Чикаго

19

Ассистент Карам Абдель Маляк Дос, узнав, что и со второй попытки он не сдал магистерского экзамена, сразу направился к доктору Абдель Фаттаху Бальбаа — заведующему кафедрой хирургии медицинского факультета Айн Шамс… Это произошло знойным летним днем 1975 года. Карам вошел в приемную весь потный от жары и переживаний. Когда секретарь спросил его о цели визита, он ответил:

— По личному делу.

— Доктор Абдель Фаттах-бей ушел в мечеть на полуденную молитву.

— Я подожду его, — с вызовом ответил Карам и сел на стул напротив секретаря. Тот, игнорируя его, вернулся к чтению бумаг, лежащих перед ним.

Прошло не менее получаса, прежде чем дверь открылась и появился доктор Бальбаа — грузный, с большой лысиной, крупными суровыми чертами лица, жидкой бородкой и янтарными четками, которые он постоянно держал в руке. Карам поднялся со стула и подошел к профессору. Тот посмотрел на него оценивающим взглядом и с раздражением спросил:

— Все в порядке, хавага[28]?

Ко всем коптам, от профессоров до уборщиков, доктор Бальбаа обращался как к европейцам — «хавага», скрывая за этой шуткой свою жгучую ненависть к ним. Карам набрался смелости:

— Прошу вас уделить мне несколько минут вашего времени по личному вопросу.

— Пожалуйста, — сказал Бальбаа.

Он сел за свой стол и пригласил Карама сесть напротив.

— В чем состоит ваша просьба?

— Хочу знать, почему я не сдал экзамен.

— Вы набрали низкий балл, хавага, — сразу ответил Бальбаа.

— Но все мои ответы были правильными!

— Откуда вы знаете?

— Я уверен в этом, давайте посмотрим вместе.

Доктор Бальбаа подергал бородку, потом улыбнулся и сказал:

— Даже если все ваши ответы верны, это не изменит оценки.

— Не понимаю.

— Все ясно. Экзамен не имеет никакого значения.

— Но это противоречит уставу университета!

— Устав университета нам не закон, хавага. Мы не можем каждого, кто ответит на пару вопросов, делать хирургом, в чьих руках жизнь человека. Мы выбираем тех, кто заслуживает ученого звания.

— И по какому же принципу?

— По многим пунктам, которые я не могу вам открыть. Послушайте, Карам, не теряйте времени попусту. Скажу вам откровенно, вы поступили на кафедру до того, как я стал заведующим. Иначе я бы вас не принял. Подумайте над моими словами и не обижайтесь. Вы никогда не станете хирургом. Советую вам беречь время и силы. Попробуйте поступить на другую кафедру. Обещаю ходатайствовать за вас.

После тяжелого молчания Карам закричал от обиды:

— Вы со мной так обращаетесь, потому что я копт!

Доктор Бальбаа посмотрел на него строго, как бы советуя не тянуть время, затем встал и спокойно произнес:

— Прием окончен, хавага.

Той ночью Карам не сомкнул глаз. Он закрылся в комнате, открыл бутылку виски, купленную на Замалике, и стал глотать один стакан за другим. С каждым следующим стаканом его беспокойство нарастало. Он встал и начал в раздумьях мерить комнату шагами. Как он может бросить хирургию?! Он поступил на медицинский и потратил годы на то, чтобы осуществить свою единственную мечту, в которой он видел смысл жизни, — оперировать. Он не может поменять специальность. Он не откажется от хирургии, и будь что будет! Карам знал, что власть Бальбаа безгранична и слово его — закон. Бальбаа ясно дал ему понять: «Не трать времени и сил. Хирургом ты не будешь». И если повторять попытки, то каждый раз его будут заваливать на экзамене, пока не отчислят из университета, как многих его коллег. О Иисусе! Как Бальбаа может брать на себя ответственность распоряжаться людскими судьбами? Он что, не чувствует угрызений совести, когда творит такую несправедливость? Как он может после этого представать перед Господом и молиться?

Настало утро. Карам принял горячую ванну, выпил несколько чашек кофе, чтобы избавиться от усталости и похмелья, оделся и направился в американское посольство, где подал заявление с просьбой об эмиграции. Не прошло и нескольких месяцев, как он вышел из дверей аэропорта О'Хара и ступил на чикагскую землю.

В первые же дни пребывания в Америке ему открылись некоторые истины. Первое: то, что он был христианином, никак не помогало ему существовать в американском обществе, и он оставался для американцев цветным арабом. Второе: Америка — страна не только больших возможностей, но и жесткой конкуренции. И если он хочет стать успешным хирургом, то должен приложить неимоверные усилия, чтобы быть лучше американского коллеги по крайней мере в два раза. Поэтому последующие долгие годы, полные переживаний, Карам бился не на жизнь, а на смерть — занимался до истощения и сдавал многочисленные экзамены. Он привык работать с раннего утра до поздней ночи, ни на что не жалуясь, и приучил себя после четырех или пяти часов сна вставать бодрым и полным сил. Он мог несколько дней подряд круглосуточно находиться в больнице на рабочем месте. Он брался за любое дело, о котором его просили, за что и получил прозвище «доктор Всегда Готов». Ежедневно он работал в операционной, посещал занятия и зубрил лекции. Его работоспособность вызывала у профессоров удивление и восхищение. Когда же он чувствовал усталость и понимал, что большего ему не сделать, то закрывался в комнате и опускался на колени перед распятием, висевшим над кроватью. Он закрывал глаза и смиренно повторял: «Отче наш!». Карам обращался к Богу, чтобы тот послал ему сил и терпения. Он просил помощи так, будто Господь был в этот момент перед ним: «Ты знаешь, как я люблю тебя и как верю в тебя. Меня обидели незаслуженно, и ты восстановишь справедливость. Благослови, Господи, и не оставь меня».

Господь отвечал на его молитвы и вел вверх по лестнице успеха. Карам получил магистерскую степень с отличием, затем докторскую и был назначен на должность хирурга. Но самая большая удача в его жизни заключалась в том, что ему посчастливилось на протяжении пяти лет ассистировать Альберту Линзу — кардиохирургу с мировым именем. Это была последняя ступень перед восхождением на вершину. Карам Дос преодолел и ее, став, как мечтал, известным хирургом. Три дня в неделю он оперировал в престижной клинике Северо-Западного университета.

Ровно в полседьмого утра, когда доктор Карам входит в вестибюль больницы, приветствует уборщиков, уставших после работы, обменивается шутками с чернокожей лифтершей, улыбается привычной успокаивающей улыбкой, отвечая на нервные вопросы родственников больных, когда снимает костюм и надевает халат, когда чистит руки, пальцы и ногти щеточкой и дезинфицирующей жидкостью, когда неподвижно стоит перед медсестрой, которая одевает на него халат, когда он вытягивает руки, чтобы она надела на них перчатки, — тогда Карам Дос из обычного, ничем не примечательного обывателя превращается в легенду, в эпического героя. Он становится независимым, гордым, непобедимым человеком, по воле которого совершается все вокруг. Это про него сказано: «Настоящий хирург — тот, у кого львиное сердце, орлиный глаз и руки пианиста».

В операционной прохладно. Белоснежные простыни на животе больного, ожидающего под наркозом своей участи, громкое дыхание в трубку и отчетливо раздающиеся через аппарат удары сердца — все это вызывает трепет. Рабочая группа состоит из медсестер, анестезиолога и ассистирующих хирургов. Доктор Карам здоровается с ними, шутит. Чтобы снять напряжение, они преувеличенно громко смеются. Карам внимательно и строго следит за тем, как они работают, как дирижер оркестра, отсчитывающий про себя ритм и ждущий момента, когда ему нужно будет вступить. Но вместе с тем он смотрит на них с лаской. Настает момент, и доктор Карам тянется к лежащему перед ним скальпелю, как будто собираясь перерезать стартовую ленточку.

Его рука со скальпелем движется вправо и влево, а затем Карам направляет его на больного, к коже которого несколько раз осторожно прикасается, словно пробуя. Вдруг скальпель устремляется вниз, и лезвие одним движением входит глубоко в плоть. Идет кровь, руки ассистентов хватаются за бинты. Доктор Карам работает спокойно, уверенно и так сосредоточенно, что первым обращает внимание анестезиолога на едва заметное посинение на лице больного и на десять секунд раньше ассистентов замечает мельчайшую капельку крови.

Операция проходит в строгом порядке: извлекают сердце, больного переводят на аппарат искусственного дыхания, доктор Карам производит замену разрушенных сосудов на новые, взятые из ноги, проверяет, аккуратно их пересаживает и наконец запускает ток крови по сердцу, которое он сам излечил. Операция длится несколько часов, и все это время его руки не перестают работать. Взгляды ассистентов постоянно устремлены на него в ожидании указания, которое тотчас выполняется. Очень многое они понимают без слов, научившись за годы считывать информацию по его лицу под маской. Если он работает без слов, значит, все идет как надо. Если его рука останавливается, это означает: что-то идет не по плану. Тогда в комнате раздается его хриплый голос, как команда капитана на тонущем судне: «Еще надрез», «Поднять давление», «Мне нужно время», и на его приказы тотчас реагируют. Он талантливый и опытный хирург, несущий ответственность за то, чтобы вернуть больного под наркозом к жизни. Сейчас в его пальцах, которые не перестают двигаться, — судьба всей семьи пациента.

Карам Дос действительно был великим хирургом. И, как у всех великих людей, у него были свои странности. Например, он всегда снимал нижнее белье и надевал операционный халат прямо на голое тело. Только тогда он чувствовал свободу, мог ясно думать и предельно концентрироваться. С тех пор, как десять лет назад он возглавил операционную группу, свои операции он проводил под пение Умм Кальсум, чей голос раздавался в операционной через динамик, по его просьбе протянутый от магнитофона, находящегося за стенкой. Все уже привыкли к тому, что на записи слушатели аплодировали и кричали, чтобы Умм Кальсум спела на бис «Ты моя жизнь» или «Далеко от тебя», или приходили в экстаз, когда Мухаммед Абду исполнял несравненное соло на цитре. Доктор Карам подпевал вполголоса, зашивая артерию, надрезая скальпелем кожу или мышцу или расширяя оперируемый участок. Он утверждал, что голос Умм Кальсум помогает ему сохранять спокойствие во время работы. Удивительно, что и американские коллеги стали вслушиваться в пение Умм Кальсум, а может, просто притворялись, чтобы только доктор оставался доволен.

Два года назад в их команду включили нового ассистента по имени Джек. Как только доктор Карам его увидел, то по опыту общения с американцами понял: это человек нервный. И вскоре между ними возникла взаимная молчаливая ненависть, стали случаться немые ссоры. Джек никогда не смеялся над шутками доктора Карама и долго смотрел на него холодным изучающим взглядом, граничащим с оскорблением. Указания доктора он исполнял нехотя, намеренно медленно, как будто хотел сказать: «Да, я работаю под вашим начальством. Я простой ассистент, а вы великий хирург, но не забывайте, что я белый американец, и это моя страна, а вы — цветной, араб из Африки, которому мы дали образование и из которого сделали цивилизованного человека».

Доктор Карам игнорировал провокации Джека и старался поддерживать с ним официальные отношения, держась нейтрально. Однажды за несколько минут до операции, когда он уже дезинфицировал руки, к нему вошел Джек. Он встал перед ним, скомкано поздоровался и сказал, сбиваясь от волнения и злобы:

— Профессор Карам… Я попрошу вас перестать включать эти печальные египетские песни во время операции, потому что они мешают мне работать!

Карам ничего не ответил, продолжая обрабатывать руки. Когда он повернулся к Джеку с поднятыми вверх руками, то был бледен от злости как коптский священник, изгоняющий нечестивца из храма.

— Слушай, парень, — спокойно сказал он. — Тридцать лет я работал на пределе своих возможностей, чтобы заслужить право слушать в операционной то, что я хочу.

Он сделал несколько красноречивых шагов вперед, толкнул ногой дверь в операционную, и, скрываясь за ней, бросил:

— Если хочешь, можешь идти работать к другому хирургу!

В жизни Карама Доса не было ничего, кроме хирургии. Для него это было и работой, и увлечением, за что американцы прозвали его трудоголиком. Даже со своими немногочисленными друзьями он виделся редко. Единственное, что могло его увлечь, помимо хирургии, — несколько стаканов виски и хорошая книга. Ему было за шестьдесят, а он все еще не был женат, потому что попросту не нашел для этого времени. Его работа оказалась несовместимой с любовными отношениями.

Когда студенты жаловались на усталость, он рассказывал им о красавице-итальянке, которую повстречал двадцать лет назад. Какое-то время он ухаживал за ней, и их отношения постепенно развивались. Но случалось так, что каждый раз, когда они собирались переспать, его вызывали на срочную операцию. В конце концов наступил долгожданный вечер: Карам пришел к ней, они поужинали, выпили, сбросили одежду и занялись любовью. Неожиданно сработал вызов, пейджер издал жужжание. Карам вскочил прямо с нее, наспех оделся и начал извиняться, пытаясь объяснить, что прийти на помощь человеку, который в нем нуждается, — его долг. Однако в ответ он получил полный набор итальянских ругательств в свой адрес и своих родителей. От злости женщина потеряла рассудок, набросившись на него, как разъяренная тигрица. Он был вынужден спасаться бегством, а она швыряла в него все, что попадалось под руку. Рассказывая этот случай, доктор Карам смеялся от всей души, однако лицо его быстро принимало серьезное выражение, и он давал молодым хирургам следующий совет:

— Если вы полюбили хирургию, то больше в жизни ни во что и ни в кого вы влюбиться не сможете!

Однако, несмотря на одиночество, в жизни Карама Доса были волнующие события. Самое удивительное из них произошло всего несколько лет назад. В тот вечер после напряженного рабочего дня он собирался уже покинуть кабинет, как вдруг услышал, что сработал факс. Он решил прочитать сообщение завтра утром, и рука его уже потянулась к дверной ручке. Однако, резко передумав, доктор Карам снова включил свет, выдернул документ из аппарата и прочитал:

Карам Дос несколько минут не мог оторваться от бумаги, затем положил ее в карман и вышел. За рулем по дороге домой он с трудом мог сосредоточиться. На балконе, выходящем в огромный сад, он налил себе бокал, положил перед собой факс и начал медленно его перечитывать. Что же такое происходит? Какое фантастическое совпадение, достойное египетского сериала! Доктор Абдель Фаттах Бальбаа нуждается в операции на сердце и просит его, Карама, спасти ему жизнь! Он злорадно улыбнулся и опомнился только когда хохотал во весь голос. Хорошо, господин Бальбаа, думал он. Если вы хотите, чтобы я сделал операцию, то сначала нужно расплатиться по счету. Сколько раз вы должны передо мной извиниться? Сто? Тысячу? И что теперь мне от ваших извинений?! После третьего бокала он принял решение не делать операцию Бальбаа. Пусть ищет другого хирурга или помирает. Все мы в конце концов умрем. Он откажется от операции, но его отказ будет предельно холодным и высокомерным:

Карам начал набирать письмо на компьютере, но неожиданно встал с места, как будто о чем-то вспомнив. Он застыл в раздумьях посреди комнаты, затем медленно подошел к распятию, опустился на колени и искренне несколько раз прочитал Молитву Господню. «Яко Твое есть царство, и сила, и слава вовеки. Аминь», — шептал он дрожащим голосом.

Какое-то время он простоял на коленях, зажмурившись, затем встал, открыл глаза, будто очнувшись от сна, вернулся к компьютеру, удалил набранное и начал печатать заново:

Закончив, он отправил ответ по факсу. Когда аппарат издал сигнал, выплюнув уведомление об отсылке, Карам зажал голову руками и разрыдался.

Ассистенты говорили, что такой операции, какую Карам сделал доктору Бальбаа, он не делал никогда. В тот день он продемонстрировал все, что знал и что умели его руки. Он провел блестящую работу, шаг за шагом демонстрируя свое мастерство и самообладание. Несколько раз он обошел вокруг операционного стола, чтобы убедиться, что все сделано как надо. Катрин, старейшая медсестра в команде, сказала, поздравляя его с успешной операцией:

— Вы провели операцию не просто успешно. Вы провели ее вдохновенно. Сегодня я почувствовала, что вы оперировали особенно заботливо. Как будто лечили раненую ногу собственному отцу или ставили голову ему на место, пока он спал!

В последующие дни доктор Карам наблюдал за своим бывшим учителем так же, как за остальными пациентами, а через неделю после операции, просмотрев рентгеновские снимки, засмеялся от счастья и произнес свою коронную фразу, которой всегда успокаивал больных:

— Через несколько месяцев будете бегать за футбольным мячом!

Он встал, чтобы уйти, но Бальбаа схватил его за руку и слабым голосом произнес:

— Я не знаю, как благодарить вас, доктор Карам. Прошу вас! Простите меня…

Это был единственный раз, когда они вспомнили о прошлом. Карам сначала растерялся, затем мягко пожал руку своему учителю, собрался что-то сказать, но только смущенно улыбнулся и поспешил из комнаты.