Смекаешь?

Кадык Серого, похожий на мосластый челнок под синюшной натянувшейся кожей, скакнул вверх-вниз. А потом он посмотрел на меня ещё раз. Так, словно старался запомнить на всю жизнь.

Зря Колян это сказал, — подумал я. — Серый и так боится. А впрочем… Ему виднее.

Я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что ничего не понимаю в местных реалиях. Потому и старался помалкивать.

Интересно: где сейчас Фудзи?..

Серый вёл нас мимо остовов зданий — в фундаментах торчали печные трубы и остатки стен. Мимо застарелых мусорных куч, заросших крапивой. От них ничем не пахло, кроме старого железа и битого кирпича. Кое-где ещё виднелись одичавшие яблони и вишни, но урожая они уже не давали.

Тропинки не было. Но человечек уверенно пробирался сквозь мешанину развалин — я так понял, что это заброшенный пригород. В городе возвели несколько новостроек, и народ перебрался туда — поближе к газовому отоплению, электричеству и горячей воде. К цивилизации.

А это место постепенно ветшало, становясь прибежищем бродячих кошек, вездесущих мальчишек и бомжей.

Сквозь выбитые окна некоторых, почти целых домов, были видны кучи грязного тряпья и шел живой запах: костра, немытого тела и горелой еды…

Наконец наш проводник дал сигнал остановиться. Впереди виднелась серая, крытая шифером крыша какого-то большого строения. Перед ним угадывался пустырь, засыпанный когда-то мелким щебнем. Но теперь сквозь щебень проросла трава, и он не слишком отличался от других пустырей, в которые превратились дворы заброшенных домов.

— Фургон там, внутри, — шепотом сказал Серый, присев на корточки за полуразрушенной, давно облезшей от штукатурки стеной.

Коляну в такой позе было бы неудобно, и он просто стоял, скрывшись за стволом мёртвого дерева. Я же присел рядом с Серым.

— Как нам узнать, что ты не врёшь? — спросил я, стараясь, чтобы в голосе не было слышно никакого акцента.

— А никак, — ощерился проводник. — Но каждые несколько часов он выводит девку на прогулку. Ну, поссать там… — Серый плотоядно ухмыльнулся. — А ещё он покупал в аптеке тампоны. Ну, для баб которые. Крем, салфетки — воттакенный пакет, — он широко развёл руки с не слишком чистыми ладонями.

Молодец Любава, — подумал я. — Загружая тюремщика заданиями, капризничая, требуя прогулок — она осложняет тому жизнь. А заодно оставляет Знаки. Даже при том, что она не может воспользоваться Эфиром, есть много способов дать о себе знать.

А Любава уверена, что её будут искать.

Я отполз назад к Коляну и поднялся на ноги.

— Может, попробовать подобраться поближе и заглянуть в сарай? — спросил я, не слишком дружелюбно косясь на проводника.

— Слишком опасно, — после некоторого раздумья ответил Колян. — Ему, в отличие от нас, терять нечего.

— Ещё как есть, — я пытался спорить. — Бестужев никогда не сдаётся. Он всё ещё уверен, что сможет осуществить задуманное.

Если бы на мне был стэллс-костюм, — пришла мысль. — Я бы с лёгкостью прошел через этот пустырь, и даже зашел в сарай, чтобы убедиться, что фургон на месте…

Но я оставил его в сторожке Коляна. Что толку от этой тряпочки, когда нельзя воспользоваться Эфиром?..

— Смотрите, — позвал Серый.

Мы с Коляном замолчали. Я пригнулся и пополз поближе к проводнику — оттуда было лучше видно пустырь. Телохранитель замер неподвижно, как скала. Не слышно было даже дыхания.

В это время от ворот сарая отделились две тени. Когда они вышли на открытое место, я сразу узнал Любаву. Тонкая фигурка с рыжими волосами, плещущими вокруг головы, как жидкое пламя. Она семенила за более высоким человеком, одетым в кремовый плащ с поднятым воротником. На голове его была шляпа, широкие поля закрывали лицо.

У Любавы были скованы руки — спереди, от наручников тянулась цепочка, за которую то и дело дёргал Бестужев. Ноги тоже были связаны — но не слишком плотно, чтобы она могла передвигаться. Девушка спотыкалась, трясла головой — было видно, что она пытается упираться, идти со своей скоростью. Но спутник ей этого не позволяет.

Через пару секунд они скрылись за углом сарая.

— В туалет повёл, — еле слышно шепнул Серый. — Там кушари. Давно никто не косил. Вот он её туда и… — опять дёрганое движение кадыком. Веки прикрыты сморщенными и тонкими, как у дохлого цыплёнка, веками.

Не говоря ни слова, я сорвался с места и побежал. Услышал за спиной затухающее ворчание Коляна, но даже не оглянулся. Он должен понимать: это единственный шанс проникнуть в сарай. Пока Бестужев занят Любавой, которая, я надеюсь, будет громко шуршать травой, тянуть время и жаловаться на всё подряд — хотя бы в надежде на то, что её услышит кто-то посторонний — я смогу устроиться где-нибудь в сарае.

Такие помещения не бывают абсолютно пустыми. Наверняка там в изобилии валяется старая рухлядь, в которую я смогу зарыться, и подождать.

Серый сказал, что Бестужев временами уходит в город… Почему он спрятался именно здесь, в Орехове? — мысль мелькнула, и пропала. Я уже подбегал к сараю.

Заглянул внутрь. Кроме белого автофургона там ничего не было — мои предположения, что я смогу спрятаться, не оправдались. Помещение, обшитое большими фанерными листами, с полом, покрытым слоем мягкой резины, с высокой крышей, сквозь которую пробивались тонкие солнечные лучи, было совершенно пустым.

Наверняка он выбрал это место не случайно, — я обшаривал сарай взглядом, в надежде увидеть хоть что-то, малейшую зацепку. — Он готовился заранее. Граф нашел и обустроил это место давно…

На раздумья времени не оставалось — я услышал шаркающие шаги и девичий голос с характерными капризными нотками.

Единственным местом, где можно было спрятаться, был фургон. Не он сам — все дверцы были заперты — а место под ним.

Добежав на цыпочках до фургона, я скользнул в пахнущее машинным маслом и бензином тесное пространство. Закатился как можно глубже, к самой середине, и перестал дышать.

Голос Любавы раздался совсем близко. Дверной проём закрыли тени, послышались глухие пружинящие шаги по тартановому покрытию. В поле моего зрения появились ноги: стройные, обтянутые тканью стэллс-костюма, и не слишком чистые ботинки с чёрными шнурками. На них спускались манжеты шерстяных брюк, тоже слегка испачканных.

— Знаете, граф, никогда не замечала за вами склонности к вуайеризму, — голос Любавы был подчёркнуто светским, чуть снисходительным. — Впрочем, что вам ещё остаётся? — продолжила она. — Ваше новое лицо, хотя и не лишенное некой экзотичности, вряд ли привлечёт даже самую непритязательную партнёршу. Или партнёра — я слышала, у вас несколько иные предпочтения в сексе.

— Должен предупредить, милейшая принцесса, что ваши нападки всё больше выводят меня из терпения, — граф говорил спокойно. Но за этим спокойствием угадывалась едва скрытая злоба. — Не заставляйте меня пожалеть о том, что я стал вашей добровольной нянькой.

— О, ещё как заставлю, милейший граф. Вы не только пожалеете о том, что похитили меня. Но и вообще о том, что когда-то родились на свет. Верно, в тот день звёзды сошлись уж очень неблагоприятным образом. Лелеять столь честолюбивые мечты, имея такую низкую, лишенную всяких намёков на благородство душонку… Не находите, что это — великий парадокс? Согласитесь, судьба посмеялась над вами, граф. Причём, самым жестоким образом.

Я услышал рычание, а потом звон цепи. Вероятно, Бестужев изо всех сил дёрнул за цепочку, которой были скованы руки Любавы. Потеряв равновесие, девушка упала на колени.

Граф подошел ближе, толкнул её ещё раз и наступил ботинком на шею.

Лицо Любавы, бледное от ярости, прижалось щекой к резиновому покрытию пола.

И наши глаза встретились.