Чикаго

3

В общежитии Иллинойского университета в комнате № 303 на третьем этаже напротив лифта живет, сверяя свою жизнь со стрелками часов, Тарик Хасиб. Этот одинокий худощавый молодой человек, не изменяя привычному ритму, идет к своей цели на пределе нервного напряжения. Каждый день с восьми утра до трех дня он курсирует между лекционными залами, лабораториями и библиотекой, затем возвращается к себе в комнату, чтобы пообедать перед телевизором и пару часов поспать после обеда. Ровно в семь, что бы ни случилось, он, не отступая от своего распорядка ни на минуту, отключает мобильный телефон, ставит легкую музыку и принимает положение, в котором провел большую часть своей тридцатипятилетней жизни, — склоняется над небольшим письменным столом и начинает заниматься, точнее сказать, вступает в упорную борьбу за знания, стараясь овладеть ими и прочно отложить их в памяти. Он раскладывает перед собой книги и бумаги, уставившись в них большими, немного выпученными глазами, хмурит лоб и сжимает тонкие губы. Его бледное лицо искажается настолько, что принимает суровое выражение. Кажется, он корчится от боли. Когда же он максимально сосредоточен, то не замечает ничего вокруг, может даже не услышать звонка в дверь или забыть об оставленном на плите чайнике, пока тот не выкипит и не затрещит. В этом состоянии он сидит, забыв о времени, но иногда вдруг с диким криком вскакивает с места, или ударяет себя по рукам и страшно кого-то ругает про себя, или вскидывает руки вверх и пускается безудержно танцевать по комнате. Так он выражает свою радость, когда ему удается разобраться в вопросе, который он долго не мог понять.

С такой решимостью Тарик Хасиб каждый день продолжает священный поход за знаниями. Исключением становится воскресенье, которое он посвящает делам, дающим отдых от недельной зубрежки. Закупает необходимые продукты в супермаркете, стирает одежду в университетской прачечной, пылесосит комнату, готовит еду на неделю вперед и раскладывает ее по одноразовым тарелочкам, чтобы потом можно было быстро разогреть. Только благодаря такому армейскому распорядку жизни ему удается держаться в лидерах, но и то с трудом.

Начальную школу он окончил лучшим среди лучших в каирском округе, первую ступень средней школы — третьим, а выпустился из школы восьмым по стране с общим баллом 99,8. Затем пять лет он проучился на «отлично» на медицинском факультете, но, не имея нужных связей, был распределен на отделение гистологии, хотя и мечтал об общей хирургии. Однако Тарик быстро пережил свое горе и с новыми силами взялся за дело — с отличием закончил магистратуру на гистологическом отделении и был направлен на стажировку для получения кандидатской степени. На протяжении двух лет учебы в Иллинойском университете он получал стабильно высокие баллы.

Значило ли это, что у Тарика Хасиба не было развлечений? Нет, у него были свои маленькие радости. Например, поднос с любовно приготовленной им басбусой[4] ингредиенты для которой он привозил из Египта. Тарик раскладывал сладости на кухонном столе, и когда ему удавалось что-либо выучить, награждал себя кусочком, соответствующим по размеру проделанной работе. Также у него был час свободного времени, которого он с нетерпением ждал каждый вечер, даже в сессию. Отдых делился на две части: бои без правил и фантазии.

Тарик не мог заснуть без того, чтобы не посмотреть на спортивном канале соревнования профессиональных борцов. Болел он всегда за сильнейшего. И когда тот наносил удары по лицу соперника, истекающего кровью, делал захват, поднимал и бросал того на ринг, зажимал своими ручищами ему голову, как спелый арбуз, и швырял на ограждение, Тарик аплодировал и прыгал от радости. Он кричал во весь голос, приходя в экстаз, сравнимый с состоянием поклонников на концерте Умм Кальсум[5]: «Боже мой! Красавчик! Зверь! Пусти ему кровь! Разнеси ему башку! Прикончи его сегодня!» После, вспотевший и запыхавшийся, Тарик падал на кровать, как будто сам участвовал в схватке. Так он удовлетворял свою внутреннюю потребность в силе, поскольку сам был хилым и с детства у него было слабое здоровье.

Стоило пройти упоению от борьбы, наступало время фантазий. Этого тайного удовольствия он жаждал до такой степени, что не мог ровно дышать и весь дрожал, слыша, как часто бьется его сердце. Из тайника в нижнем ящике письменного стола он доставал компакт-диск, вставлял его в компьютер и переносился в иной прекрасный мир: очаровательные блондинки с длинными ногами и аппетитными попками, грудями всех размеров, от волнующего вида набухших сосков которых он сходил с ума. Затем появлялись мускулистые мужчины с огромными стоящими членами, блестящими, как ладно отлитые стальные молотки. Пары совокуплялись, издавая стоны. Камера останавливалась на лице женщины, кричащей от удовольствия и кусающей нижнюю губу. Тарик мог выдержать лишь несколько минут, по прошествии которых бежал в ванную, как на пожар, вставал перед раковиной и расслаблялся. Постепенно он успокаивался, приходил в себя, принимал горячую ванну, совершал омовение, читал и обязательную, и дополнительную молитвы и наконец натягивал на голову привезенный из Египта женский чулок. Благодаря этому чулку волосы с утра были уложены так, чтобы, насколько возможно, прикрыть лысину, которая, к его сожалению, со временем только увеличивалась.

Когда день Тарика Хасиба подходил к концу, он выключал свет, ложился в постель с левой стороны согласно сунне, шептал благоговейно: «О Аллах, я предался Тебе, и вручил Тебе дело свое, и обратил к Тебе лицо свое, и на Тебя положился по желанию своему и из страха перед Тобой. Нет убежища и нет спасения от Тебя, кроме обращения к Тебе, уверовал я в Твое Писание, которое Ты ниспослал, и в Твоего Пророка, которого Ты послал[6]» — и засыпал.

Даже самый точный механизм можно вывести из строя. Даже самый современный компьютер от сильного удара ломается. Такой удар Тарик Хасиб получил в это воскресенье. Но чтобы понять, что произошло, расскажем сначала, как Тарик Хасиб вел себя с женщинами.

Когда мужчине нравится женщина, он добивается ее расположения сладкими речами, заставляет женское сердце радостно биться от комплиментов и ухаживаний либо смешит и развлекает ее интересными историями. Такова природа и человека, и животного, даже насекомого. Если самец хочет совокупиться с самкой, он вначале осторожно и нежно воздействует на ее эрогенные зоны, чтобы она расслабилась и получила удовольствие. Этот закон природы, к сожалению, не распространялся на Тарика Хасиба. Напротив, когда красавица производила на него впечатление, он вел себя с ней грубо, старался поставить в неловкое положение и любыми способами вывести из себя. Чем больше девушка ему нравилась, тем сильнее он на нее злился. Почему он так поступал? Никто не скажет. Может, потому что пытался скрыть свое чрезмерное смущение перед женским полом, может, потому что его тянуло к женщинам до такой степени, что он чувствовал свою слабость перед ними и, стремясь совладать с ситуацией, становился безжалостным. А может, из-за одиночества и тяжелой борьбы на пути к успеху он подавлял чувства, мешающие его занятиям.

Такой запутанный клубок причин раз за разом расстраивал многочисленные попытки Тарика посватать девушку. Сватовство всегда заканчивалось неприятностями. Последний раз два года назад, незадолго до отъезда на учебу, он отправился с матерью сватать дочку отставного генерала. Начиналось все чудесно. Подали прохладительные напитки и сладости, состоялся обмен любезностями. Невесту звали Раша и она была выпускницей испанского отделения факультета лингвистики. Девушка оказалась красавицей — длинные мягкие черные волосы, очаровательная улыбка, открывающая ровные белые зубы, привлекательные ямочки, полное, мягкое, подвижное тело, от которого исходили волнующие токи. В какой-то момент Тарик потерял над собой контроль, представив, как овладеет этим телом и сделает с ним все, что захочет. Но, как всегда, восторг перерос у него в припадок агрессии, с которой он вначале пытался справиться, но не выдержал, сдался, и его понесло. Отец невесты, как это бывает в таких случаях, говорил о своей дочери с любовью и восхищением. Не без гордости он заявил:

— Раша — наша единственная дочка. Мы сделали все, чтобы она получила хорошее воспитание, хвала Аллаху. С детского сада до средних классов она училась в специализированных языковых школах.

Тарик уставился на него своими глазами навыкате и спросил с презрительной улыбкой:

— Простите, уважаемый… В какой именно школе училась барышня?

Генерал не мог сразу ответить на такой неожиданный вопрос. Улыбнувшись, он ответил все еще доброжелательно:

— Школа «Амун».

Тарик почувствовал себя так, будто он стоит перед баскетбольной корзиной и с силой забивает в нее мяч. С едва заметной улыбкой, которую неумело пытался скрыть, чтобы произвести еще больший эффект, он сказал:

— Прошу прощения, господин генерал… Школа «Амун» никогда не была лингвистической. Это естественнонаучная школа. Простая государственная школа, с символической платой.

Лицо генерала выразило недоумение, которое тут же обернулось раздражением. Он начал горячо спорить с Тариком о разнице между гуманитарными и естественнонаучными школами. Мать Тарика пыталась вставить слово, чтобы успокоить их, подавала сыну знаки и бровями, и губами, чтобы тот замолчал. Но злость его уже вырвалась наружу, и не в его власти было остановиться. Каждое слово отца невесты было подвергнуто критике. Тарик решил нанести ему жестокий удар, похлопав по плечу и сказав со вздохом, как будто уже устал оспаривать очевидные истины:

— Совсем почтением к Вам… Вы говорите неправду. Между школой «Амун» и лингвистической школой разница огромная. Лингвистические школы в Египте наперечет и всем известны. Кого попало туда не принимают.

— Что вы имеете в виду? — лицо генерала побагровело.

Тарик немного выждал, прежде чем уничтожить его:

— Я имею в виду именно то, что сказал.

Какое-то время стояла тишина, пока генерал прилагал неимоверные усилия (было слышно, как он задыхается), чтобы подавить приступ гнева. Наконец он повернулся к матери Тарика, сидевшей слева от него, и недвусмысленно объявил, что визит окончен и вопрос сватовства закрыт:

— Вы оказали нам честь, уважаемая.

Обратная дорога показалась Тарику длиннее.

В такси они с матерью тяжело молчали. На сватовство она надела самую нарядную одежду — длинный темный костюм и хиджаб в тон, расшитый блестками и бисером. Она надеялась найти Тарику невесту до его отъезда на учебу, но каждый раз сын расстраивал помолвку, и она уже отчаялась наставить его на путь истинный. Мать всегда говорила ему, что он уважаемый и завидный жених, о котором мечтает любая девушка. Однако своим провоцирующим поведением он оставлял у людей впечатление агрессивного, неадекватного грубияна, за которого страшно было отдать дочь.

Как будто почувствовав, о чем думает мать, Тарик вдруг сказал:

— Смотри, мам, какие лживые люди, говорят, что «Амун» — лингвистическая школа.

Она пристально посмотрела на него, затем негромко, с мягким упреком сказала:

— Не стоило, дорогой. Человек хотел похвалиться своей дочерью. Это так естественно.

Тарик резко перебил ее:

— Может хвастаться сколько угодно, но зачем нам врать? Он держал нас за отсталых, когда говорил, что «Амун» — лингвистическая школа. Разве такое можно позволять?!

В тот вечер Тарик Хасиб, очнувшись от послеобеденного сна, сказал себе: выполню задание по статистике и пойду куплю все необходимое на неделю. Он сел решать задачи: пыхтя, записывал цифры и каждый раз нетерпеливо заглядывал в конец учебника в надежде, что ответы сойдутся. Вдруг на все общежитие раздался вой сирен. По внутреннему радиоузлу объявили, что начался пожар и проживающие должны немедленно покинуть свои комнаты. В голове у Тарика мешались цифры, и ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что случилось. Осознав, он вскочил и вместе с другими испуганными студентами побежал вниз по лестнице.

По зданию разбрелись пожарные. Они убедились, что все этажи эвакуированы, затем опустили специальные рычаги, вмонтированные в стены, и установили огнеупорные стальные двери. Взволнованные студенты толпились в холле у входа. Кто-то нервно хихикал, кто-то тревожно перешептывался. Многие спустились в ночнушках, что дало Тарику редкую возможность, несмотря на весь ужас происходящего, полюбоваться на голые женские ножки.

Из дальнего угла появились трое: двое чикагских полицейских — один белый, низкорослый и склонный к полноте, другой — черный, высокий и мускулистый, а между ними шла Шайма Мухаммади в хлопковой галабее, которую не успела переодеть. Они приблизились к стойке администратора. Белый полицейский достал бумагу и громко произнес официальным тоном:

— Леди, вы должны подписать этот документ, согласно которому несете ответственность за любой вред, который может быть обнаружен, причиненный в результате устроенного вами пожара. Также вы должны обещать, что подобное в будущем не повторится.

Шайма с недоумением посмотрела на белого полицейского. Тогда его напарник, по лицу которого уже было видно, что он собрался выдать что-то хамское, сказал:

— Послушай, дорогуша! Не знаю, чего вы там у себя в стране едите, но тебе придется отказаться от любимых блюд, потому что ты можешь спалить весь университет.

Он расхохотался, а второй из вежливости постарался спрятать улыбку. Шайма склонилась и молча поставила на бумаге подпись. Полицейские обменялись несколькими фразами, развернулись и ушли. Вскоре объявили, что опасность миновала, и студенты стали возвращаться в свои комнаты. Но Шайма, бледная как смерть, продолжала стоять перед стойкой администратора. Ее трясло, она пыталась успокоиться, но не могла отдышаться, как человек, который только что проснулся в кошмарном бреду. Все происходящее казалось ей нереальным, как будто душа рассталась с телом. Для нее было унизительно, что пожарный дотронулся до нее. Боль в спине от его захвата никак не проходила.

Тарик Хасиб стоял рядом и разглядывал ее. Он дважды обошел вокруг, изучая ее, как одно животное принюхивается к другому, неизвестного вида. С первого взгляда он почувствовал к ней влечение, которое, как обычно, быстро вылилось в злобу. Он знал, как ее зовут, и видел ее раньше на кафедре гистологии, но ему было приятно притворяться, будто он ее не знает. Тарик медленно подошел, встал напротив и посмотрел осуждающе, взглядом, полным недоумения. Так он смотрел на студентов-медиков, когда наблюдал за ними на письменных экзаменах в Каирском университете.

— Ты египтянка? — не замедлил он пренебрежительно спросить.

Она устало кивнула головой. Вопросы посыпались как пули: «Что изучаешь? Где живешь? Как устроила пожар?» Она отвечала негромко, избегая смотреть ему в глаза. Когда на минуту зависла пауза, Тарик понял, что удобный момент для внезапного нападения настал.

— Слушай, Шайма! — резко сказал он. — Здесь тебе не Танта, здесь тебе Америка. Нужно вести себя цивилизованно.

Она молча взглянула на него. Что ему ответить? То, что она натворила, говорит только о ее глупости и отсталости. Она задумалась над ответом, а он подошел к ней вплотную, готовый тут же заткнуть ей рот и стереть в порошок.