Чикаго

7

Тарик стоял, с вызовом уставившись на Шайму, как вратарь, который ожидает удара с любой стороны и готовится отбить мяч. Он ждал, что она заговорит, чтобы тут же возразить и рассмеяться. Но он никак не ожидал того, что она сделала. Черты ее лица исказились, и она, вздрогнув, разразилась плачем, как маленький ребенок. Тарик смотрел на нее, не зная, как поступить. Он произнес, сам удивляясь своему голосу:

— Хватит, доктор. Все закончилось хорошо, и слава Богу.

— Я устала! Больше не выдержу. Завтра напишу заявление и вернусь в Египет.

— Не торопись.

— Я уже решила. Хватит!

— Не забывай, ты получишь кандидатскую степень Иллинойского университета. Подумай, ведь ты же так старалась, чтобы поехать на стажировку. Многие коллеги из Танты спят и видят себя на твоем месте.

Шайма опустила голову. Тарику показалось, что она стала понемногу успокаиваться:

— Не думай о плохом.

— Что мне делать?

— Постарайся приспособиться к новой жизни.

— Я пробовала. Не получается…

— У тебя проблемы с учебой?

— Нет, слава Богу.

— А что тогда?

Она ответила приглушенно, как будто самой себе:

— Я совсем одна, доктор Тарик. У меня нет ни друзей, ни знакомых. Я не знаю, как вести себя с американцами. Я их не понимаю. У меня всегда был самый высокий балл по английскому. Но здесь другой язык. Они глотают слова и говорят так быстро, что я ничего не могу разобрать из их речи.

Тарик прервал ее:

— Нет ничего странного в том, что ты чувствуешь себя здесь чужой. Все вначале сталкивались с языковым барьером. Я бы советовал тебе больше смотреть телевизор и стараться понять американский.

— Даже если преодолею языковой барьер, это ничего не изменит. Я чувствую себя изгоем в этой стране. Американцы шарахаются от меня, потому что я арабка и ношу хиджаб. В аэропорту они устроили мне допрос, как преступнице. На факультете есть студенты, которые при каждой встрече смеются надо мной. Ты слышал, как разговаривал со мной полицейский?

— Это не только твоя проблема. Мы все попадаем в дурацкие ситуации. После 11 сентября к мусульманам стали относиться плохо.

— Но я-то в чем виновата?

— Поставь себя на их место. Обычный американец едва ли знает что-либо об исламе. В его представлении ислам связан с терроризмом и насилием.

— До того как приехать в Америку, — после минутного молчания сказала она с горечью, — я жаловалась, как тяжело жить в Египте. А теперь мечтаю туда вернуться.

— Все чувствуют себя здесь чужими. И я тоже, несмотря на то, что здесь уже два года. Я скучаю по Египту, иногда у меня сдают нервы, но я говорю себе: диплом, который я здесь получу, стоит всех этих неприятностей. Я молюсь и взываю к Аллаху, чтобы он дал мне терпения. А ты совершаешь все намазы?

— Слава Богу, — прошептала она и опустила голову.

Не успел он опомниться, как уже произносил:

— Кстати, Чикаго — красивый город. Видела его?

— Я не видела ничего, кроме университета.

— Я сейчас иду за покупками. Хочешь со мной?

Она сделала большие глаза, словно приглашение удивило ее, посмотрела на свою хлопковую галабею, выставила вперед ножку и спросила не без кокетства:

— Так? В шлепках?

Они оба впервые рассмеялись.

— А надолго? — спросила она его, как будто еще не могла решить. — А то мне надо заниматься.

— У меня самого большое задание по статистике. Мы скоро вернемся.

Тарик сел ждать ее в холле. Шайма быстро переоделась и спустилась в просторном голубом платье, которое показалось ему элегантным. Он заметил, что она больше не переживала и была в хорошем настроении. Вечер они провели вместе: доехали на метро до центра города и погуляли в районе Уотер тауэр и Сирс тауэр. Когда они поднимались в стеклянном лифте магазина «Маршалл Филдс», Шайма веселилась, как ребенок. Потом они вернулись в торговый центр, купили все необходимое и наконец сели в университетский автобус, идущий до общежития, и всю дорогу проговорили. Шайма рассказала ему, как гордится своим отцом, как сильно любит мать и сестер, и что хоть и скучает по ним, звонит не чаще раза в неделю, потому что должна экономить каждый доллар своей крошечной стипендии. Она попросила, чтобы Тарик рассказал о себе, и узнала, что его покойный отец был офицером полиции и дослужился до поста помощника главы службы безопасности Каира. Именно отец приучил его к дисциплине и порядку. За ошибки он бил Тарика. А однажды, когда Тарик был еще школьником, отец заставил его целую неделю есть на кухне с прислугой, и все из-за того, что тот посмел сказать за столом, будто терпеть не может шпинат. Воспоминания рассмешили Тарика, и он гордо заявил:

— Отец, да будет Аллах милостив к нему, был для меня учителем. Этим наказанием он хотел преподать мне урок, что значит быть мужчиной. С того дня я стал есть все, что мне подавали, и не привередничал. Знаешь, строгость отца пошла мне на пользу. Я всегда добивался желаемого. Если б только иметь нужные связи… Я был бы сейчас преуспевающим хирургом! Но в любом случае, слава Богу, меня есть за что уважать. Знаешь, какой у меня средний балл? 3,99 из 4.

— На все воля Божья!

— Студенты-американцы часто обращаются ко мне за помощью. И тогда я горжусь тем, что я египтянин и что я лучше их.

Тарик откинулся на спинку сиденья и стал смотреть вдаль, как будто что-то вспоминая.

— В прошлом году, — сказал он, — со мной посещал занятия по биологии один американский студент по имени Смит. Все в университете считают его гением. Он всегда был круглым отличником. Так вот, он пытался соперничать со мной, но я проучил его!

— Правда?

— Я выиграл. Я три раза подряд оказывался первым. Так что сейчас при встрече он отдает мне честь.

Тарик настоял на том, чтобы помочь донести сумки, и проводил Шайму до квартиры на седьмом этаже. Они остановились у двери, чтобы попрощаться, и когда Шайма стала благодарить его, голос ее задрожал:

— Не знаю, как вас благодарить, доктор Тарик. Да воздаст вам Аллах за ваше ко мне доброе отношение.

— Говори просто Тарик, не надо званий.

— При условии, что и ты будешь звать меня Шаймой.

Голос Шаймы, перешедший в шепот, заставил его трепетать. Пожимая ей руку, он заметил, какая она мягкая.

Вернувшись домой, Тарик увидел, что все там на своих местах — свет включен, учебник по статистике открыт, на столе стакан с чаем, пижама брошена на кровати. Все, как он оставил. Однако сам он был уже другим человеком. Новые чувства пылали у него в груди. Его охватило такое волнение, что он сбросил одежду и, оставаясь в нижнем белье, начал ходить взад-вперед по комнате, затем упал на кровать и уставился в потолок. Ему показалось, что все, что с ним произошло, нереально. Как он мог вести себя с ней таким образом? Откуда набрался смелости? Первый раз в жизни он вышел погулять с девушкой. Ему не верилось, что это он сидел рядом с ней в метро. Даже сейчас он думал, что эта встреча была сном, и если он встанет и пойдет искать ее, то не найдет. О Боже! Почему его так к ней тянет? Она заурядная провинциалка, не красавица, как десятки других, которых он видел каждый день в Каире. Что же в ней особенного? Привлекла ли она его физически? Да, это правда, ее полные губы могут доставить разнообразные удовольствия мужчине, а широкая одежда помимо ее воли время от времени облегает тело, очерчивая его… грудь, которую невозможно не заметить. Однако Шайму нельзя было сравнить ни с американскими студентками Иллинойса, ни с египетскими невестами, к которым он сватался, и уж совсем невозможно было поставить в один ряд с обнаженными красавицами из порнофильмов, которые разжигали в нем страсть. Чем она ему приглянулась? Может, своей кротостью или бесхитростностью? Может быть, она просто вызвала сочувствие своим плачем? А может, пробудила у него ностальгию? Действительно, все в ней было египетским: хлопковая галабея с цветочками, изящная белоснежная шея, точеные ушки с золотыми сережками в форме виноградной лозы, какие носят провинциалки, чистые маленькие ступни, обутые в шлепки, с аккуратно подстриженными ногтями, и ни капли лака, как и положено для совершения намаза. Сидя рядом, он уловил исходящий от ее тела легкий аромат чистоты. Он чувствовал, чем она его привлекает, но не мог дать этому определения. Что-то чисто египетское, как фуль, таамия, бисара[12], как звонкий смех, как восточный танец, как призыв шейха на молитву в священный месяц Рамадан, как голос матери, зовущий его после утреннего намаза, как все, чего ему так не хватало эти два года.

Тарик был занят своими мыслями, пока не услышал бой часов в гостиной. Вспомнив о задании по статистике, с криком «о Боже!» он вскочил с постели, сел к письменному столу и зажал голову руками, пытаясь выйти из нового для себя состояния и сосредоточиться. Постепенно он погрузился в работу, получил верный ответ при решении первой задачи, второй, третьей. Закончив пятую, он по заведенной традиции мог позволить себе проглотить небольшой кусочек басбусы, но, к собственному удивлению, впервые не захотел это сделать. Материал урока отложился в его голове, и за следующие полчаса он справился с несколькими новыми задачами. Он подумал было о коротком отдыхе, но, опасаясь, что рабочий настрой может исчезнуть, продолжал заниматься, пока не услышал звонок в дверь. Тарик с головой, полной цифр тяжело поднялся, открыл дверь и увидел перед собой ее. Она была все в той же одежде. Лицо Шаймы в спокойно-голубом свете коридора казалось еще красивее, чем при дневном освещении. Она поздоровалась с ним и протянула тарелку, накрытую фольгой:

— Ты, конечно, не успел приготовить ужин и голодный. Я сделала тебе пару бутербродов. Бери!