Есть в ракете такая хрень — гироскопы называются. Массивные волчки, мгновенно раскрутить которые возможно лишь с помощью мощного импульса. Проработай моторы в подобном режиме хоть несколько секунд — сгорят. Поэтому напряжение спешно падает до нормального. Так мне, во всяком случае, объясняли.
Нечто похожее и с карантином, где новобранцы живут строго по Уставу, чего я бы, например, свыше месяца, просто не выдержал. Личного времени не существует. Скажем, на письмо родным и близким полагается десять минут (однажды поощрили двадцатью).
Поэтому можно представить себе оторопь «салажонка», принявшего наконец присягу и распределённого в дивизион, где служба представлена отнюдь не в идеале, но максимально приближена к действительности.
— Товарищ сержант, разрешите присутствовать? — чеканит он, как учили.
— Иди ты на фиг!.. — утомлённо отзывается сержант. — Карантин кончился, меня зовут Лёша.
А дедовщина… Да, была и дедовщина, однако какая-то, знаете, не такая, о которой потом будут слагать литературные ужастики. Вполне терпимая. Поначалу она меня даже восхитила. Уже в первую ночь было дано дивное представление.
Таинственный вид принимает наша «консервная банка» ночью. Свет исходит лишь из закуточка для хранения оружия — снизу вверх сквозь решётку. Представьте себе ребристые, как стиральная доска, алюминиевые своды ангара, тигровые от косо ложащихся теней и бликов.
Впрочем, кто их сейчас помнит, эти стиральные доски?
И вот спустя полчаса после отбоя раздаётся задумчивый голос:
— Так кто же сегодня «дедушек» порадует?..
Пауза, затем на одной из верхних коек вздымается по стойке «смирно» атлетически сложённая фигура. В ночном освещении мышцы восставшего с ложа особенно рельефны. Должно быть, кто-то из «черпаков».
— «Салаги», смирно! — зычно командует он. — Равнение на потолок!
И «салаги» принимают лежачую стойку «смирно».
— Дорогие «деды»! Все дома?
В ответ оглушающий рёв:
— Все-э!..
— Дорогие «деды»! До приказа министра обороны товарища Гречко осталось сто семь дней!
И троекратный вопль сотрясает в ночи дюралевые рёбра ангара:
— Ура! Ура! Ура-а!..
— «Салаги», смирно! Равнение на потолок! Дорогие «деды»! Спокойной ночи! Остальные — отбой!..
Мне понравилось. Всё это выглядело настолько театрально, что даже захотелось самому воздвигнуться на койке под ребристыми сводами ангара, напрячь грудные мышцы и зычно гаркнуть что-нибудь подобное. Потому-то, наверное, мне так относительно легко и далась срочная служба — я просто принял правила игры. Кроме того, возраст. Двадцать три года — не восемнадцать. Тут уже кое-что соображаешь.
Не помню, чтобы кто-либо из «дембелей» использовал «салажат» в качестве денщиков, о чём я впоследствии неоднократно читывал. Мало того, со дня оглашения приказа «деды» на завтраке отдавали «шнуркам» своё утреннее масло.
А мне не верят! Говорят: это у вас «весёлая дедовщина» была. Что ж, возможно… Если у меня вся жизнь нетипичная, то с чего бы мне не угодить в «весёлую дедовщину»? Опять же следует учесть, что призван-то я был ещё до Афгана, и, возможно, народ просто не успел как следует озвереть.
А вот что «деды» особенно любили, так это дурачить прибывшее пополнение.
Я ещё приписан к радиотехнической батарее, и майор Сапрыкин не проведал пока о моём существовании. Уничтожаю сорную флору вокруг локатора. На горбу капонира, под которым таится кабина, появляется молодой боец. Рядовой Клепиков. Утверждается в некой точке — и вопит. Не что-то членораздельное, а просто истошно вопит: «А-а-а!..» Причём в течение довольно-таки долгого времени.
Я прерываю борьбу с верблюжьей колючкой и пытаюсь понять происходящее. Откуда-то возникает командир дивизиона майор Кривенюк. От греха подальше прячусь в заросли янтака. Смотрю оттуда.
Кривенюк тоже в недоумении. Вроде бы имеет место нарушение дисциплины. Вроде бы… Только вот непонятно, в чём его суть.
Майор заглядывает в бетонное подземелье. Там на раскладушке корчится от беззвучного хохота один из «дедов» — рядовой Неумоюшкин. Тогда майор возвращается в исходную позицию и пальцем сманивает крикуна с капонира.
Тот сбегает вниз, вытягивается, отдаёт честь.
— В чём дело?
— Рядовому Неумоюшкину, — задохнувшись от усердия, рапортует доверчивый «шнурок», — приказали пробить в потолке дырку для кабеля, а разметку сделали сверху. А бить надо изнутри. И рядовой Неумоюшкин приказал мне покричать, а он будет пробивать на звук…