Четвертый капитан

Глава 12 (Ч. 1): Прошлое Королевы. Мальчики... какие же вы мальчики!

Звезды… такие холодные.

И прекрасные.

За каждым огоньком прячется Солнце, бесконечно далекое, хранящее рядом с собой с материнской нежностью крохотные планеты. Крохотные – по сравнению с самим Солнцем. Какие-то из них совсем рядом со светилом, согретые теплом-лаской, другие, как непослушные дети, убежавшие из-под контроля матери, разбросаны далеко от него. Холодные, пустые… но в каждой планете есть свои особенности, свой характер. И как бы ни были далеко дети-планеты, Солнце тянет их назад, не дает сорваться и исчезнуть в глубоком темном космосе.

Королева смотрела на звезды, сияющие за огромным иллюминатором рубки, держа в руке бокал со льдом и минеральной водой, с тонкими дольками желтого земного лимона. Ей нравилась кислота и сладость, и терпкость и аромат этого земного фрукта. Напиток бодрил и прояснял чувства, а звезды вдали как всегда утешали и умеряли боль и страсти.

В жизни довольно много боли.

Уж она это знает…

Звезды-солнца в черноте космоса чужие, и все вокруг тоже чужое…

Родом она не отсюда. Далеко до бесконечности лежит галактика, где правит Император. И множество солнечных систем подчинены его воле и силе. Семьсот лет назад там родилась и она… дитя-химера, чье ДНК способно образовать связь с кем угодно. Бежать оттуда было безумием. Остаться – значило умереть рабыней, как множество поколений женщин ее народа. Мужчины были истреблены… и все дети, которые рождали химеры, были от чужих рас, от чужих мужчин… и потому почти все дети были мальчиками. На сотню мальчиков рождалось лишь две, две-три девочки. Мальчики – отцам, девочки – матерям. Химеры свыклись с этим положением. Они забыли и свою родную планету, и какими были их мужчины… их ценили за способность даровать жизнь здоровым детям. Они жили в роскоши, и матерям-химерам даже разрешали воспитывать маленьких сыновей до определенного возраста. Не всем, но… это было. И все же они оставались просто рабынями, которых можно было купить. И чьего желания можно не спрашивать. Везло лишь тем, кому позволяли оставаться рядом с сыновьями. Если мальчика вырастить правильно, ты получишь все – и свободу, и богатство, и уважение, и свой дом, слуг… все!

Химеры научились ценить сыновей, всегда повторявших только расу отцов. Девочки были отражением лишь своей участи, самих матерей… рождавшихся слишком редко, чтобы о них мечтать. Дочка – это небывалое чудо. Чудо, на которое не стоит надеяться и ждать.

Вот только юной химере хотелось совершенно иной судьбы.

Ее манили звезды… и как же она радовалась, что ее подарили старому кхекалю Императора! Здесь, его бы назвали адмиралом…

Он был очень добр к ней. И он подарил ей звезды. Учил ее управлять кораблем, показал жизнь на сотнях планет, учить стоять рядом, наравне с ним, чужим мужчиной. И подарил ей первого сына.

Только счастье не вечно.

В глазах Королевы светилась боль, а разумом она была там… в далеком прошлом.

– Прошу тебя! Нет! – она хватается за его руки, и плачет от страха.

– Послушай меня! Послушай… я знаю! Моя ньера, моя анье… я должен исполнить долг.

– Он убьет тебя! Прошу…

Он заключает ее в объятия, и она плачет от страха, цепляясь за его камзол тонкими пальцами.

– Он убьет нашего сына, – тихо говорит он ей, обнимая. – Если я тебе дорог, моя ньера, сделай, как я прошу. Ты выживешь и дашь жизнь ему. В нем ты увидишь меня. Скажи, я дорог тебе?

– Да! Да-да!

– Тогда сделай, как я прошу.

Слезы никак не унять, и так не хочется, чтобы он отпускал… но отказать ему она просто не может. Он подхватывает ее на руки и укладывает в капсулу, целуя на прощание. А затем капсула закрывается и она засыпает.

Через сто двадцать три года по показаниям приборов маленькая капсула с императорского корабля оказывается вблизи от планет совсем другой Галактики. Ее находит пиратский корабль, спящую в анабиозе капсулы. И после пробуждения она вновь рабыня-игрушка, но уже в чужой галактике, не зная языка и ничего из жизни здесь. Ей надо выжить и сберечь своего малыша под сердцем. Она ненавидит пиратского капитана, но он ей нужен. И как бы ни были противны его прикосновения, приходится терпеть и скрывать это.

Ее малыш, ее Ашш, рождается через сто двадцать четыре года после гибели своего отца.

– Мама… мама!

Крохотные ручки, крохотные пальчики, темные карие глазки. Белые как снег волосы…

Она не может расстаться с ним больше, чем на несколько минут. Но приходится, иногда приходится. Ведь она игрушка капитана. И вернувшись однажды она его не находит. Он исчез. Исчез навсегда. Так и оставшись в памяти маленьким двухлетним малышом.

– Я подарю тебе другого щенка.

Сердце застывает, как кусок льда. Ее мальчика продали и увезли.

Она не смогла его уберечь.

В ту ночь она убила капитана пиратов.

Бокал давно опустел. И все, о чем она вспоминает, давно-давно прошло. Но чем больше проходит времени, тем больше она осознает – что лишь Ашш был для нее всем. Только правильной матерью она ему стать не смогла. Не смогла защитить и уберечь, дать ему шанс вырасти и стать мужчиной. Другим детям, которым она давала жизнь, она стала матерью… но вот любви дать не смогла. Настоящей любви, а не тени той, что досталась ее первенцу.

Может, поэтому никто из них не смог стать кем-то большим?

Может, дело не в их отцах, которых она подбирала по их особенностям и талантам?

Может, дело в том, что она просто не может никого любить?

– Госпожа?

Она переводит взор затуманенных глаз на молодого пирата рядом.

Выкормыш, которого выбрал Серый.

Тьер?

Она отдает ему бокал.

– Убери, – приказывает она, давая знак ладонью.

Детей, которые оказывались на захваченных кораблях, она никогда не убивала. Кто был не жилец, то другое… их милосерднее было отпустить. Всем остальным она давала шанс на жизнь. Кто был совсем мал, отдавала на тайную планетку, где они и росли. Кто был старше и выказывал храбрость, стойкость или особенность оставался на корабле служкой-выкормышем. Во многом это ее стараниями их стали ценить больше уже рожденных пиратами.

И ее за глаза прозвали Мамашей пиратов.

А потом традицию подхватили другие.

– Где капитан? – спрашивает она.

– Капитан в детской, – коротко и почтительно говорит Тьер.

Она обдумывает ровно минуту свое решение. Положение Серого надо упрочить. Он должен быть в своем уме и трезво оценивать происходящее. Иначе он станет бесполезен. А она должна оборвать жизнь своего сына, чтобы без боязни попытаться вновь. Пальцы бездумно коснулись ожерелья на шее. Каждый сын – драгоценный камень. И среди ожерелья затерялись особые камушки… хранящие тела ее сыновей.

Все ее дети останутся с ней.

****************************

Когда дверь каюты открылась, Норн напрягся, бездумно посылая эмо-щуп назад.

Не Серый.

В дверях каюты стоял кто-то другой… что невесомым шагом переступил порог, и дверь с легким шелестом закрылась за чужой спиной. Он приподнялся на локте, оглядываясь и встречаясь взглядом с женщиной Серого.

– Лежи, – приказала та, приближаясь к его койке.

Разрешение было кстати, тело ломило и горело после пережитого избиения. Норн никогда не думал, что кожаный ремень может причинить действительно сильную боль. И все же он упрямо сел, силой воли загнав боль подальше в глубину и не позволив ей отразится на лице.

– Упрямец, – одобрительно сказала Королева, подойдя к нему. – Ты его стоишь.

– Что вам надо? – спросил Норн прямо.

Никому на пиратском корабле он не верил. И тем большей глупостью стало бы доверять ей. Да, ее руки пусты, и он не чувствовал агрессии, но это еще ничего не значило.

– Мальчик… – она с грустью улыбнулась, пряча за весельем голоса свои чувства. Но разве это обман для эмпата? – Скажи, у тебя была семья? Просто да, или нет?

– Что вам до этого?

– Просто ответь, – сказала она, а ее ладонь коснулась его щеки, ласково огладив. Слишком ласково… он вздрогнул, когда от нее повеяло то, что когда-то он чувствовал при ласках матери.

– Да, – негромко признал он.

– У тебя была семья… у тебя есть брат. Родной по крови, который любит тебя. Просто ребенок.

Она села на койку и он невольно отодвинулся, желая разорвать контакт с ней. Чтобы она не касалась его. Ему это позволили.

– А еще у тебя есть друзья, почти братья. О ваших подвигах много раньше говорили… у тебя есть то, чего никогда не было у него. Опыт. И поэтому ты сильнее.

– К чему вы это говорите?

Ее серьезный взгляд смотрел остро.

– Прежде чем я отвечу, я задам вопрос – что хорошего он сделал для тебя?

Спрашивать «кто» он не стал. Это было очевидно.

Норн молча смотрел на женщину.

Если забыть… если забыть то, что было сегодня… если забыть альянца…

Впрочем… ?

Норн нехотя отвел взгляд.

Некоторые вещи, даже при всем желании, забыть не выходит. Чужое беспокойство. Бережные, но грубоватые прикосновения. Как в горло вливают по капле горячий бульон. А ты, то проваливаешься в небытие, то остаешься на грани беспамятства и яви. Как держат сильные руки, не давая упасть, и как лежит твоя рука в чужой ладони, а теплая вода пропитывает бинты на израненных запястьях.

Как кто-то меняет тебе бинты на ранах.

Будит от кошмаров и приносит горячий чай, деланно выговаривая и ворча.

Когда бросают на постель ворох одежды.

Когда влажная губка уверенно стирает пот с твоего слабого тела.

Вспоминать нехорошо… неприятно… в душе все сильнее подымает голову стыд.

Поднос с едой, поставленный на колени…

Перед глазами с невыносимой ясностью встала та проклятая миска с супом.

Было и другое… Было. И драка в темноте. И злой голос, рычащий проклятья. И как методично ранее заботливые руки перебирают на тебе кости, заставляя кусать губы от боли.

И были мальчишки-кадеты, которых Серый спас.

И Серый спас его. Отдал альянцу, но вернулся. Вытащил, не бросил, хотя их с Алисой в подбитом кораблике должны были расстрелять в одну минуту. Стоило это признать. Как признать и многое другое. Серый заботился о нем. Беспокоился. И боялся. Боялся его потерять. И тогда, сегодня в рубке, смотря в его горящие от ярости глаза, он за его пожирающим бешенством чувствовал обиду… злую горькую обиду. На него.

Вот только тело помнит каждый удар. И согласится, признать все это… он душу перед ним выворачивал? А угрозы? Поставить Тьенна вместо него? Алису?

Да что он может сказать этой женщине?!

– Я вижу, ты многое вспомнил, – сказала она, после долгого молчания с обоих сторон. – Но ты правда веришь, что ОН сделал бы тебе больно?

– Сегодня не считать? – собственный вопрос прозвучал неубедительно.

Она качнула головой.

– Он мог сделать больнее. Вывернуть тебе руки. Поставить у стены другого… вместо ТЕБЯ.

Он похолодел. И это правда.

– Но не сделал. Почему?... Ты знаешь… но не так это важно. Но не кажется ли тебе, что сохранить ему разум – вот это важно?

Норн с сомнением посмотрел на нее.

– Подумай сам, мальчик. Что будет, если ваша связь сведет его с ума? Ты будешь рад?

Нет. Не будет.

– А если бы Первый капитан? Или Второй? Если бы они сошли с ума? Из-за нечаянной связи? Чтобы ты сделал? – продолжила она.

– К чему вы все это говорите?

– Я хочу чтобы ты подумал. Ты ведь в чем-то умнее… благодаря своему опыту. Не стоит ли вначале разобраться с этой вашей связью? Найти, как ее разорвать без вреда? Что может заменить тебя, в конце концов?

– Зачем это вам? – невыдержал он. – Вам же нет никакого дела до него и до меня!

– Это так, – согласилась она. – Я могу найти любого мужчину себе. Но в данном случае, он согласился помочь мне. И я бы хотела, чтобы он был в здравом уме, а не кипел от детской обиды и сходя с ума из-за своего амата. Чтобы он выполнил то, что я хочу. Ничего личного. Просто выгода.

Это было логично и по-пиратски. В это верилось.

– И еще… если ты считаешь себя умнее, покажи свой ум. Воспользуйся им. Успокой Серого дружбой, и он отправит на Фикс твоего брата. Сам. Чтобы тебя порадовать. Я достаточно ясно говорю?

Он молча рассматривал ее.

– Предельно, – негромко признал он.

– Я же понимаю, почему ты подставился, – усмехнулась она. – Разозлить так, чтобы разум не захотел копать глубже… и съел предложенное. Ты отправил два послания, верно? Не отвечай. Вы, такие еще дети… а братья то и дело сорятся и дерутся. А старшие командуют младшими, на что те злятся и упрямо делают по-своему. Кто из вас старше? А кто младше? Не могу понять… смешно!

Она улыбалась и выглядела веселой. Но вот чувства ее были… неоднозначны.

И все одно – слова били.

Может, поэтому он решился на откровенную глупость, чтобы все это прекратить.

– Почему вы хотите убить Крыса?

Она смолкла.

Посмотрела на него.

– Я не должна была давать ему жизнь. Вот в чем дело, мальчик. Ни ему, ни его братьям до него… я не была готова стать им матерью. Ведь мать должна дарить не только жизнь, но и любовь. Я сделала его несчастным. Он стал… – она покачала головой. – Лучше умереть, чем жить так, как живет он. У него нет будущего. И теперь, когда я готова стать матерью новому сыну, он постарается не допустить его рождения. Мать дает жизнь ребенку, но она должна иметь силу позволить ему умереть. Ты еще очень юн, мальчик… но когда-нибудь ты поймешь…

Она встала и вышла из каюты, оставляя его одного.

****************************

Велик был соблазн, оставить все как есть.

Он заслужил. Да, заслужил!

И я был кругом прав!

Но бить Светлого… да это… вот паршиво после этого!

Ругая себя на чем свет стоит, заглянул к Тьеру в медблок, без объяснений отобрав кое-какие средства. И направился в каюту к этому упрямцу. Стоило бы оставить все как есть, чтобы с недельки две помаялся от синяков по всему телу... чтобы прилетало каждый раз при попытке присесть… уж по детству знаю, как это бодрит.

Но когда я слушал голос разума?!

Злой, как черт, ввалился в каюту к Третьему.

Тот на удивление сидел на койке, и встретил меня молча взглядом. Вот же… зараза! Сердито швырнул на столик лекарства и велел, не оглядываясь:

– На кой черт рубаху натянул?! Снимай и ложись!

– Серый…

– Уж молчи лучше! – рыкнул с досадой, отвинчивая крышку тюбика.

За спиной раздался короткий смешок. Он еще и смеется?!

Возмущенно развернулся к нему, угрожающе держа тюбик с обезболивающей мазью против синяков. Этот паршивец еще и улыбался!

– Ты меня что, лечить собрался? – легко спросил наглец.

– Да вот думаю, не перестарался? С мозгами все в норме? – не сдержал я своего недоумения.

Какой-то он… странный.

Третий непонятно повел плечами, а потом со вздохом стянул рубашку. И не глядя, сказал:

– Я должен извинится.

Я оторопел. И подозрительно положил ладонь ему на башку, ощупав.

– Серый, я в своем уме, – негромко сказал он, отведя мою руку. – Я не должен был этого делать. И не должен был верить чужим словам.

Я молча смотрел на него.

– Каким еще словам?

– Что амат не доставит проблем капитану, когда у него под рукой такой хороший кнут… как Тьенн, – негромко признался фиксианец. – Извини. Я слишком хорошо знаю, что сделал бы с ним Крыс. И другой пират.

Я с полминуты переварил это признание. Хмыкнул. Ну, это многое объясняло…

– Я что, тварь последняя? – едко ворчливо спросил его.

– Нет. Поэтому – извини, – твердо сказал Норн. – Но это не отменяет того, что им всегда могут прикрыться. Или заставить меня что-то сделать. Серый, я останусь с тобой, пока мы не разберемся с нашей связью и как нам быть, но… прошу, отправь его на Фикс.

Я помолчал. Недоверчиво встретил прямой взгляд фиксианца.

Все это очень походило на правду. Походу, это и была правда.

– А дурить обязательно было? – на остатках злости спросил. – Черт с тобой! Мальчишка мне в принципе даром не сдался. Но не думай, что развяжешь этим себе руки, понял? Сбежишь – достану его и ты сам явишься, с поднятыми лапками.

– Да, Серый… знаю.

Я затосковал.

– Нет, кажись, я тебя приложил головой сильно… ты точно умом не тронулся?

Фиксианец только легко улыбнулся.